Господа Игры, том 2

– Не умеешь? – удивился Змей. – Это же просто!

– Это для трейсеров просто.

– И для некросов просто, давай научу?

– И я буду смотреть сквозь пространство, как ты?

– Н-ну… почти как я, – соврал Змей.

– А сэр хет Хоофт потом тебе хвост оторвет?

– Нет. Я же ухожу скоро, а к тому моменту, как я вернусь обратно, его гнев поутихнет, так что он меня просто посохом отлупит и успокоится, – скаля в кривой улыбке правый клык, произнес Змей. – Ну а если он все же решит что-нибудь специфическое из вашего некромантского арсенала применить, ты же меня в обиду не дашь, я надеюсь?

Тайра задумалась, а потом опять погладила его по морде.

– Нет уж, Змей, оставайся-ка ты с хвостом. Вашим фокусам меня сэр ′т Хоофт сам научит, когда время придет. Мне сейчас еще только дополнительного курса трейсерской этики не хватает, она ведь к вашему видению прилагается?

Змей кивнул.

– Вот поэтому обойдусь я пока без вашего прозрения.

– Ты просто боишься, что и тебя сэр хет Хоофт посохом отлупит.

Тайра засмеялась.

– А ты правда можешь видеть все-все? Сквозь стены и расстояния? Можешь увидеть, что сейчас на Брайтон-бич делается?

– Могу.

– А меня без одежды можешь увидеть?

– Могу, но… – Змей замялся.

– Трейсерская этика не позволяет, – смеясь, передразнила его Тайра. – А на Луне можешь лунные модули рассмотреть?

– Нет, там какие-то помехи. Луну трейсеры не видят. И Марс тоже, – упреждая еще следующий вопрос, сказал Змей. – И ядро Земли. У нас с планетами и звездами неконтакт.

– А еще чего вы не видите?

– Беременности до четырнадцатой недели.

– Серьезно? – Тайра перестала улыбаться. – И почему?

– Никто не знает. Но новую жизнь мы видим только на четырнадцатой неделе. Я могу сказать, полный у тебя желудок или нет, но беременность не определю, пока ты сама мне не скажешь. Я, конечно, увижу на четвертом месяце… Но так ждать долго, так что ты лучше сама скажи.

– Я пока не собираюсь детей заводить.

– Ну как соберешься, намекни.

– А ты никак помогать собрался?

– Ну должен же я увидеть тебя без одежды, – он улыбнулся, оскалив хрустальные клыки, и Тайра опять рассмеялась:

– Какой же ты классный, Змей!

– Это не совсем то, что я хотел бы услышать, – сообщил Трейсер, – но пока и так сойдет. И, раз уж мое предложение с обучением отвергнуто, может, согласишься еще полетать?

– Нашел мое слабое место? – Тайра постаралась посмотреть на него с максимальным укором. – Так нечестно!

Змей легонько подтолкнул Тайру в бок, показывая, что ей пора вернуться на пассажирское сиденье, и, когда она добралась до его головы, стрелой взмыл в небо.

Фэйт недовольно плюхнулся на водительское сиденье, чуть сильнее, чем было необходимо, хлопнул дверью, пристегнулся ремнем безопасности и завел свой безумно дорогой «Бентли». Тайра полулежала в кресле рядом, глядя куда-то в пространство. Фэйту на секунду показалось, что она вышла за Грань и с ним рядом находится только ее тело, но испугался таких мыслей и отогнал их подальше.

Они уже полтора года были партнерами в непростом деле светской жизни, которую Фэйт, элитный успешный молодой адвокат и Тайра, временно исполняющая обязанности Куратора Темной Стороны Британского музея, обязаны были вести. С отъездом Ксандера Фэйт лишился своего постоянного спутника, появляться же в обществе в одиночестве было не принято. После долгих мучительных размышлений Юлиус пришел к выводу, что пары лучше аль′Кхассы в настоящее время ему не найти: все остальные женщины успели наскучить ему своей красотой, интеллектом или отсутствием того и другого, а Фиц вечно опаздывал и разглагольствовал о Боге даже там, где его всуе было лучше не поминать. Аль′Кхасса была в таком же безвыходном положении, как и он. Ей, чтобы реноме Куратора оставалось безупречным, как и при Ксандере, необходимо было держать марку, а самого Юлиуса, который не привык чувствовать себя хоть в чем-то ущербным, отсутствие возможности принадлежать миру своих клиентов вообще вгоняло в депрессию. Юлиус предложил ей деловое партнерство, даже составил договор, чтобы их отношения были оформлены в соответствии со всеми правилами, но Тайру это развеселило: она рассмеялась и читать и подписывать что-либо наотрез отказалась. Фэйт решил, что тем самым согласие, хоть и устное, было получено, и с облегчением выложил на стол первое из множества уже присланных приглашений на два лица. Аль′Кхасса признала, что такое сотрудничество избавляло от проблем и ее, и музей, и Александра Дарнелла, если тот когда-нибудь перестанет изображать из себя Индиану Джонса и решит вернуться к прежним своим обязанностям.

