Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023)

От этого времени сохранилось несколько полуанекдотических историй, случившихся с Платовым. Однажды Мария Федоровна спросила у Платова, вернувшегося из Царского Села, куда он ездил с приятелем: «Что же вы там, Матвей Иванович, делали, гуляли?» (в смысле по парку). Платов, по-своему понимая вопрос, ответил просто: «Нет, государыня, большой гульбы не было. Так, бутылочки по три вина на брата осушили…»

В дальнейшем Платов укрепил свое знакомство с вдовствующей императрицей, с которой состоял в дружеской переписке до самой своей кончины.

Довольно часто в этот петербугско-царскосельский период Платову приходилось бывать на великосветских балах, где своими качествами великолепного рассказчика и простого, искреннего в обхождении человека, обладавшего природным умом и практической сметкой, он сумел привлечь к себе внимание «первейших придворных дам, известных по превосходному уму и высочайшей к ним доверенности, как, например, Марьи Саввичны Перекусихиной, графини Шарлотты Карловны Ливен, Катерины Ивановны Нелидовой и многих других»[153]. Это были заметные фигуры Екатерининской и Павловской эпох.

Марья Саввишна Перекусихина (1739–1824) происходила из небогатого дворянского рода Рязанской губернии. Попав ко двору императрицы, она скоро приобрела её привязанность и столь высокое положение при дворе, что «все фавориты второй половины прошлого века находились в нравственной зависимости Перекусихиной». Во всех покоях Марья Саввишна занимала комнаты рядом с императрицей – «в этих комнатах сидели и «высиживали» и Храповицкий, которого Екатерина хвалила «за то, что бывал у М. С.», и А. Я. Протасов, искавший позволения жениться, и знаменитый Г. Р. Державин, в ожидании гнева императрицы, и княгиня Е. Р. Дашкова: положение Перекусихиной делало её нужным человеком для всех»[154]. «Женщина без всякого образования, не знавшая ни одного иностранного языка, занимая скромное официальное положение при дворе, Перекусихина своей искренней привязанностью и расположением к Императрице Екатерине II, в которой она видела не только царицу, но и человека со всеми его достоинствами и слабостями, сумела снискать себе со стороны ее «особую доверенность»[155].

Марья Саввишна была доверенной собеседницей и другом императрицы, находясь при ней неотлучно, она единственная имела право являться к императрице, помогала ей одеваться, присутствовала в качестве главной распорядительницы при окончании туалета государыни, сопровождала её во всех путешествиях, а иногда и на парадных выездах. Влиятельное положение её при императрице делало Перекусихину известным и нужным человеком почти для всего влиятельного сословного и чиновного Петербурга того времени. Многие фавориты добивались многого через Марию Саввишну. При всем этом Перекусихина оставила по себе добрую память в вечно интригующей придворной среде. Она, «будучи достойно уважена всеми, пользуясь неограниченною доверенностию Екатерины и не употребляя оной никогда во зло…»[156].

Другая петербургская знакомая Платова – графиня Шарлотта Карловна Ливен, урождённая баронесса Гаугребен (1742–1828), по предложению императрицы Екатерины Второй воспитатывала дочерей великого князя Павла I, внучек Великой императрицы. Она оказала воспитательное влияние не только на дочерей Павла I, но и на его сыновей Николая (будущего императора) и Михаила. Шарлотта Карловна была матерью Карла, Ивана и Христофора Ливенов, в дальнейшем знаменитых общественно-политических и военных деятелей России, с некоторыми из которых Платов состоял в знакомстве и дружеской переписке. От Екатерины Второй Шарлотта Карловна получит титул статс-дамы и орден Екатерины 1-й степени, Павел I пожалует ей графский титут, а император Николай I возведет ее в княжеское достоинство[157].

К числу влиятельных знакомых Платова этого периода относится и Екатерина Ивановна Нелидова (1756–1839), которую «за музыкальную одаренность, веселый нрав и остроумие» выделила императрица Екатерина Вторая, назначив в 1776 году фрейлиной великой княгини Матальи Алексеевны, а через год – фрейлиной жены великого князя Павла Петровича Марии Федоровны[158].

