Измена. Одиночество вдвоем

Я старалась избегать разговоров на эту тему. Сложно объяснить людям, не связанным с постоянными фантазиями близкого человека, отчего я не люблю театральщину.

Да потому что мой муж всё время играет какую-то роль. В зависимости от обстоятельств и выгоды в определённый момент.

Вот и сейчас.

Стоп! Не время. Не в дороге и не за рулём!

Мои мальчишки давно, с дошкольного ещё возраста занимаются дзюдо. Я вначале случайно нашла секцию для Юрки. А потом, со временем, поняла, какое нужное и правильное влияние оказывают эти занятия на моего мальчика. Мужское.

В основном благодаря работе тренера-энтузиаста, по-настоящему влюблённого в своё дело человека.

Тренер моих мальчишек – Николай Васильевич – не только занимался со своими воспитанниками спортом, но и приучал их к ответственности, к режиму и к внимательному отношению к своей жизни. Да что там говорить! Он даже школьные дневники проверял. А за двойки и замечания по поведению заставлял лишний раз подтягиваться или отжиматься.

Очень полезный человек для воспитания мальчишек. И поэтому я привела к нему и второго своего сына.

Юрочка показывал вполне серьёзные результаты на соревнованиях. Он был у меня более практичным и спортивным мальчиком, нацеленным на результат. А Женя – его почти полная противоположность. Младший Женечка у нас художник. Он рисует всегда. И для него эти занятия – как физическая культура, а не спорт.

Секция располагалась на Шаболовке. Пока доехала через половину Москвы, я успокоилась. Да и мальчишки своим перечислением трудовых подвигов отвлекли от изматывающих мыслей.

Николай Васильевич встретил меня с радостью и, проводив ребят переодеваться, спросил, как я отношусь к тому, чтобы Юра в этот сезон поехал в спортивный лагерь в качестве помощника тренера?

Очень хорошо отношусь! Значит, определились – июнь в лагере, а июль у бабушки на море.

Можно сказать, что детей на лето я пристроила.

– Оля? Ты дома? Мне необходимо дружеское плечо, чтобы поговорить! Жди! – позвонила я своей старой подруге и по совместительству соседке по даче.

Олька, обманчиво хрупкая блондинка с голубыми глазами, встречала меня в халатике, зевая. Пройдя в квартиру, я окунулась в умопомрачительный запах свежемолотого кофе и, словно заворожённая, пошла за по следу этого запаха на кухню.

– Что у тебя случилось? – спросила, посмеиваясь, подруга, наливая мне вожделенного напитка.

– Оль. Я не знаю, что подумать. Вернее, я из последних сил пытаюсь придумать другие оправдания. То есть я не хочу верить, – пыталась начать я разговор.

Было невыносимо стыдно отчего-то. Будто это я, забыв обо всех своих обязательствах, словно трусливая тварь бежала от семьи. Как будто в том, что Лёшка сбежал, была моя вина.

Как же глубоко укоренилось в нас: стыдно быть брошенной!

Все мои так тщательно гонимые мысли и эмоции посыпались на меня потоком. За прошедшие сутки я переосмыслила, пожалуй, всю свою жизнь и пришла к неутешительным выводам.

Отчего так получается, что даже за явную вину и предательство близкого я чувствую стыд так остро, будто виновата я? Будто это я подтолкнула взрослого и зрелого человека к подлости?

– Что ты мнёшься? Не похоже на тебя. Говори уже, что случилось? – спросила подруга, отпивая крошечный глоток обжигающе горького кофе из маленькой изящной чашечки и звякнув блюдцем.

– Алексей сказал мне, что у него есть давно любимая женщина, – ответила я.

– Он всё-таки смог признаться тебе? – Ольга вздрогнула, кофе выплеснулся на стол и растёкся грязной отвратительной лужей, пачкая всё, к чему прикасался. Уродуя мраморную белизну кухонного кафеля и безупречный халатик теперь уже бывшей подруги.

