Нина Берберова, известная и неизвестная

* * *

Весь 1983 год прошел у Берберовой в напряженной работе над книгой о масонах. В начале следующего года она отправилась в Стэнфорд, где провела весь февраль в Институте Гувера, просматривая документы из архива Б. И. Николаевского, занимавшегося, среди прочего, историей русского масонства и собиравшего связанные с этой темой материалы. Вскоре после Стэнфорда Берберова поехала на месяц в центр Вудро Вильсона в Вашингтоне. Практически ежедневные лекции по русской истории и интенсивное общение со специалистами были для Берберовой отнюдь не лишними в отсутствие соответствующего образования.

Все это время она состояла в регулярной переписке с Натаном Смитом. И хотя идея совместного проекта в какой-то момент отпала, они продолжали обмениваться новой информацией, советоваться по важным вопросам и помогать друг другу по мере возможностей279. А потому, закончив в августе 1984 года черновой вариант книги «Люди и ложи», Берберова послала рукопись Смиту, попросив его высказать свое мнение280. И он, разумеется, не отказался.

В целом Смит с энтузиазмом одобрил рукопись. Он отметил, что Берберовой была проделана огромная работа по сбору информации о разветвленной сети масонских организаций, сложившихся в России в начале века. Похвалу Смита вызвала и попытка Берберовой рассмотреть роль масонов в контексте дальнейших событий российской истории. И наконец, Смит особо подчеркнул, что книга Берберовой представляет ценнейший вклад в социальную историю русской эмиграции, где оказались в итоге многие русские масоны281.

Что же касается его замечаний, то главное из них заключалось в том, что иные части книги будут непонятны людям, недостаточно знакомым с историей России начала XX века. Явно стараясь это учесть, Берберова специально отметила в предисловии, что книга «написана не только для специалистов, но и для рядового интеллигентного читателя, знающего, что такое Февральская революция, кто такие – “союзники” и кто заключил сепаратный мир с Германией со стороны России, закончив таким образом Первую мировую войну» [Берберова 1986: 5].

Как показало дальнейшее, «рядовой интеллигентный читатель» книгой Берберовой остался в общем доволен, хотя многие сочли несколько скучным длинный список масонов, растянувшийся на много страниц. Этот список представлял собой главный интерес для «специалистов», хотя как раз у них возникнет к книге немало претензий.

Отзывы на книгу «Люди и ложи», написанные американскими историками, были далеко не восторженными, хотя все отмечали наличие в ней крайне ценных и ранее неизвестных архивных материалов и исключительную полноту библиографии282.

Что же касается российских историков, то когда они получили возможность ознакомиться с этим трудом Берберовой («Люди и ложи» впервые появились в шести номерах журнала «Вопросы литературы» за 1990 год), то отнеслись к нему еще более сурово283. Но, как справедливо заметил О. А. Коростелев, отвечая на критику этой книги, Берберова «писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто» [Коростелев 1997: 388]. Именно поэтому, заключал Коростелев,

…свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками [Там же].

* * *

Книгу «Люди и ложи» Берберова написала на удивление быстро, правда, работая чуть ли не круглосуточно. Как она сообщала Лидии Швейцер, «полтора года никуда не ходила и никого не видела, только работала, вставала в шесть и ложилась в девять, в изнеможении»284.

Понятно, что ни сил, ни времени на ведение дневника в это время у Берберовой не было, хотя в 1984 году произошло одно важное для нее событие. В издательстве «Russica» вышел сборник избранных стихотворений Берберовой «Стихи. 1921–1983», который ей давно хотелось издать. Правда, и читатели, и критика встретили этот сборник вполне равнодушно, чего Берберова, видимо, не ожидала. Напечатанная в «Русской мысли» рецензия Шмакова285 была явно написана «по дружбе».

Другим важным событием 1984 года была встреча Берберовой с человеком, знакомство с которым обещало быть интересным и полезным, но оно, в свою очередь, скорее разочаровало. Речь идет о Робине Брюсе Локкарте, сыне дипломата Брюса Локкарта, который, как считала Берберова, сыграл огромную роль в судьбе героини «Железной женщины». Берберовой стало известно, что в январе 1984 года Робин Брюс Локкарт должен появиться в Нью-Йорке (он выставил на Sotheby’s архив своего отца286), и она попросила знакомых представить их друг другу. Узнав, что с ним хочет встретиться автор первой биографии Будберг и прочитав в переводе две первые главы, Локкарт охотно согласился найти для Берберовой время, хотя приехал на очень короткий срок и был исключительно занят.

