Магическое изречение

Он говорил тем ласковым, сюсюкающим, дебильно-жизнерадостным голосом, каким некоторые взрослые разговаривают с детьми. Или некоторые врачи разговаривают с безнадёжно больными. И еще эта ужасная манера говорить пациенту «мы»…

– Мы себя чувствуем по-разному, – попыталась осадить его Ника. – Из вас, по крайней мере, никто не пытается сделать душевнобольного!

– Какие мы обидчивые! – проворковал доктор. – Не нужно обижаться и расстраиваться не нужно! Мы сейчас примем таблеточки, и всё станет хорошо!

– Вы что думаете, я приму таблетку и признаю в совершенно постороннем мужчине своего мужа? Да и не стану я ничего принимать! Еще не хватало! – Как ни странно, но в присутствии толстяка в белом халате в ней проснулась решительность.

– Ну, если не таблеточки – тогда укольчики! – ворковал толстяк, переглядываясь с Лидией Сергеевной. – Укольчики, они и действуют лучше…

– Но вы меня еще даже не выслушали! – возмущенно воскликнула Ника.

– Выслушаю, непременно выслушаю! Я для того и приехал, чтобы всех выслушать! – Доктор снова переглянулся с Лидией Сергеевной и спросил совсем другим тоном: – Что с ней случилось?

– Вообразите, Вера вчера приехала с Серёжей, она впервые в нашем городе, всё было хорошо, я их встретила, показала квартиру. А сегодня она Серёжу не узнает! Представляете?

– Очень даже хорошо представляю! – Толстяк покачал лысой головой. – Вы сами сказали – впервые в незнакомом городе, в незнакомой обстановке, а психика неустойчивая, вот и случился кризис… – Он снова повернулся к Нике и проговорил тем же фальшиво-жизнерадостным тоном: – Прошу вас, положите ногу на ногу!

Ника в первый момент решила, что не станет выполнять его идиотские требования, но тут же передумала. Пусть не считает, что она упрямая идиотка. Он всё же врач, он должен понять, что она в своем уме.

Ника положила ногу на ногу, доктор ударил по колену молоточком и покачал головой.

– Что-то не так? – насторожилась Лидия Сергеевна.

– Рано что-то говорить… Деточка, теперь встаньте, закройте глаза и вытяните руки вперед! Вот так… Теперь достаньте правой рукой до носа… Теперь левой рукой…

Ника выполнила эти приказы, чувствуя себя глупо, затем села. Доктор снова озабоченно покачал головой, подошел к ней, пробежал пальцами по голове. Нащупал шрам у нее на затылке и замер, как охотничья собака, почуявшая свежий след.

– А это что у нас такое?

– Это? Это ерунда… – неохотно сказала Ника. – Это было очень давно…

– Давно? Все наши неприятности коренятся в давних травмах… Особенно в детских… Так что с вами случилось?

– На меня напала собака, – с неохотой процедила Ника. – Я упала, ушиблась… Но всё очень быстро зажило…

– Ничто не проходит бесследно! – поучающим тоном провозгласил доктор и поднял руку, как бы подкрепляя этот тезис. – От таких детских травм на душе остаются очень глубокие отметины!

– Доктор! – вступил в разговор чужак, который до сих пор молчал с обиженным видом. – У нее есть медицинские бумаги. Там всё это описано.

– Бумаги? Очень хорошо! – Толстяк потер руки. – Давайте мне ее бумаги!

Мужчина вышел из комнаты и тут же вернулся с папкой. С той самой папкой, которую Сергей, ее Сергей, убедил взять с собой. «Ты, – сказал он, – уезжаешь надолго. Так что бери всё нужное с собой – документы, диплом, карту медицинскую, мало ли, понадобится…» Ника послушалась и теперь смотрела на самозванца с бессильным возмущением. Как он посмел рыться в ее вещах? И откуда знает про ее подростковую травму? Только Сергей знал, потому что у жены от мужа ведь не может быть секретов… А этот… Кто он? Она готова была взорваться, наговорить ему резкостей, но ее останавливало то, что в таком случае ее наверняка посчитают невменяемой.

Толстяк доктор взял папку, принялся листать ее содержимое, шурша страницами, время от времени цокая языком и покачивая круглой головой. Наконец нашел что-то нужное и прочитал громко, с выражением крайней озабоченности:

– «Посттравматический синдром…» Как же, как же… Чего же вы хотите? Ничего удивительного!

– Это серьезно? – почти хором проговорили липовый муж и сомнительная свекровь.

