Полная версия
Дедушкины рассказы
Я не знаю, сколько бойцов от двух батальонов осталось в живых, факт тот, что командир полка послал в лес последний батальон, усилив его бойцами подсобных подразделений из связистов, поваров, интендантов, хозвзвода и штабистов. И это не непродуманное, наспех организованное второе наступление на лес окончилось неудачно. Полк был обескровлен и разбит. Остатки его отвели в тыл на переформирование. Впоследствии выяснилось, что в тот день, когда батальоны полка один за другим погибали в глубине леса, командир его пил наркомовский спирт. В нетрезвом состоянии он не смог проанализировать причины неудачи первых двух батальонов и пренебрег советами работников штаба. Он мог бы временно приостановить атаки батальонов и тщательнее продумать последующие мероприятия по выполнению приказа.
По причине пьянства полковник был обвинён в гибели батальонов и отдан в военный трибунал, по приговору которого он был расстрелян. Так что сто наркомовских граммов спирта не всегда содействовали только победам, но и изредка служили причиной трагедии…
9. Связной на минном поле
…Наш стрелковый полк, при штабе которого я был связным, отдохнул, пополнился и готовился к новым наступательным боям. Это было в Латвии. Для внезапного удара по врагу по лесам и болотистым местам стлались гати для прохождения танков, артиллерии и другой боевой техники. Гать – узкая просека, поперёк которой укладываются бревна срубленных деревьев. Немцы не знали о строительстве нами таких дорог. Их с воздуха не скоро различишь. Да и немецкие самолёты теперь редко-редко появлялись. Наше превосходство в воздухе наступило ещё летом 1943 года. Немецкие летчики в воздухе уже не нахальничали, как под Москвой в 1941 году. Их крылышки уже были пообрезаны.
Шёл август 1944 года. Полк стоял в обороне и ждал своей задачи. Его штаб со всеми батальонами имел устойчивую телефонную связь. Приказы же о переходе в наступление по телефонам не передаются. Однажды во второй в половине дня меня вызвали в штаб и приказали срочно доставить на передовую в батальон секретный пакет. В напарники мне дали молодого необстрелянного бойца. Меня же назначили старшим. Перед выполнением задания нас предупредили, что основная и наиболее короткая дорога проходит по низине, но постоянно методически обстреливается немецкой дальнобойной артиллерией. Выслушав все положенные инструкции, мы отправились выполнять задание.
Вышли на перекрёсток нашей дороги основной, и убедились, что она действительно немцами обстреливается. Снаряды тяжёлой немецкой артиллерии рвались через равные промежутки времени, методично с немецкой пунктуальностью. Штаб батальона уже недалеко. По обеим сторонам дороги было поле, заросшее бурьяном и заминированное немцами. Наши саперы снять мины ещё не успели. По обочине дороги цепочкой стояли предупреждающие надписи: "Осторожно – мины". Остановились посоветоваться. По дороге нет никакого движения. Пойдёшь по ней – наверняка угодишь под снаряд. Кто-то же корректирует огонь немецких батарей! Значит, они просматривают этот участок дороги. Двое идущих солдат во всяком случае вызовут у немцев подозрения о непраздной прогулке их на опасной дороге, и они обязательно накроют нас снарядами. Подумали, подумали, как быть, и я решился пройти через минное поле, вернее, обойти обстреливаемый участок дороги. Своему напарнику наказал, чтобы он шёл позади меня в 20–25 метрах и свои ноги ставил бы по моим следам. Иду и внимательно всматриваюсь в траву и в землю. Ноги поднимаю как можно выше, чтобы не задеть случайно мною незамеченную проволочку от минного взрывателя.
