Алеманида. Грёзы о войне

Должность префекта палатинов занял грек Аттик, который долгое время считался лучшим мечником в легионах Марсового поля. Также Константин поручил Домициану поменять высший состав легиона, который намеревался сплавить в Галлию. Новым префектом эквитов выбрали Тигго.

Также император отправил вередариев к Августу Лицинию. Теперь по отношению к Лицинию Константин географически становился западным царём. Уже во второй раз Августы стремились подписать договор об усилении власти. Система тетрархии ещё жила, и после смерти Максенция Августов оставалось трое: Константин владел Галлией и Италией, Лициний восседал в законной префектуре на Востоке и имел под собой Иллирию, Максимин Даза обосновался в Малой Азии и пребывал в самом отчаянном положении из-за обострившейся чумы.

После взятия Рима владения Константина разрослись до внушительных размеров. Однако Лициний владел богатейшей префектурой, под край наполненной ресурсами, и имел выигрышное положение. Новый властелин Рима подумал, что дополнительный союз с Лицинием с политической точки зрения выглядел верным решением. Августы не доверяли друг другу, однако им приходилось создавать видимость дружбы в ожидании подходящего повода для удара в спину.

Незначительные реформы в армии, обновление состава приближенных и переработанная система налогов укрепили авторитет Константина в народе. Скорость, с какой император воплощал планы, одновременно радовала и угнетала сенат.

Закончив основные дела, Константин вспомнил о ритуале принесения жертвы Богу, что сопутствовал победе. Август был твёрдо убеждён, что победил благодаря небесному знамению. Он настолько проникся символизмом, что принял весьма спорное решение. Несмотря на приверженность митраизму63, Константин приказал, чтобы малочисленных христиан, в частности, в легионах, оставили в покое. Миланским эдиктом Август закрепил положение назореев64. Теперь каждый мог свободно исповедовать христианство, не скрываясь от властей.

Военачальники думали, что Хризма65 на щитах являлась временным порывом Августа, однако просчитались. Стычки на религиозной почве всё чаще вспыхивали в легионе. Домициан с тяжёлым сердцем вооружился неоднозначным эдиктом Августа и успокоил мятущиеся умы. Отныне за столкновения по религиозным мотивам полагалась казнь. Центурионы в свою очередь особо не разбирались и наказывали всех подряд без права оспаривания или жребия.

Константин ещё не потворствовал христианству открыто, но уже поставил его на одну ступень с исконными верованиями жителей Лациума. Легаты не знали, что к непростому примирению римского язычества с христианской сектой Август шёл долгие годы.

Десять лет назад, в Дрепануме, Константин вместе с ныне покойной Минервиной66 посетил богослужение христиан. Молодой воин ничего не понимал из увиденного и услышанного, однако слова епископа запали в его сердце навсегда.

Спустя несколько лет, во время обучения в Никомедии у Августа Диоклетиана, Константин стал свидетелем гонений христиан, потрясающих воображение. Тогда он усвоил простую истину: ненависть фанатиков не имеет ни краев, ни пределов. Убивали всех, независимо от возраста, рода и племени. Константин решил, что прекращение бессмысленного кровопролития быстрее остановит гражданские распри, нежели соревнования Августов.

После введения нового эдикта беззакония в армии прекратились. Солдаты усвоили повеление Августа, так как уважали императора больше устаревших армейских принципов.

В лагере наступила тишина. Значительная доля воинов разместилась на Марсовом поле, а каструм у стен Рима частично распустили. Два легиона готовили к отправке в Галлию и на северные рубежи, к Виндобоне. Солдаты сидели у костров, набивали животы, прогуливали гимнастику и расслаблялись всеми доступными способами.

Пока римские регуляры отдыхали, а жители праздновали избавление от хамоватого юнца, мнящего себя царём, Домициан с Тигго нависали над картой с миниатюрными фигурами и предугадывали ответный ход оппонентов на востоке и западе. Домициан сверлил взглядом деревянного всадника и думал о вилле в Паннонии. Он устал от походов и хотел отойти от дел. Поскорее попасть к жене.

Гней Полибий Домициан родился в семье потомственных полководцев и вёл род от эпирского военачальника времен Пирра. С такой прославленной родословной Домициан чуть ли не каждый год получал по титулу. Военную карьеру он начал на севере Галлии в чине опциона. После победы над пиктами вернулся центурионом, а спустя два года – управлял гастатами в звании трибуна.