Тогда они увиделись только мимоходом, но с этого момента между ними завязалась переписка. В частности, Локкарт прислал Берберовой неопубликованный очерк своего отца о Будберг. Этот очерк, впрочем, не показался ей интересным. Она расценила его как сплошной панегирик и не выказала удивления, что он не был опу бликован287.

В ходе переписки Локкарт и Берберова договорились, что он приедет к ней в Принстон для подробного разговора, и он действительно прибыл в конце июня того же 1984 года. Об этом визите, продолжавшемся почти четыре часа, Берберова оставила отдельную запись, из которой следует, что разговор шел практически только о Будберг. Правда, ничего мало-мальски нового Берберова от Локкарта тогда не узнала и, похоже, пожалела о потраченном времени. Локкарт же остался очень доволен визитом, был совершенно очарован Берберовой и горел желанием продолжить общение288. Напоследок он выразил надежду, что книга о Будберг появится в скором времени и на английском.

Берберовой тоже хотелось на это надеяться. В письме Лидии Швейцер она описала ситуацию так:

С «Железной женщиной» по-английски дело движется медленно. За это время вышли две книги – одна написанная законным сыном Уэллса. Другая – незаконным. В обеих Мура названа «советским агентом», «двойным агентом», а также сообщается, что Уэллс это знал, но без нее спать не мог, она была ему нужна, и он с этим мирился. Я только робко на это намекнула в своей книге, боясь, что дети ее и внуки пойдут в суд, но им, видимо, – все равно. Между прочим, в обеих книгах взято кое-что из моей книги без указания откуда. Но судиться я не собираюсь – на это нет ни денег, ни времени289.

Действительно, в 1984 году вышло сразу две книги, обе с упором на отношения Уэллса с женщинами. Первая представляла собой полный вариант труда самого Уэллса «Влюбленный Уэллс. Постскриптум к “Опыту автобиографии”» с предисловием и под редакцией его «законного» сына Джорджа Филиппа Уэллса [Wells 1984]. Вторая книга, «Герберт Уэллс: аспекты жизни», была написана «незаконным» Энтони Уэстом, мать которого, писательница Ребекка Уэст, и Герберт Уэллс никогда не состояли в браке [West 1984].

Конечно, утверждение Берберовой, что в этих книгах есть прямые заимствования из «Железной женщины», вызывает сильные сомнения, но Будберг действительно названа там «советским» и даже «двойным агентом». По логике вещей, столь сенсационная информация должна была привлечь к «Железной женщине» издателей, но издатели продолжали возвращать Берберовой рукопись.

У нее, естественно, имелась своя теория по поводу сложившейся ситуации. Как Берберова написала Локкарту, «отсутствие откровенных любовных сцен и слишком серьезный тон разговора (я буквально цитирую из присланных мне отказов) заставляют издателей сомневаться в нужности этой книги»290.

* * *

Помимо огорчительных новостей, связанных с публикацией книги о Будберг, в самом начале 1985 года пришло еще одно неприятное известие. Как Берберова узнала от Швейцер, парижское издательство, которое согласилось в свое время выпустить перевод «Аккомпаниаторши», закрылось без всяких объяснений. Но самое досадное заключалось в том, что распространением книги Берберовой владельцы издательства так и не занялись, и где находится оставшийся тираж (если он был напечатан), выяснить не удавалось. Как сформулировала расстроенная Швейцер, «“Аккомпаниаторша”, можно сказать, в колодезь упала»291.

Швейцер, правда, начала немедленно действовать, а именно посылать перевод в другие французские издательства. Среди этих издательств было и расположенное в Арле издательство «Actes Sud», про которое Швейцер знала, что оно охотно печатает переводную литературу. И действительно, владелец издательства Юбер Ниссен быстро откликнулся, написав сначала Швейцер, а затем и Берберовой.