Прошел около тридцати метров, как вдруг рядом со мной из травы подпрыгнула немецкая противопехотная мина и лопнула. Я упал, не зная, куда ранен. Для начала пошевелил руками. Они действуют. Поднял руку и посмотрел на кисти. Все пальцы целые, и крови на них. Ощупал на всякий случай голову, она не болит и крови тоже нет. Меня тревожно окликает напарник, оставленный на дороге. Он спрашивает, жив ли я. Отвечаю ему, что живой, но ещё не знаю, куда ранен. После осмотра рук и ощупывания головы стал проверять ноги. Ощупывание, естественно, начал с правой. Нога сгибается, ступня тоже, пальцы шевелятся без боли, и крови также нет, значит, с ней всё в порядке. Потянулся руками к левой ноге. Дощупал до колена. Болей нет, но нога какая-то не чувствительная. Стал щупать ниже колена. Пальцы нащупали что-то неладное, и я отдернул руки и посмотрел на них. Пальцы в крови. Несколько раз поглубже вздохнул и снова потянул руки к левой ноге. Снова ощупал колено. Оно в порядке, но мне всё равно уже тревожнее стало. Скользнул руками дальше. Ещё не достал до щиколоток, как вздрогнул, а на спине тотчас же выступил холодный пот. Пальцы ощутили липкую тёплую кровь и наткнулись на что-то острое. Я снова непроизвольно отдернул руки к груди. Несколько раз глубоко вздохнул и вновь руками потянулся к щиколоткам. Затем сел и увидел, что левая нога перебита выше щиколотки. На такое поражение немцы и сконструировали свои противопехотные мины! Подорвавшийся на такой мине останется в живых, но воевать уже больше уже не будет. Определив свое ранение, я попросил напарника помочь мне перебинтовать ногу и выбраться на дорогу. Напарник отказался идти на заминированное поле. Может быть, в своём решении он был и прав, что бы было с нами обоими, если бы и он подорвался? Никто бы не знал, где мы и что с нами. Теперь ясно, рассчитывать надо только на себя! Тогда я приказал напарнику бегом вернуться в штаб полка, доложить обо всем случившемся, а мне организовать помощь.
Боец убежал, и я остался один, предоставленный самому себе. Помощь-то когда ещё будет организована, а сейчас надо самому позаботиться о себе, подумал я и приступил к оказанию первой помощи своей ноге. Ремень снял с брюк. Обернул его носовым платком и перетянул им ногу выше колена. На перебитое место положил вату и кое-как перебинтовал содержимым индивидуального пакета. Стал ждать помощи. Её всё не было и не было. На этом минном поле с самодельным жгутом и примитивно наложенной повязкой мне пришлось лежать до темноты. Только тогда на дороге появились санитары. Они окликнули меня, жив ли я, я им отозвался. Санитары прибыли с низенькой тележкой, в которую были впряжены собаки. С большими предосторожностями они подобрались ко мне и положили на эту тележку. На ней и привезли меня в санбат. Через сутки или двое меня привезли в Ленинград. В госпитале, в котором меня оперировали, я уже терял сознание. Как сквозь сон помню склонившихся над моей ногой троих в белых халатах. Они трогали и рассматривали её. Между собой вели разговор примерно такого содержания:
– Что же нам делать с его ногой. Сухожилия целые, кости и мышцы перебиты. Ступня уже почернела, может приключилась гангрена или омертвела. Гарантировать её оживление невозможно. Лечить же всё равно очень трудно и очень долго. Придется ампутировать.
Саму ампутацию я нисколько не помню. Наверное, дали наркоз. Когда же у моей ноги совещались врачи, от бессилия я в защиту своей ноги ничего вымолвить не мог. Мне только прочно запомнились слова, произнесённые как приговор: "Придётся ампутировать". Да, лечить, действительно, может было бы трудно и долго. Но с живой ногой-то я всё же остался бы полноценным работником, и, может быть, я бы опять сел на трактор и выехал в поле. "Лечить долго" – значит, человек дешевле этого лечения? Если бы я вернулся домой с ногой, то не был бы для государства иждивенцем, инвалидом второй группы. В послевоенные годы на селе очень были нужны опытные трактористы, и я бы занимался своим любимым делом. Пахал бы да пахал поля!
Из Ленинграда меня увезли в Павлоград. Делали несколько костных операций и неудачно. Ногу укоротили до 11–12 сантиметров ниже колена…
* * *
В марте 1945 года Иван Гаврилович приехал домой. Протезы для ноги ему изготовляли бесплатно. Сходить в гости по селу в них еще кое-как можно было, но работать … нет! Иван Гаврилович делал себе "ноги" сам, выстругивая их из липового чурака21. Липа – лёгкая и прочная древесина.
