Мастер нового времени

Виктория Балашова

Мастер нового времени

Хочешь окунуться в атмосферу романа, воспользуйся QR-кодом.

12 декабря 1926 года

– Да мало ли в Москве психиатрических больниц? – Профессор поправил очки и окинул собравшихся внимательным взглядом. Не прочитав на их лицах ничего, кроме полного непонимания смысла заданного вопроса, он продолжил: – Мало! Катастрофически мало! Народ массово нуждается в лечении, которого мы предоставить ему не имеем возможности!

Присутствующие недоверчиво закачали головами. Понятное дело, например, грипп. Вероятно, народ действительно нуждается в лечении гриппа. Но чтоб он так уж нуждался в вправлении, грубо говоря, мозгов, это вряд ли.

– В последнее время попадаются, прямо скажем, запутаннейшие случаи. – Профессор сверился с бумажкой, лежавшей перед ним на кафедре. – Отдельные товарищи, задумавшись над основополагающими, можно сказать, вопросами бытия, не справляются с нахлынувшими мыслями и сходят, как говорят в простонародье, с ума. Задача медицины – им помочь. Поместив, конечно, предварительно в специализированное психиатрическое заведение. А таковых, товарищи, как я сказал выше, в Москве не хватает.

– С решением основополагающих вопросов должна помогать не психушка, а партийная ячейка, – раздался чей-то голос. По залу пробежал одобрительный шепоток.

– Роль партийной ячейки никто и не умаляет, – профессор откашлялся, – но если человек зашел в своих размышлениях о добре и зле, о Боге и Дьяволе в тупик, если он видит в простых событиях, происходящих в его жизни, участие сил сверхъестественных, то тут, боюсь, на помощь может прийти только психиатр.

– Гнать такого мыслителя надо взашей, а не лечить, – пробормотал один из присутствовавших. Сидевший неподалеку от него человек одобрительно кивнул. «Лечить смысла не имеет, это точно», – подумал он про себя и направился к выходу.

Заседание Московского общества психиатров дальше продолжалось без него…

Часть первая. В изгнании

Вообще не бывает так, чтобы всё стало, как было.

(М. Булгаков)

Глава 1. 7 апреля, четверг

За неимением лучшего сегодня поэт Кучерявый пил мартини. Бутылку ему подарила какая-то женщина на творческом вечере в прошлом году. И теперь, когда в квартире не оказалось ни грамма ничего более приличного, оставалось только пить эту гадость, выдержавшую нашествие толп поэтов, художников и даже, прости господи, прозаиков. Последних в плане выпить Кучерявый полагал за самых неприхотливых.

Первый стакан прошел, как ни странно, неплохо. Невольник чести закусил огурцом, подернутым легкой белой патиной – не патиной, конечно, а простой, обывательской плесенью, но патина звучала чуток поэтичнее и придавала феерии оттенок художественности. Однако второй стакан мартини пошел хуже, если не сказать, хреново. Маленько затошнило и пришлось признать напиток все-таки вредным для организма, не успевшего окрепнуть после вчерашнего застолья в чебуречной, которое потом перешло в рюмочную и еще куда-то.

– Поэт должен пить крепкое! – Кучерявый стукнул кулаком по столу и тут вспомнил причину вчерашних возлияний. Его совсем не кучерявая голова упала с размаху на стол. Поэт зарыдал, осознавая всю глубину своего отчаянного положения. – Выгнали! Выгнали чиновники от литературы! Выгнали большущий, неординарный талант! – вопил он. – Стыдно, господа, стыдно должно быть!

Кучерявый поднял голову и утерся рукавом рубашки. Именно в этот момент раздался звонок в дверь. Ничего удивительного – к Кучерявому могли нагрянуть коллеги-поэты и прочая творческая интеллигенция в любое время дня и ночи. Более того, Кучерявого звонок даже обрадовал: прибывшие могли принести водки и закуски, а если бы и не принесли, то он бы отправил их в магазин, причем, за их же счет. Собрав подрастраченные во время стенаний силы в кулак, Кучерявый встал, держась за спинку расшатанного стула, который из-за своего состояния служил весьма хлипкой опорой хозяину. Стул в очередной раз сдюжил. Поэт оторвался от спинки и отправился в коридор. Так как шел он медленно, то решил кричать:

– Иду-иду, кого там черти принесли!

