Алеманида. Противостояние

– Разве не мечтаешь, чтобы настал день, когда ты не будешь нуждаться в еде и ночлеге?

– Этот день никогда не настанет, поэтому и не мечтаю, – Ульрих умолк, а после выпалил. – Ты, наверное, мечтаешь о доме?

– Я уже не знаю, чего хочу, – раздраженно ответила Анаит.

– Я тебя чем-то расстроил? Или обидел? – поспешил оправдаться Ульрих. – Прости!

Анаит успокоилась. Она уже собралась поделиться мыслями и соображениями, но вдруг поняла, что чувствует к Ульриху отвращение. Подобное случилось с ней впервые. Она сдержала порыв гнева, ибо прекрасно знала, что обидчивый мальчик найдёт, к чему прицепиться. А ругаться ей не хотелось.

– Мечтаю, чтобы поскорее закончилась война, – ответила Анаит как можно спокойнее. – Ни о чём не могу думать, кроме как об отце и всей этой нелепой ситуации. Лучше бы конунг Аттал никуда не лез.

– Римляне уже в агонии. Осталось совсем немножко.

– Не хочу тебя расстраивать, Ульрих, но наша жизнь ни капли не изменится в случае победы Аттала. А в случае победы римлян – станет хуже, чем до войны. Аттал и его приближенные бьются за сферы влияния, жаждут заполучить кусок послаще. Думаешь, Аттал за независимость борется? – Анаит фыркнула. – Он соперникам в Галлии кулак показывает. Не говори, что римляне в агонии. В Галлию мы шли через Рим. Отец пытался стать наёмником у богатого патриция, но что-то не срослось. Ты не видел Рим, Ульрих, не видел его зданий, садов и бесконечных парков. Здания устремляются в небеса, и даже взгляд не способен их охватить целиком. А Флавиев амфитеатр – это поистине чудо. Я чуть не задохнулась от восторга, пока стояла рядом. Даже не верится, что люди могут возвести такое. Сейчас римляне прогнулись – со всеми бывает, но не думай, что они в агонии. За два дня всё может поменяться, и в агонии окажемся мы.

– Звучит так, будто ты их защищаешь.

– Я всего лишь говорю то, что думаю. Не думай, что я на их стороне.

Они замолчали. В голове Ульриха крутился ураган мыслей, но он боялся озвучить их вслух. Вместо этого он спросил:

– Ты считаешь, что римляне непобедимы?

– Непобедимых нет, Ульрих. Мой друг Низат разводил в Ктесифоне бойцовских котов. Один из его пушистых питомцев был настоящим дэвом – ужасное чудовище, сущий мрак! Низат заработал на нём столько монет, что уже ни в трущобах, ни во дворце никто не связывался с его Чёрным когтём. Однажды через город проходил факир с котом. Тот был тощим, точно смерть, даже рёбра виднелись на ободранных боках. Словом – полная противоположность соперника. И вот эта животина ранила кота Низата и повредила ему лапу. Чёрный коготь охромел, и даже злость от боли не помогла ему победить. Говорили, что кот факира заколдованный, но это неправда. Когтю просто не повезло. Мы частенько списываем на колдовство то, что хотим оправдать в свою пользу, Ульрих. Людская природа двулична.

– При чём здесь коты твоего друга?

– На каждую силу найдётся своя сила. Ничто не вечно: ни мы, ни римляне, ни народы, что придут после. Пока люди живы – живы и войны, и убийства.

– Думаешь, есть что-то хуже убийства?

– Конечно! Лицемерие, – не задумываясь, сказала Анаит. – Все люди склонны к фальши, а римляне – более остальных.

– Почему?

– Потому что когда римляне вырезали тысячи галлов, то назвали это искоренением злого умысла. Якобы они защищали свои земли и совершили упредительный удар. Теперь же их прижали, и они просят вождей, стоящих в стороне, о помощи.

– Упредительный – это как? – спросил Ульрих.

– Это когда ты пытаешься предвосхитить события.

