Алеманида. Грёзы о войне

– Если честно, я запутался в этих трибунах. Кого-то легат назначает, кого-то сенат отправляет. Толк какой?

– Всё просто: у кого пушок на яйцах не почернел – тот от сената. Кто и как получает звания, нас не должно волновать. Пусть политики занимаются властью. Мы же займёмся войной.

– Вот именно, Филипп! А как достигается власть? Грядущая толчея возле Рима – это ли не стремление к господству? Константин упразднит тетрархию38 и сделается полновластным Августом. Как об этом не думать, если жизнь военачальника – помощь другому в обретении власти?

Кустодиан думал о своём, зачарованно глядя на блики огня. Филипп взглянул на соратника. Они покинули Альпы всего несколько месяцев назад, а постарели так, словно прошло два десятка лет. Особенно Кустодиан.

На вид ему было около пятидесяти, хотя пару месяцев назад исполнилось тридцать семь. Под туникой и изрезанным панцирем просматривалось коренастое тело. Его лицо с тёмными волосами, заплетёнными в жидкую косичку на затылке, кустистыми бровями с проседью и складками на лбу, которые вытесняли одна другую, напоминало лики лучших сынов Лакедемона39. Серьёзный взгляд бесстрастно взирал как на выходцев из варваров, так и на легионеров. Любую ситуацию Кустодиан держал под контролем, славился неспешностью, выдержкой и недюжинным умом.

– Пойду-ка я в палатку, – хмуро сказал Кустодиан. – Вы двое ходите по очень тонкому льду.

Глаза Василиска виновато забегали.

– Посиди ещё немного, а потом вместе пойдём.

– Нет, – Кустодиан отмахнулся рукой. – Хватит с меня разговоров о власти, ширине бедер проституток в Галлии и придворных интригах. Уверен, вы и без меня неплохо справитесь.

– А ты всё такой же, – произнёс Филипп и схватил Василиска за руку. – Сядь, пусть идёт. Придётся терпеть тебя в одиночестве. Кустодиан, как поживают твои бойцы? Есть способные ученики?

Кустодиан замер на месте, а потом медленно повернулся.

– Есть по-настоящему талантливые бойцы, а некоторые даже способны стать сносными ланциариями. Они все с недурным потенциалом, скажу я тебе. Через пару лет мне с ними уже не сладить.

– Что насчёт моей находки? – спросил Филипп.

– Ты про Валента? У тебя определённо большой талант находить ублюдков и лжецов. Я же готовлю следопытов, а не наёмных убийц.

– А ты думаешь, чем я занимался до легиона? – посмеялся Филипп. – Любой наёмник способен стать следопытом – это правда, а вот в обратную сторону сей принцип не всегда работает.

Кустодиан пропустил шутку Филиппа мимо ушей.

– Мне кажется, чтение трактатов не идёт тебе на пользу – начинаешь мудрить не к месту. У парня есть задатки лидера, но он пока не может справиться с самим собой. Возможно, среди того отребья он – лучший боец. По правде говоря, не знаю, как обуздать его дикий нрав. Нельзя же быть настолько упрямым? Агесилай, наверное, уже втоптал ублюдка в грязь за непослушание. Однажды вывихнул ему кисть. Однако порка не всегда приносит пользу. Валент невыносим, но у меня на него большие планы.

– А кто этот Агесилай? – поинтересовался Василиск.

– Побратим Кустодиана, – ответил Филипп. – Тренирует сирот, пока мы тут задницы просиживаем. Валента остаётся только убить, ежели он не слушает старших собратьев. Не нравится мне твоя затея, Кустодиан. Вы же находитесь на территории Лициния. Ох, и получишь ты проблем на голову, если император прознает о вашей с Агесилаем авантюре. Однако вашей парочке стоит отдать должное. Хватка у вас, братья мои, далеко не спартанская. В одной руке щит, в другой – стилус с монетами. Дела крутите, гладиаторов воспитываете.

– Ланиста40 почил в мире, мы с Агесилаем оказались на подхвате. Не пропадать же добру?

– Ещё хуже, если узнает пропретор Домициан. Ты же знаешь, как он тебя недолюбливает. Через месяц-другой легион расформируют, и куда ты пойдёшь со сворой гладиаторов? А если нас в Галлию отправят?

– В Галлию и отправят, полагаю. Время покажет. Планы строить – богов смешить!

– Простому центуриону не позволят шастать по галльским весям, – сказал Филипп.

