Полная версия
Дом Цепей
– Пора бы усвоить, что я не владею путем Дэнула, – огрызнулся Эброн.
– Не забывайся, маг! Помни, с кем говоришь, – предостерег его Добряк.
– Виноват, господин капитан.
– А скажи-ка, чародей, – продолжал Добряк, – каким заклинанием ты сумел уложить этого великана?
– Заклинанием Руза.
– Это ведь твой магический Путь?
– Так точно, господин капитан. Это заклинание помогало мне ловить и оглушать в море дхэнраби.
– Постой-ка! Ты говоришь про громадных морских червей?
– Про них, господин капитан.
– Тогда странно, что этот теблор еще жив. Почему?
– Сам удивляюсь, господин капитан. Видно, он выносливее дхэнраби.
– Худ нас всех побери! – почесал в затылке Добряк, затем окликнул Каната: – Вот что, сержант: я снимаю с тебя и с твоего взвода наказание за учиненную попойку. Скорблю о ваших погибших. Понимаю, каково видеть, как у тебя на глазах убивают товарищей. Но это еще не значит, что я поощряю пьянство. Когда в следующей раз окажетесь рядом с пустой таверной, советую хорошенько подумать, прежде чем бражничать. Впредь спуску не будет. Я понятно выразился?
– Так точно, господин капитан.
– Вот и прекрасно. Эброн, оповести взводных, что мы покидаем этот миленький городок, и чем раньше, тем лучше. Сержант Канат, твой взвод будет следить за погрузкой припасов. На этом все. Вопросы есть?
– Что делать с пленным? – поинтересовался Эброн, кивая на Карсу.
– А как долго еще будет действовать твоя магическая сеть?
– Столько, сколько вам будет нужно, господин капитан. Но он испытывает сильную боль…
– Видно, теблор как-то приспособился. Пока оставь все, как есть. Нужно будет придумать, как затащить этого молодца в повозку.
– Нам понадобятся колья, господин капитан. Длинные и прочные.
– Можете рубить любые здешние деревья, – разрешил Добряк и ушел.
Карса ощутил на себе пристальный взгляд чародея. На самом деле боль от его магической сети давно притупилась: поочередно напрягая и расслабляя мышцы, теблорский воин расшатывал колдовские ухищрения малазанского низинника.
«Ничего, теперь уже недолго…»
Глава третьяСреди семей-основательниц Даруджистана значится и династия Номов.
Мисдри. Знатные фамилии ДаруджистанаЯ скучал по тебе, Карса Орлонг.
Из-за побоев лицо Торвальда Нома стало почти черным. Правый глаз даруджийца совсем заплыл. Ном лежал на охапке грязной соломы, прикованный к передней стенке повозки. Левым глазом он следил за тем, как малазанские солдаты, кряхтя и ругаясь, затаскивают в нее теблорского воина. Руки и ноги Карсы были привязаны к толстым кольям. Повозка кренилась то вправо, то влево и отчаянно скрипела.
– Волов жалко, – буркнул Осколок.
Малазанец раскраснелся от натуги. Чуть передохнув, он отвязал колья и не без усилий выдернул их из-под теблора.
Рядом стояла вторая повозка. Повернув голову, Карса увидел в ней Сильгара, Дамиска и еще троих натианских низинников. В отличие от лица Нома, лицо рабовладельца напоминало кусок изжеванной белой тряпки. Его богатая одежда была изрядно помята и перепачкана. Карса засмеялся.
Сильгар встрепенулся, полоснув взглядом по уридскому воину.
– Где же твои рабы? – с вызовом спросил юноша.
Малазанец, которого звали Осколок, вновь запрыгнул в повозку.
– Эброн! А ну-ка иди сюда! – крикнул он, приглядываясь к Карсе. – Он что-то сделал с твоей магической сетью.
Чародей прищурился, не веря своим глазам.
– Худ его побери, – пробормотал Эброн. – Осколок, тащи сюда цепи! Самые крепкие, какие у нас есть. И побольше. Капитану не забудь сказать.