– Более чем.

– Но можно что-то сделать?

– Безнадежные случаи встречаются редко. Будем лечить… Наука далеко продвинулась вперед.

Нике казалось, что слова доктора обволакивают ее, опутывают, как липкая паутина опутывает беспомощную, одурманенную муху. Что чем дольше она его слушает, тем меньше уверена в собственной нормальности, в собственной адекватности. В душе ее проснулась воля к сопротивлению, она вскочила и воскликнула:

– Да что вы такое несёте? Что я, по-вашему, не узнаю собственного мужа? Кто вы такой, чтобы…

– Деточка, не кипятитесь! – укоризненно покачал головой доктор и схватил ее за руку. – Деточка, успокойтесь! Я помогу вам, непременно помогу! Главное – это осознать свои проблемы, увидеть их, тогда с ними гораздо проще справиться!

Ника перехватила взгляд, которым доктор обменялся с ее новоиспеченной свекровью – озабоченный, настороженный, заговорщицкий. Она попыталась вырвать у него свою руку, но его мягкие, пухлые пальцы оказались удивительно сильными.

Свекровь вышла из комнаты и тут же вернулась со стаканом в руке. Доктор взял у нее стакан, поднес к губам Ники и проворковал фальшиво-ласковым голосом:

– Выпейте, деточка! Вам непременно полегчает!

– Да не хочу я пить! – возмутилась Ника, но тепловатая вода уже лилась ей в рот, и доктор ловко подсунул таблетку, и эта таблетка вместе с водой проскочила в горло…

– Что вы мне даёте… – Ника попыталась увернуться, но было уже поздно, она рефлекторно сглотнула.

– Ну, вот и хорошо, деточка! – ворковал толстяк, поглаживая ее по руке. – Сейчас нам полегчает…

У Ники слегка закружилась голова, комната поплыла перед ее глазами. На нее накатило какое-то тупое равнодушие. В самом деле, зачем шуметь, зачем возмущаться? Лучше просто прилечь, поспать немного, после этого всё должно встать на свои места…

– Вот так, милая моя, вот так! – Толстяк помог ей прилечь на диван.

Комната растаяла, исчезла…

Ника шла по узкой, горбатой, вымощенной булыжником улочке южного городка, со всех сторон окруженного горными отрогами, каменистыми склонами…

Откуда-то сверху, со склона горы, доносились мерные удары барабана, хриплые голоса и тревожное, резкое верещание зурны. «Ах да, – вспомнила Ника, – там ведь цыганский квартал, должно быть, у цыган сегодня какой-то праздник…»

Ника сама не знала, откуда ей известно про этот праздник и про цыганский квартал и почему она так хорошо знает этот маленький городок, знает его кривые узкие улочки, знает многих его жителей. Да и сама она была сейчас на себя не похожа, с удивлением поняла Ника – одета в мужской кафтан, подпоясанный зеленым шелковым шарфом, на ногах сапоги из мягкой кожи.

Она – или он? – миновала мечеть на углу двух улочек, миновала глинобитную стену медресе, миновала улочку, где жили кожевенники. Из дверей их домов и мастерских остро и резко пахло дублеными кожами и поташом. Ремесленники с черными от дубильной смеси руками трудились на порогах своих жилищ. Один из них поднял голову и произнёс почтительно:

– Мир вам, господин Хасан!

«Это ведь он ко мне обращается», – поняла Ника и осознала, что ее и впрямь зовут Хасаном, и ничуть этому не удивилась, приняла как должное – так и бывает во сне.

Тут она – или он? – услышала приближающийся цокот копыт по булыжной мостовой. Она – или он? – подняла глаза и увидела двух всадников, которые ехали рядом на больших откормленных конях, перегородив всю улицу. Всадники никого не замечали. Богатые кафтаны, сабли в дорогих ножнах на шёлковых перевязях, шапки с кокардами – это были стражники. Между ними по мостовой брел человек в порванном вылинявшем халате, без шапки, со связанными руками. Должно быть арестант, схваченный за какое-то прегрешение.

При приближении всадников прохожие вжимались в стены домов, чтобы кони не сбили их с ног или острые стремена не разорвали одежду. Стражники ехали неторопливо, они не хотели кого-то задеть нарочно, но и не избегали этого. Они просто не замечали прохожих, как идущий по саду человек не замечает насекомых у себя под ногами.