Шестая глава

– Давно? – просипела я, поднимая взгляд на бывшую подругу.

– Настенька, ты только не волнуйся, тебе же нельзя нервничать, я сейчас водички тебе подам, – причитала Олька, приложив свои ухоженные пальчики к вспыхнувшим щекам.

– На чёрта мне твоя водичка? Я спрашиваю тебя! Давно ли ты спишь с моим мужем? – прорычала я, глядя, как голубые глаза напротив меня набухают хрустальными слезами.

– Почти два года. Помнишь, ты тем летом резко уехала из дачного посёлка из-за сорванного мальчишками крана? Алёшенька выпил тогда и остался один, чтобы на следующее утро всё в доме выключить и закрыть. Вот он тогда мне и рассказал, как страдает. Как его тяготит твоя болезнь. Как он не может от тебя уйти из-за этого…

Ольга ещё что-то бормотала, я уже плохо слышала. Сердце стучало в ушах. Живот скрутило, будто холодный камень поселился в желудке. Склизкий. Шевелящийся. Тошнота горьким комом поднималась к горлу, и я сорвалась, полетела в туалет.

Меня выворачивало от отвращения и мерзкой пошлости ситуации.

Олька суетилась рядом и только усугубляла тошноту своим запахом и видом.

– Уйди, меня от тебя тошнит! Дура! – прохрипела я между спазмами.

Мерзость какая. Банальщина и гадость. Бежать отсюда навсегда! – думала я, умываясь в ванной.

– Прости меня, – пробормотала Ольга, наблюдая, как я обуваюсь в коридоре.

– Какая болезнь! Дура! Я на трёх работах, по-твоему, больная впахивала? Куда ты свой мозг дела? Идиотка! Разыскивай сама теперь своего Алёшеньку, куда он или вляпался, или свалил, выходит, от нас обеих! Дарю тебе этого колобка. Обо мне – забудь! – отчеканила я ей в глаза, переступая порог.

Какая я дура! Мне же прямым текстом муж сказал, что уходит к другой! Какие тайные смыслы я искала в этом? И зачем? Оправдать его?

Страдала, что он защищает семью от угрозы. Кто? Лёша? Себя, любимого и единственного принесёт в жертву? Кому? Детям, которых он не замечает? Жене, которой изменяет даже с её подругой.

С подругой.

Это было больно.

Мы с Ольгой дружили ещё со школы. Она перевелась в наш класс из другого района и как-то так сложилось, что у меня с этой эльфийского вида умненькой девочкой, оказалось много общего. Одинаковые взгляды на книжных героев на уроках литературы. Одинаковые вкусы в поэзии в старших классах. Мы читали с ней одни книжки, жили похожими принципами.

Даже разойдясь по разным институтам, мы не потеряли друг друга.

Я думала, что не потеряла.

Я верила.

Слепая курица.

У меня, как это ни странно, злости на Ольку не было. Она мне стала омерзительна. Вся. От кончиков ухоженных ноготочков до белобрысой макушки.

Даже запах её духов отвратен теперь.

Смогу ли я теперь пить кофе? Воспоминания о напитке вызывают спазмы в желудке.

Из-за злости я и не заметила, как подкатила к дому.

Наш дом – башня с одним подъездом. Перед входом стояла узнаваемая машина скорой помощи. Перепады температуры в мае не проходят даром ни для кого.

Как же я удивилась, когда, зайдя в квартиру, обнаружила врачей скорой у себя в квартире.

– Он довёл меня до инфаркта! – визжала Лариса Васильевна.

– Что-нибудь серьёзное? – тихо спросила я стоящую в проёме гостиной двери женщину в форменной куртке.

– Блажит, – ответила она.

– Что здесь происходит? – громко спросила я, делая шаг в комнату.