Осколок побежал за цепями. Эброн остался рядом с Карсой.
– Да у тебя никак жилы из отатараловой руды? Нерруза мне свидетельница, это заклинание убивает всех. Как ты еще живешь? Ты бы должен был спятить от боли, а по тебе этого не скажешь. – Маг растерянно почесал переносицу. – С тобой явно не все так просто. Что-то тут есть. Вот только не пойму, в чем подвох.
К повозке сбегались малазанские солдаты. Одни несли цепи, другие держали наготове заряженные арбалеты.
– Нам теперь уже можно до него дотрагиваться? – опасливо косясь на Карсу, спросил кто-то из солдат.
– Теперь можно, – ответил Эброн и сплюнул.
Зычный, оглушительный крик, вырвавшийся из глотки Карсы, разметал всю магию малазанца.
«Все низинники одинаковы, – подумал воитель, расправляя плечи. – Теперь и малазанцы бегут от меня!»
Первым намерением Карсы было расправиться с Сильгаром. Он уже повернулся, чтобы перескочить на другую повозку, и тут… Что-то тяжелое ударило его по затылку. В глазах потемнело.
Днище повозки шаталось и подпрыгивало. Карса открыл правый глаз (открыть левый мешала корка засохшей крови). Руки и ноги теблорского воина были опутаны цепями. Каждая из них крепилась к доскам повозки толстыми железными скобами. Еще две пары цепей перекрещивались у Карсы на груди и животе. Доски воняли затхлостью и его собственной желчью вперемешку с мочой.
– Надо же, ты еще живой! – с изумлением воскликнул Торвальд Ном. – Но что бы там ни говорили солдаты, однако мне ты кажешься почти мертвецом. По запаху чую. Хочешь знать, сколько дней ты так провалялся? Целых шесть! Тот сержант с золотым зубом что есть силы вломил тебе по затылку лопатой. Аж древко треснуло.
Карса попробовал приподнять голову – внутри мгновенно разлилась и застучала в виски нестерпимая боль. Он поморщился и снова уткнулся в вонючие доски.
– Опять слишком много слов, низинник. Лучше помолчи.
– Молчать – это не по мне. А ты можешь пропускать мои слова мимо ушей, никто ведь не заставляет тебя слушать. Вряд ли ты сейчас со мной согласишься, но я считаю, что мы должны возблагодарить судьбу. Оказаться узниками малазанцев гораздо лучше, чем быть рабами Сильгара. Конечно, меня вполне могут казнить как обычного преступника, кем, собственно говоря, я и являюсь. И все же я надеюсь, что до таких крайностей не дойдет, а нас с тобой отправят на имперские рудники в Семиградье. Но туда еще надо доплыть, а путь далекий. Очень далекий. На море разное случается: то буря налетит, то пираты. Кто знает, как дело обернется? Может, даже и сами рудники не так страшны, как о них рассказывают. Жду не дождусь, когда у тебя в руках окажется кирка. Разве тебе не хочется позабавиться?
– Больше всего мне хочется отрезать тебе язык. Чем не забава?
– Да ты, я вижу, понимаешь шутки, Карса Орлонг! Вот уж не думал. Скажи, а чего еще ты хочешь, кроме как оттяпать мне язык? Говори, не стесняйся.
– Я проголодался.
– К вечеру мы доберемся до Кульвернской переправы. Из-за тебя мы тащимся еле-еле. Ты один весишь больше, чем Сильгар с его четырьмя головорезами. Эброн говорил, что по крови твое племя чище, чем суниды. И злее, это уж наверняка. Помню, когда я еще был мальчишкой, в Даруджистан как-то забрели лицедеи с громадным серым медведем. Его держали на толстенной цепи. Аккурат у Напастиных ворот – есть там у нас такое местечко, сразу за городской стеной – поставили вместительный шатер и брали за вход по одной серебряной монете. Денег у меня не водилось, но я ухитрился подлезть под шатер. Народу там было! Всем хотелось поглазеть на серого медведя. Мы ведь считали, что они якобы вымерли много веков назад.