Звонить перестали, видимо, набравшись терпения. Кучерявый повозился с замком и распахнул дверь, чуть не вывалившись наружу. Гости, а их насчитывалось четыре человека плюс кот, поддержали поэта, не дав ему упасть, и дружно, практически внеся хозяина, вошли в квартиру. Кота спустили с рук на пол.

– Простите, не припомню, – попытался сконцентрироваться Кучерявый. – Фантасты? Косплеите? – понимая, что его сейчас стошнит, он в последнем рывке выкрикнул: – Водки принесли?!

Жестом фокусника тот гость, что был в длинной черной мантии с красным подкладом, вынул откуда-то литрушечку.

– Пойдемте, милейший Арнольд Христофорович. Поговорим, – сказал он ласково.

За водку Кучерявый готов был говорить о чем угодно и согласно кивнул. Второй гость, смутно напомнивший поэту самого себя (лет около сорока, худощавый, невысокого роста, а главное, казалось, всегда пьяненький), подхватил его под левую руку. А под правую подхватил тоже низенький, ярко-рыжий, постоянно ухмыляющийся и прихрамывающий парень помоложе. Из-за этой ухмылки Кучерявый сразу заметил передний верхний зуб гостя, сильно выпирающий вперед. Так под руки его и внесли обратно на кухню. На столе появилась водка, а единственная женщина в компании («Весьма эффектная», – отметил про себя поэт, несмотря на не совсем хорошо фокусирующийся взгляд) принялась класть на тарелки огурчики, капустку квашенную, яблочки моченые, колбаску, неведомо откуда доставая провизию. Тот, что был в плаще, вынул какие-то бумаги из потрёпанного кожаного портфеля.

– Вот договорчик у нас тут для вас. Надеемся сговориться.

В этот момент Кучерявый заметил, что глаза-то у говорившего были разного цвета: один темно-коричневый, почти черный, а другой – зеленый. И смотрел он ими недобро… «Пить надо бросать, – подумал Кучерявый, – нет, не совсем бросать, но пить меньше». Он опять вспомнил про вчерашнее, схватил бутылку водки, отметив по ходу дела, что хорошую принесли, дорогую, и плеснул в стакан с остатками мартини.

– Эх, не бережете вы себя, – хмыкнул рыжий. На вид ему было лет двадцать пять. Его черный костюм в тонкую полосочку и яркий галстук напомнили поэту годы депрессии и сухого закона в Штатах.

– Не берегу! Обидеть поэта может каждый! Кругом графоманы, несправедливость и капитализм! – Он выпил коктейль из мартини с водкой и громко хрустнул огурцом.

– Знаем-знаем, слыхали-с, – опять встрял тот, кого Кучерявый непроизвольно признал в странной компании за главного. – Извините, Арнольд Христофорович, не представились мы. Меня зовут Теодор Фаланд. Это мои заместители: Фиелло, – рыжий слегка наклонил голову, а Кучерявый подумал: «Какие странные у них имена», но далее развить свою мысль не смог, – Афраний Хор, – продолжил представлять гостей Фаланд, указав рукой на «пьяненького», облаченного в узкие, клетчатые брюки на манер стиляг шестидесятых и кургузый черный пиджачок в такую же, как штаны, желтую клетку.

Кучерявому пришлось снова срочно глотнуть водки, так как возле Фаланда нарисовался, будто из воздуха, здоровый мужик, сильно смахивающий на черного кота. Сходство невозможно было объяснить, впрочем, в тот момент Кучерявый вряд ли был способен объяснить даже более простые вещи.

– Это наш шут, простите, – Фаланд засмеялся, но от его смеха поэта прошиб холодный пот, – младший помощник главного заместителя Флюшка Мурр. И, наконец, Галина… Скажу кратко: рекомендую. Может всё. Сами видите: готовит из ничего. Кроме того, печатает, редактирует. Шьет.

Возле плиты стояла улыбающаяся Галина – единственный гость, чье имя не вызвало у Кучерявого вопросов. Тем не менее, его поразила внешность девушки. Сначала он не заметил, но теперь ясно видел багровый шрам на шее. Также он не заметил, что за копной длинных, до попы, рыжих волос, оказывается, скрывалась совершенно голая спина. Спереди на Галине был белый фартук, кое-как прикрывавший грудь, на ногах блестели золотистого цвета лубутены. «Уже не модно», – почему-то подумалось Кучерявому, а Фаланд, словно прочитав его мысли, сказал:

– Лубутены – это ее слабость, простим! – И махнул рукой, облаченной в белую перчатку. Поэт глянул на другую руку – та лежала на набалдашнике трости, а вторая перчатка валялась на столе. Кучерявый вновь призвал себя пить умереннее: ни перчаток, ни трости он изначально не заметил. – Так вот, дражайший Арнольд Христофорович, есть у нас к вам заказик, так сказать, творческого плана.

