Мастер нового времени

– Как это может быть в договоре?! Сегодня днем там был только гонорар, никаких домов у моря и Нобелевки! Тем более, что они сначала предложили по литературе и, если не пробьют по литературе, тогда мира, а домик – не домик, а квартиру напротив Кремля.

Витек потер лоб.

– М-да, надо накатить, – он плеснул водки в стаканы. – Понимаешь, могло это быть прописано заранее, почему нет. С тобой решили обсудить, но прописано было. Если что, договор переделать не сложно. – Он выпил. Кучерявый выпил вслед за ним. Они опять начали ожесточенно жевать котлеты.

Прожевав, Витёк полез в морозилку.

– У тебя здесь две пачки пельменей. Ты сколько сегодня купил?

– Одну. На две денег бы не хватило. Но откуда там вторая? – он посмотрел в холодильник. – Витя, говорю ж, я схожу с ума! Это та самая пачка, которую я не обнаружил, проснувшись. Почему и пошел в магазин. Водки вон теперь сколько.

– Водка – это прекрасно, – мягко произнес друг. – Водка в данной ситуации к добру!

Но в душе Витёк уже начал переживать за Кучерявого, вспомнив прошлогоднюю историю, приключившуюся с поэтом Хорошим. И он совершенно не понимал, стоит ли продолжать пить или надо остановиться. Что полезнее для организма в данной ситуации Витёк не знал. В итоге, все-таки выпили, доели котлеты. Рухнули спать прямо в одежде, хотя до комнаты и дошли: Кучерявый лег на свою кровать у стенки, а Витя Поляна на продавленный гостевой диван. Рано утром хозяин тихонько прошел на кухню и убедился, что грязная посуда, стаканы, остатки водки и закуски, договор лежат там же, где вчера они их оставили. Он вернулся в комнату и продолжил спать немного спокойнее.

Глава 3. 8 апреля, пятница

Примерно в полдень раздался громкий звонок в дверь. Арнольд и Витёк никак не желали пробуждаться, но звонившие были настойчивы. Тогда друзья, переглянувшись, наконец встали и пошли открывать: оба понимали, что, скорее всего, пришли из издательства Мосэк – отвозить Кучерявого в дурку. И в самом деле, за дверью стояла та же компания, однако, выглядела она совсем иначе. Витёк вздохнул: да, друг его явно потек мозгом. Что ж особенного в высоком мужике, облаченном в белую рубашку и черные джинсы, а поверх – в длинное серое пальто и намотанный на горло красный шарф. Разные глаза у него? Такие случаи в природе бывают. Второй был на манер нынешней молодежи в узких штанах, кедах на босу ногу, футболке и куртейке, третий – тоже в куртейке, спортивных штанах и толстовке. Четвертый, реально, походил на большого, толстого, черного кота. Но мало ли кто на какое животное похож, эка невидаль! «Кот» был весь в черном: короткое пальто, черная джинсовая рубашка и черные джинсы. На ногах – короткие черные сапоги. Галина (а это была именно она – Витёк даже не сомневался) сверху накинула короткую норковую шубку, под которой ее прекрасную фигуру обтягивало черное платье-миди. На ногах – золотистые лубутены.

– Здравствуйте, Виктор, здравствуйте, – заговорил Фаланд. – Слыхали о вас много. Могучий поэт, талантище!

Витёк открыл рот и не сказал ни слова: как они его узнали, откуда?

– Ваше фото в сегодняшней «Писательской газете», – Фиелло протянул Витьку свежий выпуск. – Поздравляем! Такая подборка! Стихотворения аж душу выворачивают.

– Странно… – тихо произнес Кучерявый, – но ведь газета вышла в среду, как всегда. И там не публиковалась Витина подборка, точно помню.

– Ну не сегодняшняя, оговорился, какие проблемы, – Фиелло встряхнул газетой и посмотрел на первую страницу. – Нет, конечно, за среду номер. А подборочку вашего друга поставили в последний момент.

– Но я видел номер! – вскрикнул Кучерявый настойчиво.

Витьку стало неловко за друга: номер тот видел в верстке, бумажный экземпляр подробно не читал, так как расстроился из-за исключения из писательского союза и уехал пить в чебуречную. Вполне мог пропустить поставленную в последний момент подборку Витька. Так в газетах бывает – раз, сняли какую-то публикацию, на ее место надо что-то поставить, поставили Витька…

– Арни, дружище, проводим гостей на кухню, – увещевательно произнес он. – Проходите, господа. Тут у нас грязновато…

Галина не дала Витьку закончить фразу:

– Сейчас все приберем, ничего страшного. – Она вошла на кухню первой и с неимоверной скоростью, будучи прямо в шубке, прибрала на столе. Теперь на нем лежал лишь договор. Галина скинула последние крошки в раковину и предложила всем заходить.