– Вот! Полюбуйся, до чего довёл меня твой сын! – торжествующе изрекла свекровь, демонстративно прикладывая ладонь в перстнях к груди.

– Справку о состоянии здоровья пациента выдаёте после посещения? Вы фиксируете у себя причину вызова и результаты? Чтобы не было разночтений? – спросила я громко, пользуясь паузой в стенаниях Ларисы Васильевны.

– Конечно, фиксируем. Справки только близким родственникам, – повернувшись и сворачивая провода портативного прибора для снятия кардиограммы, устало сказала женщина-врач, вставая со стула.

– Вы что? Так и уедете? А укол мне от сердца? – очнулась свекровь.

– У вас нет показаний для уколов. Всё в пределах возрастной нормы, – ответила ей врач.

– А от нервов? – взвизгнула Лариса Васильевна, протягивая театральным жестом руку в сторону врача.

– А от нервов – это по назначению лечащего врача из поликлиники, – спокойно сказала врач, закрывая свой чемоданчик.

– А госпитализация! Я требую госпитализации! Я не могу находиться в таких невыносимых условиях! Не смейте уходить! Я буду жаловаться! – голосом страдающей императрицы в изгнании стонала свекровь.

– У вас нет показаний для срочной госпитализации. Извините, у нас много вызовов. – сказала врач и вышла вслед за своей коллегой из квартиры.

– Что здесь произошло? – строго спросила я, закрыв двери за врачами.

– Твой сын…

– Я не у вас спрашиваю, Лариса Васильевна. Помолчите минуту, – жёстко сказала я и посмотрела на стоящего весь этот спектакль в дверях своей комнаты Юрку.

– Я занимался в своей комнате, когда ба влетела ко мне и начала орать… кричать, – исправился он под моим взглядом.

– Причина? – я не отводила взгляда от сына.

Он казался спокойным. Но жилка на виске билась тревожным ритмом. И губы были крепко сжаты.

– Твой сын долбил в барабаны! – ворвалась в наш разговор свекровь.

– Лариса Васильевна, скажите, зачем вы зашли в комнату к своему взрослому шестнадцатилетнему внуку без стука, когда он занимался музыкой? – спросила я её.

– Он мне мешал отдыхать! – пафосно заявила она.

– В звукоизолированной комнате? – тихо изумилась, заводясь от этой бесконечной театральщины.

– Да! Я что, не имею права войти в любую комнату в квартире моего сына? – взвизгнула в очередной раз тяжелобольная сердцем пожилая хамка.

– В комнаты мальчиков нет, не имеете права входить без стука и без приглашения! Пожалуйста, ведите себя прилично в моём доме! У нас не принято кричать и разговаривать на повышенных тонах! Если вас что-то не устраивает, я могу заказать вам гостиницу. Терпеть ваши причуды у меня нет ни желания, ни настроения! – чётко и тихо проговорила я ей в лицо, с удовлетворением замечая, как она, вдохнув, желала продолжить, но видно, слова про гостиницу всё-таки дошли до её мозга.

– Где Женя? Не звонил ещё? Закончились у него занятия в художке? – повернулась я с вопросом к Юре.

– Звонил, что сел в автобус. Скоро будет, – ответил он, всё ещё сжимая губы.

– Я в магазин. Ты со мной? – улыбнулась я ему.

– С удовольствием, ма!

И уже захлопывая двери, я поймала торжествующий взгляд Ларисы Васильевны.

Вот неугомонная старуха!

Седьмая глава

– А кто вызвал скорую? – спросила я пыхтящего словно ёжик Юрку.

– Я! А что? Не надо было? Она начала хвататься за сердце и кричать, что у неё инфаркт! Я и вызвал… – всё ещё защищаясь, пробухтел ребёнок.

– Молодец, что вызвал! Теперь у нас есть, если что, документальное подтверждение о её здоровье. Ты молодец! Всё правильно сделал. Не нервничай, – попыталась я приобнять своего старшего сына.