– Звания меня не интересуют.

– Спартанцы, оказывается, ещё те лгуны.

– Я серьёзно. Ежели лично пожелаешь дать мне трибуна, откажусь – верну тебе обратно.

– Очень смешно, Кустодиан.

– Ты ведь меня знаешь. Увидимся на рассвете.

В пять утра над каструмом пронёсся заунывный звук трубы. В лагере поднялась страшная суматоха. Солдаты не слышали приказов центурионов. Легионеры с заспанными лицами бродили из палатки в палатку и на ходу жевали хлеб с сыром. Повсюду звучали бурные разговоры и крики, велись поиски заблудившихся товарищей. Спустя ещё час подъём превратился в настоящую вакханалию. Чтобы исправить положение, центурионы достали палки и принялись подгонять ими легионеров.

Кустодиан вышел из палатки в полном облачении, держа шлем под мышкой. Он отыскал Филиппа у палатки Василиска. Тот с присущей грекам страстью отчитывал легионеров:

– Вы должны были сделать это ещё вчера! У вас есть полчаса, чтобы нанести рисунок на щиты. Посмотрите на других, – он окинул рукой вокруг себя, – всё войско выполнило приказ Августа, кроме вас. Выполнять!

– Что делаешь, Македонец? – спросил Кустодиан, приблизившись к Филиппу. – Неужели молодняк снова набедокурил в карауле?

– Сам знаешь, за оставление поста одним разговором не отделаться. А что до этих зелёных мо́лодцев, то им не гладий точить надо, а под мамкиным платьем укрываться. Не выполнили приказ Домициана, только и всего.

– Всё-таки, а чей это приказ? Августа или пропретора?

– Не могу знать, но поговаривают, что на первом щите доминус41 собственноручно начертил символ Плотника42. Мне всё равно, что будет на моём щите. Да пусть хоть орудует придворный писец, лишь бы прочности не утратил мой товарищ, – Филипп постучал по щиту.

Кустодиан нахмурился. Накануне боя Константин увидел в небе символ, который приписал к знамению христианского Бога, и отдал приказ нанести его на щиты. Весь вчерашний день римский стан судачил о приказе Августа, но не смел ослушаться. Теперь странная буквица красовалась на щитах всего войска.

Кустодиану приказ Августа также не пришёлся по душе: несмотря на происхождение, центурион поклонялся Юпитеру и Митре43. Да и нынешняя завоевательная политика Константина немного не вязалась с его позывами к христианской добродетели.

– Август уже открыто покровительствует христианам?

– Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, мой друг! – Филипп похлопал побратима по плечу. – Плевать ему на всех богов и сатиров вместе взятых. Он пытается завоевать расположение народа. Пойдём перекусим. Не хочу умирать на голодный желудок.

Они вошли в палатку, где сидел Василиск и грыз сухари. При появлении соратников он вскочил и поприветствовал их.

– Как прошла ночь? – спросил Василиск. – Кто-нибудь спал?

– Жду не дождусь, когда проклятая труба сломается и я высплюсь хотя бы одно утро, – проворчал Филипп.

– Подобострастная Веста и меня лишила сна перед битвой, – протянул Василиск.

– Домициан сказал, у нас есть час, – сказал Филипп. – Потом идём в оговоренное место.

– Мы даже за два часа не соберемся, – сказал Василиск.

Кустодиан поспешно сел за грубо сколоченный стол. Филипп приткнулся возле Василиска и зачарованно уставился на сухари, так ловко залетающие в рот опциона.

– Ты так не налегай, иначе одышка появится в самый неподходящий момент, – сказал Кустодиан.

– Не переживай, Кустодиан, – сказал Филипп. – На прандий44 все равно не поспеем. Пообедаем, наверное, в Элизиуме.

– Где Максенций? По-прежнему в городе? – поинтересовался Кустодиан.

– Неизвестно. Осады, по всей видимости, не будет, – бросил Василиск. – Этот горе-правитель разрушил мост, а потом обнаружил, что войско летать не умеет. Пришлось ему поднимать аж два легиона, чтобы построить хоть какое-то подобие понтона. Теренций сказал, что Максенций движется с войском к понтонной переправе у Тибра.