– Итак, Арнольд Христофорович, – начал Фаланд, – подписывайте договорчик и поехали. На вас уже зарезервировали комнату в санатории, врач проведет осмотр, пропишет для поднятия настроения таблеточки. Глюки ваши полечит. А вы продумывайте концепцию романа. Как продумаете, присылайте мне лично на утверждение.

Старавшийся внимательно следить за разговором Витёк понимал, что сейчас от друга толку мало. Сам он имел весьма своеобразный опыт в плане подписания договоров с издательствами, но некоторые слова из важного лексикона помнил.

– Авансец? Полагается ли господину Кучерявому авансец? – спросил Витёк.

– Нет, – покачал грустно головой Фаланд, – авансец, как вы выразились, не полагается. Дело в том, что наша редакция и так несет большие расходы: мы же платим за санаторий, а он недешев. Мы, знаете ли, не привыкли экономить на наших авторах – нужен писателю уход, будет писателю уход по высшему классу. Там и питание входит. Шведский стол, все включено. То есть, другу вашему тратиться ни на что не придется. Только если газетку купить в киоске или еще какую мелочь. Так он ведь продолжит вести колонку в «Писательской газете» – зарплаты вполне хватит на мелкие расходы.

«Резонно», – подумал Витёк. Ему даже захотелось махнуться с Кучерявым местами. Тема, конечно, сложная, так и условия богатые!

Все это время Кучерявый сидел в ступоре на своем расшатанном стуле. Он прекрасно помнил, что в портфеле редакции газеты якобы опубликованной подборки Виктора Поляны не было. Надо отметить, он тщательно следил за поэтической частью газеты. Это походило на наблюдение за конкурентами. А с другой стороны, Кучерявый и правда искренне интересовался литературным процессом. Рано утром в среду газета уже лежала на прилавках киосков, то есть, ничего в тот день поменять не могли. Номер верстали днем вторника, самые последние исправления вносились до конца рабочего дня. Из последнего номера точно ничего не убирали, ничего не вставляли.

– Братан, чего раскис? – Флюшка Мурр толкнул лапой Кучерявого в бок.

«Опять мне мерещится лапа. Неужели Витёк не видит, что у Флюшки лапы?!» – мелькнуло в голове у Кучерявого, и тут же он заметил, как лапа на глазах превращается в нормальную человеческую руку.

– Водки, Витёк, водочки налей, – просипел он.

Перед Витьком встала дилемма: лить или не лить. Он видел, что у друга опять начались глюки, но, наверное, перед поездкой в санаторий и в присутствии издателей не следовало бы напиваться.

– Напоследочек, – проворковала Галина и подала стакан с водкой Кучерявому. – Вам ведь тоже налить? – спросила она у Витька, вернув на стол огурцы.

– Ну что ж, на посошок! – скомандовал Фаланд. – И поедем, а то дел сегодня еще много.

Кучерявый выпил до дна, отказался от огурца и, шатаясь, пошел в коридор. Витёк поплелся за своим несчастным другом.

– Так, так, так, – нырнул вперед Флюшка, – вот, что надо взять, так это орудие труда! Пишущую машинку!

Кучерявый повернулся и послушно побрел в комнату. Там он забрал ноутбук с письменного стола, прижал его к груди и вернулся в коридор.

– Пакетик бы какой, – спохватился Витёк. – Сейчас я найду что-нибудь.

Он сбегал в комнату, где, насколько помнил, в шкафу лежали сумки и пакеты с пакетами. Оттуда вывалились на пол авоськи, среди которых была вполне вместительная холщовая сумка с какого-то поэтического фестиваля. В коридоре Витёк оторвал ноутбук от груди друга, разлепил ему пальцы и засунул гаджет в сумку. Потом Витёк сбегал на кухню, откуда забрал договор.

– Возьму себе экземпляр Арнольда, – объяснил он. – На всякий случай.

– Конечно, конечно, – муркнул Флюшка. – Пошли, братаны.