– Ну, ма-а-а-а, ты что? – вывернулся он.

– Давай присядем на минутку, что-то мне душно. Да и Женьку нужно подождать. Если Лариса Васильевна тебя так взбодрила, то Женечку она до слёз доведёт, – попросила я сына, увидев скамейку в соседнем дворе.

– Когда она в прошлые разы приезжала, то была вроде потише, – пробурчал Юра.

– Папа брал огонь на себя, похоже, – усмехнулась я, вспоминая, как они вечерами уходили из дома вместе.

Муж сопровождал маму в театр или на выставку. Был идеальным сыном. А по утрам, когда я убегала на работу, мадам ещё отдыхала. Так что такого прямого столкновения у нас не бывало давно.

Вот не приспособлена я для скандалов. А здесь вся суббота – сплошное родео. Мне эти африканские страсти претили всегда. Считала, что человек разумный всегда договорится с другим разумным человеком.

И вот теперь сижу и чувствую себя реально больной. Столетней. Два предательства за два дня – слишком для меня.

Ещё и сумасшедшая старуха.

– Жень, ты где сейчас проезжаешь? На Беломорской уже? Отлично. Мы с Юрой ждём тебя в тени на скамейке в соседнем дворе. Не пробеги мимо нас, – предупредила я младшего, прикрыв глаза.

Нельзя сейчас анализировать, что случилось, и как я дошла до жизни такой. Позднее. Потом.

Я подумаю об этом потом.

Сейчас у меня всклокоченный Юра и уставший после тренировки и художки Женя.

Заходящее солнце пробивалось сквозь молоденькие листочки тополей, что раскидали везде свои пахучие клейкие почки. Гудела рядом не замолкающая ни на минуту Ленинградка. Жизнь катком, бесконечной волной, потоком грозилась захватить, закружить, заморочить меня своим водоворотом.

Словно щепку или крошку-лодочку без руля и с порванным парусом.

– Ма-а-а? А что это вы тут сидите? – протянул подошедший Женечка удивлённо.

– Там ба концерт устроила. Мы тактически отступили, – пробухтел Юрка.

– Ребят, а пойдёмте протестируем, чем «Просто точка» отличается от Макдака? – предложила я, открывая глаза и стряхивая с себя, отодвигая ненужные сейчас мысли.

Я большой разницы в бутерах не заметила. Но мне сейчас было всё равно. Главное, что самой сейчас не готовить, а мальчишкам в радость. Мы заняли железный столик на улице, и я смотрела, задумавшись, на окна нашего балкона. Безумно устала.

– Ребят. У меня к вам просьба. Все разборки с Ларисой Васильевной веду только я. Не вступайте с ней в дискуссию. Ок? – обратилась я к мальчишкам, пытаясь минимизировать их общение со вздорной старухой.

Мы зашли в квартиру, и Женька вскрикнул, с ужасом глядя на то, как моя свекровь, вырядившись в шелковый халат с драконами, как попало переволакивает вещи из его комнаты в комнату старшего брата, наступая при этом на рассыпавшиеся краски.

Вот тварь!

Куда только подевалась моя усталость! Красная пелена встала перед глазами. Что эта мымра себе позволяет?

Я подтолкнула мальчишек в сторону кухни и шагнула вперёд, загораживая ребят от старухи.

– Что вы делаете без разрешения в моей квартире? – зашипела я на неё.

– Половина этой квартиры принадлежит моему сыну! А значит, и мне! Две комнаты я, так уж и быть, оставлю вам, а две комнаты – займу я! И не смей мне мешать! – картинно уперев руки в бока и вскинув голову громко продекламировала эта сумасшедшая.

– Я вызываю полицию, и им будете доказывать, как оказались в этой квартире без прописки и моего разрешения. – усмехнувшись, ответила я, доставая телефон.