Тайра Фэйта устраивала полностью. Как и все некроманты, она выглядела старше своих лет, двадцать ей никто бы не дал. Лет двадцать пять минимум… Никто не обвинил бы его в том, что он путается с малолеткой. Хотя фигура ее была далека от идеала, выглядела она неплохо, во всем знала меру, и даже ее вечерние наряды были достаточно строгими. Она объясняла это тем, что настоящие вечерние платья пока ей были запрещены, Фэйт подозревал, что она просто не может надеть то, что ей бы хотелось, из-за ужасных, так и не заживших шрамов на спине и шее, но о своих соображениях молчал. Он привык не задавать лишних вопросов обо всем, что касалось Ишанкара и поступления денежных средств на свой счет.

Ему нравилось, что аль′Кхасса не болтала, как множество его знакомых женщин: он мог спокойно обдумывать свои дела, пока они добирались до очередного выхода в свет. Она не навязывалась, не принимала от него подарков – ничего, кроме цветов, – не задавала глупых вопросов, и Фэйту было не стыдно, когда в беседе с каким-нибудь из его клиентов, бывших или будущих, аль′Кхассе приходилось высказывать свое мнение. Он должен был признать, что не ошибся в выборе партнерши. Он гордился своей интуицией.

До этого вечера у него не было к ней претензий, но сегодня ее будто подменили. Она готова была вылететь из зала почти сразу после начала представления. Фэйт, осознавая, что реально рискует жизнью, вцепился в ее руку, пригвоздив к подлокотнику, и удержал Тайру на месте до антракта: уход сразу после начала на его репутации сказался бы самым отрицательным образом, а этого Юлиус допустить не мог.

Он приоткрыл окно, выдвинул пепельницу, достал сигару, откусил кончик круглым металлическим ножом и закурил. Снег тихонько падал, прилипая к лобовому стеклу и вычурным кованым фонарям. Когда двигатель прогрелся, Фэйт выбросил сигару в снег и вырулил со стоянки.

– Вот так ходить с тобой по театрам, – буркнул он в сторону Тайры. – Спасибо, что хоть не посреди действия сорвалась с места! Вот было бы позора!

– Прости, Юлиус, – откликнулась Тайра. – Я знаю, что испортила тебе вечер.

– Лучше скажи, кто испортил вечер тебе, – предложил Фэйт. – Из-за кого я вынужден пропустить гастроли «Ла Скала»? Из-за той феи, что была с Гораном? Так это Анна-Маргарита Дюпре, наша монсальватская муза и идеал красоты. Я ее часто с ним вижу. Она по вашей торфиордской легенде тебе кем приходится? Будущей мачехой?

– Горан мне не отец, – глядя в стекло, ответила Тайра.

– А-а, ну тогда все понятно, – со знанием дела заявил Фэйт. – Мой Ишанкар, мой Ректор… Ревнуешь. Так тебе вроде не тринадцать лет.

– Как ты верно заметил, – абсолютно серьезно согласилась Тайра, – не тринадцать.

– Слушай, я вот тоже терпеть не мог свою мачеху. Всегда говорил ей, что она мне не мать, и что она не имеет право меня воспитывать, и вообще что она чужая в нашем доме, – Тайре показалось, что Фэйту было немного стыдно. – Но, когда отец умер, оказалось, что ближе мачехи у меня никого нет, а все эти годы я был полным идиотом. Смекаешь, о чем я?

– Да, но это не мой случай.

– Я вот что хочу тебе сказать, – не унимался Фэйт. – Горан – еще очень молодой мужчина, а еще он очень умный, достойный уважения человек. Ишанкар у него на шее как пудовая гиря, так что он заслужил немного счастья вне его стен. Марго, кстати, отличается не только красотой, у нее объективно много других достоинств. Горану весь магический мир завидует. Ты просто попробуй посмотреть на Марго его глазами, и все наладится.