– Ну и дураки, коли так считали.
– Конечно, дураки. В общем, зеваки туда валом валили. Кончилось тем, что зверюга взбесился. Рванул цепи, и они разлетелись, словно венки из травы. Видел бы ты, что там началось! Народ ошалел, все бросились кто куда. Меня едва не задавили. Хорошо еще, удалось заползти в укромный уголок. Медведь расшвыривал людей, как щепки, а потом убежал на Гадробийские холмы. Больше его не видели. Говорят, правда, что он жив до сих пор. Случается, нападает на стада, а то и пастухом закусит. Так я к чему это вспомнил-то? Вот и ты, урид, напоминаешь мне того медведя. У тебя точно такой же взгляд. Ты одними глазами говоришь: «Цепи меня не удержат». Мне просто не терпится увидеть, что же будет дальше.
– Я – не медведь, Торвальд Ном, и прятаться не побегу.
– Об этом не может быть и речи. Кстати, знаешь, как тебя будут грузить на тюремный корабль?
– Опять незнакомые слова. Что такое «тюремный корабль»?
– Корабль – это очень большая лодка; она плавает по очень большому озеру, которое называется морем. А тюремный – потому что на нем возят узников вроде нас с тобой… Так вот: малазанцы снимут с повозки колеса, а днище вместе с тобой погрузят на корабль. Вот так ты и поплывешь до самого Семиградья.
Повозка тряслась по глубоким каменистым колеям. Голова Карсы угрожала расколоться от боли. Он закрыл глаза.
– Эй, урид! Ты меня слышишь? – не унимался Ном.
Великан не отвечал.
– Ну вот, опять чувств лишился, – вздохнул даруджиец. – И поговорить не с кем.
«Веди меня, воитель. Веди меня».
Мир низинников оказался совсем не таким, каким его представлял Карса, слушая рассказы деда. Низинники были одновременно слабыми и сильными, чего он никак не мог понять. Они строили диковинные жилища, громоздя одну хижину на другую. На берегу он видел лодки размером с теблорский дом. Выезжая в поход, Карса думал, что со времен Палика в селении низинников добавилось всего лишь несколько зданий. А оказалось – у них там огромное селение с непривычным названием «город». Да и вели себя низинники по-разному: одни трусливо разбегались, тогда как другие стояли до конца.
Но самым ужасающим зрелищем были рабы-суниды. Это до какой же степени надо было сломить дух теблорского племени! Палику бы такое и в страшном сне не приснилось.
«Ничего, я разорву цепи сунидов. Клянусь Семерым богам, я сделаю это. Отныне рабами станут низинники, и я отдам их сунидам… Хотя нет, пожалуй, это неправильно. Не стоит уподобляться низинникам».
Карса решил, что он просто накажет тех, кто виновен. И никаких пыток. Удар мечом – и все. Пытки недостойны воина.
Далее его мысли перекинулись на малазанцев. Это племя в корне отличалось от натианцев. Воины-завоеватели, не побоявшиеся приплыть издалека. Придерживаются строгих законов. У них не рабы, а узники… впрочем, похоже, разница лишь в названии. Его все равно ждет принудительная работа.
Нет, это ему никак не подходит. Ссылка на рудники – это наказание, предназначенное для того, чтобы вначале подмять дух воина, а со временем и полностью сломить его. Что и говорить, очень похоже на участь сунидов.
«Но такого не случится. Я – урид, а не сунид. Как только малазанцы поймут, что мною невозможно помыкать, они меня убьют. И чем раньше они в этом убедятся, тем скорее мне наступит конец. Стало быть, нужно, чтобы они узнали это как можно позже, иначе повозка – последнее, что я вижу. Торвальд Ном назвал терпение мудростью узника. Прости меня, Уригал. Я вынужден познать эту мудрость. Я должен продемонстрировать своим врагам внешнюю покорность».