Молодой легионер обладал недюжинной силой и невероятной прытью. Во время сражений его отряд находился в самых жарких местах. Трибун вёл легионеров в бой, стоя в первых рядах. О его храбрости ходили легенды и несуразные сплетни. Говаривали, что Домициан в одиночку одолел двух алеманнских берсеркеров67 и свалил медведя обломком стрелы в рукопашной схватке. После усмирения иберийских вандалов Домициана повысили до легата, а после гибели пропретора Евсторгия наградили чином легата Августа. Воинская слава Домициана померкла после обретения очередного звания.

Пропретор превратился в опытного бумагомарателя и трусоватого военачальника. Легионер стал чиновником, и его нынешние деяния затмили былые свершения. Домициан продавал титулы, точно нубийских рабов, а в сражениях более не лез в места опасные и непроходимые.

Он обрёл большой вес в сенате, но заслужил порицание среди легионеров. Константин дал в управление пропретору Паннонию, только не разрешал там появляться. Многим казалось, что Август силой удерживал Домициана возле себя, но на место пропретора попросту не было достойной замены, да и тот не рвался просиживать тунику на вилле.

Домициан окружал себя роскошью, любил дорогие одежды и вина, но многолетняя привычка легионного быта не отпускала его, посему он поручил административные дела провинции своему родственнику и лишь изредка проверял сметы.

К шестому десятку Домициан обзавёлся землями в Неаполе, Паннонии, дважды был консулом и даже умудрился выторговать поместье на Семипалатинском холме. Он слегка располнел и теперь не надевал парадные доспехи, кои на него попросту не налезали. Обзавёлся женой и детьми, о которых никто ничего не знал. Всё это не мешало пропретору по-прежнему считать себя буйным двадцатилетним удальцом, способным любого поставить на место словом и делом.

В декабрьские иды68 Домициан собрал малый совет, на который пригласил легатов. К удивлению высокопоставленных военачальников, на совет позвали также центурионов Филиппа и Кустодиана. Расположившись вокруг пропретора, девять легатов и пара трибунов с нескрываемым любопытством смотрели на сотников в углу, изредка проявляя мнимый интерес к карте. Пропретор переставлял фигуры и время от времени поминал имена Юноны с Вестой.

Наконец Домициан отпрянул от стола и сказал:

– Гай Арминий мёртв, да упокоит Плутон его душу, – он медленно обошёл стол и опёрся об него. – Нам нужен новый легат. Сей выбор вправе сделать я по исключительно предоставленной мне Августом привилегией, да хранят его боги. Два дня назад он издал новый эдикт. Легатов теперь ставит пропретор, а пропретора выбирают на совете легатов в присутствии Августа. Поговаривают, скоро власть в легионе распределят между двумя людьми. Наш царь – воин, посему смиримся с поправками.

Филипп с Кустодианом совсем не разумели, зачем их позвали, однако внимательно слушали. Легаты уже поняли намёк – очередной кандидат будет из центурионов. Домициан шепнул на ухо Тигго, тот кивнул и переставил на карте маленькую фигуру воина из Далмации на юг Галлии.

– Кустодиан, регуляры кличут тебя Безрассудным. Почему? – спросил Домициан.

– Так меня прозвали после сражения у Вероны, – быстро ответил Кустодиан. – На мою побитую центурию напало две сотни парфянских катафрактов. Мы твёрдо стояли до прихода пятой когорты из II Италийского. Однако безрассудство тут ни при чём, обычный прагматизм.

Тигго похвально кивнул, а легаты стали перешептываться.

– Нам нужен такой легат, который совмещает несовместимое, – Домициан шагал между легатами и разглядывал каждого. – Солдат должен быть выносливым, хладнокровным, преданным и в меру отчаянным. Мой предшественник сказал, что безрассудство появляется у легионера в миг, когда владение клинком превращается в искусство. Насколько мне известно, ты прекрасно фехтуешь, Кустодиан? Я слышал, что на правом фланге к тебе прислушиваются даже трибуны.

– Я лишь выполнял приказы легата Гая Арминия, да упокоят Митра и Арес его душу, и волю Августа, – центурион поклонился. – Рад слышать, что моя служба так высоко ценится.

– Кустодиан станет новым легатом вместо павшего Арминия, что скажете? – Домициан обратился к соратникам. – Достоин ли он?