– Не понимаю, – недовольно сказал Ульрих. – Это какое-то слово на твоём родном языке?

– Нет же! – воскликнула Анаит. – Смотри, мой отец тебя недолюбливает и постоянно предупреждает, чтобы ты не находился рядом со мной. Можно сказать, что упредить почти то же, что и предупредить.

– Ни разу не слышал такого слова. Ты и в самом деле удивительный человек, Анаит. Я серьёзно! Ты пришла в наши края недавно, а так хорошо выучила язык и обычаи. Тебя сходу и не отличить от галлов – только лицо выдает. Значит, твой отец не любит меня?

– Ты только сейчас это понял? У него нет откровенной ненависти к тебе, ты ещё слишком мал. Отец не переходит на личности. Ему просто неприятно видеть возле меня мужчину. Любого мужчину, Ульрих, независимо от возраста и достатка.

– Харольд говорил, что…

– Очень часто твои слова начинаются с этой фразы. Ты его подслушиваешь?

– Нет, так получается, что я всегда нахожусь рядом, когда он с кем-то говорит. Харольд сказал, что лучший жених для тебя – это Калваг.

– Ещё чего! – фыркнула Анаит. – Потому что у него есть золото?

– Да, он кажется из знатного рода.

– Так оно и есть, только род его обеднел. Настолько, что Матайес отдал всех отпрысков из дома Вербитов на попечение Рима. Да, сейчас у Калвага есть золото и весьма много. Но знаешь откуда оно?

Ульрих пожал плечами.

– Он мародёр. Все свои богатства Калваг отнял у мертвецов, когда грабил деревни по приказу конунга.

– Зачем мёртвым сокровища?

– То есть ты бы тоже обнёс покойника? Не расстраивай меня, Ульрих.

– Ты же считаешь меня слишком маленьким! Все дети в нашей деревне даже к мёртвой корове остерегаются подойти, а я не боюсь покойников.

– Воровство ещё можно оправдать, но все знают, что красть у мёртвых – не к добру. И я не стану считать тебя взрослее, если ты начнёшь заниматься подобным.

– Тогда я не понимаю, что означает – быть взрослым?

– Нести ответственность за свои слова и действия. Начни хотя бы с этого.

– Ты отличаешься от галльских мальчишек.

– Может быть, потому что я девушка? – Анаит засмеялась.

– Я другое хотел сказать. Твои сверстники мыслят иначе, поэтому мне так нравится проводить с тобой время. А если я убью врага? Римлянина, к примеру. Я стану взрослее?

– Нет. Ты лишь ожесточишь своё сердце. Ты выполнил приказ отца – это уже дорогого стоит. Никто не брался за такую сомнительную работу, а ты сумел. Я горжусь тобой! – солгала Анаит.

– Но его отношение ко мне почему-то не изменилось. Выходит, твой отец не повзрослел, раз решил не отвечать за сказанное? Он отказался выполнить обещанное.

– Это уже его упрямство и глупые принципы, которыми он руководствуется. Мне кажется, он надеялся, что ты не вернёшься. Ведь задание и правда было весьма опасным.

– Конечно! Никто не хотел, чтобы я вернулся домой, к тебе.

– Но ты вернулся! Будь уверен, что в скором времени на тебя обратит внимание Харольд или сам конунг Аттал. Смельчаки всегда в чести, хоть и властолюбцы иногда ездят на них верхом.

– Ты можешь рассказать про меня Харольду или Атталу?

– Нет, что ты! Я пташка маленькая. Кому и говорить, так это отцу.

– Он меня ненавидит.

– Не то что бы ненавидит, просто немного недолюбливает. Я намекну ему, но обещай, что не будешь больше искать встречи со мной. Пусть отец думает, будто мы друг другу безразличны.

– Но это не так! – возмутился Ульрих. – Я ведь тебя так…

– Успокойся, Ульрих. Я говорю: создавать видимость. Отец постоянно в разъездах. В его отсутствие мы можем точно так же греться на солнышке и разговаривать.