Биограф Платова Николай Смирный особо подчеркивал, что атаман «в обращении с дамами был отлично вежлив, уважителен, ласков и приветлив. Он имел тысячу средств прилично их занимать… Иным раскладывал карты и предсказывал будущность, другим отгадывал виденные сны, а с третьими играл в бостон или в другую какую игру составлял партию»[159].

После смерти князя Григория Потемкина Екатерина Вторая приблизила к себе нового фаворита – Платона Александровича Зубова, передав ему ряд должностей, которые занимал ранее светлейший князь. Платов через его брата, Валериана Зубова, который по мнению Николая Смирного, адъютанта и биографа Платова, «почитал его своим другом», познакомился и «сумел завоевать полное благорасположение всесильного екатерининского фаворита князя П. А. Зубова»[160].

Взлет этого человека при Екатерине II был столь же стремителен, как и последовавшее при Павле I падение. Получив домашнее образование, Платон Зубов был записан в гвардейский Семеновский полк, перейдя в 1779 году в Конную гвардию. Выдвинулся благодаря президенту Военной коллегии Николаю Ивановичу Салтыкову[161], которого впоследствии стремился вытеснить со службы, чтобы получить место генерал-фельдмаршала. С 1789 года Зубов становится лицом, близким к императрице Екатерине II, которая приказала возвести в Царском Селе флигель при Екатерининском дворце, получивший название Зубовского. Из поручиков Конной гвардии он быстро производится в высшие чины, получает графское достоинство и громадные поместья, населенные десятками тысяч душ крепостных крестьян. После смерти Потёмкина, при котором Зубов не играл видной роли в государственных делах, его влияние с каждым днем возрастает. Указами императрицы Платон Александрович получил те должности, которые прежде занимал князь Потёмкин: генерал-фельдцейхмейстера, новороссийского генерал-губернатора, начальника Черноморского флота. Но сам он не занимался государственными делами, перепоручив все трем своим секретарям: Альтести, Грибовскому и Рибасу. Стараниями Екатерины Зубов получил от австрийского императора княжеское Священной Римской империи достоинство и громадные поместья в новоприсоединённых польских областях. В 1795 году, после аннексии Курляндского герцогства, императрица пожаловала своему последнему фавориту герцогский дворец, построенный Растрелли[162].

Решив завоевать себе славу, подобную славе великого князя Потемкина, Платон Зубов предложил Екатерине Второй проект военной экспедиции с целью завоевания всей Передней Азии вплоть до Тибета. Престарелая императрица, полностью находившаяся под влиянием своего фаворита, согласилась на реализацию этого химерического проекта.

Платову пришлось участвовать в этом походе, вошедшем в историю России под названием Персидского похода 1796 года.

Персидский поход

Засверкали пики вострые,

Пики вострые казацкие.

И пошли войска российские

На того шаха персидского.

Народная песня

…Весной 1795 года сильная иранская армия Ага Мохаммед-хана стремительно вторглась в закавказские княжества, осадив столицу Карабахского ханства город Шушу. Но защитники города сумели отбиться, нанеся персам чувствительный урон. Бросив непокорную Шушу, персидский владыка повернул свои войска на Тифлис.

Двенадцатого сентября в кровопролитном сражении Ага Мохаммед-хан разгромил войска грузинского царя Ираклия, захватил и подверг опустошительному разгрому Тифлис. Тысячи жителей грузинской столицы были убиты или уведены в плен; воды Куры полнились многочисленными трупами мужчин, женщин и детей несчастного города. Царь Ираклий слезно обратился к единоверной России за помощью…

Выполняя свои обязательства по Георгиевскому трактату 1783 года, Екатерина Великая приказала сформировать сильный экспедиционный корпус с целью оказания военной помощи Грузии, двинувшись далее, по плану Платона Зубова, на подчинение Передней Азии. Корпус формировался в городе Кизляре; в его состав вошли кавалерийские бригады генералов Беннигсена, Апраксина и пехотные бригады генералов Булгакова и Римского-Корсакова. Во главе всего русского корпуса, насчитывавшего тринадцать тысяч бойцов, Екатерина Вторая поставила 24-летнего генерал-поручика графа Валериана Зубова, брата своего фаворита. Валериан Александрович Зубов (1771–1804) выдвинулся и сделал карьеру, благодаря протекции президента Военной коллегии Н. И. Салтыкова, а затем своего брата Платона. Вместе с Платовым Валериан Зубов участвовал в штурме Измаила в декабре 1790 года, получив орден Святого Георгия 4-й степени. В чине генерал-майора участвовал в усмирении Польши, под начальством А. В. Суворова. Во время одной рекогносцировки под Варшавой он был ранен ядром в ногу, которую потом отняли. Отправившись для лечения заграницу, он вернулся оттуда с искусно сделанным протезом ноги, после чего персы стали звать Валериана Зубова – «Кизил – Аяг» («генерал с золотой ногой»)[163].