Сказанное Кучерявого не удивило. На жизнь он зарабатывал, получая мизерную зарплату за еженедельные статьи на поэтическую тематику в «Писательской газете». Так как денег катастрофически не хватало, поэт хватался за любую подработку, в частности, писал для сайтов пространные статьи о здоровье, диетах и прочих важных для обывателя темах. Благодаря этому, он мог лихо перечислить признаки остеохондроза, выдать примерное недельное меню низкоуглеводной, малокалорийной, белковой или кремлевской диет, правда, особо этим из его окружения никто не интересовался.

– Что нужно написать? – Кучерявый попытался придать голосу деловой тон.

– Написать нужно роман, – неожиданно ответил Фаланд. – Техническое задание для романа прилагается к договору. Но в двух словах концепцию я вам разъясню…

– Я не пишу романы, – прервал Кучерявый «главного». – Видите ли, я – поэт, также могу писать статьи на разную тематику. А вот романы – не моя стихия.

– Огонь, вода, земля, воздух, хаос, – влез в разговор Фиелло, – что вам будет угодно, предоставим. Особенно, хаос! – Он засмеялся громким, неприятным, заливистым смехом, после чего несколько раз надрывно икнул.

Флюшка Мурр лапой подправил залихватские усы, и Кучерявый опять поклялся уменьшить количество спиртного: человек с лапами – это уже перебор! А Фаланд, как ни в чем не бывало, снова заговорил:

– Да-да, из всех стихий хаос мы вам точно обеспечим! Однако я ваши душевные метания понимаю. Отвечу так: талантливый человек талантлив во всем. – Кучерявый зарделся аки красна девица и опять вспомнил чиновников от литературы. – Слышали, вас сильно обидели. Мы накажем виновных. Так мы это дело не оставим. Вас выгнали из писательского союза за неуплату взносов. Обещаю, вас вернут обратно.

– Пр-р-риползут на колен-н-нях, – промурлыкал Флюшка, схватил Арнольдов стакан с водкой и залпом выпил. – Не сумлевайся, р-р-родим-м-мый! Не забудем, не простим!

– Так вот, – спокойно продолжал Фаланд, – за роман мы щедро заплатим. Размер гонорара стоит в договоре, но мы готовы его обсуждать.

Кучерявый быстро просмотрел листки договора, увидел цифру и у него помутнело в глазах. Нет, наверное, фантаст Лукьяненко или не покладающая пера Донцова видали такое количество нулей, но Кучерявый не видал и не надеялся увидеть.

– Гонорар устраивает, – кивнул Кучерявый и схватился за стакан, опустошенный Флюшкой Мурром.

Виляя бедрами, к поэту подошла Галина, провела рукой по его редеющим волосам, плеснула в стакан водки и произнесла низким голосом:

– Пей покамест, миленок. Недолго осталось.

Сначала Кучерявый выпил, и лишь после осознал значение сказанных слов.

– Почему недолго? – спросил он, сам понимая, что пора завязывать – сильные глюки пошли, так можно и в дурку попасть. Прямо как поэт Хороший в прошлом году. Упился вусмерть, начал разговаривать сам с собой, не узнавал близких… Пришлось его отправить в клинику лечиться от алкоголизма, а там он двинулся еще больше, после чего Хорошего определили в психушку. О дальнейшей его судьбе никто не слышал.

– Видите ли, – опять заговорил Фаланд, – несмотря на огромный талант, вы сильно пьете. Так написать роман не получится, хотя, говорят, определенные состояния благоприятно влияют на изменение сознания, что, в свою очередь, дает толчок воображению. Но все имеет оборотную сторону, – философски изрек он, – поэтому решено положить вас в элитнейшую психиатрическую лечебницу. Там отличный уход, поверьте. Спа-процедуры, массажи, прогулки по парку… Короче, благодать. Однако ни капли спиртного! Договор у нас с вами на год. Напишите роман – тут же выпишитесь из клиники.

«Вот оно! – пронеслось у Кучерявого стрелой в мозге. – Дурка! А нас так не возьмешь! Голыми-то руками!» – Тут он заметил перчатки, на сей раз обе надетые на руки Фаланда, и понял, что брать его будут не голыми руками, отчего стало совсем тоскливо.