Хасан – или Ника? – как все прочие, прижался к выщербленной глинобитной стене, чтобы пропустить стражников. Но тут случилось неожиданное – один из них выехал вперед, теперь они ехали гуськом, никого не задевая. Первый всадник проехал мимо Хасана, и с ним поравнялся арестант.

Хасан отвел было глаза, чтобы не встречаться со взглядом арестанта, но тот издал какой-то нечеловеческий, мучительный стон, больше похожий на мычание, обдал его жарким дыханием, и Хасан невольно взглянул на него. Рот арестанта был широко открыт, он силился что-то сказать, но не мог – во рту у него бессильно шевелился кровавый обрубок языка. Арестант протянул к Хасану свои связанные руки, что-то вложил в его ладони и снова мучительно застонал, замычал, что-то безуспешно пытаясь сказать, на что-то показывая.

Хасан посмотрел туда, куда указывал несчастный человек, и увидел одного из стражников. Тот приподнялся в стременах и замахнулся на Хасана нагайкой. Хасан поспешно пригнулся, нырнул в дверь ближней лавки.

Это оказалась лавка ковровщика. Сам хозяин стоял за прилавком, заваленным молитвенными ковриками, и делал Хасану странные знаки, глазами и телодвижениями указывая на заднюю стену лавки.

Хасан оглянулся. Послышались тяжелые, неотвратимые шаги приближающегося стражника. И тут он сообразил, что всё еще сжимает в руке то, что передал ему арестант. Это был смятый, сложенный в несколько раз кусок пергамента…

Ковровщик поднял один из ковров, покрывавших заднюю стену, за ним оказался тёмный проход. Хасан опомнился, скользнул в смутный проём, пробежал несколько шагов во мгле, споткнулся и упал…

И тут из темноты кто-то позвал его по имени.

Ника проснулась от звука голоса, который звал ее по имени. Или это ей только показалось? Может быть, это был всего лишь отзвук ее странного сна?

В первый момент она снова не могла вспомнить, где находится. Она лежала не на своей привычной кровати, но и не на той новой и ровной, как футбольное поле. Да и вообще Ника находилась не на кровати, а на узком диванчике и была одета в те же самые джинсы и джемпер, что и раньше. Пока она спала, кто-то заботливо накрыл ее красным клетчатым пледом, подоткнул края.

Тут Ника вспомнила прежнее свое пробуждение, вспомнила человека, который называл себя ее мужем, вспомнила визит врача… Как же его… Валерьяна Иваныча… Врач дал ей какую-то таблетку, после которой она заснула…

Мысли ворочались в голове медленно и неохотно, как большие сонные рыбы. Одна мысль выплыла на поверхность сознания, она показалась Нике важной, но тут же снова ушла в темную глубину… На смену ей пришла другая. Врач… Он утверждал, что она больна и что он ее вылечит. Так, может, и правда лучше ему довериться? Может, он прав, и она действительно не в себе? Да и вообще, важно ли это? Ей не хотелось думать, не хотелось ничего делать. Вялое, дремотное состояние обволакивало ее, как густая клейкая субстанция. Между Никой и всем остальным миром словно стояло толстое, мутное, почти непрозрачное стекло. Но минуты шли, и это стекло становилось тоньше, зрение Ники понемногу прояснялось, мысли в голове поплыли быстрее, и одна мысль действительно оказалась важной…

Ника окончательно проснулась. Она даже почувствовала, что ей ужасно неудобно на узком продавленном диване, да еще джемпер противно кусал спину и плечи.

Тут дверь скрипнула, и в комнату вошел мужчина. Тот самый неизвестный, который пытался убедить Нику, что они женаты, который выдавал себя за Сергея.

Ника закрыла глаза, снова открыла их…

Ничего не изменилось. Ника не знала этого человека. Она вспомнила, как утром со спины едва не приняла его за Серёжу, как она могла? Но ведь в паспорте сказано, что он – Сергей Ломакин…

Так, может, она и правда больна, в этом всё дело? Может быть, поверить этим людям? Они, наверное, знают, что для нее лучше. Они знают…

– Как ты, дорогая? – заботливо и с сочувствием наклонился к ней чужак. – Ты выспалась?

– Да, выспалась… – Ника произнесла эти слова с трудом, язык ворочался во рту как чужой.

– Доктор сказал, что…

Ника поморщилась.