Ниссен сообщал, что «Аккомпаниаторша» произвела на него очень сильное впечатление и он готов ее немедленно издать, если Берберова даст разрешение на публикацию292. Письмо Ниссена содержало к тому же краткую информацию о его издательстве, молодом (оно существовало к тому времени всего пять лет), но уже создавшем себе стойкую репутацию в мире книготорговцев, литературных критиков и читающей публики293. Разрешение печатать «Аккомпаниаторшу» Берберова, конечно, Ниссену дала (он обещал выпустить книгу осенью), но была настроена достаточно скептически, учитывая предыдущий опыт.

Впрочем, издательство «Actes Sud» с самого начала вело себя по-деловому. В апреле Берберова получила от них договор, в котором говорилось, что ей полагается вполне солидный аванс и отчисления с продаж. Тираж, в свою очередь, был достаточно приличным, и издательство к тому же позднее решило его увеличить до девяти тысяч экземпляров, то есть до поистине невероятных размеров для книги никому не известного автора294. Берберовой оставалось надеяться, что столь большой тираж разойдется, а Ниссен, похоже, был в этом уверен.

В конце мая того же 1985 года Берберова собиралась в Париж, чтобы вместе с Натаном Смитом докончить разборку архива масонов в Национальной библиотеке. Не сообщая Ниссену о цели своего приезда, Берберова просто ему написала, что будет в Париже в такие-то числа, и предложила встретиться.

В дневнике Ниссена подробно описана его первая встреча с Берберовой в конце мая 1985 года. Они встретились в кафе на площади Сен-Сюльпис, рядом с гостиницей, где Берберова остановилась. Увидев ее, Ниссен был поражен ее моложавостью, признаваясь, что никогда бы не дал ей восьмидесяти пяти, максимум – шестьдесят пять. У Ниссена было много вопросов к Берберовой, но она сказала, что на долгий разговор у нее нет сейчас времени, и вообще держалась очень сдержанно, если не холодно295.

Очевидно, что Берберова хотела сначала уяснить для себя, каковы деловые качества Ниссена, сумеет ли он обеспечить книге рекламу и будет ли какой-нибудь резонанс.

* * *

«Аккомпаниаторша» вышла в «Actes Sud» в конце сентября 1985 года, на месяц раньше, чем предполагалось, и вызванный повестью резонанс превзошел все самые смелые ожидания. В первых числах ноября газета «Le Figaro» опубликовала объявление об учреждении новой литературной премии – Prix Femina étranger, которая будет присуждаться за лучшее произведение иностранного автора, переведенное на французский. Там же был напечатан список номинированных на эту премию книг. Составленный в алфавитном порядке, он открывался «Аккомпаниаторшей» Берберовой. В конце ноября стало известно, что Берберова попала в число финалистов. К немалому огорчению Ниссена, «Аккомпаниаторша» премию не получила, но объем продаж пошел стремительно вверх.

На волне этих событий Берберова снова вернулась к дневнику, к которому не прикасалась больше трех лет. Записи за декабрь 1985 года тщательно фиксируют все телефонные переговоры с Ниссеном, интенсивно шедшие на протяжении всего месяца296. В частности, Ниссен сообщал Берберовой, что с начала декабря было продано шесть тысяч экземпляров, что издательство срочно выпускает второй тираж и что он хочет издать ее другие вещи, причем не только довоенные повести, но и «Железную женщину ».

В конце января 1986 года, после очередного телефонного разговора с Ниссеном, Берберова записала в дневнике: «…он сказал, что второе издание продается [по] сто штук в день. Но я действительно на третьем месте на листе бестселлеров, после Р. Л. Стивенсона и Библии (новый перевод)»297.

Успех «Аккомпаниаторши» побудил французских кинематографистов начать серьезные переговоры о съемке по книге художественного фильма, и контракт в итоге был заключен с известным режиссером Клодом Миллером. Журналисты, со своей стороны, хотели сделать серию интервью для телевидения и радио. Сообщая об этом Берберовой, Ниссен попросил ее как можно скорее приехать в Париж, и она согласилась.