– Здесь живёт мой сын! – вскрикнула Лариса Васильевна, с беспокойством глядя на мои руки.

Ага. Всё она понимает, эта хамка старая. Просто отпора не получала давно. Гнёт в истерике свою линию, как привыкла, когда с ней считались.

– Где? Где вы видите вашего сына? И как вы докажете полиции, что вы его мать? – блефовала я.

– Ты не посмеешь! – зашипела змеёй свекровушка.

– Раз у вас так много здоровья, что хватает на перестановку, то вещи вы успеете собрать за полчаса. Через полчаса я выставлю вас за дверь с чемоданами или без. С полицией или без. Выбирайте: поезд или гостиница? По-людски мои дети помогут вам донести вещи, или вы останетесь на коврике около двери на лестничной площадке, – чётко и зло, яростно, проговорила я.

Осознанно ненавидя в этот момент и её, и её кобелиного сыночка, всё их заигравшееся семейство.

– Ты! – хотела продолжить скандал Лариса Васильевна.

– Я про себя и без вас всё знаю, а ваше время истекает! – сказала хриплым голосом, с трудом попадая трясущимися руками в кнопки на телефоне для вызова машины такси.

Свекровь сверкнула глазами в мою сторону и изменилась в лице. Страхом плеснуло в глазах. Она резко развернулась, и шипя, что мы все пожалеем, и что она будет со мной судиться, и что у неё ого-го какие знакомые, направилась в гостиную. Надеюсь, собирать чемодан. Меня колотило от нервного напряжения, и я никак не могла попасть на кнопки телефона, когда мой старший сын, оказавшийся рядом, забрал у меня аппарат из рук.

– Женьк! А сделай-ка нам чаю, – сказал мой взрослый ребёнок и чуть подтолкнул меня в сторону кухни.

– А запросто! – ответил Женька, который тоже стоял рядом со мной в коридоре.

Защитники, – плеснуло во мне горячей волной понимание, кого испугалась Лариса Васильевна.

Восьмая глава

Уже практически ночью проводили мы с Юрой Ларису Васильевну до поезда. И в вагон завели и чемоданы занесли. И проводнику я доплатила, чтобы проследил и помог в дороге. Но сколько это потребовало сил!

Естественно, когда через полчаса подъехала машина, свекровь ещё не собралась. Она сидела в кресле посреди разбросанных вещей и, прикрыв ладонью глаза, громко стонала.

– Вы собрались? Подали такси, – сказала я, проходя в комнату.

– Я не могу! Это выше моих сил! – продекламировала Лариса Васильевна, взмахнув рукой.

– Могу вам помочь. – я прошла к открытому чемодану и стала складывать в него разбросанные тряпки.

– Не смей трогать мои вещи своими руками! – подалась вперёд свекровь, приподнимаясь с кресла.

– Вы в халате поедете или переоденетесь? – спросила я, выразительно глядя в разошедшийся на её груди вырез.

– Ты выгоняешь меня в ночь? В чужой город? Меня! Мать твоего мужа и бабушку твоих детей? – она плаксиво начала другую роль.

– Лариса Васильевна. Хватит ломать трагедию. Такси вас ждёт. Вы едете домой. В безопасное место. К знакомым врачам. Мы вас проводим и посадим в поезд. Не волнуйтесь. Переоденьтесь, пожалуйста, пока я помогаю вам собрать чемоданы. Если вдруг я что-нибудь из вещей пропущу, я перешлю вам посылку почтой. Не переживайте. Всё будет хорошо, – начала говорить я с ней примирительным тоном.

Уговаривая. Заговаривая. Отвлекая, пока Юра кое-как распихал бабкино барахло по чемоданам и потащил их вниз.

– А как же премьера? – вскинулась Лариса Васильевна уже в такси.

– А что – премьера? Разве сейчас могут поставить что-то, стоящее вашего внимания! Они недостойны вашего участия! Игнорируем премьеру! – патетически махнув рукой, сказала я непререкаемым тоном.