– Боюсь, ты не понимаешь, о чем говоришь, – Тайра грустно усмехнулась.

– Прекрасно понимаю. Только я понял это слишком поздно, а у тебя есть шанс. Учись на чужих ошибках, жизнь коротка, чтобы учиться только на своих.

– Останови, – попросила Тайра, подумав, что нравоучений Фэйта ей сегодня достаточно. – Пройдусь немного. Холод меня отрезвляет.

Фэйт подкатил к обочине, остановился, вышел и открыл ей дверь.

– Доберешься домой – позвони, чтобы я не волновался.

Вечер выдался тихим, теплым и безветренным. Снежинки медленно, почти вертикально падали вниз и ложились на тротуары тонким кружевным ковром. Тайра глубоко вдохнула зимний воздух – мир мягко поплыл по часовой стрелке, размывая огоньки магазинных вывесок, как на смазанной фотографии, – и медленно двинулась вдоль по улице.

Она шла мимо витрин, в которых еще остались напоминания о прошедшем неделю назад дне Святого Валентина – покупатели не смогли осилить такое количество сердечек, розочек и всякого милого ненужного хлама в красных упаковках с золотыми ленточками. Тайра была терпима ко всем праздникам. В Ишанкаре, где были собраны люди всех национальностей, отмечались все существенные для них праздники и памятные даты, но День влюбленных раздражал ее просто неимоверно: Тайра чувствовала себя одинокой. Это чувство обострялось каждый раз перед четырнадцатым февраля, но с этим можно было бороться, если разложить по полочкам все аргументы, среди которых не было ни одного весомого и обоснованного «за», загрузить себя работой, занятиями, особо сложными дисциплинами, сорвать Узы, чтобы за физической болью от оставшихся от них ран на неделю забыть, что где-то там существует Горан, человек, рядом с которым ей суждено провести всю жизнь и никогда не быть вместе. Тайре представлялось, что они две рыбы, пойманные искусным рыбаком в одну сеть. Они трепыхались, смотрели друг на друга большими, еще влажными рыбьими глазами и не могли ни вырваться из сетей, ни подобраться друг к другу поближе, и вынуждены были медленно и мучительно умирать, задыхаясь от воздуха, который единственный был у них на двоих.

Можно было бы пережить Валентинов день и в этот год, но Тайра, как на зло, сталкивалась с Гораном в самых непредсказуемых местах, начиная от Дальних Залов ишанкарской Библиотеки, куда практически никто не заглядывал, и заканчивая автобусной остановкой возле Британского музея. В половине случаев он был не один.

Тайра не понимала, как у него получалось общаться с Марго так, будто он не носил на своей руке эту проклятую золотую удавку. Или он был не так восприимчив к Узам, или настолько хорошо скрывал свои переживания, что у Марго все эти годы не возникало никаких подозрений о том, что частичка сердца ее мужчины занята другой? Или он был Господином Игры и ловко обводил Марго вокруг пальца? Или у Горана просто было гораздо больше жизненного опыта… Последнее, скорее всего, и было истинно верным.

Он попадался ей везде, Тайре даже стало казаться, что он скоро заподозрит ее в преследовании, и она старалась покидать Башню как можно реже, но тут прорвало Фэйта с его светскими раутами, да и ее стол в музее был завален приглашениями на разные мероприятия. Выходами они не злоупотребляли, но куда бы ни пошли, везде наталкивались на Горана и его прекрасную Марго. Тайра не показывала вида и заинтересованности их парой, но Фэйт был знаком с Гораном, знал, что он Ректор Ишанкара, и о том, как он представился Гудрун, тоже знал и потому трактовал Тайрино показное безразличие исходя из собственного опыта. Фэйт, конечно, тактично молчал бы и дальше, оставляя свои соображения при себе, но сегодняшняя реакция Тайры на Горана и его спутницу разозлила его не на шутку. Тайра не сдержалась, но Юлиус должен был понимать: то, что она досидела до антракта, было огромным ее реверансом в сторону его щепетильности относительно своего имиджа. Надо было что-то со всем этим делать.

В ишанкарской Библиотеке для нее еще было много работы. Должен же был быть хоть один способ снять эти проклятые Узы! Раз за разом она перелистывала все книги, хоть как-то связанные с этой темой, но каждая попытка все сильнее приближала ее к отчаянию. Способа не было. Тайра понимала это, но боялась произнести вслух. Она знала это еще и потому, что если бы способ был, то сэр ′т Хоофт обязательно помог бы ей, но Наставник был бессилен. Два сильнейших некроманта не могли справиться с заклинанием, понятным первогодке Первого Круга, но Тайра не собиралась сдаваться.

