Магическое изречение

Нотариус повысил голос и продолжил:

– «…Своей племяннице Александре Романовне Лесницкой, по достижении ею сорока лет…»

– Что?! – взвизгнула Александра. И даже подскочила на стуле.

– Сорока лет! – мстительно повторил нотариус. – «Остальное мое движимое и недвижимое имущество я завещаю своей дочери Веронике Дмитриевне Соловьёвой…»

– А-а! – снова вскинулась Александра. – Какой еще дочери? У него нет и не было детей! И родственников, кроме меня, не было! Мне ли не знать! – Тут она взглянула на Нику, словно первый раз увидела, и лицо дамочки перекосилось от ненависти. – Это ты? Ты, дрянь подзаборная? Откуда ты выползла? Из какой помойки? Ты мошенница! Аферистка! Я тебя выведу на чистую воду! Я добьюсь генетической экспертизы!..

– Александра Романовна, пожалуйста, держите себя в руках! – перебил ее нотариус. – Попрошу лиц, упомянутых в завещании, поставить свои подписи вот на этом документе, подтвердив тем самым, что вы ознакомлены…

– Ничего не буду подписывать! – взвизгнула Александра.

– Разумеется, это ваше право! Только позвольте вам напомнить, что в этом случае вы не сможете получить причитающуюся вам долю наследства…

– Это до сорока лет ждать? – перешла на ультразвук Лесницкая.

– Ну, недолго же… – Голос у нотариуса был теперь не такой вальяжный, он наклонил голову, и Ника заметила, как блеснули его глаза, очевидно, мерзкая баба ему здорово надоела.

И точно! Вблизи Ника рассмотрела, что племянница только молодится, а на самом деле ждать до сорока и правда недолго, года два-три, никак не больше.

Александра скрипнула зубами, однако подошла к столу и поставила свою закорючку, едва не разорвав бумагу. Потом она повернулась к Нике. Лицо ее перекосилось от ненависти, глаза вспыхнули темным огнем.

– Счастлива? – прошипела она. – Довольна? Рада? Получила свое? Да не свое – чужое! Мое! – И Александра бросилась на Нику, размахивая кулаками.

Но тут ее спутница проявила неожиданную ловкость и силу. Она обхватила Лесницкую вокруг туловища и потащила к дверям, вполголоса увещевая:

– Саша, Сашенька, не надо! Успокойся! Так ты ничего не добьешься, кроме неприятностей!

– Ненавижу! – простонала Александра, вяло отбиваясь, но спутница умудрилась вывести ее из кабинета.

Дверь за женщинами закрылась.

Тут самозванец, который до этого помалкивал, вздохнул с облегчением, оживился и обратился к нотариусу:

– А можем мы ознакомиться с перечнем движимого и недвижимого имущества, которое унаследовала моя жена?

– Разумеется, это ее неотъемлемое право. – Нотариус повернулся к Нике: – Вероника Дмитриевна, вы также желаете ознакомиться с этим перечнем?

Ника кивнула:

– Да.

Нотариус придвинул к себе другой лист и начал читать:

– Покойному на правах исключительной собственности принадлежал земельный участок площадью ноль целых три десятых гектара с загородным домом в посёлке Мухино на Карельском перешейке, еще один участок площадью ноль целых пять десятых гектара на берегу Лебяжьего озера, квартира площадью триста квадратных метров на Таврической улице, гаражная секция, два автомобиля, счёт в банке «Траст», депозитная ячейка в том же банке…

Он продолжал перечислять еще долго, Ника его почти не слушала. Всё это казалось ей нереальным, фантастическим и не имеющим к ней никакого отношения. До сих пор ее не оставляла только одна мысль – кто такой этот мужчина рядом с ней, почему он пытается уверить ее, что он – ее муж? Но теперь она сомневалась даже в том, что она – это она, та Ника Соловьёва, которая до недавнего времени жила в провинциальном городе и не имела никакого отношения ко всем этим загородным домам, роскошным квартирам и банковским счетам… Она украдкой взглянула на своего спутника.