Карса мысленно усмехнулся. Вряд ли малазанцев можно так легко провести. Они слишком умны и не поверят во внезапную перемену его настроения. Здесь нужно придумать что-то другое.
«Делюм Торд, теперь ты поведешь меня. То, что я считал твоей потерей, станет моей находкой. Ты идешь впереди, указывая мне путь. Враги надеются сломить мой дух. Но они никогда этого не дождутся. Поврежденный рассудок – вот что они увидят».
Юноша рассудил, что в это его тюремщики наверняка поверят: ведь малазанский сержант сильно его покалечил. Мышцы шеи и сейчас еще были словно бы не свои. Что ни вздох, то волна боли. Карса старался дышать пореже. Ничего, он преодолеет телесные увечья. А вот дух теблоров и впрямь сломлен, и низинники тут ни при чем.
Веками его соплеменники жили так, будто они одни на целом свете. А низинники тем временем плодились, делаясь все опаснее. Теблоры же баюкали себя сказками о собственной непобедимости и даже перестали защищать свои границы. И неудивительно, что с юга поползла зараза. Низинники оказались умнее и хитрее. Достаточно сгноить дух народа, и тогда воевать с ним уже не понадобится. Пусть суниды никогда не были особо сильными – они все равно часть теблоров. Случившееся с ними может повториться и с другими племенами. Сородичам Карсы будет нелегко принять горькую правду, но еще хуже беспечно отмахнуться от нее или сознательно закрыть на нее глаза.
Карса привык считать Палика героем. Мальчик рос, мечтая повторить подвиги деда. А теперь неизбежно задавался вопросом: да были ли они вообще – славные деяния, совершенные доблестным воином Паликом? Или дед попросту раздул себе славу? Вернись он тогда из похода и честно расскажи о низинниках, – его предостережения были бы услышаны. Но Палик выбрал почести и подарил этим коротышкам несколько веков на приготовления. Они не торопились; их вторжение было медленным и потому почти незаметным. Как же они радовались тому, что теблоры воюют друг с другом. А ведь знай теблоры о коварном общем враге, они бы давно уже прекратили междоусобицы.
Думы Карсы становились все более мрачными. С какого конца ни зайди – Палик был виновен в величайшем преступлении перед народом теблоров. Ему не хватило мужества объявить соплеменникам: дальше жить по-старому нельзя. Закон Уединения исчерпал себя и теперь угрожал самому существованию теблоров.
«Должно быть, мой отец понял все это уже давно», – вдруг подумалось юноше.
Повозку тряхануло. Карса стиснул зубы и зажмурился. Он затаил дыхание и стал ждать, когда боль схлынет.
«Твои сомнения, – мысленно обратился он к Синигу, – казались мне слабостью. Твое нежелание участвовать в постоянных межплеменных стычках, где тешат собственную гордость и проливают кровь, я считал трусостью».
Но если отец давно уже все понял, то почему же он молчал? Почему не поделился своими сомнениями с единственным сыном? Синиг лишь смеялся над честолюбивыми замыслами отпрыска… С другой стороны, разве стал бы Карса его тогда слушать?
«Может, отец, ты что-то знал о мире низинников и предвидел, чем закончится наш поход? Что ж, сейчас ты бы наверняка злорадно усмехнулся, увидев меня таким – раненым и беспомощным. Но самые первые раны нанес мне ты, отец. Я весь теперь – одна сплошная рана. Ох, как же я устал!»
Внезапно Карса устыдился собственной слабости. Ну при чем тут отец, если сам Уригал сейчас рядом с ним? И остальные боги тоже. Их сила сделает воителя неуязвимым перед любыми попытками сломить его дух. Он обязательно вернется в родные края, и тот день станет концом прежней жизни теблоров. Он, Карса Орлонг, объединит племена сородичей и поведет их на низинников.