Филипп похлопал побратима по плечу и воскликнул:

– Более чем!

– Докажи мне, что я сделал правильный выбор, – Домициан ехидно улыбнулся.

Кустодиан собрался с мыслями и напористо произнёс:

– Когда стремительно перепрыгиваешь через ступеньки, есть вероятность сломать ногу и других покалечить.

Домициан хмуро взглянул на него, а потом на легатов, мысленно требуя пояснений.

– Следом за центурионом идёт трибун, верно? Как можно перескочить трибуна и стать легатом? На моей памяти такого беззакония ещё не было.

– Тебя это беспокоит? – спросил Домициан. – Не понимаю твоего упрямства, Кустодиан. Ты знаешь, как римляне недолюбливают ахейцев. Я же дарую тебе чин легата, а ты брыкаешься. Видишь ли, по своим качествам нынешние трибуны в основном похожи на латиклавиев – они слишком молоды, а тебя следовало повысить ещё лет пять назад. Это, можно сказать, возмещение за опоздание. Нам нужен легат, чтобы руководить новым легионом, который отправится на западные рубежи. Насколько я помню, ты просил легата Растара о переводе в Галлию. Дружку Агаресу хочешь отомстить? Твоя репутация бежит впереди тебя.

Когда Домициан упомянул имя парфянского наёмника, Кустодиан нахмурился. Последняя их встреча закончилась для центуриона плачевно.

– Август Константин упразднит ланциариев? – резко сменил тему Кустодиан.

Легаты переглянулись, а Филипп выглядел крайне недоуменным. Домициан прожигал взглядом Кустодиана, но ничего не говорил.

– Он пока думает. Почему ты спрашиваешь? – произнёс стоящий позади Домициана Тигго.

– Пропретор, вы знаете, что у меня в Коринфе есть гвардия?

– Гвардия? – глумливо переспросил Домициан. – Что за гвардия?

– Бойцы, которых я тренирую несколько лет. Они искусные воины. Есть пара ребят, против которых не выстоит ни парфянский наездник, ни афинский гоплит.

– Вот как! – с сарказмом воскликнул Домициан. – Что, даже мне с ними не совладать?

Кустодиан улыбнулся и решил, что пропретор слишком высокого мнения о своих способностях. «Эфиальт попадёт в него ножом ночью с закрытыми глазами», – подумал центурион.

– Если достопочтенный пропретор желает сразиться с моими учениками, я непременно выполню его просьбу.

Домициан ухмыльнулся.

– Ну есть у тебя гвардия в Коринфе, а дальше что?

– Пост легата большая ответственность. Максимин Даза бьётся в предсмертной агонии, Лициний свеж как никогда, галлы на западе громят гарнизоны один за другим, иберы не спят и ждут осечки наместников, а парфяне хитро улыбаются. Ну и куда же без грозы Галлии – великого конунга69 Аттала? Будут ещё войны на нашем веку. Да и Эпихарид однажды оговорился, что в Галлии обмельчала разведка. Костяк подготовленных лазутчиков внутри легиона возведёт ланциариев на новую высоту. Должность же легата попросту закроет сию возможность. Это не моя прихоть, не Эпихарида – это необходимость. Вам не достаёт легата? Вот он, перед вами, – Кустодиан указал перстом на Филиппа. – Ежели пошли подобные привилегии центурионам, то он как раз из сотников.

– Он младший центурион. Ты примипил, Кустодиан.

– Малолетние юнцы ведь как-то получают трибунов, – спартанец взглянул на Теренция.

Домициан отошёл к столу и взглянул на карту. Почти три десятка легионов были разбросаны на холсте, в том числе и принадлежащие Лицинию. Пропретор знал, что Кустодиан управлял центурией, которая преимущественно состояла из ланциариев. Они не являлись преторианцами, но по уровню подготовки приравнивались к элите.

– Особая гвардия? Почему кругом подменяются понятия? С каких это пор следопыты превратились в ланциариев? Посмотрел бы я на этих юнцов, которые огрызаются с тупым клинком на столб, а о войне слышали только издалека. Они всего лишь твои ученики, Кустодиан. Их мастерство значительно уступает твоим навыкам учителя. Ты сказал, что любой из бойцов побьёт кого угодно, но так ли это? Теренций! – Домициан обратился к трибуну. – Докажи мне, что даже сенат не назначает трибунов по воле случая. Кустодиан! Если победишь Теренция, то я рассмотрю твою просьбу. За мой произвол меня следовало бы выпороть и на крест повесить, а тебя напоить вином и член зашнуровать. Но я добр, Кустодиан. Слишком добр, чтобы отказывать в просьбе, которая не вяжется ни с кодексом, ни с укладом легиона.