– Не говори мне про этого доктора… Я не хочу о нем слышать…

– Зря ты так. Валерьян Иванович отличный врач, мама знает его много лет. Ну ладно, хорошо, не буду, если ты не хочешь… Но вот это ты обязательно должна принять…

В руке у него был стакан с водой, он поднес стакан к Никиным губам. Вода была теплая и безвкусная, и тут Ника почувствовала, как он вложил в ее губы таблетку.

– Глотай! Тебе сразу станет лучше!

С чего он взял, что ей станет лучше? От таблетки, которую дал доктор, лучше ей не стало, она просто заснула. Отрубилась и перестала скандалить и требовать, чтобы ей вернули мужа. Настоящего мужа. Потому что этот тип никак не может быть ее мужем Сергеем. Вот сейчас близко она видит его руку – короткие пальцы, ногти некрасивые, ладонь широкая. У Серёжи вовсе не такая рука.

– Выпей, малыш, – ласково просил чужак. – Доктора надо слушаться. Доктор лучше знает, что тебе нужно.

Но что-то в душе у Ники запротестовало. Она языком сдвинула таблетку за щеку, осторожно глотнула воду.

– Пей еще! – Мужчина настойчиво наклонил стакан.

Ника сделала большой глоток, но не проглотила таблетку, сама удивившись, как ловко у нее получилось. Наверное, вспомнилась подростковая выучка, когда Ленка Лапина научила ее в больнице не глотать таблетки, а прятать их за щеку. Таблетки она потом собирала и отдавала своему парню Лёшке, а он уж загонял их наркоманам по сходной цене. Ленку всё же с этим делом поймали и выписали со скандалом. С девчонками врач провел беседу. «Вы что, – сказал, – дуры этакие, хотите на всю жизнь тут остаться? Думаете, вам таблетки просто так дают?» Застращал их, Ника больше никогда так не делала. Но сейчас совсем другой случай, вот и вспомнилось детство золотое.

Фальшивый муж взглянул одобрительно, поставил полупустой стакан на стол, и в этот момент она исхитрилась, выплюнула таблетку на ладонь, сжала в кулаке. Тут в голове у нее снова всплыла прежняя мысль, показавшаяся ей такой важной. Фотографии! У нее же есть фотографии со свадьбы. Ну да, они снимались у дверей загса, а потом в ресторане, она еще официанта попросила сделать коллективный снимок…

– Где мой телефон? – спросила она, с трудом разомкнув онемевшие губы.

– Твой телефон? Вот он! – Самозванец подал ей трубку, как будто ждал эту просьбу и держал телефон наготове.

Ника открыла альбом фотографий, нашла свадьбу, пересмотрела снимки один за другим… Вот она стоит у дверей загса и машет кому-то рукой, то есть ясно кому – Серёже, он чуть опоздал. Танька Самохина еще смеялась, что напарил ее женишок, смылся. Вот они с Танькой рядышком в холле. Загс у них в городе недавно построили, он красивый, фонарики разноцветные, окна большие… Танька для свадьбы платье новое купила в цветах. «Буду, – шутила, – у тебя вместо букета». А Ника платье свадебное не стала покупать, надела свое любимое, голубое, к глазам ей очень идет. Сергей отсоветовал – в Питере, сказал, всё купишь, там и свадьбу справим… Вот снимок в ресторане, где они с Валентиной Павловной, маминой подругой, рядышком. Та ее обнимает и вроде бы уходить уже собралась.

Ника внимательно пролистала всю свадебную папку – снова зал ресторана, и официант виднеется с тортом, как же его звали… Женя, кажется, Танькин приятель. Но ни на одной фотографии она не нашла Сергея.

Странно… Более чем странно… Ведь они же фотографировались вместе… Например, когда слушали поздравление сотрудницы загса. Кстати, в новое здание и работников взяли новых. Вместо приземистой тётки в квадратном костюме и с квадратной же стрижкой новобрачных поздравляют теперь молодые интересные женщины с приятными, приветливыми голосами, в нарядных платьях.

Вот фото со свидетелями – у них в городе свидетели еще ставят свои подписи. Вот незнакомый парень, которого Сергей нанял. Даже он на снимках есть. Но ее мужа нигде нет.

Вероника подняла на липового супруга недоверчивый взгляд.

– Почему Сергея нет на фото?

– Меня? Ну, не знаю… Посмотри на моем телефоне, там, наверное, есть… – Он подал ей свой мобильник, заранее выведя на экран свадебные фотографии.