Тот внимательно слушал нотариуса. Лицо его было сосредоточенно и напряженно, но в то же время он производил странное впечатление. От волнения самозванец перестал контролировать себя, и вместо озабоченности и беспокойства, какие Ника до сих пор видела на его лице, проступили жесткость и холодный, трезвый расчет. И еще… Еще она поняла, что он, мягко говоря, не слишком умен. По лицу человека очень многое можно понять, особенно, когда он себя не контролирует.

Ника вздрогнула, незнакомец испугал ее. Мужчина, видимо, что-то почувствовал, покосился на Нику, и выражение его лица мгновенно переменилось, как будто его стерли тряпкой. Он снова изображал заботу и беспокойство. Фальшивые, конечно, как теперь твердо знала Ника.

– Ты в порядке, малыш? – наклонился он к Нике. – Я понимаю, это всё так неожиданно… Наследство свалилось на тебя… на нас, как снег на голову… Но это же хорошо, правда?

– Наверное… – тихо ответила Ника.

– Печально, что твой отец умер, – спохватился мужчина. – Но ты ведь его совсем не знала…

И тон, и голос, и слова его были лживы. Впрочем, насчет отца всё правда.

Ника вспомнила, как умирала мама. Если бы были деньги, то, возможно, ее бы спасли. Или, во всяком случае, с деньгами в платной клинике отнеслись бы более внимательно, хоть хамства больничного не было бы… Впрочем, история, да и жизнь вообще, как известно, не имеет сослагательного наклонения.

А этот человек, Дмитрий Джованович, которого она за отца-то считать вовсе не хотела, каким он был? Отчего он никогда не интересовался своим ребенком? Что такого сделала ему мама, что он бросил ее с малышкой и никогда не вспоминал о них? Мама была чудесным человеком, не могла она его так обидеть. Значит, он мерзавец. Думал, наверное, что дочка будет ему благодарна за наследство. А скорее всего, поняла Ника, ни о чем таком он не думал. Просто больше некому было ему богатство свое оставить, слишком много накопил, вот он и вспомнил, что где-то дочка у него есть. Не оставлять же всё этой племяннице жуткой. Лесницкая, кстати, явно неадекватна, не зря при ней тётка в меховом жакете, молью нажёванном. Приглядывает за ней, чтобы совсем с катушек не слетела.

Нет, она не станет отказываться от наследства. В конце концов, всё законно, она не обирает маленьких детей и престарелых родственников. А этой швабре Александре и ста тысяч хватит. Да, пожалуй, ей и того слишком много. Но всё же – неужели она, обычная девчонка из глубинки, стала наследницей огромного состояния? Нет, просто не верится. Так только в кино бывает.

Ника вышла на крыльцо нотариальной конторы, глубоко вздохнула холодный воздух. Самозванец заботливо взял ее под руку и довел до машины.

В машине Ника так глубоко задумалась, что не заметила, как чужак, ее фальшивый муж, по-свойски положил руку ей на колено.

– Ну, теперь заживем мы с тобой, маленькая, как короли! – хохотнул он.

– На дорогу смотри, – холодно отрезала она и спихнула его руку. Отвернулась и не заметила, что он ожег ее злым взглядом.

В квартире, чтобы не разговаривать со «свекровью», Ника поскорее проскочила в ванную. Она хотела проверить, нет ли в телефоне сообщений от Татьяны Самохиной. Потому что вопрос с фальшивым мужем оставался открытым. Тем более теперь, когда она стала богатой наследницей.

А что, если?.. Ника застыла на месте. А что, если весь этот маскарад был задуман для того, чтобы захапать ее наследство? Тогда эти люди должны были знать, что ее отец умер больше трех месяцев назад. А вдруг они… убили Серёжу? Устранили! Господи, ну конечно! Он был бы с ней рядом, он бы берег ее и защитил… Что делать?

Ника почувствовала, как накатывает горячая паника. Сердце заколотилось, как сумасшедшее. Захотелось упасть на щербатый кафельный пол и завыть. А потом биться головой о стенку.