Все, что было с ним до сих пор, и даже нынешний его плен – не более чем приготовления к грядущему возмездию. Да, Карса Орлонг станет мечом возмездия. Враги и не подозревают, что сами оттачивают этот меч.
«И теблоры, и низинники ослеплены собственным могуществом. Я принесу и тем и другим прозрение. Только не сетуйте, – обратился к ним юноша, – что вашим глазам будет больно от света!»
С этой мыслью Карса вновь провалился в беспамятство.
Его разбудили оживленные голоса. В воздухе пахло пылью, лошадиным потом и какой-то пряной пищей. Повозка под ним больше не тряслась. Отовсюду доносились звуки: голоса людей, конское ржание, стук и лязганье каких-то предметов. Но даже они не могли заглушить шум быстро несущихся речных вод.
– Вроде бы опять очнулся, – сказал Торвальд Ном.
Карса открыл глаза.
– Мы добрались до Кульвернской переправы, – сообщил ему даруджиец. – А тут вдруг буря поднялась. И ветра не понадобилось. Вести с юга дошли, вот эти вонючие натианцы в своем вонючем городишке и подняли кипеж. А уж как малазанские солдатики взбудоражены! Еще бы: их армия наконец-то захватила Крепь. Там было кровопролитное сражение. Конечно, не обошлось без магии. Знаешь, что самое удивительное? Семя Луны улетело. Я так думаю, что в Даруджистан. Эх, жаль, меня там не было! Представляешь, какое зрелище, когда глыба базальта плывет над озером? Наши малазанцы тоже сокрушаются, что сражение прошло без них. Не понимают, дурни, что могли бы сейчас валяться возле Крепи, зажаренные магическим огнем. Но солдаты есть солдаты.
– Это ты правильно сказал, – отозвался запрыгнувший на повозку Осколок. – Ашокский полк заслуживает большего, чем ошиваться в здешней глуши и ловить разбойников и рабовладельцев.
– Насколько понимаю, вы и есть Ашокский полк? – уточнил Торвальд.
– Угадал. Все как один – много где повоевали и навидались разного.
– Тогда странно, капрал: почему таких опытных вояк не послали на юг?
Осколок поморщился.
– Почему, почему? – пробормотал он, отворачивая лицо. – Мы же все из Семиградья, и потому эта сучка, ясное дело, нам не доверяет.
– Прошу прощения, вы имеете в виду императрицу? – полюбопытствовал Ном.
– А кого же еще? – огрызнулся Осколок.
– Но если Ласин вам не доверяет, то зачем же она тогда отправляет вас на родину? Разве Семиградье не находится на грани мятежа? А вдруг вы переметнетесь на сторону бунтовщиков? Разумнее было бы оставить ваш полк на Генабакисе.
Осколок недовольно покосился на Нома:
– И чего это меня дернуло болтать с тобой, ворюга? Вдруг ты – один из шпионов Ласин? Когти под кого только не рядятся.
– Если так, капрал, то в своем тайном донесении я обязательно отмечу, как тут со мной обращались. И о тебе отдельно напишу. Кажется, твое имя – Осколок? Маленький такой кусочек битого стекла. И вот этот-то кусочек осмелился назвать императрицу сучкой.
– Заткнись! – прорычал малазанец.
– Бывает, что всего лишь одно слово кардинально меняет судьбу, капрал.
– Я смотрю, ты больно умный!
Сердито зыркнув на Нома, Осколок соскочил с повозки и растворился в сумерках.
– Эй, Карса Орлонг, как, по-твоему, напугал я этого капрала? – помолчав, спросил Ном.
– Мне нет дела до ваших разговоров, – почти шепотом ответил Карса. – А теперь, Торвальд Ном, слушай, что я тебе скажу. У меня был соратник по имени Делюм Торд. По пути в город низинников его сильно ранили в голову. У Делюма треснул череп, и оттуда вытекла мыслекровь. А всем известно, что потерявший мыслекровь теряет также и рассудок. Делюм был грозным воином, а стал совсем беспомощным и безвредным, словно младенец. То же самое случилось и со мной. Малазанец ударил меня лопатой, повредил череп, отчего мыслекровь вытекла, и…
– Твой рассудок ушел и не вернулся, – засмеялся Ном.