Во дворе их, оказывается, ждала скорая помощь. За руль уселся Фиелло, рядом с ним место занял Флюшка. В задние двери провели окончательно замолчавшего и принявшего свою участь Кучерявого – его уложили на носилки. Ноутбук он обнял руками, как младенца, и прижал к себе. Затем, на боковые лавки пристроились Фаланд, Галина и Афраний. Витёк друга бросать не собирался и тоже залез внутрь. На удивленные взгляды он ответил:

– Друга не брошу! Довезу до санатория, заодно посмотрю, что это за элитное учреждение, спрошу про посещения.

С ним спорить не стали, а Фиелло велели ехать. Вслед, со скамейки, которую облюбовали бабули и мамаши с колясками, донеслось: «Допился!» В дороге Кучерявый даже вздремнул, но Витёк бдительности не терял, смотрел по сторонам и поглядывал на похрапывающее тело.

Санаторий размещался за городом. Машина пронеслась мимо указателя «Белые дачи», свернула в лесную чащу, где дорога петляла меж деревьев, потом подъехала к высокому забору. Охранник проверил документы у Фиелло, заглянул внутрь к «больному» и открыл пультом огромные ворота. Внутри лес сменился ухоженной парковой зоной. Как ни в чем не бывало, по дорожкам прогуливались люди – вполне себе без смирительных рубашек. Некоторые беседовали друг с другом, кто-то мирно бродил в одиночестве. Витьку стало немного полегче: вроде, не такое это ужасное место.

Сам санаторий представлял собой большой особняк. От центрального входа он раскинулся двумя широкими крыльями направо и налево. Окна зарешечены не были, а на втором и третьем этажах даже виднелись большие застекленные лоджии. Машина остановилась у самого входа. К ним быстрым шагом подошли санитары. Опять Фиелло показал какие-то бумаги, а Фаланд, заметив обеспокоенный взгляд Витька, пояснил:

– Мы заранее договорились с санаторием. Бумаги об оплате как раз и показывает мой заместитель.

– А если бы Кучерявый отказался? – удивился подобной прыти Витёк. – Вы сильно рисковали. Если бы не его глюки, которые сто процентов явились следствием стресса, вызванного исключением из союза писателей, то не факт, что он бы сюда поехал, даже за ваш гонорарий.

– Любезнейший друг, – улыбнулся Фаланд, – не держите-таки нас за дураков, – неожиданно спародировал он одесский говорок. – Конечно, деньги бы нам вернули.

– Уж не сумлевайтесь, – двери распахнулись и в машину засунул голову Флюшка. – Готовьтесь на выход, – скомандовал он.

Тут санитары взялись за носилки; Кучерявый проснулся, попытался спрыгнуть на землю, но санитары профессионально положили его обратно и понесли ко входу. За ними прошествовала процессия, в составе которой отсутствовал лишь Фиелло, отгонявший скорую на парковку. Витёк старательно семенил возле носилок, чтобы как-то успокаивать проснувшегося друга, однако, санитары особо близко его не подпускали. Их насчитывалось аж шесть человек: двое несли носилки спереди, двое сзади, а еще двое следили за «больным» по бокам. Внутри перед взором вошедших раскинулся огромный холл с мраморным полом, который оказался прекрасно стилизованным под мрамор мягким ковровым покрытием, и потолком с ангелами, с которого свисала бронзовая люстра под стать Большому театру.

К вошедшим подошла женщина.

– Я администратор. Приятно познакомиться, – сухо поприветствовала она. – Далее вам идти нельзя. Пациента отнесут в палату. Некоторое время он будет отдыхать, а потом пойдет на прием к врачу. Тот и пропишет первые процедуры.

– Как я могу его навещать? – протиснулся вперед Витёк. – И телефон у него там, в курточке. Я ему засунул в карман. Звонить можно?

– Вот, возьмите, – дама протянула Витьку карточку. – Первое время его будут обследовать, но, скорее всего, телефон оставят. Посещения тоже зависят от решения врача: некоторых пациентов они сильно выбивают из колеи. На карточке указан номер, по которому вам и сообщат обо всех деталях. Раньше чем через пару дней звонить смысла не имеет – люди тут обживаются, лучше их не тревожить, поэтому звоните позже, узнаете и про телефон, и про визиты. А теперь, господа, прошу всех на выход. У нас здесь не принято толпиться.

Фаланд и компания пошли к парковке. Витёк засеменил следом. На парковке они подошли к той же скорой. Возле нее поджидал Фиелло.

– Вас подбросить? – вежливо поинтересовался Фаланд.