– Ну-ну-ну, – Флюшка похлопал мягкой лапой поэта по плечу, – стерпится слюбится.

И тут Кучерявый решил выяснить, а какое же такое щедрое издательство предлагает ему столько денег, да еще и готово оплачивать элитную психушку. Он глянул на договор, но буквы расплывались перед глазами и никак не хотели собраться в слова.

– Какое мы издательство? – прочитал его мысли Фаланд. – М-м-м, – чуть замешкался он с ответом, – Мосэк, – в итоге припечатал он. – Поступил заказ от самого наивысшего правительства на роман о Сатане, о Дьяволе. Надо бы изменить о нем мнение обывателей. А то все – Бог, Бог. С его историей понятно. Да, приврали, чтобы сделать идеальным, сделать весьма плоской фигурой. Но Дьявол? Он считается исчадием ада, главным злом на земле и небе. Тоже, знаете ли, плоская фигура. Хотя… зло всегда чуть-чуть интереснее, пикантнее добра. Но этого мало.

– Это не так? – Кучерявый периодически терял мысль, но попытался сосредоточиться на сюжете будущего романа. – Дьявол не есть олицетворение зла? И как, позвольте спросить, его выписывать иначе? Отправить волонтером делать добрые дела? – он усмехнулся, даже на минуту протрезвев. – И зачем правительству такой поворот? Опять-таки, есть писатели с именем. Их мнение, их произведение вызовет больший резонанс.

– Р-р-резонанс, – засмеялся Флюшка, – р-р-резонанс! – он схватил кусок колбасы и, подбросив его в воздух, виртуозно схватил ртом и зачавкал. – Р-р-резонанс! – прочавкал Флюшка с набитым ртом, взял бутылку с мартини и влил в себя прямо из горлышка. – Б-р-р, – он потряс головой на манер собаки или кошки, отряхивавшейся от воды.

С последними звуками Кучерявый не мог не согласиться: он сам бы с удовольствием потряс головой и сказал «б-р-р», а потом вновь увидел бы перед собой пустую кухню, пусть без дорогой водки и закуски.

– Эх, все вам, батенька, объяснять, – вздохнул Фаланд. – Именитые избалованы. Их внушительной цифирью не возьмешь. А вы, как напишите роман, так сразу – в дамки! Мы вас раскрутим по полной!

– Не сумлевайся, братан, – встрял Афраний, схватил Кучерявого за ворот рубахи, поднял со стула и отпустил. Поэт с грохотом приземлился обратно на шаткую деревянную конструкцию.

– В писательский союз вернем, рекламу дадим, – вещал Фаланд, – поставим по всему городу баннеры с вашей физиономией, интервью пойдут, награды. Не исключена Нобелевка по литературе. Если не протолкнем по литературе, пойдете по миру – премию мира даже проще получить, а резонанс, как вы выразились, пойдет сильнее. Квартирка у вас, батенька, не велика, да и грязновата. Здесь порядок наведем, пока вы будете в лечебнице в творческом отпуске, но в дальнейшем хорошо бы выправить более престижную. С видом на Кремль!

– Мне на Кремль не надо… – прошептал Кучерявый, – я на море хочу.

– Хорошо, с видом на море, – покладисто согласился Фаланд.

– Чего они все с ума посходили по морю? – протянула Галина. – Всем им моря подавай… – Она слепила из невесть откуда взявшегося фарша котлету и плюхнула ее в масло, шипевшее на сковороде. Кучерявый опять подумал, что не заметил не только фарша, но и как Галина зажгла огонь на конфорке.

– Не беспокойтесь, фарш из мяса невинно-убиенных младенцев, – загоготал Фиелло.

– Шутит он, – Фаланд увидел ужас в глазах поэта и решил не доводить дело до настоящего сумасшествия. – Неудачно пошутил. Итак, мы оставляем вам договор и техническое задание на роман. Оставляем водочки и закуски, чтоб достойно отметить этот день. Кстати, касаемо изображения Дьявола… Это, Арнольд Христофорович, ваше дело, как вы выкрутите сей сюжетец. Мы вовсе не хотим очернять белые силы, но черным следует придать более элегантный, что ли, оттенок, более благородный. Почитайте литературу, подумайте. Время будет. А мы пока пойдем. Завтра заедем за вами. Вещей особо никаких с собой брать не надо – там все дадут.

– И халат, и тапочки, – заржал Флюшка Мурр.