– Многие считают, что наш Август сглупил, поверив в Плотника на кресте. А я вам скажу, что Максенций и вовсе сошёл с ума, – Филипп нервно стучал пальцами. – Не образно, а в самом деле. Перебежчик из города поведал о сумасбродствах Августа-юнца. Он сказал, тот гадает на овечьих внутренностях, вспарывает животы беременным, изучает ауспиции45 жрецов и занимается прочей ересью. Кому великие боги отдадут предпочтение? По-моему, тут всё очевидно.

– Вообще перед битвой все правители так делают, – возразил Кустодиан.

– Но зашитая в живот кошка исход сражения ведь не предскажет, согласись?

– Я бы на месте Максенция сидел в Риме. Зачем давать бой? Самонадеянный глупец!

– Тысячи людей с той и другой стороны придерживаются подобного мнения, но Максенция словно околдовали. Ходят слухи, что Сивиллы46 предсказали ему чудо у стен города в день его рождения: мол, враг Рима будет убит. Вот он и выводит войска.

Прозвучал сигнал горна, возвещающий об общем сборе. Все трое повернулись в сторону звуков и молча вышли на линию шатров.

В лагере царила неразбериха на грани хаоса. Филипп с Василиском пошли в одну сторону, а Кустодиан в сторону правого фланга, где находилась его центурия, состоящая в основном из гастатов и опытных принципиев47. В легионе служило по шестьдесят центурионов, и только Кустодиана за выдающиеся заслуги произвели в центурионы первого копья. Филипп вместе с Василиском находились в IX когорте в чинах младшего центуриона и опциона.

Кустодиан посмотрел вслед товарищам, не зная, увидит ли их вновь, и поспешил к регулярам своей центурии. Его немного знобило. Он не считал, в скольких битвах участвовал, но знал, что такое непонятное состояние накатывает перед каждым боем. Оно длилось до тех пор, пока центурион не сталкивался в рукопашной схватке с противником.

Кустодиан давно изучил повадки бойцов со всех частей империи. Галлы и алеманны дрались свирепо, до последнего вздоха. Греки осторожничали, птицеголовые48 могли биться только на родных территориях. Искусные наездники, персы и парфяне на земле превращались в бестолковую пехоту. Гельветов, белгов и пиктов он запомнил как бойцов с железным сердцем, ибо подобной выносливости позавидовал бы даже Фиддипид49. Так или иначе, в объятия меча Кустодиана попадали все. В такие моменты упоенный боем центурион забывал о страхах.

***

Через два часа пешее войско, которым командовал пропретор Домициан, расположилось напротив армии врага на правом берегу. Максенций поставил в центре малообученных италийских новобранцев и преторианцев, а по флангам расставил конницу катафрактов и мавританцев в белых плащах.

По приказу Константина войско разделилось на три линии, сам же он возглавил алу50 кавалерии своего любимого II Италийского легиона, который в основном состоял из бесстрашных фракийцев и даков. Вместо привычного построения позади триарии расположились впереди, что ломало основной канон легиона.

По пути к Риму Август восстановил силы в Турине и других городах Северной Италии, пополнил ряды свежими воинами в Медиолане. Не только Константин считал, что Максенций плохо правил страной. Многие италийцы презирали Максенция и сочувствовали Константину, видя в нём настоящего Августа Рима. Но всё же количество бойцов со стороны Максенция значительно превышало количество солдат Константина.

Возле Константина находился его боевой соратник – Тигго. До сей поры судьба их не разделяла. Они вместе воспитывались в никомедийской школе при дворе Диоклетиана, бывшего римского императора. Часто конфликтовали, пока Константин буквально зубами не вырвал чин Августа. Тигго тоже подходил на роль солдатского императора: он происходил из галлов с дальних рубежей Галлии и слыл лучшим наездником на всём Западе. Тигго славился упрямством, вспыльчивостью и невероятным самолюбием. Сейчас он беспокойно поглядывал на царя и пытался его образумить.

– Позволь мне хотя бы возглавить твою кавалерию. Если ты погибнешь, что станется с нами?

– Чтобы получилось, как возле Алезии? – Август медленно повернулся к нему. – Если ты инициатор и главный стратег – это ещё не означает, что твои идеи единственно верные.

Тигго фыркнул. Он мог стерпеть укоры только от Августа.

От войска Максенция отделился внушительный отряд конников. Константин выжидал до последнего: мавританцы уже набрали хороший ход и норовили пробить три ровные коробки гастатов. Наконец Август разыскал среди бесконечных рядов шлемов тубицина51 и кивнул ему.