– Если не затруднит, – кивнул Витёк. – А это ваша машина? Прикреплена к издательству?

– Прикреплена, – подтвердил Фаланд. – Страховка у нас тут оформлена, в санатории. Среди литераторов часто случаются припадки, срывы, депрессии. Как вы сами видите, случаются галлюцинации на почве злоупотреблений алкогольными напитками. Проще иметь при редакции свою скорую, а в санатории страховой полис.

– Неужели так часто все это случается?! – в страхе за здоровье писателей спросил Витёк. – Не ожидал! Не замечал…

– А как же господин Хороший? – ехидно спросил Флюшка. – Вот вам и случай налицо! Нервная организация у писателей слабая, особенно у поэтов. Пьют. Если непьющий, то точно графоман! – припечатал Мурр.

С одной стороны, осознавать себя не графоманом было приятно, с другой стороны, исповедимость пути вызывала некоторый страх. Витёк полез в скорую. Когда они ехали к выходу, он опять обратил внимание на красивое здание лечебницы и непроизвольно сказал вслух:

– Надо же! Ни решеток на окнах, ни каких других заграждений – настоящий санаторий, полная свобода передвижения.

– Ох, вы наивная душа, господин Поляна! – покачал головой Фаланд. – По периметру высоченного забора, на который и так-то не залезешь, пропущен ток. Тоже самое сделано на всех балконах и окнах комнат. Они не открываются. Во всех помещениях установлены кондиционеры. Парк большой, но везде стоят камеры – дабы не нервировать больных санитары стараются по территории лишний раз не ходить, но они сидят в технических помещениях и следят за камерами. Ну и, само собой, у пациентов есть специальный браслет, который снимается только при помощи электронного ключа. Браслет при пересечении границы территории начинает нещадно пищать.

Витьку от такой организации слегка поплохело. Больше санаторий у него восторгов не вызывал. В городе его высадили возле первой же станции метро. Витёк спустился под землю, ехать домой. Сев в вагон, он решил достать карточку и забить номер телефона санатория в мобильник, чтоб уж точно не потерять. Карточки нигде не было – ни в карманах куртки, ни в карманах штанов. «Где ж я ее обронил-то?» – с ужасом подумал Витёк. Но потом успокоился, убедив себя, что номер телефона такого большого учреждения точно есть в любой поисковой системе интернета.

Глава 4. В тот же день

Кучерявого донесли до палаты. Там санитары нежно сбросили его на кровать, положили авоську с ноутбуком на диван, что стоял у противоположной стены, и исчезли за дверью. Едва поэт успел обрести душевное равновесие, как дверь распахнулась. В комнату вошла женщина в белом халате, в таких же белых, плотных колготах и белых, без каблука, туфлях. На вид ей можно было дать от пятидесяти до семидесяти лет. «Пожалуй, маханул я, – поправил сам себя Кучерявый. – Все-таки до шестидесяти пяти». Волосы дама собрала в тугой пучок: аж, казалось, волосы вот-вот спереди так натянутся, что лопнут. Цвет они имели темный с проседью – да, тот самый, противный, полностью соответствовавший современной тенденции принимать себя в естестве. Тому же, видимо, способствовало полное отсутствие косметики на лице…

– Добрый день, Арнольд Христофорович, – прервала она размышления поэта. – Меня зовут Ангелина Федоровна. Работаю здесь администратором. По всем организационным вопросам следует обращаться ко мне. По поводу лечения всех пациентов нашей клиники консультирует лично главврач, а его распоряжения выполняют медсестры и медбратья. Сейчас я вас попрошу проследовать за мной для беседы с врачом.

От Ангелины Федоровны веяло, вопреки имени и белоснежной одежде, какой-то дьявольщиной, но Кучерявый отнес эти чувства на свое слегка расстроенное состояние, усугублявшееся отсутствием алкогольных напитков, а выпить хотелось все сильнее. Собравшись с силами, Арнольд встал с кровати и послушно пошел за администраторшей. Шли они недолго: кабинет главврача находился на первом этаже в том же левом крыле здания, где и палата Кучерявого на втором.

На кабинете сияла золотом табличка: «Евстафьев Олег Евгеньевич, профессор».

– Проходите, дружище, проходите! – голос у профессора звучал бодро и весело. Он восседал за большим натурального дерева столом, перпендикулярно которому стоял длинный стол для совещаний, не менее солидный и натуральный. Кресла вокруг пахли кожей. Позади главврача стоял шкаф с толстыми фолиантами, а на стене висели многочисленные дипломы в красивых рамках.