– Да не кричи ты! Здесь хватает лишних ушей. Говори потише. Когда я очнулся, ты заметил…
– Понимаю, – уже шепотом перебил его Ном. – Я заметил, что ты здорово повредился в уме. Тебе ведь именно это надо, да? Хорошо, я скажу малазанцам, что ты бормочешь какие-то бессвязные слова, что-то поешь, меня не узнаешь и на вопросы не отвечаешь. Ладно, великан. Я готов тебе подыгрывать, но при одном условии.
– Какое еще условие?
– Когда ты исхитришься бежать, то освободишь и меня тоже. Для тебя это сущий пустяк, но я хочу, чтобы ты прямо сейчас дал мне честное слово.
– Тогда слушай. Я, Карса Орлонг из племени уридов, обещаю, что не брошу тебя.
– Хорошо. Мне понравилось, как ты сказал. Похоже на правду.
– Это и есть правда. И не насмехайся надо мной, а то я убью тебя сразу после освобождения.
– Твои слова меня настораживают, и я вынужден взять с тебя вторую клятву.
Теблор зарычал было, но быстро заставил себя успокоиться и сказал:
– Я, Карса Орлонг, клянусь, что не стану убивать тебя после освобождения, если только к тому не будет веских причин.
– Каких именно? Я должен о них знать.
– Все даруджийцы такие зануды?
– К твоему счастью, не все. Ладно, я тебе подскажу. К уважительным причинам могут относиться следующие: предательство, покушение на убийство и, само собой, насмешки. Это весь список, или я что-то забыл?
– Добавь сюда свою болтовню.
– Здесь мы с тобой, великан, вступаем на скользкую и опасную тропу. Видишь ли, какое дело: мы оба выросли в разных местах и в разных условиях. У даруджийцев свои привычки, у теблоров свои.
– Даруджистан будет первым городом, который я завоюю, – объявил Карса.
– Боюсь, малазанцы тебя опередят. И учти: мой любимый родной город еще ни разу не был завоеван. Он находится под особым покровительством богов. Наверное, им нравится пьянствовать в наших тавернах… Тише, сюда кто-то идет.
Карса прикрыл глаза. В повозку забрался сержант Канат. Он долго разглядывал Нома, а потом хмыкнул:
– Вроде бы не похож ты на когтя. Правда, я слыхал, что их не всегда и распознаешь.
– Абсолютно верно, сержант.
Канат повернулся к Карсе, и теблор полностью закрыл глаза.
– А этот как? Приходил в сознание?
– Глаза открывал, но вот насчет сознания… Мычит, слюни пускает и бормочет невесть что. Я пытался с ним говорить, но бесполезно. Великан не обращает на меня никакого внимания. Видно, ты вышиб ему мозги, если, конечно, они у него вообще были.
– Может, оно и к лучшему, – усмехнулся Канат. – Теперь хоть не попрет на нас… Так на чем мы с тобой остановились?
– Ты пытался понять, не являюсь ли я когтем.
– Вот-вот. Даже если и так, мы будем обращаться с тобой как с разбойником, пока ты не представишь нам доказательств обратного. Ты наравне со всеми отправишься на отатараловые рудники. Так что если ты и впрямь коготь, то до отплытия из Генабариса у тебя еще есть время. А уж потом – быть тебе узником на руднике. Так что советую поторопиться.
– Если только, – многозначительно улыбнулся Ном, – для выполнения возложенной на меня миссии я не должен оказаться именно там.
Выругавшись сквозь зубы, Канат спрыгнул на землю.
– Загоняйте эту проклятую повозку на паром! – раздался его крик. – Да поживее!
Ворчливо заскрипели колеса. Быки с угрюмым мычанием тронулись с места.