Прозвенел раскатистый сигнал тубы, и первые центурии выдвинулись вперёд.

– Можешь изменить своей привычке и не идти в обход, – сказал Константин соратнику. – Ударим вместе, раз уж ты за меня так беспокоишься.

– Опытный военачальник всегда ожидает подвох с фланга, – поддержал Тигго. – Я с тобой, мой друг.

Конница Константина подняла клубы пыли, разменяв пару стадиев. В безжалостном бою она столкнулись с африканской кавалерией. Август бесстрашно разил копьём смуглокожих всадников и кричал своим кавалеристам, чтобы держали строй. Мавританская конница была маневренной, но не такой искусной, как их парфянские собратья, державшиеся несколько позади. Напористость выносливых галльских лошадей в кавалерии Константина спустя непродолжительное время дала о себе знать.

Эквиты полностью смяли левый фланг катафрактариев и практически уничтожили мавританскую конницу, столкнув в Тибр. Парфянские кавалеристы не выдержали напора и обратились в беспорядочное бегство. Тем не менее, Тигго вместе с царём надолго увязли в перебранке. Мавританцы разделились в горячем стремлении поразить сверкающий шлем Августа, посему сумели даже отодвинуть эквитов на половину стадия. Едва их предводителя выбили из седла, как инициатива перешла к Константину.

Если у кавалеристов Августа дела шли с переменным успехом, то пехота испытывала некоторые трудности. По сигналу легата центурион ланциариев выступил вперёд. Кустодиан, услышав сигнал корна, повёл центурию к передним войскам Максенция. Италийские новобранцы бились и атаковали как попало, преторианцы же оказали достойное сопротивление. Если кавалерия, возглавляемая Константином, просто затоптала врага, то Кустодиан в очередной раз познал всю жестокость ближнего боя.

Крики и непроходимая толчея из копий и тяжёлых имперских щитов. Со всех сторон наседали вопли, ругань и возгласы на разных языках, сопровождаемые безудержной злобой. От лязга железа и безумных криков умирающих людей закладывало уши. Кровь лилась повсюду, превращая сухую землю в скользящее месиво.

Гастаты толкали тяжёлыми щитами преторианцев Максенция, разили их пилумами52 и пытались сместить к Тибру. Через несколько минут на земле появилась первая прослойка из тел, по которой топтались остальные. Берег реки усеяли сотни тел, обломки щитов, копий и отрубленные конечности. Тибр завалило трупами людей и лошадей, которые создали огромную запруду. Доносились истошные крики солдат, пытавшихся удержаться на плаву. Под тяжестью доспехов они шли ко дну.

– Держать строй!

– Не ломать коробку!

– Тубицины, трубите наступление! – приказал пропретор.

Крики перерастали в вопли и истеричные слёзы. Древки знамен и штандартов ломались, рушились на землю и обагрялись кровью. Люди падали с расколотыми черепами и раскроенными ребрами.

Для Кустодиана подобная картина являлась привычной. Он снёс часть головы ещё совсем молодому парню и успел подумать, что бывал и в худших передрягах. Центурион даже признал, что алеманны Аттала являлись куда лучшими бойцами, несмотря на отсутствие боевого порядка.

– Элитные когорты преторианцев? Видать, вино окончательно победило сталь и ваши принципы. Наши коробки проворнее.

Кустодиан столкнул двух человек в воду и пнул нерасторопного легионера своей центурии. Центурион успевал не только разить врагов, но и бить палкой особо ретивых ланциариев.

– Держать строй! – проорал Кустодиан и дунул в свисток.

Его центурия уже подошла к разрушенному мосту через Тибр. Закаленные в боях легионеры и ауксилии53 Константина теснили центр солдат Максенция. Легионеры, покинувшие Рим, словно и не хотели сражаться.

Август Рима растлил обстановку в войске, когда разрешил воинам перед боем излишки вина и женщин. Легионеры Максенция утратили терпение и слух, ибо уже неверно истолковывали боевые сигналы. Не выдержав настолько мощного напора, целые отряды бросились в паническое бегство. Они отступали к крепостным стенам города и махали вспомогательным когортам, призывая их бежать.

Сдавшихся в плен помиловали, сопротивляющихся убивали на месте. Многие прыгали в реку и пытались её переплыть. В намокшей одежде и доспехах это было практически невозможно. Отступавшие топили своих же, без разбору передвигаясь как по ещё живым соратникам, так и по мертвецам. Более половины всех павших воинов с обеих сторон нашли гибель в водах Тибра.

Кустодиан оглядел собственный строй и пару соседних центурий. Благоприятная обстановка способствовала наступлению на противника вдоль берега. У Кустодиана были связаны руки, ибо горнист легата молчал. Едва центурион подумал о безволии старших по званию, как пронёсся вой буцины54. Теперь уже Кустодиан, пользуясь привилегией примипила, медленным маршем повёл легион вслед за отступающими:

– Вперёд!

Солдаты били по новой эмблеме и кричали с такой силой, что их слышали, наверное, жители Квиринала55. Кустодиан шёл первым и не позволял легионерам нарушать строй.

Их взору открылась необычная картина. В реке на противоположном берегу сверкал золотыми доспехами Август Максенций. Окровавленными пальцами он цеплялся за рыхлый дёрн и пытался выбраться из ада кольчуг и мечей. Кусок земли отвалился, и новоявленный правитель Рима рухнул в воду. Он барахтался, хватая ртом воздух.

– Берите, пока тепленький! – крикнул кто-то в ряду гастатов, заметив с берега ценный трофей.

Воины из других подразделений не преминули возможностью разбогатеть и врассыпную ринулись за Максенцием. В воде даже промелькнул силуэт Василиска, который непонятно каким образом очутился на правом фланге.

Легионеры Кустодиана остались на месте, ведь в его центурии дисциплина являлась основой. Спартанец посмотрел по сторонам и увидел, что в некоторых местах неприятель давал активный отпор. Плотная шеренга преторианцев яростно сопротивлялась ланциариям. Опцион Архонт ходил позади поредевшей толпы ланциариев. Он срывал голос, пинал и бил легионеров. Кустодиан попросту не мог развернуться и нарушить строй, чтобы прийти ему на помощь.

Тем временем несколько десятков солдат безуспешно плыли за Максенцием. Легионеры даже не снимали облачения, неосмотрительно отдавая себя на растерзание водам Тибра. Кустодиан видел, что многие тонули в этом безумном заплыве.

– Стоять! – крикнул центурион солдатам. – Оставьте его!

Это был разумный приказ, ибо сам Максенций уже не мог плыть и потихоньку скрывался под водой. Через пару минут Тибр отнял у Константина право публичной казни узурпатора.

– Наш доминус мертв! – крикнул легионер на другом берегу.

Едва регуляры Максенция увидели гибель господина, как бегство стало всеобщим. Кустодиан огляделся и увидел, что рядом больше нет врагов. Он вскинул меч и крикнул:

– Константин – победитель!

Легионеры поддержали Кустодиана крепкими ударами по щитам. Опцион Архонт орал во всю глотку и славил имя Августа. Взволнованные жители Рима слышали оглушительные крики и уже готовились встречать своего освободителя – Константина. Чудо действительно произошло – враг Рима был повержен.

Кустодиан вытер окровавленный гладий о тунику первого попавшегося мертвеца и смахнул пот со лба. Послышался приветственный клич солдат. Кустодиан оглянулся и увидел причину оживления солдат. К Мильвийскому мосту на боевом коне мчался Август Константин.

Он остановил скакуна и ловко спрыгнул. Царь облачился в узкие серые штаны, заправленные в красные сапоги. Тело защищала броня в виде чешуйчатого панциря, отделанного красивыми узорами. Из-под лат торчала пурпурная туника, чей подол изуродовали стрелы и удары копий. На плечи Константин накинул сагион56, застегнув золотой пряжкой. Руки защищали паникеллии, отчеканенные в восточном стиле. Боевой шлем Константин до сих пор не снял, хотя любил покрасоваться сибаритской стеммой57.

Богатое убранство царя с ног до головы покрывала кровь. Кустодиан всегда удивлялся, как Константин выходил живым из сражений при таком броском облачении?

Август добрался до обрыва, усеянного телами, и взглянул на конские трупы в воде.

– Где он утонул?

– Здесь, мой царь, – легионер указал пальцем на скопление плавающих лошадей.

Константин окинул Тибр напряжённым взором, унаследованным от Констанция Хлора, и властно произнёс:

– Достаньте тело и обезглавьте. Голову насадите на пилум и принесите во дворец, тело скормите псам.

Август повернулся к Кустодиану: военачальник понял, что задача по вылову тела Максенция ложится на его центурию. Он пересёкся взглядом с царём и почтительно преклонил голову.

Константин взобрался на коня, у которого на боку зияло два пореза, и отбил с сапог грязь. Затем подвигал массивной челюстью, ударил коня и пустил в галоп по сотням убитых. Солдаты молча проводили царя взглядом, а после посмотрели на строгого Кустодиана.

– Приказ слышали? Выполняйте! Труп сначала принесите мне, а то вдруг поймаете патриция из всадников вместо Августа.

Легионеры с кислыми лицами снимали лорики хаматы и шли к обрыву. Солдаты из прочих подразделений шутливо обменивались тумаками, но крик трибуна Теренция, так похожий на завывание гиены, успокоил их.

Кустодиан снял шлем, погладил страусиные перья плюмажа58 и прошептал:

– Боги благоволят мне. Я снова жив!

II

Солдаты не сразу достали тело Максенция. Пропретор отрядил к Мильвийскому мосту четыре манипулы59 для расчистки Тибра и прибрежной территории. Легионеры трудились под руководством недовольного Филиппа, который считал подобные поручения прерогативой санитарных отрядов. Центурион приказал извлечь из воды своих и чужих, а после самостоятельно искал золотистые доспехи Максенция.

Легионеры трудились подле моста около трех дней, прежде чем воды Тибра вернулись в привычное для себя русло. Затем спустились ниже по течению, дабы разобрать запруду из вспученных мертвецов. Спустя неделю на берегу лежало несколько тысяч погибших. Пропретор никак не объяснял возникшую гору мертвецов, а тыловой легат не отличался расторопностью.

Только когда над рекой поднялся смрад разлагающихся тел, Теренций справился о состоянии окрестностей Аримина. Павших легионеров ещё несколько дней складывали на тележки и увозили к перелеску, скидывали в общую яму, обливали греческим огнем и сжигали, не прочитывая молитв. Лишь над павшим Гаем Арминием авгуры60 прочли разрешительные молитвы. Если легат пал жертвой вражеского меча, то центурион Василиск умер по собственной глупости: он первым пытался схватить Максенция, но доспехи утянули на дно. В битве, помимо Василиска и Арминия, погибло ещё три центуриона и пять примипилов.

Едва страсти утихли, Константин на белом коне вошёл в Рим: его встретили как победителя и освободителя. С довольным лицом, облачённый в стемму и багряницу, он ехал впереди колонны и приветственно махал. Жители кричали, улюлюкали и хлопали. Вход в город был триумфальным по тратам и количеству задействованных людей. Крики плебса всколыхнули у римских патрициев, у которых лишь остались воспоминания былого величия знакомые чувства.

Так же приветствовали в Риме и войска Максенция год назад. Он осыпал граждан наивными обещаниями и тешил надеждами, но чернь всё же была не настолько глупа и взывала к голосу рассудка сената, который пошёл на поводу у правителя и поднял цены на хлеб.

Преторианцы Максенция захлебывались в разврате и пьянстве и разнуздались настолько, что принялись бесчинствовать в кварталах на Виминальском холме. Аристократия с Семипалата получила от Максенция столько привилегий, сколько не получала со времен Гая Германика Калигулы. Обещания плебеям рухнули на стадии создания эдиктов61, а общественный настрой сменился унынием.

Так продолжалось до тех пор, пока Максенций не выступил с инициативой упразднить сенат. Оживилась обратная сторона города в лице старейших сенаторов, коими являлись Антигон, Тиберий и Гракх. Их поддержал ряд советников, которые не отличались особой преданностью собственным идеям – они всегда шли на поводу. Не появись во время смуты под стенами Рима армия, Максенция свергли бы свои же люди.

Ныне римлянам выпала возможность сравнить первые шаги нового правителя с действиями предшественника, чья голова украшала стену дворца на Семипалатинском холме.

Торжество продолжалось до самого обеда. Горожане праздновали освобождение от недостойного правителя, сенаторы лестно приветствовали Константина. Новому владыке Рима не терпелось воплотить в жизнь то, что он задумал ещё в претории у Мильвийского моста.

Через неделю после сражения Константин пополнил армию уцелевшими преторианцами, которые с честью приняли это предложение. Радость продолжалась недолго, ибо последовал ряд нововведений в преторианском стане. Как только преторианцы слились с палатинскими легионерами, Константин расформировал это боевое соединение и создал из собственных солдат различные дворцовые гвардейские отряды, кои назвали палатинскими схолами62.