Усилием воли Ника заставила взять себя в руки. Она вспомнила советы доктора: «Не стоит сразу поддаваться панике. Надо постоять, медленно подышать, унять сердцебиение и начать рассуждать здраво – что же меня так сильно напугало?» Ника закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Постепенно ей стало лучше и дрожь унялась. «Не стоит раньше времени сходить с ума, – решила она. – Теперь я уже не та растерянная тетёха, что приехала три дня назад. Теперь я – богатая женщина, имею солидный капитал, и хоть и гласит пословица, что не в деньгах счастье, однако они всё же значительно облегчают жизнь. В конце концов я от этого типа избавлюсь. В крайнем случае найму адвоката и разведусь. Только сначала обязательно узнаю, что же они сделали с Серёжей».

Она поплескала в лицо холодной водой. Помогло, паника отступила.

Ника пустила воду сильнее и взяла телефон, чтобы позвонить Таньке. Что та о себе думает? Раз в жизни о чем-то попросила… Подруга называется…

Но телефон запел сам. Номер был незнакомый, и Ника ответила осторожно:

– Да. Слушаю.

– Вероничка! – Голос был незнакомый, хриплый и гнусавый. – Это я, Татьяна.

– Чего? – Ника от неожиданности сама охрипла. – Кто это? Вы вообще куда звоните?

– Да говорю же, это я, Танька, – загнусавили громче. – Ты мне вчера сообщение писала? Так вот, не могу я тебе фотки прислать, у меня телефон отняли.

– Как? – поразилась Ника. – Ограбили тебя?

– Вроде того, – хрюкнула Танька. – И побили еще. Вот, в больнице отдыхаю. Нос сломан, и сотрясение подозревают.

– Да ты что? – ахнула Ника, разом забыв о том, что хотела высказать Татьяне. – А как тебя угораздило-то?

– Да утром на работу пораньше шла, торопилась. Какой-то козел пристал. Хорошо Андрюша Щербаков мимо шел, спугнул гадёныша. В больницу меня отвез, второй день здесь лежу. Прикинь, телефона нет, скукотища! Сейчас пришел навестить, с его телефона и звоню. Слушай, а зачем тебе фотки-то?

– Нужно, – вздохнула Ника. – Очень нужно, просто до зарезу. У кого еще они могут быть?

– Ника, у тебя всё в порядке? – Танька заволновалась, даже гнусавить стала меньше.

Тут Нике показалось, что ручка двери ванной чуть заметно шевельнулась.

– Я не могу по телефону. – Она понизила голос. – Слушай, я тут вспомнила… Я же Валентине Павловне печатала фотографии, где мы все вместе, и отнесла ей перед отъездом. У нее должны быть! Но ты в больнице…

– Это ничего, я Андрюшу пошлю, он как раз тут. А где Пална живет, я знаю, мы же с тобой у нее были. Жди, в общем, сделаем!

– Спасибо. – Голос у Ники дрогнул. – Поправляйся.

Тут телефон пискнул – это пришла эсэмэска. На экране появилась жуткая рожа, в которой Ника с трудом узнала Таньку. Нос напоминал подгнившую картофелину, а цветом – перезрелый помидор, под глазами были синяки, как у очкового медведя. В правом углу рта шов. Да, здорово ее избили. «Хороша?» – прочитала Ника сопроводительную подпись.

Да, что ни говори, а характер у Таньки замечательный, никогда не унывает. Но что же получается? Как только Нике понадобились фотографии, у Таньки отобрали телефон. Совпадение? Наверное, поскольку она теперь далеко, в другом городе. Но всё же…

Ника вспомнила, что, когда проснулась, ее телефон лежал не под подушкой, а валялся рядом с кроватью на полу. Конечно, чтобы включить его, нужен код, но есть такие умельцы… Если она не может это сделать, совсем не значит, что другие не могут. И если она уверена, что фальшивый муж прочитал письмо насчет наследства, то отчего бы ему не читать эсэмэски в ее телефоне? Да, но подослать мерзавца ограбить Таньку Самохину – это слишком сложно. Но, с другой стороны, тыщу раз все ходили через ту подворотню, никогда ничего не случалось. Да и шла Танька не ночью глубокой, а утром, когда все на работу бегут…

– Детка, ты как там? – поскреблась в дверь «свекровь». – С тобой всё в порядке? Тебе плохо?