И вот теперь мы с сыном чуть ли не со слезами на глазах смотрели вслед уходящему поезду.

Неужели нам удалось её выпроводить?

Вот уж, действительно, если думаешь, что тебе тяжело – купи козу. Станет невыносимо – продай и однозначно почувствуешь облегчение. Я ухмыльнулась своим мыслям и глянув на уставшего Юрку, направилась решительно к стоянке такси. Сейчас, по ночи, мы долетим значительно быстрее, чем на метро.

Дома было тихо. И разруха. Развороченные комнаты мальчиков, следы эвакуации в гостиной. Моментально захламлённая кухня.

– Юрочка, давай спать! Все подвиги оставим на завтра. А то ещё разбудим Женю, – проговорила я, глядя на бардак.

Хорошо сказать – спать. Я лежала, закутавшись в одеяло, замерзая каким-то внутренним холодом, и прислушивалась к звукам в квартире. Вот сын выключил воду в душе. Вот прошлёпал на кухню и хлопнула дверь холодильника. Вот закрылась дверь в его комнату.

Всё стихло. Звуки поглотила вязкая сонная тишина. Мир стремительно сужался, отрезая меня от реальности. Разрушался. Оставляя одну. Брошенную. С холодным камнем, поселившимся в желудке. С болью в груди. Со слезами, застрявшими в горле.

Я за одни сутки лишилась мужа, подруги и свекрови.

Муж оказался до невозможности банальным вруном. Предателем. Изменщиком. Пошлым ловеласом. Нечистоплотным обманщиком. Человеком без чести и без привычки держать застёгнутыми свои штаны. Без принципов. Без понятий и представления о семье. О любви.

С чего я решила, что мне он говорит правду? Почему меня так заворожили его слова, сказанные исключительно для меня «Я – порядочный человек»? Как так случилось, что я сама вложила в эти слова свой смысл и сама же себе поверила?

Ведь это же очевидно! Если он врёт всем вокруг, то, значит, он врёт и тебе! Это его суть. Он – профессиональный лжец.

И вся наша с ним совместная жизнь – это сплошной обман.

А Оля? Я ведь видела, что ей нравится мой муж. Но была уверена, что подруга не переступит черту. Почему?

Судила по себе?

Ольга уже много лет работает риелтором. То есть продаёт со своей выгодой чужое. У неё размыто понятие неприкосновенности собственности, если можно так сказать. Невольно. Так что я ожидала?

Как ясно видно сейчас, задним числом, что и почему произошло. И почему в моменте, в пылу и пыли будней я ничего не замечала?

Не хотела?

Или доверяла?

Сердце сдавило. И зажгло огнём в груди.

Куда там Данте засунул обманувших и доверившихся в своих адовых кругах? На нижнюю ступень?..

Больно-то как!

Хоть вой.

Тихонечко встала и на цыпочках прокралась в кухню. Где-то в холодильнике должна быть минералка. Холодная. С пузыриками.

Я вышла на балкон и, открыв застеклённый проём окна, вдохнула ночной воздух. Левее, на многие километры вдаль темнел лес за гладью водохранилища, мрачно нависая над городом и храня свои секреты тёмным и тревожным строем. А передо мной расстилалась вечно неспящая Ленинградка, уходя в Химки лентой огней. Жизнь продиралась вперёд. Несмотря на препятствия.

За демарш со свекровью было немного стыдно перед мальчишками. Надо будет объясниться. Нельзя поступать так с пожилыми людьми. С больными.

Но в глубине души ворочалась мыслишка «давно мечтала!» и радость, что теперь проблемы Ларисы Васильевны меня не касаются.

Так и не заснув до утра, я прикемарила немного с рассветом. Как начали пищать, чирикать и встречать майское солнце какие-то пичуги, так я и уплыла в сон.