– Почему ты водишься со мной? – не выдержал Ульрих. – История с твоим младшим братом – это правда?

– Правда, – спокойно ответила Анаит. – Это ничего не меняет.

– Это меняет всё! – воскликнул мальчик. – Ты же меня не любишь, а относишься как к брату.

– Всё верно – отношусь как к брату, и любовь у нас, как у брата с сестрой. Настал час поговорить с тобой откровенно, по-взрослому. Да, мой отец тоже старше мамы почти на десять лет. Но когда мне двадцать, а тебе двенадцать – это катастрофа. Если бы ты прожил на свете хотя бы годков пятнадцать, то можно было бы говорить о союзе. Но ты ещё слишком юн! Я вижу, как ты оказываешь мне знаки внимания: таскаешься хвостиком, намекаешь на близость, даришь высохшие букеты – мой брат был точно таким же! Ты его копия и внешне, и в поведении. Глаза разве что разные. Поэтому я и отношусь к тебе как к брату. Ты осмелел, когда вернулся. Да, ты оказался шустрым, но при чём здесь я? У меня есть близкий и дорогой мне человек, которого я люблю и за которого молюсь Ахурамазде каждый раз, когда он садится на коня.

– Видимо, люди взрослеют тогда, когда их безжалостно обижают близкие, – Ульрих вытирал слезы. – Я не вижу смысла в жизни, в которой нет тебя.

– Совсем спятил? Давай, иди! Лезь на стену и прыгай.

Ульрих впервые видел, чтобы Анаит злилась. Его пыл несколько угас.

– Лучше бы за Миргалимом бегал, – продолжила Анаит. – Точно бы повзрослел раньше сверстников. При дворе Аттала он – самый учёный муж. У него есть чему поучиться. Но прежде возьми меч. Самоубийство не может ждать.

– Ходил я к вашему Миргалиму, – всплеснул руками Ульрих. – Как пристал ко мне: дай тут посмотрю, там посмотрю! В штаны мне залез, всего потрогал! Чёрные слёзы искал, метки какие-то, Филином меня называл.

– Голова у тебя и впрямь крутится, как у филина: всё замечаешь и слышишь. Да, он чудной старичок. Не каждый разглядит в нём мудреца и не каждый останется рядом на долгие годы. Только исключительный и терпеливый человек способен выдержать причуды Миргалима. Даже отец сейчас с ним почти не разговаривает. Приходит посоветоваться, слышит в ответ пару загадок и уходит злой. Попробуй поговорить с Миргалимом снова. Ты ведь не искал поддержки у старика, он сам тебя нашёл.

– Нашёл, а я дал дёру. И он снова нашёл. Клянусь Вотаном, боюсь я вашего Миргалима и с ним ни повзрослею, ни ума не наберусь, – всхлип мальчика перерос в жалобный плач.

– Он что-то ищет у детей. Ему нужен ребенок, но Миргалим не может понять какой именно. Аттал думал, что у старика не утихомирилась плоть, но я знаю, что Миргалим никогда не придавал утехам значения. Вытри слёзы. Тебе что, пять лет, чтобы так плакать?

Ульрих покачал головой, утёрся полами рубахи и спросил:

– А тебя он осматривал?

– Я старовата для его изысканий, – ответила Анаит.

– Значит, мы больше не будем общаться?

– С чего ты взял?

– Ну у тебя же есть Эмрес, – буркнул Ульрих.

– Будь ты постарше, мы бы поговорили иначе.

– Если я стану взрослее, то ты будешь меня любить?

Анаит взглянула на его нелепый вид и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Ульрих нацепил полосатые штаны, на полы которых постоянно наступал, и рубашку, в которой тонул. Этот пылкий юнец с неоформившимся телом и первой влюбленностью склонился над девушкой с таким грозным видом, словно был бастардом самого бога Тора.

– Я уже люблю тебя. Сколько раз тебе повторять? Люблю как брата.