– Иду уже! – ответила Ника, не сумев сдержать раздражения.

Она торопливо стёрла Танькину фотографию, сохранила номер телефона Андрея Щербакова, только написала «Аня. Маникюр» и вышла из ванной.

Разумеется, в коридоре ее караулила «свекровь».

– Верочка! – одарила Нику приторно-сладкой улыбочкой «родственница». – Что-то ты такая бледненькая, прямо лица на тебе нет… Ну да, что я, ведь ты про папу своего узнала… Такой удар, такой удар! Нужно поесть, чайку с конфетками попить, это тебя взбодрит…

«Ага, взбодрит, – подумала Ника. – Эта пройда снова дряни какой-нибудь в чай добавит, чтобы я спала… Но если я откажусь, эти двое еще что-нибудь придумают. Проще согласиться».

Ника приветливо улыбнулась старой заразе:

– Спасибо, Лидия Сергеевна, вы так добры ко мне. Просто не знаю, что бы я без вас делала.

Хотела добавить, что «свекруха» ей просто как мать родная, но решила, что это будет перебор. Тётка ни за что ей не поверит. «Муженёк» явно ума небольшого, а «свекровь» – хитрая бестия, это точно. Мягко стелет…

Ника прошла на кухню. «Свекровь» пыхтела за ней. На кухне ее явно ждали. Ника ухмыльнулась – надо же! Кухонный стол был покрыт дешевой клеёнкой в жуткий цветочек, клеёнка была новая, топорщилась и отвратительно пахла. Чашки все были разномастные, салфетки «свекровь» положила самые дешевые, тонкие, а печенье подала не в вазочке, а в одноразовом пластмассовом корытце, как в магазине продаётся. Ника поморщилась, не сумев сдержать брезгливую гримаску.

– Вы тут с сыном вместе живёте? – спросила она.

– Нет-нет, у меня своя квартира, – заторопилась свекровь. – Не волнуйся, я мешать не стану.

– О чем ты, мать? – противно заржал «супруг», который сидел на табуретке. – Думаешь, мы тут жить станем? Да у Ники теперь квартир чёртова прорва! И дом загородный, и еще вилла в теплых краях, а то и не одна! Эх, на море хочется! Тут такая погода отвратительная, не люблю зиму!

Показалось Нике или нет, что «свекровь» предостерегающе ему подмигнула. Но самозванец ничего не понял. Или не заметил. Тупой он все-таки…

– Малыш, – обратился он к Нике, и ее слегка передёрнуло от этого обращения. – Садись, чайку попьем. Я только заварил.

Вот нарочно они, что ли? «Свекровь» Верой называет, а этот урод «малышом». Серёжа никогда ее так не называл. А как он ее называл? Вероничкой. Говорил, что имя Ника ей не подходит. Ника – это что-то воинственное, богиня победы, а она какая же победительница? Милая, славная, робкая даже, ее нужно оберегать и защищать… Ника вздохнула, стараясь незаметно подавить всхлип. Где же ты, Серёжа? Что эти люди с тобой сделали?

– Детка, что с тобой? – тут же всполошилась свекровь. – Вот печеньки бери, свеженькие!

– Да, малыш, давай пей! – Самозванец подскочил к ней, схватил чашку с чаем и поднес к губам Вероники.

Ника дёрнулась, попыталась отшатнуться и задела чашку – горячий чай выплеснулся «супругу» на рубашку.

– С ума сошла? – заорал он. – Кипяток же!

– Сергей! – вскинулась «свекровь». – Немедленно прекрати!

А тот так сверкал на Нику глазами, что ей показалось – еще миг и он ее ударит.

«Свекровь» ухватила его за рукав и с силой потянула из кухни, подальше от Ники, при этом она что-то ему выговаривала. Возвратившись на кухню, она устало опустилась на стул и взяла Нику за руку.

– Ты не сердись, – сказала она. – Это он от неожиданности. Мужчины, знаешь ли, такие несдержанные.