Разбудил меня телефонный звонок.

Вот чёрт!

– Настя! Что там у вас твориться? Что за ерунда с ковриками у двери, выталкиванием на ночь глядя и вышвыриванием с полицией? Что ты творишь! – возмущённо проговорила трубка голосом брата моего мужа.

Девятая глава

– Привет, Андрей, – усмехнулась я.

Как много родственников у моего мужа стало в моей жизни с его уходом.

– Прости, я накинулся на тебя утром с претензиями. Мне мама ночью позвонила. Я ничего не понял, – устало проговорил он.

– Твой брат ушёл от меня и собирается разводиться. А ваша мама… Ну, что сказать? Она приехала, как обычно, без звонка, на премьеру. И если раньше ей спектакль обеспечивал Лёша, то нынче я выступила со своей программой. И, усадив в поезд, отправила Ларису Васильевну домой. С проводником договорилась о помощи, – тяжко вздохнув разжевала я.

– Она больна! Она реагирует на всё как больной человек! У неё есть причины так себя вести! Ты должна быть снисходительна к её возрасту! – Андрей что, надеется на мою помощь в опеке над Ларисой Васильевной?

– Не настолько она больна, чтобы не понимать, что не стоит третировать моих детей в моём доме, – отчеканила я, надеясь на его понимание.

– Настя! Ты наверняка всё не так поняла! – Андрей добавил в голос душевность.

– Андрей… Приезжай и следи за своей мамой или забирай к себе. На меня не рассчитывай. Не стоит мне объяснять, как нужно понимать откровенное хамство Ларисы Васильевны, – ответила я брату моего мужа предельно внятно.

– Настя, Настенька, погоди. Не кипятись, – не успокаивался он.

– Думаю, что твоей Марте будет проще жить со свекровью, чем мне. Она же не так хорошо знает русский, зато всё правильно понимает. Прощай, Андрей! – сказала я и положила трубку.

Эти люди меня обложили! Всего-то мама и брат мужа, а такие липкие оба, что, кажется, их целый колхоз.

На кухне звякнула посуда. Это мальчишки там хозяйничают. Надо вставать.

Всё тело болело. С чугунной головой я выползла из комнаты и с тоской оглядела беспощадную в дневном свете картину разрухи.

– Мам! Мы тут завтрак смастерили! Праздничный! – Женька выскочил из кухни и в открытую дверь кухни хлынул запах пережаренной яичницы.

И кофе!

– Вы молодцы. Меня пока нет. Может, после душа я немного оживу, – чмокнула я Женьку в щеку, шаркая ногами в сторону ванной и стараясь не дышать.

Надо что-то делать с запахом кофе. Похоже, теперь навсегда этот запах будет ассоциироваться у меня с предательством и пошлостью.

Стоя под льющейся водой, я пыталась собрать себя из ночных обломков. Сыновья, вон, старались. Юра, умница, отвлёк Женьку от вчерашних разборок.

Хорошо, что на улице май!

Я села у открытого кухонного окна и залюбовалась сыновьями.

Мальчишки праздновали «День освобождения от барщины».

Пусть.

Прочитать лекцию об уважении к старости и её проявлениям в болезни я ещё успею.

Как получилось, так и получилось, что уж теперь.

– Раз у нас случился такой грандиозный бардак, то можем устроить перестановку. Подумайте. Может, стоит как-нибудь подвигать мебель?

Есть повод провести генеральную чистку! Долой весь ненужный хлам на свалку истории!

Полдня я собирала по всей квартире Лёшкины вещи в коробки, чтобы упаковать и отправить его маме в Самару почтой.

Если ушёл, то нечего хранить у себя чужой хлам. У меня здесь не музей имени Алексея Лунского. Ни к чему мне здесь хранить его вещи.

В целом я довольно бездумно освобождала шкафы от его вещей, заодно пересматривая и перетряхивая своё.