Ниссен, разумеется, взял на себя все расходы, и в феврале 1986 года Берберова полетела во Францию (впервые в жизни первым классом). Оказанный прием: телевидение у трапа самолета; интервью с известными журналистами, передача на телевидении, – окончательно убедили ее в реальности успеха. Как Берберова писала Мурлу Баркеру, «2–3 интервью каждый день. Ланчи, торжественные ужины… Верхняя губа опухла от того, что все время приходится говорить. <…> Стараюсь спать ночью хотя бы 6–7 часов. Каждый день моя фотография в газете или в журнале. Продажи растут с каждым днем»298. Почти трехнедельное (с середины февраля по начало марта) пребывание Берберовой в Париже Ниссен, в свою очередь, подробно описал в дневнике.

Через несколько месяцев она снова полетела в Париж, чтобы участвовать в давно запланированной конференции по Ходасевичу и Кузмину. Вдобавок у нее накопились дела в «Actes Sud». Издательство собиралось срочно публиковать другую повесть Берберовой – «Лакей и девка» в переводе Швейцер, с которой надо было снимать вопросы по тексту. В тот же приезд Берберова позволила себе двухнедельный отдых под Арлем, организованный Ниссеном. Оттуда она отправилась в Милан, где готовился выход «Курсива» на итальянском. В Америке, куда Берберова вернулась в середине августа, ее уже ждали последние корректуры книги «Люди и ложи», которая должна была появиться (и появилась) в конце 1986 года.

Примерно тогда же Берберова стала думать о следующем проекте. В ходе этих размышлений она, очевидно, решила, что настало время рассказать о своей жизни в Америке, и набросала план «Книги». Среди перечисленных в этом плане сюжетов есть и такой: «Реакция на “Аккомпаниаторшу” во Франции – “мы ее не заметили”, “дама 84 лет – автор никому не известной…”»299 Этот сюжет, очевидно, должен был стать заключительным, придав повествованию особую эффектность. После тридцати пяти лет жизни в Америке, начатой буквально с нуля, но ставшей со временем крайне насыщенной и успешной, Берберова как бы снова возвращалась во Францию, и возвращалась триумфально – в качестве автора нашумевшей повести.

Как уже говорилось, дальше плана плана «Книги» Берберовой продвинуться не получилось. Причина заключалась в исключительной занятости, которую принес с собой успех во Франции. Решение Ниссена начать безотлагательно переводить и издавать другие вещи Берберовой означало для нее практически ежедневную работу с переводчиками и чтение гранок. В 1986 году «Actes Sud» выпустил ее повесть «Лакей и девка» в переводе Швейцер (сотрудничество с которой на этом закончилось), а 1987-м – биографию Чайковского, которую, правда, переводить было не нужно: Берберова писала ее на французском, а Журно редактировала перевод.

В 1988 году «Actes Sud» собирался выпустить сразу несколько книг Берберовой: рассказ «Мыслящий тростник» (1958), повесть «Облегчение участи» (1938), получившую в переводе название «Асташев в Париже», и «Железную женщину», названную в переводе «История баронессы Будберг». Эти вещи переводили несколько переводчиков, пришедших на смену Швейцер.

Особенно кропотливой была работа над переводом «Железной женщины», за который взялся по просьбе Ниссена профессор Канского университета, специалист по русской литературе XX века Мишель Нике. Ему удалось убедить Берберову, что проблема издания «Железной женщины» в переводе на другие языки заключается не столько в отсутствии в книге «откровенных любовных сцен», сколько в нарушении баланса между биографией Будберг и слишком подробными экскурсами в историю и политику300. К тому же иные из приводимых Берберовой сведений были давно известны западной аудитории.

В ходе работы над переводом, интенсивно шедшей на протяжении года, Берберова и Нике сократили книгу практически на треть, убрав длинноты и ненужную информацию. Это явно пошло «Железной женщине» на пользу, книга хорошо продавалась, и издательство не только не понесло убытки, но и получило существенную прибыль. (Замечу в скобках, что опыт Нике учтут переводчики «Железной женщины» на английский Сильвестр и Шварц, что им поможет в итоге найти для книги издателя [Berberova 2005]301.)