Ника хотела встать и уйти, но там, в прихожей, ошивался этот тип, она боялась с ним столкнуться. Внезапно пересохло в горле, она оглядела кухню в поисках графина с кипячёной водой.

– Пей, детка, мой чай, я не трогала. – «Свекровь» уже протягивала ей свою чашку.

Ника взяла, глотнула, и ей показалось, что вкус такой же, как в прошлый раз. Может, и правда это чабрец?

– Сплошные нервы, сплошные нервы… – бормотала «свекровь». – Пойди приляг, я тут уберу…

Ника в самом деле чувствовала слабость. Это от стресса. Нужно и правда отдохнуть и подумать в тишине. Она прошла в спальню и легла прямо на покрывало. В голове шумело, а в глаза как будто песка насыпали.

За дверью послышались осторожные шаги. Ника накрылась с головой краем большого покрывала и затихла. Скрипнула дверь.

– Детка, спишь? – тихо спросила «свекровь».

Ника постаралась дышать ровно. Свекровь постояла над ней и аккуратно вышла из комнаты. Как только дверь за ней закрылась, Ника вскочила с кровати и босиком осторожно прокралась в прихожую. Дверь на кухню была закрыта, но она прекрасно слышала мужской и женский голоса.

– Неправильно себя ведешь! – говорила «свекровь» сердитым шёпотом. – Учила тебя, учила, всё без толку! Ласково с ней нужно, спокойно. Навязываться не надо, спорить не надо, и уж кричать и ругаться – последнее дело!

– А чего она… Кипятком…

– Господи!

Ника не увидела, но почувствовала, как «свекровь» подняла свои маленькие глазки к потолку.

– За какие грехи ты мне такого сыночка послал? Ну никакого от него толку нет, всё самой надо, всё самой…

– Еще спрашиваешь… – хихикнул самозванец. – Бог – не фраер, он всё видит…

– Отстань ты!

Послышался шум упавшей табуретки, и Ника испуганной ланью скакнула в спальню.

Голова кружилась, ноги подкашивались, перед глазами всё двоилось и качалось. Она с трудом добралась до кровати и рухнула на нее уже в полусне.

«Чабрец… чабрец… – мелькнула у нее последняя мысль, прежде чем она опустилась в темноту. – Чем же эта гадина меня постоянно травит…»

Хасана разбудили громкие голоса во дворе текии. Он поднялся, выглянул из окна кельи. Во дворе шейх текии Мехди-ходжа разговаривал с двумя арнаутами из городской стражи.

– У нас нет чужих! – говорил шейх спокойным, уверенным голосом, подобающим служителю Божьему. – Вечером я сам проверил ворота текии, они были заперты…

– Ночная стража видела, как какой-то человек скрылся в текии. Позволь нам осмотреть ее. Мы пришли сюда не по своему желанию, а по приказу Наиб-эфенди, начальника городской стражи, правой руки самого Азам-паши…

– В стенах этой текии мы служим господину куда более могущественному, – возражал шейх, свысока глядя на стражников.

– Какому еще? – неприязненно промолвил стражник. Определенно, он был небольшого ума.

– Аллаху, милостивому и милосердному! – высокомерно ответил ему шейх.

– Выходит, вам, дéрвишам, есть что скрывать? – вступил в разговор второй арнаут. Он смотрел на шейха исподлобья, оскалившись, как бездомный пёс, глаза его были красными, как тебризская киноварь.

– Во имя Аллаха милостивого, милосердного, нам нечего скрывать!

Мехди-ходжа широко раскинул руки, он едва сдержал раздражение, с трудом сохранив подобающее дéрвишу спокойствие, но Хасан заметил, как у него задвигались желваки и задёргалась жилка возле глаза.

– Ладно, можете осмотреть текию, но не отвлекайте дéрвишей от работы и молитвы!

Арнауты бросились на поиски.

Едва перебранка во дворе затихла, возобновилось пение птиц в ветвях старого граната, как будто кто-то открыл окно в птичий мир или дверцу клетки.