Влились в корпус и донские казачьи полки, которые возглавил Матвей Платов, 1 января 1793 года получивший чин генерал-майора русской армии, по настоянию Валериана Зубова назначенный походным атаманом[164]. «Граф Зубов, – писал биограф Платова Николай Смирный, – зная уже отличные достоинства Платова, пожалованного перед тем генерал-майором, желал непременно, чтобы он был начальником всех иррегулярных войск, в состав вверенной ему армии входивших, и тем доказал, что ему, хотя еще неопытному полководцу, однако ж известна была важность хорошего выбора людей и самое искусство быть в сём выборе безошибочным. Монархиня, склоняясь на убеждения младого героя, повелела генерал-майору Платову быть в армии графа Зубова походным войсковым атаманом как донских, так и прочих там действовавших казачьих полков»[165]. Заместителем Платова в походе стал полковник Андриан Денисов. В походе приняли участие старший сын Платова Иван, пасынок Хрисанф Кирсанов и племянник Николай Демьянович Платов[166].

18 апреля 1796 года русский корпус выступил из Кизляра, намереваясь через Дагестан пройти в азербайджанские провинции Ирана, чтобы защитить грузинские земли и силой оружия заставить Ага Мохаммеда Каджара уважать суверенитет и целостность Грузии.

Конные казачьи полки Платова в это время двигались через Тарки и Буйнак, направляясь к Дербенту на соединение с основными силами русского корпуса. Второго мая передовые казачьи сотни показались у Дербента, где уже разворачивались для осады города регулярные полки русской армии.

Дербент, располагавшийся на высоком холме, казался грозным и неприступным. Это впечатление усиливали зубчатые каменные стены с мощными угловыми башнями. Имелись еще внутренние крепостные стены, делившие город на три части и усиливавшие его оборонительные возможности. Сильный гарнизон во главе с 18-летним энергичным ханом Шиг Али Дербентским отказом ответил на предложение Зубова сдать город на весьма почетных условиях, когда россияне приступили к осадным работам, разворачивая мощную артиллерию.

Вблизи Дербента в состав отряда Платова влились восемь казачьих сотен, которыми командовал генерал-майор Иван Савельев, много лет проведший на пограничной терской линии и раньше всех подошедший со своими казаками к Дербенту.

Девятого мая русская артиллерия открыла губительный огонь по крепости, нанеся противнику значительный урон в живой силе. На следующий день в результате ожесточенного многочасового штурма город был взят[167]. В бою отличились и донские казаки, принявшие участие в блокировании всех подъездных путей и во фронтальной атаке крепости. Правитель ханства Шейх-Али-хан с повешенной на шее, в знак покорности, саблей явился в русский лагерь. Стодвадцатилетний седой старец, тот самый, который в 1722 году приветствовал Петра Великого, захватившего Дербент, преподнес на серебряном блюде ключи от цитадели Зубову, сказав короткую приветственную речь[168]. Тринадцатого мая российские войска торжественно вступили в город, казаки заняли цитадель. В крепости было захвачено 5 знамен, 28 пушек, 11 тысяч единиц холодного и огнестрельного оружия. Потери русских в боях за Дербент составили 118 человек убитыми и ранеными.

За взятие Дербента граф Зубов получил орден Святого Георгия 2-й степени и алмазные знаки ордена Андрея Первозванного. Казачий генерал Савельев был пожалован Аннинской лентой, а всем казакам роздали по одному рублю, деньги немалые по тем временам. После двухнедельного отдыха в захваченном Дербенте русский корпус двинулся к городу Куба. Впереди шли казаки Платова, которые первыми переправились через клокочущую пеной и ревущую горную речку Самур, ширина которой в отдельных местах доходила до полутора километров[169].