Позднее у него стало ухудшаться зрение. Ученики Филатова делали ему на глазах две операции, но всё равно зрение ухудшилось, и он был принят в общество слепых.
Иван Гаврилович помер в 1966 году, 62 лет от роду.
9. Жизнь снайпера
Этот случай из фронтовой жизни рассказал сын Ивана Гавриловича Александр. В конце 1944 года Александр Комаров по ускоренной программе военного времени окончил Ульяновское минометное училище и в звании лейтенанта был направлен на фронт в Прибалтику. На фронте ему доверили командовать батареей минометов М-82, так называемых батальонах минометов. Может, отец с сыном и воевали в одном воинском соединении, но встретиться на фронте им не привелось.
Рисунок 10. Старший лейтенант Комаров Александр Иванович, 1925 г.р., награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (фото с сайта pamyat-naroda.ru).
…Фронт стабилизировался. Части Красной Армии блокировали Курляндскую группировку немецких войск на Балтийском побережье Латвии. Минометы батареи были установлены в глубокие земляные колодцы. Поразить их могло только прямое попадание снаряда. Стрелковые подразделения окопались в полный рост. Отдельные окопы соединились в сплошные траншеи. Со своими тылами они были соединены ходами сообщения. Действовали с обеих сторон только одни снайперы. Лишний раз даже из-за жгучего любопытства голову над бруствером окопа не показывай. Она может попасть на мушку снайперской винтовки немцев.
Фронт долго не двигался. Успели понастроить блиндажи, дзоты, выкопать отсечные окопы, оборудовать запасные и ложные позиции. Над стрелковыми и пулеметными ячейками соорудили противоосколочные козырьки. Наша задача состояла только в одном – не дать немецкой группировке вырваться по суше. А, так как фронт стоял довольно долго, то у Александра завязались знакомства с постоянными обитателями окопов. Иногда они взаимно навещали друг друга. На этот раз Комаров Александр по окопам пошел к своему новому знакомому – тоже командиру минометной батареи. У позиции у одного снайпера остановился перекурить. Закурил и несколькими словами перекинулся с ним. Все Комаровы стреляли метко, и Александр не был исключением среди них. Он также сам любил пострелять и понаблюдать за стреляющими.
Винтовка снайпера была просунута в отверстие железного диска бог весть какого назначения. Этот диск служил снайперу защитой от осколков и от шальных пуль. Он был броней снайпера и всё же не сохранил жизнь ему. Одно основное правило в снайперской науке не соблюдал стрелок. После выстрела он позицию не менял. Это и погубило его. Когда Александр курил, снайпер приложился к винтовке и наблюдал через оптический прицел за передним краем немецких позиций. Он выслеживал цель. Вот снайпер прицелился и выстрелил. Сразу после выстрела дернулся, выпустил винтовку, обеими руками схватился за горло и прохрипел Александру:
– Товарищ лейтенант, дайте скорее бинт! Думал, уже убили меня.
Пока лейтенант доставал пакет, вскрыл его и протянул его снайперу, тот уже был мёртвый. Между пальцев его рук, сжимавших горло, струйками стекала кровь. А лейтенант на вскрытие индивидуального пакета затратил всего несколько секунд! Спасти снайпера никакой возможности не было. Немецкая пуля прошла через шейные позвонки.
Не надо забывать, что во всех воюющих армиях первейшей задачей снайпера является уничтожение снайперов врага. Остальные задачи ставятся по ходу боя. Если бы снайпер менял свою позицию после каждого выстрела, он бы мог остаться в живых или бы подольше пожил.
10. Противотанковое ружьё лучше снайперской винтовки
Рассказ Комарова А. И.
Описываемый эпизод произошёл на том же участке фронта и в тех же окопах, в которых погиб советский снайпер.
…Наши передовые окопы находились от передовых позиций немцев примерно в километре. На фронте было затишье. Ни мы, ни немцы активности не проявляли. Мы и немцы знали, что судьба летней кампании сражений 1944 года решается на юге, на просторах Южной Украины, Молдавии, Югославии и Румынии. Здесь же мы только следим за действиями друг друга.