– Я еще не решил, – пробормотал Кучерявый. – Как вам позвонить? Номер телефона есть в договоре? Где ваша редакция располагается? Я, знаете ли, не бывал в Мосэк.

Фаланд окинул взглядом кухню.

– Пока устроимся у вас. Галина цветочки поливать будет, пыль протирать. Ну и у нас дела найдутся. Так что редакцию, как вы выразились, обустроим на время вашего отсутствия здесь. Звонить никуда не надо. Мы так придем завтра. Запросто, по-дружески.

Кучерявый пытался возразить против обустройства редакции издательства у него на квартире, но вся компания шумно засобиралась, перестав обращать на него внимание. Галина быстро дожарила котлеты и тоже засуетилась: снимала передник, надевала черное облегающее точеную фигуру платье. Все пятеро попытались одновременно протиснуться в дверь, что вела в коридор. В итоге, на глазах изумленного Кучерявого, Флюшка Мурр снова превратился в кота и пробежал меж ног в коридор первым. А там уж за ним кое-как прошли остальные.

– Не провожайте! – крикнул кто-то из них Кучерявому, но у того остались силы только налить до краев водки и выпить стакан до дна. Затем он сполз на пол и заснул в нелепой позе, надеясь, что глюки к моменту пробуждения окончательно пройдут.

За окном светило солнце, чирикали птички. Первые зеленые листочки не успела еще припорошить московская пыль. Давно не стиранная тюлевая занавеска, когда-то повешенная для придания кухне подобия уюта, колыхалась на сквозняке. Во сне Кучерявый вскрикивал, вздрагивал и вздыхал.

Глава 2. Вечер того же дня

Начинало темнеть. Из глубокого, обволакивающего сна Кучерявый выходил с трудом. Голову ломило от выпитого, тело – от неудобной позы, в которой заснул на полу. Сначала поэт сел, боясь резко вставать. Некоторое время Кучерявый вглядывался в наползающую тьму. Постепенно обрывки странных воспоминаний о том, что произошло несколько часов назад в этой квартире, сформировались в цельную картину. Кучерявый вздрогнул и попытался все-таки встать.

– Глюки! – вскрикнул он, не обнаружив на столе ни закусок, ни бутылки с водкой. На нем, как и до нашествия непонятных гостей, стояли старые огурцы и мартини.

С одной стороны, Кучерявому было жаль нажаренных Галиной котлет, солений и водки – сейчас весьма бы пригодились. С другой стороны, поэт совсем расстроился из-за пошатнувшейся на почве сильных возлияний психики. Но существовала у этой ситуации и третья сторона: не надо писать роман про положительного дьявола, а главное, ложиться в психушку. Гонорар гонораром, но гости показались Кучерявому странными, а где-то даже пугающими. Твердо решив сегодня больше не пить, поэт налил в кастрюльку воды для пельменей. Он опять призадумался о произошедшем: уж больно реалистичными казались глюки. Опять же плохо дело пошло – так ведь можно до настоящей дурки докатиться, без помощи редакции Мосэк. Одновременно он вспомнил об исключении его из союза писателей за неоднократную неуплату ежегодных взносов. Обидно, ведь он лично знавал писателей, не плативших, но остававшихся в союзе! Несправедливость содеянного с ним вызывала жуткое желание выпить, противиться которому становилось всё сложнее.

Вода закипела, и Кучерявый полез в морозилку, однако, пельменей там не обнаружил. «Когда я их съесть успел?» – пронеслось в голове, впрочем, по сравнению с остальными сегодняшними приключениями, данная странность удивила не сильно. Если уж пошли глюки, значит, они могли случаться и раньше – видимо, съел в забытьи… Кучерявый медленно побрел в комнату за телефоном, проверить количество денег на карте. Он увидел, что ему несколько раз звонили друзья, с которыми он пил накануне, наверное, желали справиться о его здоровье. Разговаривать сейчас ни с кем не хотелось. Кучерявый убедился в наличии семисот пятидесяти двух рублей на карте и отправился в коридор. Там он надел старые кроссовки, заметив по ходу дела дырку на левом носке, куртейку и кепку. В кармане куртейки лежала авоська, банковская карточка покоилась в кармане рубашки.