Профессор встал из-за стола и махнул рукой в сторону Кучерявого.

– Будемте запросто! Садитесь в кресло, милейший Арнольд Христофорович. Побеседуем. – Кучерявый проследил за направлением взгляда врача и увидел в другой половине кабинета журнальный столик с угловым диваном изумрудного цвета, естественно, кожаным.

Ангелина Федоровна удалилась, оставив пациента на попечение высокого начальства.

– Во-первых, позвольте поприветствовать вас в стенах нашей элитной, и я бы отметил, эксклюзивной, клиники, – ласково начал говорить Олег Евгеньевич. Он расслабленно сел на диван; его распахнутый халат не скрывал идеального покроя темно-синего костюма. Галстука глава клиники не носил, чуть розоватого оттенка рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы. По прикидкам Кучерявого профессору исполнилось лет сорок. – Во-вторых, – продолжил мягко главврач, – я сейчас подробно вам расскажу, как тут поставлено дело. Вы у нас на год. Сразу скажу, мало кто из пациентов выписывается быстро. Определенные… м-м-м… недуги лечатся не так скоренько, как хотелось бы.

– У вас тут только пьющие? – встрял Кучерявый, не сильно желая проводить время с больными другими недугами.

– Всякие, – вздохнул профессор, придав лицу горестное выражение. – Однако пьющих подавляющее большинство. Почему, батенька? – неожиданно спросил он Кучерявого. – А потому, – начал отвечать он на собственный вопрос, – что всякие недуги, связанные с психическим нездоровьем, часто сопровождаются желанием выпить и заглушить, как говорят в народе, душевную боль.

Про душевную боль поэту было куда как понятно, и к своему удовольствию, он наконец, обрел отличную фразу для обоснованного пития алкоголя.

– Есть у нас пациенты с депрессией. Им вообще категорически запрещено с прописанными лекарствами пить. А они пьют! – воскликнул врач и стукнул ладонью по колену. – Есть навязчивые состояния. Сразу скажу: питаться в ресторане вы будете с мужчиной, который возомнил себя американским актером Джонни Деппом. Слыхали о таком?

– Да, – кивнул ошарашенный Кучерявый, – почему не Наполеоном? – голос его чуть дрогнул, потому что сидеть за одним столом с человеком, считающим себя пусть и не Наполеоном, но Джонни Деппом, как-то не хотелось. Он опять вспомнил поэта Хорошего и начал понимать, что лечение от алкоголизма чревато неприятными неожиданностями.

Размышления Кучерявого прервали:

– Наполеоном?! – хохотнул Олег Евгеньевич. – Этот господин реально похож на Джонни Деппа! Сами увидите. Сначала он подрабатывал, фотографируясь с желающими. На него был огромный спрос! Со временем пациент приобрел полное сходство с прототипом. К сожалению, теперь он вообще не отделяет свою личность от Депповой. Пришлось его родителям обратиться к нам, но лечение нужного эффекта не дает. Поэтому не удивляйтесь, спокойно с ним беседуйте, не пытаясь ему перечить в плане его личности. В остальном Джонни вполне сносен.

– Отлично… – Кучерявый потер вспотевший лоб. – Мы с ним вдвоем за столом?

– Нет, у нас сидят по четверо. За одним столом вообще никого нет, так как в данный момент в клинике находится шестнадцать, а не двадцать человек. А за другим – трое. Господин Забытько у нас элитный пациент и предпочитает уединение, питается у себя в номере. Мы приветствуем общение, но хозяин – барин, что поделаешь. Кто платит, тот, в конечном итоге, заказывает музыку… Так вот, за вашим столом сидят еще две барышни. Одна барышня молодая. Двадцатишестилетнюю Настеньку сюда поместил лечиться муж. От депрессии. Все у нее хорошо, а вот хандрит. Вторая барышня более солидного возраста. Ханна Казимировна – еврейская полька. Ей шестьдесят восемь, художница. У нее та же проблемка, что и у вас. Пьет. Поместила к нам себя сама. По доброй, так сказать, воле. Контингент прекрасный! По просьбе господина Фаланда подобрали вам чудную компанию!