На этот раз Александр находился на позиции расчёта противотанкового ружья. Он умел стрелять и из этого типа оружия. Выпускники офицерских училищ, кроме приобретения знаний по основной военной специальности, должны основательно владеть всеми видами стрелкового оружия как отечественного производства, так и вражеского. Комаровы все от рождения были отличными стрелками. Это у них в крови.
Александр, лейтенант артиллерийских войск, командир батареи батальонов минометов в бинокль рассматривал немецкие позиции и увидел одного немца, который осторожно вылез из окопов. Он оглянулся по сторонам, пригнулся и зашёл в кусты. Его склоненную вперёд голову и плечи из кустов было видно. По движениям его плеч угадывалось, что немец спускает брюки. Он присел в кустах справить большую нужду. Александр запомнил место, где присел немец, и попросил у расчёта противотанковое ружьё, так как из винтовки можно было и не достать. Лейтенант не спеша прицелился и выстрелил в кусты, где присел немец, справляющий свою нужду. После выстрела немец не вскочил, что бы сделал обязательно другой, окажись на его месте. В бинокль было видно, как шевелились кусты в сторону немецких окопов. Можно только представить, как испугался немец, когда рядом с ним пролетела не винтовочная пуля, а дура из противотанкового ружья, выстрел-то его он мог услышать!
Александр рассказал расчёту, в кого он стрелял и что увидел после выстрела. Расчет противотанкового ружья посмеялся вместе с лейтенантом над незадачливым фрицем, а что тот пережил в действительности? Он, наверное, послал армаду проклятий в сторону русских, так бесцеремонно нарушивших его обыкновенное мирское занятие.
Даже на фронте Комаровы не могли обойтись без озорничества!
11. Окружение под Гомелем
Это рассказ Петра Комарова, двоюродного брата Комарова Ивана Гавриловича. В своём характере они имели общие черты, присущие всем Комаровым, вечно неспокойным и ищущим то, чего никогда не теряли. Пётр также был трактористом и мастером на все руки. Пожил с несколькими женами, всем оставил детей, а самому под старость пришлось растить чужих. Мобилизован в армию он был в начале 1941 года.
Стрелковый полк, в котором служил Пётр, в июне пешим порядком шёл к западной границе. Полк был укомплектован и вооружён по штату военного времени, имел свою артиллерию и конный обоз. 22 июня 1941 года полк встретил на подходе к границе. В военном деле его командир был опытным человеком и, согласно директиве дивизионного командования, он с боями отводил полк на восток от границы. Полк отступал организованно и в полном порядке, сохраняя обоз и всё остальное полковое хозяйство и имущество. Командование организовало надежную разведку по маршруту отступления. Под Гомелем выяснилось, что передовые части немецких войск опередили отступающий полк, но их командование не знало о существовании в своём тылу крупной боеспособной части Красной Армии. Тыловое охранение полка установило, что за ним по той же дороге движется крупное немецкое пехотное соединение. Командир оценил создавшееся положение, и понял – без боя к своим не пробиться, но решил воспользоваться неосведомленностью немцев и сделать им засаду в их же собственном тылу. На пути отступающих попалось большое село, утопающее в обширных и густых садах. В этом селе и было решено устроить задуманную засаду. Обоз и раненых отправили на северо-восток в ближайший лес. Бойцы батальонов рассыпались по обеим сторонам дороги и замаскировались в садах и придорожных зарослях. Пушки расположились чуть восточнее стрелковых цепей. Огонь должны открыть только по особому установленному сигналу. Немцев поджидали терпеливо и спокойно. В подходящем немецком соединении танков не было, а это самое главное. Все роты обеспечены оружием и боеприпасами. Бойцы обстреляны, раненые и обоз укрыты. Воевать можно. При любом исходе боя можно оторваться от противника.
Вдали над дорогой поднялась пыль, и с тарахтением один за другим проскочили три мотоцикла с ручными пулеметами на колясках. Вслед за ними на велосипедах проследовало не менее взвода гитлеровцев. Их тоже пропустили. Огня не открывали, и не было видно никаких признаков присутствия советских бойцов. Вскоре в пешем порядке проследовала рота, за ней батальон. Всё шло строго по немецкой военной науке. Командование полка поняло, что на марше крупная немецкая резервная часть, никак не меньше дивизии. Ещё немного подождали. Наконец, плотными колоннами начала втягиваться в село пехотная дивизия. И тут приказ:
– Открыть огонь из всех видов оружия!