Она достала мобильник и набрала Фэйта.

– Я дома, – сказала она. – Не волнуйся. И прости меня, пожалуйста. Не знала, что так выйдет. Не сдержалась. Больше не повторится.

– Забыли, – снисходительно ответил Фэйт. – Чем займешься в этот прекрасный внезапно пустой вечер?

– Пойду в Библиотеку.

– Развлечение так себе, но удачи, – Фэйт сбросил звонок.

– Удача мне бы очень пригодилась, – согласилась Тайра и открыла портал в Ишанкар.

Ночь обещала быть длинной.

Горан шел по пустым коридорам Цитадели и наслаждался тишиной. Каждый раз, слушая приглушенные коврами звуки своих шагов, он вспоминал годы учебы в Университете, когда он оставался допоздна и вечером, в сумерках, особенно зимой, двигаясь к выходу, представлял себя королем, идущим по своему наследному замку, а отблески ламп в окнах казались ему бликами свечей, танцующими в витражах. Горан был безнадежным романтиком.

Теперь, спустя много лет, когда он получил в свое владение настоящий замок и был почти что настоящим королем, мечты юности казались ему наивными, и иногда он ловил себя на мысли о том, что надо было мечтать совсем о другом. Мечтам, как оказалось, было свойственно сбываться, поэтому Ректор Ишанкара сэр Джо Бергер запрещал себе мечтать: он был жестоким реалистом.

Горан вошел в приемную – в воскресенье как любой нормальный секретарь Кервуд не работал, – поправил шторы на окне, увидел, что кактус наконец-то выкинул длинную волосатую почку, которая должна была на днях распуститься розовым, красивым и отвратительно пахнущим цветком, вошел в свой кабинет и остановился на пороге.

Раньше Тайра никогда не позволяла себе заходить к нему в его отсутствие. Он хотел было сделать ей замечание, но что-то заставило его промолчать. Она сидела на краешке кресла, словно первоклассница, которую вызвали к директору и собирались наказать за непослушание, руки со сцепленными пальцами лежали на коленях. Горан знал, что она услышала, как он вошел, но даже не попыталась встать и поприветствовать его, как полагалось по всем правилам. Интересно, сколько времени она провела вот так, одна, сидя в его пустом кабинете на краешке кресла, ожидая его, впрочем, скорее всего, она не замечала времени.

Горан подошел к ней и присел в кресло напротив. Она подняла голову, и он увидел, что в глазах ее стояли слезы.

– Горан Иваныч, – шепотом сказала она. – Я больше так не могу. Я перевернула всю Библиотеку. Все, до чего у меня есть допуск. В книгах ничего нет. Я не знаю, как это снять. Никто не знает.

Горан взглянул на ее руки. На правой, поверх рваных с запекшейся по краям кровью ран, сияли тугие золотые жгуты Уз. Значит, она снова пыталась снять их механическим путем, минуя магию, но только до мяса разорвала кожу: Узы никуда не делись и теперь золотыми змеями покоились в окровавленных желобках ее плоти.

– Я так больше не могу, – повторила она. – Может, это чувство неправильное, навязанное, но я не знаю другого.

Горан должен был что-то сказать, но нужные слова исчезли, а остальные застряли в горле тугим комком, и все, что он мог, это созерцать ее искалеченную, объятую золотым огнем руку. Он с трудом оторвался от этого зрелища и вернулся к ее глазам.

– Я бы душу продала, чтобы ничего этого не было. Чтобы смотреть на вас спокойно… Чтобы все это закончилось, – она прервалась, стараясь не расплакаться. – Или чтобы хоть на час… На минуту побыть на месте Марго…

Горан почувствовал, как сжалось его сердце, ему вдруг перестало хватать воздуха, и где-то внутри забытым ощущением из глубокого детства начал разматываться клубок обиды на несправедливость, с которой ничего нельзя было поделать, потому что мир оказывался сильнее, а ты, хоть и был прав, был один, и это противостояние было обречено.

Тайра встала и отошла на пару шагов. Горан поднялся следом. Он смотрел на нее и не узнавал.

– Горан Иваныч, – она посмотрела на него таким взглядом, от которого Горану захотелось умереть. – Поцелуйте меня. Один раз… И, клянусь, я больше никогда не попрошу ни о чем подобном. Я буду, кем захотите. Ручным монстром, Ишанкарской Ведьмой, вашей дочерью, вашей Некромантессой… Кем захотите. Но я хоть раз хочу узнать, как это – быть вашей женщиной.