Ника пролистала их и правда нашла на фотографиях этого самого мужчину. Назвать его Сергеем она никак не могла, у нее просто язык не поворачивался. Она просматривала снимок за снимком – лицо чужака попадалось то и дело, но вот странно, он был одет в тот же костюм, что и Сергей, но что-то она не помнила в том ресторане такого интерьера. Впрочем, она была в этом заведении впервые и не глазела по сторонам, она смотрела на Сергея. Но отчего же нет снимков, где они вдвоем? Или где они все вместе? Она отлично помнит, что просила официанта Женю сфотографировать их на память. Интересно, куда же делись все снимки с ее Сергеем? Почему их нет в ее телефоне и так много в телефоне подложного супруга? Ведь это не селфи, его же кто-то снимал… Впрочем, может быть, он отдал кому-то свой телефон…

– Ты не хочешь еще поспать? – поинтересовался незнакомец с каким-то странным выражением.

– А сейчас что, утро?

– Сейчас поздний вечер, ты проспала весь день, доктор сказал, что сон – лучшее лекарство. Так ты еще поспишь? – спросил он, не сумев скрыть нетерпения в голосе.

Ника возмутилась:

– Слушай, мне нужно в ванную! И вообще, спать одетой вредно!

Тут в комнату заглянула свекровь и мгновенно оценила ситуацию.

– Сергей, как ты можешь! – строго свела она брови. – Девочка хочет умыться, а ты…

– А что я? – огрызнулся он.

– Верочка! – залебезила свекровь, и Ника снова не успела сказать, чтобы та не называла ее так. – Детонька, тебе нужно хорошенько поесть и принять душ! А потом ляжешь в теплую постельку и утром будешь как новенькая. Всё пройдет, всё забудется, всё наладится…

Ника отправилась в ванную.

Душ в этой квартире оставлял желать лучшего – чуть теплая вода едва сочилась. Но всё же это лучше, чем ничего. Ника взбодрилась и решила пока не перечить ни поддельной свекрови, ни поддельному мужу. Ага, муж, объелся груш!

От еды она отказалась, выпила только чаю, который имел какой-то странный привкус.

– Это чабрец, чабрец! – забормотала свекровь, увидев гримасу Ники. – Очень полезная травка… От нервов, и вообще…

От ее болтовни у Ники заболела голова, и она поскорее ушла в спальню. Свекровь успокоила ее, сообщив, что Серёжа будет спать на диване, чтобы ее не беспокоить. Ника даже улыбнулась ей благодарно – не хватало еще спать с самозванцем в одной постели!

Оставшись наконец одна, она накрылась с головой одеялом, вытащила из-под подушки телефон и набрала на нем сообщение:

Тань, привет! У меня тут много всякого случилось, потом подробно напишу или позвоню. Пока очень тебя прошу, ты ведь фотографировала на моей свадьбе, так пришли мне все фотки, где есть Сергей. Очень надо! Очень!

Это сообщение она отправила Таньке Самохиной. В самом деле, у Таньки в телефоне полно фотографий. Вряд ли она сразу все стёрла, оставила небось некоторые общие, где они вчетвером – она с Серёжей и Танька со свидетелем.

Кстати, Танька на случайного свидетеля сразу глаз положила, всё зазывала его с собой в ресторан. «Раз уж, – говорила, – мы теперь с тобой в важном документе расписались, так вроде как родственники». Но парень на ее уговоры не поддался, быстро слинял. Танька даже расстроилась немного. «Неужели, – спросила, – я такая страшная, что со мной даже на халяву никто вечер провести не хочет? В ресторане, – говорила, – тоже никого не подклеишь, поскольку приятель Женька-официант сечёт». Ника ее утешать не стала, не до того ей было.

Самохина – девчонка неплохая, компанейская, выручила Нику очень, в свидетельницы согласившись пойти, да вот только к мужчинам у нее отношение… Как бы сказать… Ну, слишком лёгкое, что ли. Может познакомиться на вечеринке или еще где – и тут же в койку. «Как же так? – спрашивала Ника. – Ты же этого человека первый раз видишь!» А Танька хохотала: «А чего тянуть? Я же за него не замуж собираюсь!» После ресторана Ника ей на прощание пожелала встретить хорошего человека и замуж выйти. «И тебе счастья в личной жизни», – ответила Танька.

Ну вот, пока что никакого счастья у Ники не наблюдается. Наоборот, вокруг непонятки сплошные. Может, и правда у нее что-то с головой происходит? Она потрогала шрам на затылке. Как давно это было, сколько же ей исполнилось тогда – четырнадцать или пятнадцать?