Вот в этот момент и разверзлась преисподняя господа! Дружно ударили винтовочные залпы, зарокотали пулемёты, затрещали автоматы. В дальних немецких колоннах вздыбились разрывы снарядов наших пушек. Немцы валились группами, рядами. Они кричали, вопили и, видимо, матерились на своём языке, но всё это слабо прослушивалось сквозь всё заглушающую трескотню нашей стрельбы. Дорогу заволокло пылью и дымом от взрывов снарядов, от беспорядочной и бесцельной стрельбы немцев. Они не смогли организовать действенный ответный огонь и поспешили спастись бегством. На дороге остались только трупы и раненые. Минут пятнадцать длилось это побоище, а может и меньше.
Был отдан приказ быстро отойти в ближайший лес, в котором укрывался обоз. Трофеи никто не собирал, так как они могли быть обузой для отступающих.
Полк отошёл в полном порядке, полностью сохранив бойцов и вооружение. Все укрылись в глубине леса. Немцы не преследовали. Наступил вечер. Был отдан приказ на ночлег. Командование во все стороны выставило сторожевые посты и выслало разведки. Возвращающиеся разведчики и дозоры докладывали, что у леса появляются немцы. Поняли, что наш полк обнаружен, и немцы обкладывают его, как охотники зверя в логове. Всем было ясно, что надо готовиться к прорыву из окружения. Артиллерия полка всю ночь била в одном направлении. Немцы по нам стреляли редко. И всё же такой слепой обстрел приносил полку потери. Количество раненых хотя и медленно, но росло. Рано утром отделение Комарова Петра в семь человек уселись позавтракать кашей. Котелок был большим, и вокруг него пришлось усесться кольцом. Спокойно завтракали, черкали ложками по котелку, и каждый думал, как пройдет прорыв из кольца, который устроили немцы. Вдруг в середине завтракающих сноп желтого огня. Очнулся Пётр в метрах 5 от дымящейся воронки. Попытался скорее вскочить, но не получилось. Его правая нога почему-то не опиралась о землю. Голенная часть ноги со ступней моталась как цепь на цеповнице. Он понял, что его нога перебита в коленном суставе. На своём лице он ощутил что-то липкое. Вытер лицо ладонью, а на ней – мозги. Понятно, что не его! Он оглянулся вокруг и увидел – всех семерых раскидало в стороны. У троих тел не было голов, остальные трое ещё шевелились. Кто-то прокричал:
– Санитары! Сюда!
Санитары подскочили быстро, перевязали четверых и разместили в санитарные двуколки. Вскоре был дан приказ идти на прорыв. О самом прорыве он (Пётр) рассказывал примерно так.
– Передовыми атакующими цепями полк пошёл в том направлении, в которое всю ночь стреляла наша артиллерия. За атакующими цепями следовали повозки с полковым имуществом, а уже за ним – повозки с ранеными. Всего в обозе набралось до шестисот повозок. Открылась опушка леса, а перед ней шеренгами стоят немцы с направленным на нас оружием. Затрещала стрельба. Наши цепи ринулись вперёд. Атака быстро перешла в жестокий и безжалостный рукопашный бой. Я немного повернулся на бок и выглядывал из повозки. Увидел, как один наш боец так прикладом трахнул немца по каске, что расколол ложе своей винтовки. Бой был скоротечным, но кровопролитным. Несмотря на хорошо организованное окружение немцев и густые цепи, полк вырвался из него. В строю осталось около шестисот пятидесяти нераненых бойцов, а с ними прорвалось немногим более трехсот повозок.
Для меня особенно запомнилась бешеная скачка повозок по картофельным бороздам. Полк всё же остался боевой единицей, так как сохранил своё знамя…
Петру ногу не отняли, но она стала прямой. В колене не сгибалась, но была своя. После войны он ещё несколько лет отработал трактористом на колхозных и совхозных полях.