Горан услышал, как его сердце с треском разорвалось на части. Тайра стояла на краю пропасти, и дальше идти было некуда, и Горан знал, что должен удержать ее, прижать к себе и никогда, никогда не отпускать, не давать ей смотреть вниз, он должен был что-то сказать, чтобы это молчание не воцарилось между ними навечно, сказать нечто доброе и светлое, то, что он так давно хотел сказать ей, но слова, которые он произнес, были как гвозди, которые он сам вбивал себе в ладони и ступни, навечно пригвождая себя к воротам Ишанкара.

– Я не гожусь на роль Первого Рыцаря, Кхасси, – тихо ответил он, – и буду жалеть об этом всю жизнь.

Навряд ли она ожидала другого ответа, но какая-то неведомая, неподконтрольная ей сила заставила ее, переступив через гордость и стыд, просить его о поцелуе и надеяться, что, может быть, все будет совсем не так.

– Я не могу тебя поцеловать, – он старался говорить как можно мягче, но понимал, что у него не получается. – Это невозможно. Ректор не может иметь никаких отношений со своей Некромантессой.

Сэр Бергер был жестоким реалистом. Горан медленно умирал.

Тайра опустила голову, и Горан увидел, как слезинка, пару секунд цепляющаяся за изгиб ресницы, сорвалась и потерялась в высоком ворсе персидского ковра. Он протянул руку, чтобы коснуться ее мокрой щеки, но она выпрямилась, и Горан поразился перемене.

Слез больше не было, осталось только каменное спокойствие хет Хоофта. Еще секунду назад перед ним стояла сломленная, потерянная девушка, а сейчас он видел перед собой Некромантессу Ишанкара. Его рука застыла в воздухе, так и не коснувшись ее лица.

– Благодарю вас, господин Ректор, – абсолютно спокойно сказала она, – за то, что напомнили мне, где мое место. Виновата. Не сдержалась. Больше не повторится. – И, секунду помедлив, добавила: – Слово Некроманта Ишанкара.

Она прижала руку к груди, безупречно, как того требовал Церемониал, поклонилась и вышла вон.

Когда двери за ней закрылись, Горан хотел броситься следом, остановить, вернуть, сжать ее в объятьях, впиться в ее губы, но усилием воли удержал себя на месте. Когда тень звуков ее шагов совсем исчезла из Цитадели, он тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.

На улице шел снег – легкий, невесомый, какой получался только у Змея. Дорожка к главному входу Цитадели была заметена тонкой пеленой, которая уже успела скрыть следы пришедшего в нерабочий день сэра Бергера. Тайра стояла на пороге, наблюдая ишанкарский сад через изящную снежную вуаль, и не знала, что делать дальше. В комнату не хотелось: пустой угол, лишенный Фархиной кровати и стола, нагонял тоску. В музее без Ксандера было не менее грустно, чем в комнате. В Библиотеке делать было нечего, а слушать радостный бред про пришельцев и Америку от Хидамари не было настроения. Идти было некуда.

Тайра доплелась до Башни и поднялась на верхний уровень. Вопреки ее надеждам на одиночество, Наставник в воскресное утро почему-то был на службе, расставлял по полкам книги. Тихо играла музыка, и негромко шумел в аквариуме воздушный фильтр. Хет Хоофт оглянулся, положил неразобранную стопку на столик и подошел к Ученице. Снежинки растаяли, и теперь ее волосы были унизаны маленькими сверкающими капельками. Йен и без слов знал, что именно повергает Тайру в такое уныние. Маг обнял ее, стараясь не касаться раненой руки, ласково погладил по голове, невесомо коснулся пальцами виска и считал ее сегодняшнее утро.

Да-а-а… Импульсивные решения еще никому на пользу не шли, Йен знал это с юности и по себе. Тайра, конечно, не должна была идти к Ректору, и говорить ему все, что наговорила, тоже была не должна. Если бы Бергер не появился в своем кабинете, ничего этого бы не случилось. Принесла же его нелегкая в воскресенье… С другой стороны, теперь точки над «и» были расставлены окончательно, так что признать такой исход отрицательным было нельзя. Йен чувствовал Тайрин стыд, печаль и боль от оставленных Узами ран, а еще страх того, что Горан расскажет кому-нибудь о ее слабости и тогда она точно никогда себя не простит.