Домициан позвал Теренция Флавия Мената, о котором так нелестно выражался Василиск. Это был не только самый молодой трибун в армии, но и, по словам солдат его легиона, один из лучших мечников. Некогда Домициан служил с отцом Теренция, который перед смертью взял с пропретора обещание защищать его сына как родного. Домициан данное слово сдержал. В какой-то степени пропретор даже считал Теренция сыном и срывался на него только тогда, когда тот проявлял непокорство.

Он происходил из даков и являлся тыловым трибуном. Его солдаты копали рвы, доставляли продукты, закапывали трупы и охраняли пути. Кустодиан слышал разные истории о навыках Теренция и его выходках, однако не имел к нему никаких претензий, ибо обязанности снабженца армии тот выполнял безукоризненно.

Собственное мастерство Кустодиан оценивал сдержанно. Он выжил в огромном количестве сражений, а значит, биться действительно умел. Тем более, теперь Кустодиан обучал молодое поколение, а наставник – учится вдвойне.

Теренций небрежно извлёк из ножен гладий и вышел из строя легатов. От уха до уха на его физиономии расплылась придурковатая улыбка. Кустодиана раздражали гримасы трибуна.

Присутствующие отошли к краю шатра. Бойцы остались вдвоём. Кустодиан смотрел на ухмыляющегося соперника, но клинок не обнажал.

– Теперь мне понятно, почему тебя прозвали Безрассудным, – крикнул Домициан.

Теренций сделал выпад, Кустодиан отскочил в сторону. Чтобы ещё больше унизить врага, центурион скрестил руки за спиной и с безмятежным лицом уставился на Теренция. Тот страшно разозлился. Он вопил, точно женщина, которая терпела удары плетей во время луперкалий70. Теренций бросился на Кустодиана и принялся нелепо размахивать мечом.

– Ну, хватит! Не пристало спартанцу так себя вести, – процедил Кустодиан.

Во время очередной атаки Теренция центурион вытащил руки из-за спины и сблокировал удар. Трибун выпучил глаза, увидев, что не способен противостоять колоссальной силе соперника. Он больше не улыбался.

Одной рукой Кустодиан схватил врага за запястье, а второй нанёс крепкий удар в печень. Теренций охнул и отпрыгнул в сторону. Он схватился за ребра и только сейчас понял, что его клинок остался в руке Кустодиана.

– Дайте меч! – обратился он к легатам. – Кто-нибудь, дайте мне меч!

Домициан достал из ножен гладий, расписанный узорами, и швырнул под ноги Теренцию. Кустодиан улыбнулся, увидев странный жест пропретора. Домициан в очередной раз подтвердил, что звание трибуна в армии покупали знатным происхождением и золотом. Именно это и пытались искоренить Константин с Лицинием.

Теренций снова вооружился, однако ситуация никоим образом не поменялась. В три блока Кустодиан выбил меч соперника и умелым броском швырнул его на землю. Центурион сел Теренцию на грудь и приставил к горлу меч.

– Довольно! – рявкнул Домициан. – Ты победил! Будь по-твоему. Новым легатом назначается Филипп Македонец. А ты, Кустодиан, отправляйся в Коринф. До первого приказа можешь делать всё, что вздумается. Только в пределах разумного и в рамках закона. Когда гвардейцы, – он заострил внимание на последнем слове, – вольются в ряды армии, я должен увидеть каждого. Лично.

Кустодиан слез с Теренция и отсалютовал Домициану. Филипп смотрел на происходящее с широко разинутым ртом и не до конца понимал, что случилось.

– А теперь вон отсюда, центурионские шавки! – прорычал Домициан. – Совет пройдёт без вашего участия.

Филипп посмотрел на Кустодиана и кивнул, указывая на дверь. Тот поддержал, и они ретировались из шатра пропретора.

– Зря ты ему дерзишь, – сказал Филипп. – Он на дурные речи в свой адрес никогда не закрывает глаза.

– Ладно тебе, это же Домициан. Ждал от него чего-то другого? Ты теперь легат! Есть повод порадоваться.

– Без твоего вмешательства я бы так и остался маленьким центурионом, – Филипп взъерошил кудрявую шевелюру. – Боги, как так вышло? Ух! Ну и ляжет проблем на мою голову. Что собираешься делать дальше? Поплывёшь в Грецию?

– Скорее всего, да, – ответил Кустодиан, – я слышал, послезавтра в Никомедию отплывает киликийская посудина. Поговорю с Домицианом и отправлюсь к ребятам. Они, наверное, уже устали от гнёта Агесилая.

– Не думаю, что после сегодняшней заварушки с Теренцием пропретор тебя отпустит. Сейчас он сказал да, завтра – отойдёт в сторону. Ты ведь его любимчика поколотил. Выслушай Домициана. Вдруг предложит что-то дельное. Через неделю в Фессалоники пойдёт торговое судно. Вот на нём и двинь!

– Нет, лишняя неделя порушит планы. К тому времени я уже должен быть в Коринфе. А что до пропретора? Полагаю, сегодня он дал добро на реформирование моей центурии. Завтра отправлюсь к нему и в очередной раз удостоверюсь в правоте собственных слов. Пусть подкрепит слова испачканным пергаментом.

Они подошли к палатке Кустодиана и остановились.

– Что ты задумал, Кустодиан? Я думал, у тебя в Коринфе гладиаторская школа, а ты, оказывается, следопытов готовишь. Сколько их всего?

– Двадцать шесть человек. На самом деле, задумка принадлежит не мне, а Антигону. Ты ведь знаешь, он когда-то был моим наставником.

– Знаю, Кустодиан. У тебя на такое мозгов не хватит. Первого человека, которого ты приволок в будущий отряд лазутчиков, одобрил я! А куда делся Антигон? Был же с нами.

– Думаю, щеголяет в тоге, отдыхает после горного перехода. Антигон многое сделал для победы Августа и создал хороший задел на будущее. Если бы не он, всё было бы по-другому.

– То есть его помощь ты запомнил, а про меня забыл? Ведь надежда галльских следопытов собрана моими руками!

– Я вообще-то служил в легионе, пока ты подрабатывал вередарием у Эпихарида и искал ублюдков.

– Но искал я их для тебя, – Филипп ткнул соратника в фалеру на груди. – Они и в самом деле так хороши? Кто подает надежды?

– Увидишь, – Кустодиан улыбнулся. – Ну, легат Филипп, иди, проверяй свой легион. Научи их биться, как бьются ахейцы.

Филипп выкатил глаза, словно услышал несусветную глупость.

– Точно! Я ведь теперь начальник легиона! Ладно, я пойду, мой дорогой друг. Кстати, пропретор ещё не подписал вступление в должность. Сатурн его подери!

Он пожал руку товарищу и отправился восвояси. Кустодиан долго смотрел ему вслед, не понимая, как центурион перескочил чин трибуна и стал руководить целым легионом? Такое частенько бывало раньше, но на памяти Кустодиана случилось впервые. Он бы мог оказаться на месте Филиппа, но предпочёл высокому жалованию любимое дело.

К тому же должность легата сковывала в действиях: их переводили на Восток, а легата ланциариев, среди которых была центурия Кустодиана, пока не трогали, и у его подчиненных имелось множество привилегий. Кустодиан считал, что лучше заниматься вещами, которые действительно по душе. Он уже давно ушёл от заветов предков, когда изменил методы воспитания молодняка, и к золоту по-прежнему относился равнодушно. Кустодиан стремился к внутренней гармонии со своими принципами и канонами Лакедемона.

На следующий день центурион явился к пропретору. Тот сидел за столом, как обычно уплетая за троих. Быт Домициана отличался от солдатского. Кустодиан даже удивился, почему первое лицо армии по-прежнему находилось в лагере, а не в теплом гнезде Зеленой улицы Семипалата. Пропретор не переносил поску и жаловался, что в Галлии выхлебал целую реку проклятого уксуса. Сейчас Домициан баловал себя исключительно мессанскими и фалернскими винами. Вода в его понятиях существовала исключительно для умывания.

– Я прошу перевода в Галлию, – сказал Кустодиан. – Перед походом на Рим Август сказал, что нам придётся вернуться, ибо Аттал не отступит. Вести с Запада вопиют о беззакониях конунга.

Домициан неторопливо жевал и раскладывал хрящи на тарелке.

– Галлия? Коринф осаждают усипеты71 или я что-то упустил?

Кустодиан смутился, не понимая, к чему клонит пропретор.

– Ведь твоя бравая команда находится в Коринфе, верно? Зачем же ты просишь перевода в Галлию?

– Да, они в Греции, но это временно. Моим ученикам нужны время и опыт, чтобы освоиться, и Галлия – самое подходящее место. В Парфии слишком непростые условия, и легионы там матерые. Как бы Рим ни бахвалился военными достижениями, с нынешней Парфией и ктесифонскими наёмниками нам ещё не тягаться.

– Но, насколько я знаю, Балканы находятся в полном владении Августа Лициния. Почему же элита, которая должна принадлежать нам, прозябает на территории потенциального врага империи?

– Вы правы, – согласился центурион, – но Константин и Лициний подписали договор об усилении власти, посему никто и не думал нас трогать. О казарме легионеров в северной части Коринфа никто не знает. Там находится не легион, не центурия, а что-то вроде контубернии72. Лицинию нет дела до жизни простого люда в Коринфе.

– Что это за гвардейцы? – прошипел Домициан. – Что за слово такое? Есть императорские гвардейцы, куда набирают легионеров из преторианских когорт. Точнее, набирали. А твои чем заслужили столь высокий ранг?

– Они впитали в себя муштру легиона, навыки парфянских следопытов и спартанский прагматизм. Это обычные дети, у которых нет родителей. Чада, вскормленные страхом и воспитанные войной. Грязные, голодные и никому не нужные. Повадками они походят более на зверей, нежели на нас, но мой соратник всё же умудрился сделать из них граждан империи. Если не обуздать пороки, то их будущее пропитается трактирной кровью и пустым насилием в лупанариях73. Какой прок обществу от горстки смутьянов? А в легионе они принесут пользу. Они воспитывались как лазутчики и спартанские гоплиты74, хотя неплохо знают систему легиона.

– Ты же из Спарты, Кустодиан?

– Из Спарты.

– Странно. Очень странно. Вроде из Спарты, а ведёшь себя словно продажная девка на агоре75. Мне казалось, вы не такие болтуны.

– Мы терпеливы и методичны, – Кустодиан искренне улыбнулся, представляя, как вспарывает Домициану брюхо за оскорбление. – Сила Спарты в её людях, а не в способности укротить язык.

– Ладно, на вашу Спарту и твоих сопляков мне одинаково всё равно, – съязвил Домициан. – Отправляйся в Грецию. Под мою ответственность, конечно же. В течение пяти-шести месяцев получишь дальнейшие распоряжения, возможно, и раньше. Полагаю таков период мира. Дальше придётся пойти вправо или влево. Центурию на время отъезда передай опциону, а лучше – посоветуйся со своим легатом. Пока решаешь дела в Греции, легионы с Марсового поля отойдут в Галлию. Союз владык шаток. Возможно, через год-другой маршем пойдём на Восток.

Кустодиан отсалютовал пропретору и вылетел из палатки, размахивая сагионом, словно ястреб крыльями. Он уже не сомневался, что легион направят в Галлию.

Центурион направился к палатке Филиппа, чтобы рассказать о скором отъезде в Грецию. Кустодиан прошагал до нужного места, но так и не нашёл побратима. Тогда он двинулся к своему опциону. Кустодиан мог переложить бремя управления только на этого человека, который, к его радости, попался на пути.

Опцион Архонт менял обивку повреждённого щита. Это был прожжённый боец до мозга костей, который не щадил себя на тренировках и битвах. Архонт смахивал на медведя, разгуливающего по лесу перед спячкой. В ближнем бою он считался непобедимым. Кустодиан часто удивлялся, думая, как подобный человек угодил в армию.

Архонт владел шестью языками и слыл за человека с образованием не хуже всаднического. Константин давно переманивал опциона к себе, но тот скромно отказывался. Архонт говорил, что не пристало солдату предавать командира из-за мешка с деньгами. Уговоры учащались, обещания становились радужнее. Но приказа пока не поступало. Кустодиан знал, что золото однажды победит принципы опциона, и максимально оттягивал сей момент.

– Хвала богам, что ты оказался рядом

– Куда так мчишься, Кустодиан? – произнёс Архонт.

– Есть поручение. Попрошу тебя об одном одолжении.

– Что-то серьёзное?