Кучерявый с последним утверждением внутренне не согласился, однако, перечить главврачу не стал. А тот продолжил:

– Сейчас отпущу вас на обед. Потом вы часок отдохнете. Все-таки стресс первого дня, хотя мы всем рекомендуем тихий час при любых обстоятельствах. После вас проведут в кабинет к медсестре для взятия анализов. Я составлю для вас дальнейший распорядок дня. Как раз его вам отдадут после дневного отдыха, и вы будете в курсе. Анализы к завтрашнему дню проанализируем, – профессор хохотнул над получившимся каламбуром, – и первый этап процедур станет понятен. Мы знаем, что вам надо писать роман, поэтому время для творчества обязательно выделим, не волнуйтесь. Творчество – это часть терапии. Ханна Казимировна, например, вполне себе рисует и весьма плодовито.

Для Кучерявого творчество по расписанию представляло собой полную несуразицу. Он привык писать стихи, где и когда придется, никоим образом не стесняя себя в этом плане. Как следует разволноваться поэт не успел – его повели в ресторан, который располагался на том же первом этаже, слева от входа в здание.

За круглыми столами уже сидели люди. Один стол и правда был пустой; сидевшие за другими, увидев Кучерявого, ведомого медсестрой, начали бесцеремонно его разглядывать.

– Садитесь, пожалуйста, вот ваше место, – медсестра указала на стол, стоявший у барной стойки. По дороге Кучерявый успел просканировать стоявшие в баре бутылки и убедился, что спиртного там нет – только соки и вода.

За столом сидели, как и обещал главврач, «Джонни Депп» и две женщины. Они во все глаза смотрели на Кучерявого и приветливо улыбались. Улыбалась даже та, которой приписывалась депрессия.

– Садитесь-садитесь! – призывно воскликнул Джонни. – У нас тут как раз салатик. Потом вам могут прописать индивидуальную диету, если здоровье потребует. А пока вот ваша тарелочка. Чем страдаете? Какими судьбами к нам?

Плюхнувшись на стул, Кучерявый печально посмотрел на ассортимент напитков: вода, морс и чай, разлитые по графинам. На каждый графин была налеплена надпись, указывавшая на содержимое, поэтому ошибиться поэт не мог. Он вздохнул и, посмотрев на Деппа честными глазами, ответил:

– Пьющий я. Меня сюда поместило издательство, чтобы я не сорвал сроки сдачи романа. Хотя, на самом деле, я поэт, – Кучерявый вздохнул еще горше и принялся ковырять вилкой в салатных листьях.

– Какие спиртные напитки предпочитаете? – неожиданно спросила Ханна Казимировна. Художница выглядела вполне богемно: в белой блузе, ярко-красном широком шарфе, перекинутом через плечо; на голове красовалась копна собранных на затылке волос совершенно неимоверной смеси цветов. Пряди кокетливо выбивались из прически, отчего Ханна Казимировна походила на расшалившуюся девчонку. Девичьему образу мешал только яркий макияж: алая помада на губах и подведенные жирной, черной линией веки.

– В основном крепкое, – ответил Кучерявый, – водка, виски, коньяк… В таком духе. Вино исключительно за неимением лучшего. Мартини, – поэт вспомнил день накануне отъезда в клинику и совсем опечалился: на безрыбье и мартини рыба, – терпеть не могу… но сейчас бы выпил. – Он начал жевать помидорку-черри, не представляя себе, как тут продержится год.

– Видите ли, Арнольд… позволите называть вас Арни? – Джонни Депп сделался загадочным. – Знавал я одного. Ваш тезка. Крутой парень!

– Зовите. Меня так многие зовут. Вы Шварцнеггера имеете в виду?

– Да! – радостно воскликнул Депп. – Тоже с ним знакомы?

Кучерявый вспомнил наставления профессора и кивнул.

– Тем более! – Джонни наклонился поближе к поэту и заговорил тихим голосом. – У нас тут договоренность с барменом. В графине с водой – водка, в графине с морсом – вино красное. Вино, сразу скажу, не рекомендую. Хорошее, дорогое имеет слишком насыщенный цвет. У нас здесь, так, водичка, считайте. Но не знали, что вы любите – взяли винца. Холодный чай – это коньячок. Лимонадик газированный – игристое. Настенька балуется частенько. Шампанское заказывает. Настоящее, французское. Короче, вам чего плеснуть, водки или коньячку?

Настроение у Кучерявого резко улучшилось. Однако он опасливо посмотрел по сторонам, понимая, что их стол делает нечто не совсем вписывающееся в правила пребывания в элитном санатории.

– Пожалуй, коньячку, – кивнул он Джонни. – И что ж, никто не замечает? Кажется, здесь очень следят за всеми этими делами.