Гуляли с подружками вечером на реке, обратно возвращались поздно, решили срезать дорогу. На пути был большой участок и старый развалившийся дом. Сад бурьяном зарос, ребятишки за яблоками и то лазать перестали – уж очень кислые. Бежали они с подружками по тропинке, вдруг откуда ни возьмись огромный пёс. Мохнатый, породы незнакомой, глаза горят, и рычит страшно – тихо и грозно. Клыки громадные – ну, просто собака Баскервилей. Темно, страшно. Девчонки как увидели такого монстра, завизжали и в стороны бросились, а Ника просто окаменела от ужаса. Стоит и не может шага ступить. А собака напружинилась, к прыжку готовится. Разорвёт на кусочки… Ника, не помня себя от ужаса, назад отступила, да нога подвела – она и плюхнулась с размаху на землю. Да попала на корень острый, который из земли торчал. Больше ничего не помнит. Рассказывали потом, что собака ее не тронула, рвать не стала, только лапы на грудь поставила. Девчонки добежали с воплями до реки, привели народ. Рыбаки вооружились кто чем да и побежали Нику спасать. Оказалось, что участок этот большой один богач купил, хотел на нем дом строить и причал, чтобы лодки подходили. Забор поставить не успел, а сторожа с собакой нанял. Про то, что собака такая опасная, он и сам не знал. А сторож со странностями был, собаку просто так бегать отпускал, даже без намордника. Мужики-то как увидели Нику в луже крови, хотели тут же собаку насмерть забить, да побоялись к ней подойти. Потом уж, как сторож собаку отозвал, накостыляли ему, конечно, ну, тут полиция приехала, арестовали сторожа. А Нику «скорая» увезла в больницу в тяжелом состоянии. Получила она от удара о корень черепно-мозговую травму, да такую серьезную, что врачи и не знали, выживет ли. Десять суток мама возле больничной койки провела, потом рассказывала, что сама не в себе была, не знала, выживет ли дочка, а если выживет, то какой останется. Молиться даже не могла.

Ника долго лечилась, сначала в неврологическом отделении, потом в специальную клинику ее перевели. Год в школе пропустить пришлось. Мама за это время очень изменилась, постарела, хотя ей и сорока еще не было. Хозяин участка от правоохранительных органов как-то отбился, тем более что собака Нику не тронула. Сторожа он тут же уволил, штраф за него заплатил. Но со строительством дома у него ничего не вышло, всё какие-то неприятности приключались – то рабочему электропилой пальцы оторвало, то вагончик со стройматериалами сгорел, то речные власти прицепились, что причал никак нельзя строить, не по закону. Или уж такую огромную взятку запросили, что решил он не связываться. Короче, забросил он участок. А Ника потихоньку стала поправляться. Всё наладилось, мама отошла немного, а то по ночам вскакивала и бежала Нику проверять – как она, на месте ли, не болит ли что? Сколько себя помнит Ника, всегда они вдвоем с мамой жили, никого у них не было. Мама Нику очень любила, говорила, что дочка – свет в окошке, так оно и было.

Ника снова потрогала шрам на затылке. Иногда он пощипывает немного, когда заденешь. Сейчас совсем ничего не чувствуется. Нет, все-таки не может быть, чтобы у нее начались проблемы с головой. Столько лет ничего не было – и тут нате вам! Конечно, бывали у нее приступы панической атаки, когда просыпалась в незнакомом месте и первые несколько секунд не могла сообразить, как туда попала. Но ей доктор объяснил, что ничего в этом страшного нет, нужно просто держать себя в руках и рассуждать спокойно. Раньше помогало. А теперь вот…

Тут Ника почувствовала, как отяжелела голова. Наплывал сон – не обычная лёгкая дрёма, а тяжёлое, тягучее, неповоротливое забытьё. Последней мыслью у Ники было, что наверняка льстивая пройда свекровь подмешала ей что-то в чай, а она-то, дура, расслабилась…

Но додумать эту мысль Нике не пришлось, она опять увидела сон.

Снова она шла по узкой, вымощенной булыжниками улочке маленького городка. Она? Нет, он… Хасан шел по улочке, торопясь укрыться от стражников. Он все еще видел перед своим внутренним взором раскрытый в безмолвном крике рот арестанта и кровавый обрубок языка…

Впереди показались ворота текии, обители дéрвишей, мусульманских монахов. Хасан подошел к этим воротам, точнее, к калитке, и постучал.

– Кто здесь? – раздался хриплый голос привратника.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, это я, Хасан!