Переправиться через эту опасную реку Платов помог писательнице Варваре Ивановне Бакуниной (урожденной Голенищевой-Кутузовой (1773–1840), которая отправилась в этот опасный поход со своим мужем полковником Михаилом Михайловичем Бакуниным. В своих записках о походе Бакунина писала, вспоминая эту переправу: «В четыре часа я села в карету… Меня сопровождала целая свита… шествие открывал один из наших проводников с длинной палкой в руке, за ним ехали верхами два наших проводника; позади мой муж, Платов и большинство офицеров нашего полка, за ними, наконец, мой экипаж… Кажется вы видали Платова и знаете о нем по наслышке, но я хочу познакомить вас ближе с этим человеком, которому я весьма обязана за то внимание и дружбу, которые он оказал мне в этот день.

Платов – казак, но его происхождение сказывается только в некоторой простоте обращения и в недостаточности образования; впрочем, это не бросается в глаза, так какон человек совершенно беспритязательный и крайне добродушный; своим кротким характером и честностью он снискал всеобщую любовь; я редко встречала людей, которые были бы столь же услужливы, как он»[170]. В 1808–1816 годах М. М. Бакунин (1764–1837) являлся Петербургским гражданским губернатором, и Платов, уже в ранге донского атамана и европейски известного героя, неоднократно встречался с ним и его женой, которые помнили знаменитого донца со времен Персидского похода[171].

Падение Дербента принесло русским добрые плоды: узнав об этом событии, пятнадцатого июня русской армии без боя сдались сильные крепости Куба и Баку. Вскоре пали Ганджа и Хамалаки. Русский корпус двинулся вглубь иранской территории. Однако поход становился для казаков и для всей русской армии все трудней и трудней. Громады гор, нависшие со всех сторон, создавали тягостно-непривычную для «сынов степей донских» обстановку. Постоянные и неожиданные нападения неутомимых горцев и персидской легкой конницы заставляли казаков все время быть начеку. Особенно досаждал донцам неутомимый Мустафа-хан Ширванский, всегда нападавший неожиданно и быстро скрывавшийся с места боя. Платов поставил своим казакам задачу во что бы то ни стало поймать Мустафу Ширванского, и началась охота за дерзким ханом. Несколько раз донцы почти держали его в руках, но каждый раз хану удавалось ускользнуть от казаков. Поймать удачливого Мустафу позже посчастливилось только Алексею Петровичу Ермолову, который в этом походе в чине капитана командовал артиллерийской батареей.

Среди боевых будней у Платова иногда являлись свободные часы, и тогда он вместе с казаками отправлялся на охоту на диких кабанов. Однажды Матвей Иванович едва не погиб на охоте, когда громадный вепрь со страшной скоростью и яростью кинулся на него. Спас будущего графа Андриан Денисов, метким выстрелом уложивший гигантского кабана. У костра, где готовилось жаркое из убитого секача, казаки пели только что сложенную о походе на персов песню:

На заре то было все на зорюшке,На белой заре на утренней,На закате было месяца ясного,На восходе было солнца красногоПоявились у нас вести новые,Вести новые, грузинские.Растворялись горы крутые,Круты горы Кавказские,Засверкали пики вострые,Пики вострые казацкие.Как пошли войска российскиеНа того шаха персидского[172].

Русские войска с боями продвигались вперед. В один из серых ноябрьских дней 1796 года передовые конные сотни Платова вышли к селению Джевата, стоявшему в месте слияния Аракса и Куры[173]. Валериан Зубов планировал построить здесь крепость Екатериносерд и, перезимовав в ней, весной возобновить наступательные операции против персов.

Развернулись объемные строительные работы, и вскоре здесь возник городок, торговать куда приезжали купцы окрестных народов, пригоняя стада различного скота. Казаки вели разведку, обшаривая огромную Муганскую степь, доходя до Гиляна. Противника нигде не было, ибо персидский шах с войсками в это время находился в походе.