Тем временем Ниссен готовился выпустить ряд других вещей Берберовой – повесть «Воскрешение Моцарта», рассказ «Черная болезнь», биографию Бородина и, главное, «Курсив мой». Одновременно книги Берберовой стали спешно переводиться в других европейских странах, прежде всего в Италии и в Англии. От переводчиков приходили бесчисленные вопросы, затем поступали бесчисленные гранки. Переписку Берберова уже частично вела на компьютере, которым овладела в восемьдесят шесть лет!

Выдержать такую нагрузку в этом возрасте было непросто. Видимо, из-за хронического переутомления у Берберовой стали случаться приступы слабости, во время одного из которых она упала и сломала правую руку.

Берберовой стало трудно выходить из дома, и ей пришлось пропустить ряд публичных мероприятий, включая выступление Андрея Вознесенского. Они познакомились ровно десять лет назад, в 1977 году, сначала встретившись в Национальной галерее в Вашингтоне, а потом на поэтическом вечере Вознесенского в Принстоне. Об этих встречах, как и обо всем для нее значимом, Берберова собиралась рассказать в продолжении автобиографии, считая нужным упомянуть, что после своего выступления в Принстоне Вознесенский при всех поцеловал ей руку. Оказавшись в Америке в 1987 году, он снова планировал выступить в Принстоне. Узнав об этом, Берберова предложила ему приехать пораньше, чтобы они увиделись до его выступления и пообщались наедине. Этот визит Вознесенский позднее опишет так:

В чистом, как капитанская каюта, домике темнело красное вино. Хозяйка подарила мне авторский экземпляр своей последней книги «Люди и ложи» о русском зарубежном масонстве. Ей пришлось подписывать левой рукой, а правая, загипсованная, оттопыривалась под углом, как бы приглашая взять ее под руку. Тогда я написал ей в альбом:

Вы выбрали пристань в Принстоне.Но замерло ч т о, как снег,в откинутом локте гипсовом,мисс Серебряный век?<…>Как ароматна, Господи,избегнувшая ЧК,как персиковая косточка,смуглая ваша щека!..

Порадовавшись стихам, Нина Николаевна заметила: «Но все же, какая же я мисс Серебряный век, Андрюша?»

Это была справедливая женская претензия, я прибавил ей десяток лет. Однако я позволю себе не совсем с ней согласиться. Конечно, она отнюдь не принадлежит к поколению Серебряного века, ее поколение – иного стиля мышления, энергии, вкуса – это дух середины века, но почему-то именно ее, юную Нину Берберову, избрали своей Мисс такие паладины Серебряного века, как Ходасевич и Гумилев? [Вознесенский 1998: 107]302.

Визит Вознесенского был, безусловно, Берберовой приятен, но ее самочувствие и настроение оставляли желать лучшего. Хотя рука сравнительно быстро срослась, Берберова призналась Ниссену, что теперь она может функционировать лишь два часа в сутки, а остальное время проводит на диване, пытаясь читать. Она даже отменила поездку во Францию, запланированную на май.

Встревоженный Ниссен, уже давно собиравшийся в Америку, где у него накопилось несколько дел, решил поторопиться с приездом. В середине июня он прилетел в Нью-Йорк и практически сразу отправился в Принстон, где провел с Берберовой несколько дней. И хотя, на взгляд Ниссена, она выглядела совсем неплохо, да и чувствовала себя бодрее, Берберова не скрывала, что со страхом ждет следующего, 1988 года.

Будучи, в принципе, совершенно не суеверной, она придавала особое значение так называемым «двойным годам», ибо на эти «двойные годы» пришлись важнейшие события ее жизни. А потому двадцать лет назад, в 1977-м, Берберова записала в дневнике: «…к [19]88 году надо подготовиться к концу, полному или частичному»303.

В рамках такой «подготовки к концу» она собиралась уничтожить письма Журно, но ей, очевидно, хотелось, чтобы сам факт их романа стал известен граду и миру. Она сделала это с помощью Ниссена, дав ему письма и позволив их прочитать, чем он и занимался в течение следующих двух ночей. Одновременно Берберова намекнула, что не будет возражать, если Ниссен упомянет о письмах в своем дневнике, который, как ей было известно, он собирается публиковать. Воспользовавшись разрешением Берберовой, Ниссен упомянет в одной из записей о врученной ему пачке любовных писем, подписанных именем Мина304. Вскоре, очевидно, письма Журно были Берберовой уничтожены.