Торвальд Ном со вздохом закрыл глаза и привалился к стенке.
– Опасную игру ты затеял, – шепнул ему Карса.
– Игру? – встрепенулся даруджиец, поглядев на него. – Да, теблор, ты прав, я и впрямь затеял игру. Но только не ту, которую ты имеешь в виду, а совсем другую. – Воитель презрительно фыркнул. – Не торопись делать выводы, великан.
– Я уже сделал их, – ответил Карса, и его слова потонули в отчаянном скрипе колес. – А к списку веских причин я, пожалуй, добавлю еще одну: я буду вправе тебя убить, если ты и впрямь окажешься когтем.
– А много ли ты знаешь о когтях, уридский воин?
– Мне хватило и того, что они – малазанские лазутчики. А стало быть, мои враги.
– Так ты раздумал убивать меня за чрезмерную болтовню?
– Ладно, там видно будет.
– Ну что ж, и на том спасибо, – ответил ему Торвальд Ном.
Как ни странно, необходимость постоянно разыгрывать из себя тронувшегося умом стала для Карсы лучшим способом сохранить рассудок. Малазанцы не били и не пытали узника. Они всего лишь везли его распластанным и прикованным к днищу повозки. День за днем, неделю за неделей. Перед такой пыткой бледнели любые тяготы и лишения, когда-либо выпадавшие на долю теблоров. Оводы, мухи, комары, мошки – вся эта летучая рать нападала на Карсу и кусала его днем и ночью. Тело воителя превратилось в одну зудящую глыбу. Раньше он удивлялся, каким образом насекомые ухитряются довести до бешенства громадных лесных зверей. Теперь он это понял.
В конце каждого дня на Карсу выливали несколько ведер ледяной воды, смывая грязь на нем и под ним. Потом кучер – старый, отвратительно пахнущий натианец – кормил его ужином, состоявшим из клейкого варева и жилистого мяса. Все это возница приносил в закопченном железном котелке и, поддевая деревянным черпаком, вливал Карсе в рот, обжигая ему щеки, губы и язык. Поскольку эта пытка повторялась ежедневно, ожоги не успевали зажить.
К счастью, Торвальд Ном сумел уговорить возницу, и тот передал ему заботы по кормлению пленного теблора. Ном дожидался, пока варево остынет, а потом осторожно переправлял его Карсе в рот. Через несколько дней ожоги исчезли.
Больше всего юношу заботило, как бы тело у него не омертвело. Ночью, когда можно было не опасаться, что в повозку запрыгнет кто-нибудь из малазанцев, он сгибал и разгибал руки и ноги, насколько позволяли цепи. И все равно тело ломило от неподвижности, и с этим Карса уже ничего не мог поделать.
Иногда его охватывало отчаяние. Этого Карса боялся больше всего: воин, поддавшийся отчаянию, уже ни на что не годен. И он нашел способ противостоять разрушительным мыслям. Едва только они начинали вползать в его сознание, юноша принимался думать о форкассалской демонессе, которую они с Байротом и Делюмом освободили из-под гнета каменной плиты. Он хотя бы видит чередование дня и ночи, дышит чистым воздухом. А демонесса несколько тысяч лет провела во тьме и затхлости! И ведь не сдалась: отчаянно царапала землю, углубляя свою яму. Она расширяла себе пространство, не зная, освободят ли ее когда-нибудь. Однако для Карсы все равно оставалось загадкой, как бедняжке удавалось не сойти с ума и не умереть от безысходности.
Мысли о мужественной демонессе успокаивали дух Карсы, но лишь отчасти. Теблорский воин понимал, что тело его все равно слабеет. Шершавые бревна, из которых было сделано днище повозки, до крови натирали ему спину. Как юноша ни старался, он не мог привыкнуть к заскорузлой одежде и собственному зловонию. Да вдобавок еще и армия насекомых-мучителей возросла: теперь к ней прибавились также вши и блохи.