12. В плену
Этот Комаров Александр Иванович – однофамилец и двоюродный брат Комарову Ивану Гавриловичу. К его фамилии в селе добавляли Азиатский. Так его называли из-за того, что он большую часть своей жизни провел в Средней Азии в городе Ленинабаде. Среднего роста, худощавый и голубоглазый. Очень долго не женился. На этот поступок он решился уже после войны. В армию был мобилизован в 1941 году. В августе 1942 года в излучине Дона их часть была разбита. Оставшиеся в живых бойцы разбежались по близлежащим лесам и хуторам. Александра же немцы прихватили в домике лесника. По лагерям для военнопленных он исколесил более чем пол-Европы. Неоднократно пытался бежать из этих лагерей. Это осуществить ему удалось только во Франции. Там он участвовал во французском Сопротивлении в отрядах Красные Маки и рассказывал очень много, но особенно запомнился описываемый случай. Это произошло в Греции во время оккупации её гитлеровцами, в одном из лагерей для русских военнопленных.
…В лагере нас, русских военнопленных, было около тысячи человек. Однажды весной утром в воскресенье нас подняли, выгнали на плац и построили. Оказалось, что в это воскресенье был первый день Пасхи. К построенным в колонну военнопленным вышел старый немецкий генерал и через переводчика обратился к ним:
– Русские, в Первую мировую войну я воевал на территории России и уважаю русских. Мне очень нравятся ваши песни. Сегодня Пасха, спойте её на вашем языке.
Мы все молодые, ни слов, ни напева Пасхи не знаем. Стоим и молчим. Генерал ждёт. Получается всё очень паршиво. Если мы не споём песню, то нас обвинят в непослушании, в бунте, а затем последует наказание. И вдруг в конце построения раздается негромкий напев:
…Там далеко в стране Иркутской
Был построен большой дом,
Он построен для надзора,
Арестанты сидят в нём…22
Я сначала было прыснул от неудержимого желания хохотать, но меня сразу же одернули рядом стоящие. Ведь это же песня бульварная, времён НЭПа! Песня спокойная и тягучая. Постепенно к пению присоединяются другие голоса. Хор крепчал, песня усиливалась. Наконец-то заголосила вся колонна. До сих пор русским пленным петь в полный голос не разрешалось. Мы наскучались по своим песням. А тут нас попросило спеть само начальство лагеря! Ну мы и отвели душу. Пели дружно. Генерал снял фуражку, наклонил голову и внимательно слушал… Нас и хохот разбирает, и петь хочется, да еще и необходимо, раз уже запели! Песню исполнили до конца. Генерал выпрямился, надел фуражку и сказал:
– Спасибо, русские, хорошо поёте!
Мы не узнавали, перевели ли генералу доподлинный текст нашей песни или нет. Даже в плену при прямой угрозе смерти у русских всегда найдётся чудинка, как и среди святых всегда бывает грешник! Если бы генерал знал содержание этой песни, наверное, многим пленным несдобровать! Скорее всего этот генерал фашизм не уважал и уже предполагал неизбежность поражения Германии и подал пленным способ для укрепления и поддержания своего духа…
Из Греции через Италию, Югославию и Австрию Александр попал во Францию. Там надзор над пленными был намного слабее, и ему удалось бежать, попасть к французским партизанам. В отряде его приняли очень радушно. Во французском движении сопротивления участвовало много бывших советских военнопленных. Правда, в этом движении участвовали разные политические группы, но бежавшим русским пленным было не до выбора, а лишь бы участвовать в борьбе против гитлеровцев. Александр рассказывал, что немцы французскому движению не придавали должного значения и очень слабо охраняли важные объекты железнодорожного транспорта. Этой слабинкой пользовались партизаны. Некоторое время они свободно передвигались по стране в обычных пассажирских поездах. В обыкновенных чемоданах с собой провозили взрывчатку. Железнодорожные водонапорные башни не охранялись. Партизаны открыто подходили к ним и подрывали их. Постепенно немцы стали усиливать охрану и организовывать преследования партизан. Действовать становилось труднее. Однажды немцы окружили партизан в лесу и так их потрепали, что от отряда спаслось не более четверти личного состава. Вырывались из окружения, кто как мог. Во французских партизанских отрядах погибали и бежавшие русские военнопленные.
За отважные действия во Французском Сопротивлении против немецких оккупантов Комаров Александр награжден несколькими высшими французскими военными наградами. Некоторые из них ему вручены много лет спустя после войны уже в Советском Союзе.