Военный успех русского корпуса был налицо: за короткий срок россияне заняли Дербентское, Кубинское, Бакинское, Казикумыкское, Ширванское, Карабахское ханства; в их руках оказался весь берег Каспия от устья Терека до устья Куры. Азербайджан лежал перед русскими незащищенным, путь на Тегеран был открыт. Императрица пожаловала Валериану Зубову чин генерал-аншефа, назначив наместником Кавказа вместо генерала Гудовича. Казалось, еще немного и россиян ждет полная победа. Но смерть Екатерины Великой 6 ноября 1796 года и вступление на престол императора Павла I, ненавидевшего братьев Зубовых и все екатерининское, прервали поход. В начале декабря 1796 года русские войска получили императорский приказ уйти из Закавказья. Шестого числа Валериан Зубов сложил с себя полномочия главнокомандующего, возвратив бразды правления Кавказом генералу Гудовичу[174]. Персидский поход, столь успешно начатый, завершился по воле императора Павла Первого возвращением персидскому шаху всех захваченных русскими войсками земель.

Казаки Платова, не понимавшие, за что они проливали кровь и терпели лишения в этом походе, с охотой вернулись к семьям на берега родного Дона.

За боевые успехи в этом походе Платов был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени и получил уникальную саблю с алмазами «За храбрость»[175], которая сохранилась до наших дней и находится в экспозиции Новочеркасского музея донского казачества.

В годы царской опалы

Во сырой тюрьме Петропавловской,

На реке Неве, граде Питере,

Страдал-мучился млад донской казак

Атаман Матвей сын Иванович.

Народная песня

После возвращения из Персидского похода Платов получил разрешение побывать на родине. Но сначала с полком чугуевских казаков он отправился в Чугуев, чтобы отчитаться за формирование Малороссийского и Чугуевского полков. Тут и начались для него неприятности. Недруги Матвея Ивановича обвинили его перед начальством в том, что он якобы не выплатил казакам двух Чугуевских полков причитающиеся им за службу деньги. Платову пришлось защищаться, и на суде при Петербургском «ордонанс-гаузе» он оправдался. Император Павел Первый на приговоре военного суда начертал: «За все значущееся по сему делу, как и за консилиум, держанный в Персии (во время Персидского похода 1796 года. – М. А.), исключить из службы Платова и отправить к Орлову (донскому войскому атаману. – М. А.) на Дон, дабы держать его под присмотром в Черкасске неотлучно».

Четыре дня спустя Платов на почтовых лошадях выехал в Черкасск. Он уже предвкушал в дороге радостную встречу с женой и детьми, когда в Москве его нагнал фельдъегерь и вручил письмо генерал-прокурора князя Алексея Борисовича Куракина[176]. С тревогой в душе Матвей Иванович распечатал письмо и прочитал: «Милостивый государь мой Матвей Иванович! По получении сего письма извольте, ваше превосходительство, обратить ваш путь в город Кострому. Сие я вам сообщаю по высочайшему его императорского величества повелению. Пребывание ваше в Костроме должно быть безвыездно впредь до особого повеления. Пребываю и т. д.»[177].

И Платов, проклиная в душе сумасбродного императора, повернул в незнакомую и далекую от Дона Кострому. Такая немилость императора была полной неожиданностью для Платова, ибо по утверждению биографа и адъютанта Платова Николая Смирного «Платов при восшествии на престол сего государя имел счастье видеть его особенное к себе благоволение и милость»[178]. Тем более что с женой Павла Первого Марией Федоровной Матвей Иванович, как мы показали, поддерживал весьма дружеские отношения и мог расчитывать на ее заступничество перед взбалмошным императором.

По поводу ссылки Платову получил письмо и костромской гражданский губернатор Борис Островский. Генерал-прокурор Куракин сообщал ему: «С сим письмом явится к вам посланный от меня курьер и с ним вместе генерал-майор Платов, которому государь император повелеть соизволил жить в Костроме. Уведомляя о сем, ничего особенного о господине Платове сказать и поручить не имею, кроме наблюдения. С невыездном его в Костроме пребывании и за образом его жизни прошу меня уведомлять»[179].

В то же время на Дон, к атаману Василию Орлову, была отправлена депеша с известием о ссылке Матвея Платова в Кострому.

Поводом к такому неблагоприятному повороту в судьбе Платова, говорят, послужило подозрение Павла I в том, что популярный среди донцов генерал Платов может возбудить против него Дон. А случилось вот что…

Когда Матвея Ивановича освободили из-под суда по обвинению в растрате денежных сумм Второго Чугуевского полка, то флигель-адъютант А. П. Ратьков[180] по повелению Павла I возвратил Платову его саблю. Приняв ее от Ратькова, Матвей Иванович вынул саблю из ножен и порывисто воскликнул:

– Она еще не заржавела, она еще меня оправдает!