– Ты дала Слово, – подытожил он. – Придется держать.

Она кивнула, задев носом пуговицу на его сорочке.

– Я не знаю, как тебе помочь. Ну разве что… – он задумался.

Тайра с надеждой посмотрела на Наставника.

– Я могу совершить два действия, правда оба они в моем исполнении будут выглядеть странно и вряд ли тебя удовлетворят. Я могу убить Горана, и это снимет с тебя Узы, а могу тебя поцеловать. Закон в Списке Б этого не запрещает, а Магда говорит, целуюсь я очень даже неплохо.

Тайра засмеялась сквозь слезы. Когда Наставник начинал шутить таким образом, это означало, что дело труба.

– Давайте чаю выпьем, – предложила она, – а то мне скоро нечем будет плакать.

– Чай – это хорошо, – сказал он. – Значит, ты еще не безнадежна.

Он достал чашки и разлил темный, пахнущий апельсиновыми корками и корицей напиток. Тайра скинула пальто в Арсенал, вытерла слезы рукавом форменного платья, отчего на белом манжете остались следы потекшей туши, и села на диван. Йен присел рядом, раскрыл аптечку и осторожно освободил ее поврежденную руку, закатав рукав платья выше локтя.

– Почему вы не дома, сэр?

– Магдалена в отъезде, у ее театра гастроли в Швеции, а она не может отпустить свои костюмы в автономное плавание. Без нее дома пусто, – ′т Хоофт щедро смазывал раны каким-то ароматным, пахнущим горными лугами бальзамом. – Сегодня я доделаю дела, тебя вот подлечу, а завтра возьму три дня выходных.

– С понедельника? – удивилась Тайра.

– С любого дня, как мне будет необходимо.

– Вы же недавно брали три дня.

– Да, брал, – маг кивнул, ловко наматывая поверх тампонов с бальзамом белоснежный бинт. – И что?

– И Ректор все равно даст вам выходные?

– Куда он денется. Не может не дать.

– А если вы станете выходить на службу день через три, тоже не возразит?

– Нет, не возразит.

– Я тоже так хочу. Эти выходные – это же наша общая привилегия.

– Нет, пока только моя. Всему свое время, – ′т Хоофт сказал это так, что Тайра поняла: больше на эту тему он говорить не будет.

Он собрал аптечку и отнес ее на полку одного из шкафов. Тайра молча пила чай, но вкуса не чувствовала. Она сделала еще пару глотков и опустила чашку на блюдце. Чашка мелодично звякнула.

– Почему я все время везде на него натыкаюсь? Я же не ищу встречи! Ну почему?

– Не хочешь написать научную работу по любовной магии? – как бы между делом поинтересовался Йен. – Ты уже всю доступную литературу по этой теме перечитала. Сложно представить, какой ты теперь специалист по всякого рода приворотам.

– Вам бы все шутить, сэр, – укорила его Тайра.

– Люди, связанные Узами, тянутся друг к другу даже против их воли, – сказал маг. – Магия изменяет структуру бытия, так что еще удивительно, что при такой сильной связи ты сталкиваешься с Гораном вне Ишанкара так редко.

– Ну неужели нет никакого способа снять с меня эту гадость?

– Мне такой способ неизвестен.

– Может, мне попробовать специально влюбиться в кого-нибудь другого?

– Только не в меня, пожалуйста, – усмехнулся Йен.

– А вы были бы идеальным кандидатом, – не сдержалась Тайра.

Хет Хоофт тихонько засмеялся.

– Мне надо поработать, не обижайся, – сказал он, – а то я к понедельнику не успею со всем расправиться, а я очень хочу свалить отсюда на трое суток.

– Можно я побуду тут, сэр? Я не буду мешать.

– Конечно, можно, – согласился Йен, понимая, что она очень не хотела оставаться наедине с собой. – Башня и твоя тоже.

Йен вернулся за стол к своим делам. Он раскрыл книги, но в голову ничего не шло.

…Утром приходил Нурали-ходжи, собственноручно принес ему заказанные фолианты и как бы невзначай доложил:

– В мои пенаты вчера вечером пришла твоя Ученица. Просидела в Библиотеке до рассвета, дежурный не рискнул ее выпроводить. Не знаю, что она искала, – Нурали многозначительно посмотрел на ′т Хоофта, – но, если бы я не знал ее семь лет, я бы сказал, что она в отчаянье.

– В общих фондах Библиотеки нет того, что она ищет. Да и в спецфондах, полагаю, тоже.