– Меня такое не интересует. Обещай, что полюбишь меня, как Эмреса?

– А с ним что делать?

– Я с ним разберусь!

– Так, довольно! То он из-за разбитого корабля пускает слезы, точно девчонка, то готов убить человека, чтобы добиться моей любви. Ты меня удивляешь, Ульрих! Прошу тебя, успокойся!

– Не надо меня успокаивать! Думаешь, я не могу убить человека?

– Так ты меня точно не покоришь. Ты говоришь об убийстве так, будто уже совершил его, но умений у тебя не хватит. Ты на кого замахнулся? Эмрес тебя пальцами раздавит!

– Ты меня недооцениваешь! Да я запросто могу убить человека! Я уже убивал.

– Кого? Ты курице голову отрубить боишься. Тоже мне, галл.

– Я не галл, а секван, – Ульрих скрестил руки на груди. – Я убил человека, когда был в лесу.

– Мне надоело. Пойди, подыши воздухом, приди в себя.

– Если ты не заметила, я всю жизнь живу на улице, – зароптал Ульрих.

– Видимо, опьянел.

Анаит метнула взглядом молнию и ушла. Ульрих долго смотрел ей вслед и злился. Он не понимал, почему эта горделивая девица так вольно себя вела в месте, которое не являлось её родиной. Внутри него всё клокотало, ему казалось, что он мог даже ударить Анаит.

Ульриха так и подмывало поведать всем о случившемся в лесу, он гордился убийством Далака, пусть и случайным. Он хотел рассказывать о своём поступке на каждом шагу, однако из-за природной трусоватости молчал. В этом случае трусость проявилась как здравый смысл.

Ульрих мечтал о наставнике. В каждом из своих учителей мальчик видел изъяны, но выделял и их достоинства. Он желал, чтобы появился мастер, который совмещал бы в себе пытливый ум Бельфора, силу Агареса, хладнокровие Харольда и мудрость Миргалима. И чтобы этот наставник научил Ульриха свирепо драться, вести военные дела, преодолевать преграды в душе и страстно любить. Ульрих пока не понимал как, но чувствовал, что неведомый наставник скоро появится на его жизненном пути, истыканном чертополохом.

Сейчас мальчик не придумал ничего лучше, чем пойти к Агаресу и рассказать об Эмресе и Анаит. Устранить соперника напрямую он не мог, ведь следопыта такого уровня не застать кинжалом в ночи и не поймать врасплох отравленным кубком вина. Мальчик посчитал, что лишь наставник нетопырей сможет найти на управу на собственный выводок.

Ульрих подумал, что если сию же минуту расскажет Агаресу правду, то уже завтра бездыханное тело Эмреса будет приковано к частоколу. Голову захлестнула волна предательских мыслей. «Если Эмрес отправится в Вальхаллу, то на его место хлынут другие женихи», – подумал Ульрих. В таком случае свободное место достанется Калвагу, на которого Агарес уже не имел никакой управы.

– Попробовать всё же стоит, – и Ульрих сжал маленькие кулачки.

***

Найти Агареса оказалось неразрешимой задачей. Выяснилось, что тот покинул цитадель ещё два дня назад. Ульрих три дня бродил возле ворот в ожидании перса.

Наконец Агарес вернулся в крепость. Перс злился из-за затянувшейся осады и не мог придумать пути обхода. Ульрих об этом не знал, когда направлялся к нему. Он остановился на пороге хижины Агареса и прислушался.

– Я не знаю, как проникнуть в крепость, – услышал мальчик голос Кемнеби. – Я думал, что когда увижу форт, то вспомню, откуда выходили ланциарии. Нам нужен человек, который покинет крепость и сообщит нам пароль.

– Невнимательный лазутчик – плохой лазутчик! Если мы ничего не придумаем до конца недели, то Аттал с нас шкуру спустит.

– Разве у конунга есть замена великому Агаресу?

– Это удар по моей репутации! Как ты не понимаешь?