Хасан из своей кельи следил за поисками. Арнауты обошли все кельи, заглянули и к Хасану, потом пошли в сад. Они заглядывали в каждую постройку, сняли даже крышку с колодца, подошли и к сараю, где хранились садовые инструменты. Хасану привиделся вдруг человек, которого он впустил ночью в текию. Он представил, как арнауты выводят его из сарая – связанного, избитого. Он не мог больше оставаться в келье и вышел во двор.

Тут его встретил старший писец Анвер.

– Почему ты ходишь без дела? – набросился он на Хасана. – Разве ты не помнишь, что нам нужно закончить книгу для Азам-паши? Паша будет гневаться, если мы не успеем к сроку!

– Я уже нарисовал миниатюры, которые вы мне поручили, во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

– Нарисовал? Покажи мне!

Хасан покосился на садовый сарай. Арнауты вышли из него с разочарованным видом. Хасан облегчённо вздохнул и пошел обратно в свою келью. Старший писец, прежде чем последовать за ним, недовольно пробурчал:

– Почему ты держишь миниатюры в келье, а не в общей рабочей комнате?

– Вчера в моей келье был более яркий свет, и я мог работать допоздна.

– В рабочей комнате тоже довольно света. – Старший писец замолчал, ожидая ответа.

– Вот эти миниатюры! – Хасан открыл небольшой сундук, в котором держал свои инструменты и законченные листы, достал свою работу. Он приметил край старого, пожелтевшего пергамента и поспешно закрыл сундук, пока старший писец не заметил его находку и не задал ему опасный вопрос.

Анвер, к счастью, ничего не уловил. Он положил листы перед собой на низкий стол и стал их рассматривать, глаза его потеплели.

– Ты отлично поработал, Хасан! Кажется, что это труд одного из великих старых мастеров!

Хасан и сам знал, что миниатюры ему удались. Узоры, выписанные голубой, как весеннее небо, краской и красной, как кровь, киноварью, сплетались, как ветви райского древа, на этих ветвях сидели сказочные птицы. Приглядевшись, можно было увидеть скрывающегося в глубине листвы змея. Так порок прячется от света истинной веры в тени добродетели, так гнусная ложь прячется в тени правды…

– Прекрасная работа! – снова похвалил старший писец. – Сейчас я велю Мустафе соединить твои листы с остальными, а потом ты отнесешь готовую книгу Азам-паше. Пусть он увидит тебя, пусть достойно наградит за работу.

– Благодарю тебя, учитель! – Хасан скромно, как подобает дéрвишу, склонился перед старшим писцом.

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

Старший писец сложил его листы, напоследок задержался в дверях:

– Хорошая работа, но всё же впредь работай в общей комнате, вместе с другими мастерами. Такой порядок издавна заведён в текиях нашего ордена.

Едва дверь кельи затворилась за старшим писцом, Хасан открыл сундук и достал старый пергамент. Положил его на стол, разгладил… Чернила поблекли от времени, но линии были по-прежнему прекрасны – видно было, что перед ним работа великого каллиграфа.

Хасан попытался разобрать изящные, как соловьиная трель, буквы… Это не была арабская вязь, которой пользовались дéрвиши текии и все добрые мусульмане, обитающие во владениях султана, да продлит Аллах дни его жизни. Это были буквы латинского алфавита, каким пользуются жители Дубровника и Италии. К счастью, Хасан знал этот язык и смог прочитать латинские буквы. Они сложились в слова, столь прекрасные, что у него захватило дух. Казалось, что сам Аллах, милостивый и милосердный, сформировал эти слова в волшебном, неповторимом порядке. В этих словах было всё – и печаль о безвозвратно прошедшем или несбывшемся, и радость от красоты и совершенства мира, сотворённого Аллахом, милостивым и милосердным, и сожаление о кратковременности и тленности этой красоты, этого совершенства…

Хасану хотелось читать латинские слова снова и снова, он чувствовал себя как путник, много дней шедший по выжженной солнцем пустыне и едва не изнемогший от жажды и наконец добравшийся до источника с чистой родниковой водой. Он застыл над пергаментом, потеряв счет времени.

А очнулся только тогда, когда дверь кельи скрипнула. Хасан поспешно схватил со стола лист старого пергамента и спрятал у себя за пазухой.