В ту же встречу она сочла нужным напомнить Ниссену, что после ее смерти права на все российские издания ее произведений автоматически переходят к нему305. К этому времени Берберова уже знала, что в скором времени ее вещи начнут печатать в России, но, очевидно, не исключала, что сама до такого момента не доживет.

* * *

Об изменении отношения советских властей к созданной в эмиграции литературе Берберова впервые услышала летом 1986 года в Париже от приехавших из Советского Союза участников конференции по Ходасевичу и Кузмину. Но отнеслась к такой информации скептически306.

Не прошло, однако, и полугода, как скепсис Берберовой пошел на убыль. Ей стало известно, что роман Набокова «Защита Лужина» был опубликован в журнале «Москва» (1986. № 12), а несколькими месяцами раньше в шахматном журнале «64» появился фрагмент из «Других берегов». В том же 1986 году в Воронеже был издан сборник повестей и рассказов Замятина. И в Советском Союзе, и за рубежом эти публикации были расценены как «фактическая амнистия писателям-эмигрантам первой волны» [Чупринин 2009: 23–24].

Вознесенский, приехавший в Америку в 1987 году, с жаром это подтвердил, повторив Берберовой примерно то, что он несколько ранее сказал корреспонденту «The New York Times». Вознесенский отметил, что за два года правления Горбачева произошли существеннейшие изменения советской культурной политики, назвав в качестве одного из примеров таких изменений «реабилитацию Набокова, Гумилева и Ходасевича»307.

Другое дело, что воспользоваться такого рода изменениями писателям-эмигрантам первой волны, еще не отошедшим в мир иной, было весьма затруднительно. Большинство – в силу возраста – одолевали болезни, но даже те, кто находился в относительно добром здравии, пробивать свои первые публикации в России не имели ни сил, ни возможностей. Нужны были преданные читатели и почитатели, готовые взять на себя этот труд.

Благодаря счастливому стечению обстоятельств такой человек нашелся у девяностодвухлетней Ирины Одоевцевой, тяжело болевшей, бедствовавшей и пребывавшей практически в полной безвестности. В 1986 году в Париже оказалась московская журналистка, пылкая поклонница мемуаров Одоевцевой, и, обнаружив ее в столь плачевном состоянии, предложила вернуться в Советский Союз308. Несмотря на болезни и возраст, Одоевцева охотно приняла предложение и в апреле 1987 года прибыла в Ленинград, где была встречена с большими почестями. Вскоре были изданы ее мемуары «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Не обошлось без цензурных купюр, зато тиражи впечатляли:

250 и 500 тысяч экземпляров.

Берберова возвращаться в Советский Союз не собиралась. Ей очень комфортно жилось в Америке, у нее имелись значительные средства, достаточно крепкое здоровье, а также слава, с каждым годом становившаяся все более громкой. Однако возможность публикации своих произведений в России казалась крайне заманчивой. А потому, когда одна из молодых корреспонденток Берберовой предложила ей в этом плане содействие, она с благодарностью согласилась.

Эту корреспондентку Берберовой звали Е. И. Лубянникова309. По своей основной профессии она была программистом, но все свободное время посвящала изучению Цветаевой с упором на ее эпистолярное наследие, став в дальнейшем известным специалистом в этой области. Еще в начале 1980-х годов Лубянникова попыталась связаться с рядом литераторов первой волны эмиграции с целью прояснить для себя ряд вопросов, но ей почти никто не ответил, а если и ответил, то невразумительно.

Самый четкий и обстоятельный ответ Екатерина Ивановна получила от Берберовой, выразившей готовность помогать ей и дальше. С этого момента между ними началась регулярная переписка, и когда стало понятно, что писателей-эмигрантов начали печатать в России, Лубянникова взяла на себя функции неформального (и, кстати, совершенно безвозмездного) литературного агента Берберовой. Весной 1987 года Екатерина Ивановна принялась энергично обзванивать редакции столичных журналов, предлагая для публикации стихи и прозу Берберовой.