– А если конунг попросит остановить падение небесного светила, но вы не сможете это выполнить, то ваша репутация тоже испортится?

Послышался глухой удар и следом вздох Кемнеби.

– Я всего лишь говорю, что выполнить задание изначально невозможно, – пролепетал Кемнеби. – Может, стоит зайти с другой стороны? Расспросить наших лазутчиков, поговорить с кавалеристами Калвага?

– Дожили! С Калвагом я ещё не советовался.

– Тогда с пиктами. Они ведь выходят в ночь?

– Ты так и не понял, Кемнеби. Нам нужно пройти через скрытый ход незаметно. Даже Бельфору туда не пролезть – засекут на месте. Нам нужен человек из крепости, который проведёт нас к ходу и сообщит пароль, который меняется каждый караул.

– Нужно поймать лазутчика.

– Как правило, они успевают себя убить прежде, чем их поймают. Неужели Кустодиан не говорил?

– Говорил.

– Лазутчики и караульные при обороне крепости всегда готовы к смерти, посему ловить их бесполезно.

– Если бы я знал, где находится лаз, то сразу сообщил бы, – произнёс Кемнеби. – Мы выходили через малую дверь центральных врат. Осады не было, мы не прятались.

– А сейчас всё изменилось. Задумка конунга удалась лишь отчасти. Замена легатов погоду не шибко изменила.

– Но ведь это идея Миргалима!

– Пойди напомни об этом Атталу. Бери плащ и уматывай. И найди мне Филиппа, – вдогонку крикнул Агарес.

Кемнеби стрелой вылетел из хижины. Ульрих в последний момент успел отскочить в сторону. Он решил подождать, когда придёт римлянин. Филипп пришёл спустя несколько минут. Все знали, что Македонец трепетал перед правящей верхушкой, однако чувствовал себя наравне с Калвагом и Агаресом и мог надерзить им. После прихода в лагерь с Филиппом обращались хуже, чем со старой кобылой, однако он не унывал, ведь жалование получал исправно.

– Агарес, какая честь!

Услышав слащавый голос римлянина, перс повернулся. Он ожидал увидеть распростертые объятия и уже подумывал, каким способом отрубит руки Македонца, но тот с весёлым видом стоял в стороне.

– Конунг сказал, у тебя светлый ум, – сказал Агарес.

– Он преувеличивает, – с притворным раболепием произнёс Филипп.

– Я знаю, поэтому и позвал тебя, – процедил Агарес. – Харольд сказал, что вся переписка осталась в крепости? Зачем ты её вообще хранил? Нравится перечитывать послания этого недоноска? Может, вы любовнички?

Весёлое настроение Филиппа мигом испарилось. Он встал в горделивую позу легата римской армии и склонил голову набок.

– Их никто и никогда не найдёт. А почему не уничтожил: твоё какое дело?

– Ты жив и ходишь на двух ногах только благодаря мне, ты выбил себе непомерное жалованье, спешу заметить, больше, чем моё, только благодаря мне. Ты имеешь право перемещаться…

– Да понял я. А вы можете осаждать гарнизон только потому, что у вас есть я. Поблагодарите для начала, что вообще к нему подобрались. Однако даже гнилой и поломанный, он по-прежнему непреодолимое препятствие для таких псов, как вы – галлы.

– Я не галл!

– Но служишь им. Все начальники Аттала почему-то не являются алеманнами или галлами, но это не делает им чести. Мы все здесь наёмники и трудимся на благо самих себя, а не государства.

– Государством редко правят его же граждане. Перед людьми обычно сажают марионетку их кровей, чтобы внушить больше доверия. У меня нет времени на споры, Македонец. Перейду к делу. В гарнизоне остались письма, мы должны их получить. Их требует Аттал. Нужен твой слуга Савл.

– Боги, небось, уже прибрали старого увальня к рукам. Я не знаю, жив ли он.

– Нужно, чтобы он принёс тебе письма. Остальные дела римского гарнизона тебя не касаются.

– Получить письма не проблема. Напишу Савлу – мы иногда обмениваемся мелкими новостями. Пароль старик, конечно же, не сообщит, ведь у него нет к ним доступа. Я ему напишу, он вынесет письма.

– Почему же не сделала этого раньше?

– Меня никто не спрашивал.

– Тогда делай, что сказал. Времени осталось мало.

– Если я получу письма, то может, отдашь мне свою дочурку?

– Я прощаю тебя, выродок, – Агарес выдохнул. – Это в твоих интересах, Македонец. Не в моих. К Анаит даже не подходи, ежели жизнь дорога.

– Какие же персы всё-таки ханжи. Дни идут, ничего не меняется.

– Разговор с тобой утомил меня. Последний вопрос: кто из своры Кустодиана хорош в бою?

– Да все более-менее сносные.

– Ты как Кемнеби. Вам двоим не хватает беспристрастности.

– Ну на вылазку я бы взял Прокла и Кемаля. Они ловкие парни, много не говорят и много не просят.

– А как с боем?

– У Кемаля с мечом есть проблемы. Из него выйдет отличный палач: я ранее не видел, чтобы молокосос с таким равнодушным лицом отдирал ногти у галлов. А Прокл хороший мечник, я бы сказал – отличный.

– Кемнеби называл другие имена. Я уже запамятовал какие.

Филипп обреченно вздохнул и выпустил поток воздуха, от чего его губы зашелестели трещоткой.

– Наверное, Протей. О, Протей! Хотя почему Протей? Разве он полубог? Его Валентом звать. Это я его нашёл. Характер у фракийца дрянной. Кемнеби его ненавидит и при случае пытается всячески опустить и оклеветать.

– А он хороший мечник? Может, Кемнеби от него получал по затылку, вот и невзлюбил?

– От него все получали по затылку. Даже Кустодиан.

– Я же просил тебя назвать хороших бойцов, почему всё приходится вытягивать?

– Я и назвал. Но тебе ведь нужны ребята с головой.

– Хороший мечник уже означает, что голова работает. Поганый характер вопрос не первой очерёдности.

– Протей как Цербер. Его трудно перевоспитать.

– Хвалю легионскую муштру, но в Аваним Афарот свои методы. Кто ещё?

– Раз уж пошла такая беседа, то предложу тебе Эфиальта.

Филипп ожидал вопроса, но Агарес махнул рукой, требуя продолжения.

– Этот мерзавец отделает Кемаля, Прокла, Кемнеби, тебя и меня вместе взятых.

– Такой у меня уже есть в коллекции. Хватит и одного берсерка. Из двух котов в клетке один обязательно начнёт драться.

– Ты не понял, Агарес! Худший кот – это Протей. Он обязательно учинит драку. Его сначала надо охолонуть, а потом кормить маленькими кусочками. Эфиальт взвешенный и хладнокровный. Он как лис.

– Хладнокровие я ещё понимаю. Но как можно оставаться взвешенным, если идёшь в атаку на отряд опытных мечников?

– Можешь называть его безрассудным, диким. Называй, как тебе нравится, перс. Только скажу сразу – Эфиальт не разговаривает. Немой, – Филипп развёл руками. – Оттяпали ему язык или рот порвали – один Арес знает.

– Нет, такой мне не нужен. Что ж, значит, Протей.

– Что задумал?

– Тебя это пока не касается. Может, узнаешь позже. Мне нужно всё взвесить.

– Что ж, тогда оставлю тебя наедине со своими великими думами.

Филипп отвесил шутливый поклон и покинул хижину. Агарес вышел следом и столкнулся в дверях с Ульрихом.

– Подслушивал? Иди-ка сюда.

Агарес сгрёб Ульриха в охапку и затащил в дом.

– Ты не важная персона и не царский отпрыск, – Агарес достал увесистый кинжал. – Пустить тебе кровь и дело с концом.

– Господин, – испуганно сказал Ульрих. – У меня к вам два дела.

– Ты у нас дельцом стал? Даже интересно послушать.

Перс разжал руку, и Ульрих рухнул на пол. Мальчик отряхнулся и с обидой взглянул на наёмника.

– Я бы хотел тренироваться у наставника Миргалима.

– Валяй. Я здесь при чём? Пойди и попроси у него сам. Убежишь на следующий день. Ну или будешь на пару с Кемнеби намывать ему задницу, – Агарес посмеялся над своей же шуткой.

– Намывать зад…?

Агарес рассмеялся.

– А ты думал, что из тебя будут готовить безжалостного убийцу? Что будешь разгуливать в ночи, укрытый мраком, и отнимать жизни? Как бы ни так. Свою задницу, думаю, ты научился вытирать – это путь к самостоятельности. Если тебя заставляют вытирать чужую – ты ничтожество, но ежели сам согласишься – значит, на пути совершенствования.

– Господин, а вы тоже вытирали ему зад?

– Жаль, что он тебя не слышит, – Агарес хохотнул. – Он бы смеялся до брюшных колик. Не воспринимай буквально, клоп. Я в твои годы хлебнул горя. Уж лучше бы чей-то зад вытирал. Но это хороший настрой. Если научишься развешивать уши под нужными дверьми, а не под всеми подряд, то из тебя получится неплохой лазутчик, – перс присел на корточки и коснулся подбородка Ульриха. – У тебя подходящее лицо: лишено эмоций, без намёка на страх. Казалось бы, без намека, но я вижу, что ты боишься: того и гляди мне пол обмочишь. В целом же тебе неведом страх – ты пока не понял, как с ним обращаться. Ты прост, неприхотлив и безжалостен, хотя сам того не осознаешь. Окружающие обманываются твоей лживой натурой. Ты маленькое чудовище, Ульрих. Да, ты ещё ребенок, но я вижу, кто из тебя вырастет. В твоей душе распускаются семена зла, а ты их ещё и поливаешь.

– Это не так! – огрызнулся мальчик.

– Правда? Тогда скажи мне, где Далак?

– Умер. Понос свалил.

– И врёшь ты так же бессовестно, как моя дочь. Понос ли? У него желудок крепче, чем у Аттала. Конунг может за раз выпить бочку серваза и съесть ногу вепря. Далак же был вдвое меньше, а ел в два раза больше. Сказать, что нашли в лесу после тебя? Думаешь, щенка отпустили в гарнизон и не проследили за ним? Думаешь, я не знаю, что сначала Далак шёл один, а потом ты к нему присоединился? За что ты его так?

В голосе Агареса Ульрих уловил нотку отцовской заботы. Он знал, насколько коварен перс, но почему-то поверил ему.

– Он оскорбил меня, унизил, – на глазах у мальчика проступили слёзы. – Никто меня не воспринимает всерьёз. Даже Анаит.

– Вот кому Анаит и подтирает зад, так это тебе.

– Я ждал другого, – Ульрих всхлипнул.

– Великий убийца стоит и рыдает об утерянной любви. Не выношу, когда кто-то крутится вокруг моей дочери, тем более вшивый засранец вроде тебя. Своей болтовней ты отвлекаешь её. Ты всех отвлекаешь своим грязным ртом, но это мелочи. Возле Анаит может быть кто угодно, только не ты. Я не доверяю человеку, который в годы отрочества не видит собственную суть. Ты просто удивительный человек, Ульрих: всегда попадаешься мне на глаза, когда я не в том расположении духа. Вот даже сейчас. Я скажу Миргалиму, чтобы он приютил тебя при одном условии.

– Всё что угодно.

– Ты не приблизишься к Анаит на расстояние полёта стрелы и более не подойдёшь ко мне.

– Конечно, господин!

– И последнее: найди мать Далака и скажи, что её сын пострадал за свой длинный язык. Как разрешить последствия, решишь сам.

– Где же я её найду? – спросил Ульрих, чувствуя себя всё большим дураком.

– Разве ты не знаешь, где жил Далак? Не строй из себя глупца.