Испуганный Ратьков, всецело обязанный своей карьерой Павлу Первому, узрел в этом эмоциональном восклицании Платова крамольные намерения и поторопился донести об этом императору, представив дело так, будто казачий генерал собирался на Дон, чтобы взбунтовать там казаков против императора. Участь Платова была решена: вместо родимого Дона он должен был ехать в далекую и холодную Кострому. Но всего этого он тогда не ведал…

Двадцать четвертого декабря 1797 года Матвей Иванович прибыл в Кострому. Не мешкая, явился он к гражданскому губернатору Борису Петровичу Островскому, который встретил его растерянно-настороженной улыбкой. В тот же день Платов отправил послание Куракину с оправданием по всем пунктам обвинения. Однако ответа не получил.

Поселился Матвей Иванович в «доме Дурыгина на улице Павловской»[181]. Потянулись мучительно-томительные дни ссылки. Боевой генерал Платов, привыкший к обстановке походов и сражений, изнывал от бездействия и неизвестности, проводя время в нудных и однообразных беседах с в общем-то добрыми и сочувствующими его незавидному положению обитателями губернаторского дома и совершая прогулки по улицам скучнейшей зимней Костромы. Так прошла зима.

Весной 1798 года Платов уговорил робкого, но порядочного и честного, губернатора послать письмо-ходатайство генерал-губернатору князю Алексею Куракину. Поколебавшись, Островский согласился, и в тот же день отправил письмо с нарочным. «Ведая, колико вы сострадательны к несчастным, – говорилось в губернаторском письме, – то осмеливаюсь у вашего сиятельства испросить милостиво, буде возможно, позволения во утешение скорбной души Матвея Ивановича Платова, чтоб позволено было ему в некотором расстоянии от города, в селения к дворянам, известным по званию их, выезжать, ибо его всякий желает видеть у себя за хорошее, тихое и отменное вежливое обращение. Ему же сие послужит к разогнанию чувственной его усталости»[182].

Некоторое время спустя пришло неутешительное письмо от князя, в котором он сообщал, что «касательно позволения Матвею Ивановичу Платову выезжать из города, сколь бы ни охотно желал я сие сделать, но не могу, что такое дозволение от меня не зависит».

Снова потянулись безрадостные и без надежды на освобождение дни ссылки. Вскоре Платов познакомился здесь с Алексеем Петровичем Ермоловым, будущим героем Отечественной войны 1812 года, также сосланным царем-самодуром в Кострому «за участие в кружке «смоленских вольнодумцев» его двоюродного брата А.Каховского». Они быстро сошлись, поселившись в одном доме на улице Богословской (ул. Горная)»[183].

Часто Платов и Ермолов совершали совместные прогулки. Ермолов, весьма одаренный способностями к изучению языков, основательно овладел латынью. Ежедневно он вместе с соборным протоиереем Егором Груздевым штудировал исторические произведения Тита Ливия (особенно «Войну с Ганнибалом») и других классиков античной литературы. Предлагал и Матвею Ивановичу, но тот все время тосковал, думая о родине, семье, оставшейся в неведении о его судьбе на Дону.

А семья у опального походного атамана была довольно большой. Как мы писали, после смерти своей первой жены Надежды Ефремовой, Матвей Иванович женился на вдове Павла Кирсанова Марии Дмитриевне, дочери генерал-майора и войскового судьи Дмитрия Мартыновича Мартынова. В 1798 году ей исполнился тридцать один год. От первого брака у Платова рос сын Иван, которому шел двадцатый год. В полку своего отца Иван побывал в сражениях русско-турецкой войны, участвуя во взятии крепостей Очаков, Бендеры, Каушаны, Измаил. За отличия в последнем он был награжден Золотым знаком и произведен в поручики армии. Затем служил в Молдавии, и в чине войскового старшины вместе с отцом участвовал в Персидском походе 1796 года. 15 мая 1798 года Иван Платов стал командиром казачьего полка своего имени[184]. Значительное достижение для 21-летнего войскового старшины, чем гордился Матвей Иванович!