На улице гулял холодный ветер. В телефоне блёмкнуло сообщение: «МЧС предупреждает…» Опять следовало не стоять под деревьями и вывесками, так как на Москву двинул какой-то очередной циклон, с мокрым снегом и низким давлением. Кучерявый надвинул на кепку капюшон и пошел быстрее к магазину. Там, не мудрствуя лукаво, взял водки и пельменей. Пока он делал покупки, буквально за пять минут, погода поменялась: теперь к ветру прибавился обещанный снег, круживший странными завихрениями, норовя забраться под куртку, залетая в штанину, залезая в нос и глаза. Кучерявый практически вбежал в подъезд, добрался на лифте до шестого этажа, наконец, очутившись дома. В квартире стояла темень, хотя Кучерявый точно помнил, что оставлял свет и в коридоре, и на кухне. «Странно, – подумал он, – не хватало еще проблем с электричеством». Поэт нашарил на стене выключатель. Вспыхнула лампочка, а Кучерявого прошиб пот.

– Схожу с ума! – печально констатировал он. – Свет, уходя, все-таки выключил. А ведь уверен, что не выключал.

Он снял кроссовки; прямо в куртке и кепке прошел на кухню. Там свет тоже нормально зажегся. И тут только гигантская выдержка помогла Кучерявому не выпустить из рук авоськи: на кухне всё было так, как после прихода гостей. На столе в миске лежали котлеты, стояли тарелки с закусками, в центре возвышалась бутылка с недопитой водкой. На плите стояла сковородка с остатками масла и шкварками от котлет. Кучерявый сделал шаг к столу. Он потрогал котлеты пальцем – те были едва теплые, словно на самом деле простояли на столе несколько часов. Кучерявый медленно вытащил из авоськи водку. Пачку пельменей кинул в морозилку. Потом он взял телефон и набрал номер Витьки Поляны. Виктор Поляна был не просто поэтом, но и возглавлял общество мистиков-авангардистов, а также являлся самым близким другом Арнольда еще с момента их совместной учебы в литературном институте.

– Витёк, – отчего-то шепотом прошелестел в трубку Кучерявый, – приезжай, Витёк. Боюсь, у меня глюки. Не исключаю белую горячку. Один сойду с ума окончательно.

Надо сказать, Витёк всегда с готовностью бросался на помощь другу. Вот и накануне именно он решил собрать народ, чтобы поддержать Кучерявого в трагический момент исключения из писательского союза. Помешать выполнить дружеский долг ему мог только длительный запой или отсутствие в Москве. Жил Витёк всего в одной станции метро от Арнольда, поэтому в целях экономии средств часто ходил к нему пешком. Однако сегодня было не до променада: на улице мерзко мело, как в феврале, к тому же, Витька сильно насторожили слова и голос друга. Через полчаса он уже звонил в дверь. Все это время Кучерявый просидел на кухне, не шевелясь, глядя на стол.

Войдя на кухню Витёк первым делом вытащил из-за пазухи бутылку с водкой, батон хлеба и две колбасные нарезки.

– Э, брат, да у тебя тут пиршество! – воскликнул Витёк, увидев накрытую «поляну». – Откуда такая радость?

Кучерявый молча разлил по стаканам водку. Витёк все понял правильно. Они выпили, вцепились зубами в котлеты и некоторое время сосредоточенно жевали. Затем Арнольд прошелся в комнату, принес договор, и вкратце рассказал другу о случившемся.

– Понимаешь, я точно схожу с ума! – закончил Кучерявый и потянулся за стаканом.

– Погоди, – Витёк остановил порыв друга. – Давай сначала рассуждать логически. – Этого Кучерявый обещать в сложившейся ситуации не мог, но кивнул и брать стакан пока не стал. – Итак, что мы знаем точно: перед собой мы видим накрытый стол, видим договор. Значит, постановим, что глюками являлось отсутствие еды и водки на столе, когда ты проснулся. Про свет ничего утверждать не будем: ты, на самом деле, мог забыть, что его выключил. А еду спросонья не заметил, на автомате начал варить пельмени, про отсутствие которых забыл. Последнее вообще не вызывает никаких сомнений. Теперь про странных гостей. Спьяну тебе привиделось, что кот – это человек. Я бы сказал, что человек похож был на кота, так точнее. Давай глянем договор. – Витек взял бумажки и начал их просматривать. – Так, издательство Мосэк, бла-бла-бла, гонорарий… хм, отличный гонорарий! Сроки – закончить роман за год, нормальный срок. Писать ты обязуешься в элитном санатории «Заоблачные дали». Кроме гонорария тебе обязуются предоставить домик у моря и номинацию на Нобелевскую премию мира. Кроме того, восстановят в союзе писателей…

Тут Кучерявый встрепенулся и перебил друга: