Морговой

– Извини, но я не могу. Я уже договорилась, меня будут ждать. – Улыбка Дорофея сползла с лица. Он обреченно опустил голову и посмотрел под ноги. Даже настаивать не стал. И ей стало его немного жаль. – Поздравляю с прибавлением. – Выдохнула она. Фраза прозвучала как сожаление. Сил не было, чтобы изобразить радость. Медленно развернувшись, она побрела в секционный зал, оставив Дорофея одного в коридоре. Макар Архипыч встретил ее долгим взглядом. Марьяна рухнула на маленький вращающийся стульчик и посмотрела пустым взглядом в монитор. Щелкнула мышкой, открылся новый файл с шаблонным текстом.

– Готова?

Она кивнула.

– На правой верхней и левой нижней конечностях две циркулярные бумажные бирки с надписями…

Ее пальцы полетели по клавишам. Голос эксперта тут же растворился в собственных мыслях. Это было странное, необъяснимое состояние, похожее на транс. Пальцы сами набирали текст, покуда мысли парили далеко отсюда. Когда эксперт умолкал, она снова возвращалась в морг, за компьютерный стол и шумный секционный зал.

– На трупе надето…

В секцию заглянула Вера Федоровна:

– Собрание у заведующего!

Макар Архипович обернулся, держа грязный свитер на весу.

– Сейчас?

– Да, – голова старшей исчезла за дверью, и Марью посетило дурное предчувствие.

Все уже толпились в кабинете Горана Немиловича. Марья с Макаром Архиповичем вошли последние. Дверь за спиной тихонько щелкнула.

Заведующий внимательно обвел присутствующих взглядом.

– Все собрались? Так. – Небрежно бросил он очки на стол, – я уже говорил, что мне все равно кто будет дежурить тридцать первого. Главное, чтобы вы могли договориться подменить друг друга, если что-то произойдет. – Он выдержал небольшую паузу. – У Дорофея ночью супругу увезли в роддом. Он остался один с сыном. Поддержать коллегу в трудную минуту никто не захотел. Или не смог. Это неважно. Я понимаю, у всех семьи, дети, планы. Поэтому выбор придется сделать мне. Марьяна, – повернулся он к ней в тяжелом кожаном кресле. Ее сердце ухнуло вниз, – ты отдежуришь за Дорофея, – у тебя детей и семьи нет. – Он замолчал. Все смотрели на нее. Ей почему-то показалось, что она совершила что-то постыдное. Чего ей никогда не простят. Жгучий стыд перед обществом за то, что не стала вовремя такой, как они. Язык прилип к небу, а ладони вспотели. – Возражения есть?

– Нет, – услышала она собственный голос, словно из глубин катакомб. Горан Немилович кивнул. – Значит, решили. С Дорофеем потом рассчитаетесь. Вопросы есть? Нет? Тогда идите работайте, – щелкнул замок и коллеги стали выползать из кабинета.

Марья поплелась в секционный зал, прибывая в оцепенении. Села за компьютерный стол, уставившись в окно. С крыши росли кривые сосульки. На фоне серого неба кружили крупные хлопья снега. А со дна души поднимался мутный осадок, перерастающий в злобу вперемешку с обидой. Особенно на себя и жену Дорофея, решившую рожать именно в этот момент. Захотелось взбунтоваться. Выйти на мороз в одной хирургичке, зажечь сигарету и затянувшись, пойти до дома пешком, послав все к дьяволу. Мороз? К черту мороз. Если она замерзнет насмерть, никто в этом мире особо не расстроится. А если доберется до дома, достанет со шкафа гитару, нальет пива и нарежется в тряпки. «У тебя же нет детей» – прозвучал в голове голос Дорофея, вонзившись в душу, как раскаленное шило в плоть. Она вдруг почувствовала себя паршивой овцой. Фраза звучала, как обвинение. Как упрек. Как клеймо. Как приговор…

      Интересно, что было бы, возрази она заведующему? Но Марья знала, что никогда этого не сделает. Кишка тонка. «Никчемная трусливая дура. Неудачница. Размазня. Не удивительно, что Ваня бросил тебя. Да табуретка без сиденья и то интереснее». По щеке предательски скатилась горячая слеза.

На плечо легла чья-то теплая ладонь.

– Не расстраивайся, – раздался бархатный голос Макара Архиповича, – не воспринимай это как катастрофу. Это неприятно, но каждого из вас можно понять. И Дорофея и Горана Немиловича и тебя.

– Я ненавижу новый год! – Сглотнула она соленые слезы, не отрывая взгляда от падающего снега. Марк Архипович что-то говорил, но она не слушала. Ей казалось, что все в этом мире для других людей, но не для нее. Захотелось стать одной из этих холодных снежинок, кружащихся над холмом. Одной из тысяч. Ничего не чувствовать и растаять с первым потеплением. Почему не существует обезболивающего для души? Выпил таблетку, заглушил переживания и продолжаешь жить и суетиться дальше. Пока память сама не подотрет произошедшее и в медикаментозной корректировке не станет нужды.

31 декабря

Марья стояла на крыльце морга наедине со снегопадом. Тишина закладывала уши. Кончик сигареты, еле слышно шипя, загорался красным и превращался в пепел. А налетающий ледяной ветер уносил его, перемешивая со снежинками.

Столбик термометра опустился до минус тридцати восьми. Зимняя стужа пробирала до костей, щипала щеки и гнала в дом, к теплу.

Коллеги разъехались час назад.

На снегу у стен лежали квадратики желтого света, льющегося из окон с вкраплениями теней в виде снежинок, наклеенных на стекла. Над головой еле заметно покачивался фонарь. Здание окружал лес, а холм походил на гигантскую голову с деревьями-волосами. Голые ветви напоминали костлявые руки, простертые к серому небу в мольбе о пощаде. Но оно в ответ лишь посыпало их белым пеплом. От ритуального зала вилась дорожка, колею которой почти замело. Глухую зимнюю темень разгонял мертвенный свет фонарей, освещающих дорогу, ведущую вниз, к городу.

Потушив окурок, Марьяна вернулась в морг.

У ночных дежурств был один бесспорный плюс – можно было разгрести бумажную работу. Заварив горячего чая с ароматом апельсина и корицы, она уселась за рабочий компьютер. В последние дни набралось много документов, что привозили вместе с трупами. Обычно это был стандартный набор: сопроводительный лист трупоперевозки, констатация смерти скорой помощи, постановление на экспертизу и протокол осмотра места происшествия. Иногда набор дополнялся медицинскими документами. А труп, доставленный из стационара, доставлялся вместе с картой. Кое-какие данные нужно было внести в экспертизу, чем она и планировала занятья в ближайшее время. Погрузившись в работу с головой, она временно забыла о грызущих мыслях.

Ветер бросил в окно горсть снега, и Марья повернула голову. Опять завьюжило. Она потянулась, разминая мышцы. Шея и часть спины отозвались ноющей болью.

Ульяна вчера вечером молча выслушала рассказ об Иване и непредвиденном дежурстве. Марье показалось, что на счет дежурства подруга не поверила, намекнув, чтобы та не замыкалась в себе. Добавила, что Ваня – «козел и свинья», но на этом пришлось распрощаться, так как с работы пришел Игорь. Дома, хорошенько наревевшись, Марья уснула прямо в одежде. А на утро проснулась с ощущением разбитости и целый день пребывала в полудреме во время вскрытий.

Поддержка подруги никогда не помогала. Лишь на короткое время становилось чуть легче. Кроме того, Марья знала, что это теперь будет обсуждаться в кругу друзей. Ей хотелось получить настоящую помощь. Поговорить с кем-то, кто действительно поймет и примет ее. Как когда-то принимала бабушка. Хотелось, чтобы постоянно преследующая тоска отпустила. И стало легче хотя бы чуть-чуть. Немного поколебавшись, она открыла сайт гос.услуг. Несколько лет назад в ОМС включили консультации семейного психолога. Помощь можно было получить в поликлинике, что на удивление возымело немалую популярность, особенно среди женщин. Запись была довольно плотная. Выбрав время, Марья замерла, не в силах заставить себя щелкнуть на кнопку «записаться».

«Это что же – рассказывать о своих чувствах чужому человеку? Не чужому человеку, а специалисту. Ты ведь ходишь к гинекологу. Ну, гинеколог – это привычно. А изливать душу – слишком интимно».

– Да иди ты, – собравшись с силами, она щелкнула мышью, и на экране появилось уведомление, что запись создана. «Если что, отменю» – успокоила она себя и резко отодвинулась от стола.

Пошла на кухню, включила чайник и отправилась в обход, попутно размышляя. Вот она придет в кабинет, сядет и с чего начнет рассказ? Здравствуйте, меня зовут Марьяна. Мне 34 года и я…

Выключила свет в регистратуре и подергала дверь, припомнив рассказ Дорофея про моргового. Не верила она в эту чертовщину. Все объяснимо, надо только уметь рационального мыслить. Она больше опасалась пьяных отморозков, жаждущих острых ощущений. Но на этот случай у нее имелся номер телефона, по которому через несколько минут после звонка приедет полиция и надает любителям острых ощущений по авантюрному месту. Хотя, судя по заметенным дорогам, добраться на холм будет делом нелегким. Остается надеяться, что никому не захочется переться сюда в такую погоду.

Эта мысль успокоила, и она пошла дальше, ведя мысленный диалог с воображаемым психологом, мусоля невеселые мысли в голове.

В предсекционной на крючках вдоль стены висели клеенчатые фартуки. В секции у столов притаились холмики черных пакетов. В коридоре, ведущем в гримерку, на полках металлического шкафа стоял большой запас канистр с формалином. А у дальнего шкафа притаились архивные банки, в которых плавали фрагменты органов. Холодильники мирно ворчали в тишине, вдоль стены ровно в ряд стояли каталки. Ворота «приемки» плотно закрыты на металлический тяжелый засов. Где-то вдали тикали часы.

Она прислушалась, не шумит ли машина у ворот, но снаружи было тихо.

Навалилась сонливость. Поэтому, не раздумывая, Марья легла на дежурантский диван, прихватив чашку горячего чая с зефиром в шоколаде. Открыла книгу в телефоне и погрузилась в чтение. Но через несколько минут ее сморил сон.

***

На кухне что-то с громким звоном упало и разбилось. Марья вздрогнула и села. Тишина. Провела руками по лицу, прогоняя остатки сна. За дверью на кухне горел свет.

«Странно, мне казалось, я выключила его перед уходом».

Взявшись за ручку, она толкнула дверь и замерла в недоумении. За столом сидел мужчина в рабочей темно-синей форме, чуть не плача, смотрел под ноги на разбитую чашку. Его подбородок сильно дрожал. Подняв руку, он вытер усы и рот кулаком, всхлипнул и жалобно сказал: «Хабаровск-то совсем почернел». Она хотела его успокоить, спросить, что он имеет ввиду. Но тут из сна ее вырвал странный скрежещущий звук. Открыв глаза, Марья прислушалась. На уши давила тишина. Чашка стояла на табуретке целая и невредимая рядом с полупустой пачкой зефира.

Какой странный сон.

Она приподнялась на локтях. За дверью на кухне было темно. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, снова легла, проверив время на телефоне: 22:10. Заблокировала экран и отвернувшись лицом к спинке, закрыла глаза. «Спи, Марья, пока есть время. В новогоднюю ночь всегда возят много».

Сон дежуранта тревожен и чуток. А слух настроен на звук тормозов машины у ворот. Ей снилось, будто сквозь сон она слышит, как все пришли на работу и суетятся вокруг. Ходят мимо, нагоняя ветерок, хлопают дверью регистратуры вдалеке, о чем-то разговаривают то справа, то слева, посмеиваются над шутками. В секции что-то гремит, и до слуха доносится скрип колес и стук стеклянных флаконов о железный контейнер, в котором их отправляют в лабораторию. Ей хотелось проснуться, встать, и она попыталась пошевелить ногой, но тело будто сковал паралич.

«Только попробуй!» – раздался издали чей-то голос. «Не делай этого!»; «Куда ты?»; «Этого не может быть». До слуха доносились отчетливые обрывки фраз. Но вырваться из оцепенения никак не удавалось.

Сознание пронзил неожиданный звонок в ворота приемки. Марья подпрыгнула на диване, почувствовав правым боком каждую взвизгнувшую пружинку. Не успев проснуться окончательно, она уже бежала через секцию в зал приема трупов, накидывая дежурную куртку. Открыла заслон окошка и увидела заднюю часть машины трупоперевозки, окутанную паром из выхлопной трубы. Подняла тяжелый засов и распахнула двери. Снаружи топтался Троша.

– О, привет! – Удивился он, – а я думал сегодня Дорофей на посту.

– Попросил подменить меня. У него жена рожает.

– Вовремя. А тебя запрягли, значит. – Усмехнулся он, качнув головой. Марья повернулась к стене и увидела, что все каталки стоят вразброс. Одна даже уехала к противоположной стене. Не припомнив, чтобы так и было, она взяла ближайшую и подкатила к порогу.

– Что там у вас? – Спросила, разворачивая черный пакет.

– Электротравма. Нашли на железнодорожных путях у электрощитовой, – закряхтел он от натуги, перекидывая с подоспевшим на помощь водителем тело. Водитель кивнул в знак приветствия круглой, как арбуз, головой в зеленой вязаной шапочке, и они вкатили труп в помещение приемки. Марьяна заполняла журнал дрожащей рукой, чуть не перепутала номер, и криво написала фамилию на бирке. Чертыхнулась и подошла к трупу, чтобы описать одежду. На тыльной стороне руки заметила татуировку: «С приветом из …», а дальше слово обрывала черная электрометка.

– Что тут написано? – Спросила она у ребят. Троша наклонился к телу и повернув руку к себе, ответил:

– Из Хабаровска! Он не тутошний, – поскреб он затылок, – хорошо хоть паспорт при нем, а то бы неизвестным был. Ты чего такая бледная? Захворала? – На слова ее не хватило и, покачав головой, Марья посмотрела на лицо трупа. Это был мужчина из сна, верхнюю губу закрывали густые черные усы, и она будто наяву снова услышала его голос: «Хабаровск-то совсем почернел». – Слушай, закрой дверь. А то такой карачун на улице! – Сказал Троша. Вслед за его словами, словно из недр земли раздался гулкий протяжный то ли гул, то ли стон.

– Вы слышали? – Резко повернулась к ним Марьяна. – Что это за звук? Аж мурашки по коже.

– Так, эт самое… – отозвался водитель, прикрывая двери, – ветер в трубе гудит, наверно.

– А, – отозвалась она, кивнув, – точно, – Марья не знала, мог ли ветер так завывать в печной трубе, если только в ней отросли голосовые связки. Это показалось не лишенным смысла, и она немного успокоилась.

– Говорят, мороз до минус сорока будет сегодня. – Продолжал трепаться Троша. – Ну и дела. А чего тебя то запрягли? – Спросил он, ставя подпись в журнале.

– Потому что у меня нет семьи и детей, – пожала она плечами. – Теперь отдуваюсь за тех, у кого они есть.

– А, знакомая песня, – махнул он рукой, его губы растянулись в загадочной кривозубой улыбке, – ну ты это, какво… будет скучно, звони, – подмигнул он, – приеду, утешу тебя, – Марья почуяла как с души воротит.

– Я не скучаю. У меня прекрасная компания.

– Так они лежат и не разговаривают.

– Это я про тараканов в голове.

– Поехали, Магарыч, – прогудел водитель и попятившись, открыл двери. Машина тарахтела, покорно ожидая хозяев.

После того как засов с тяжелым металлическим лязгом вошел в паз, Марья расставила каталки назад ровно в ряд вдоль стены.

В санитарской было темно. Вода в аквариуме с рыбками негромко бурлила, шевеля водоросли. Бросив документы на стойку регистратуры, Марья направилась назад, кутаясь в куртку и грея руки дыханием. Ей показалось, что в помещении стало холоднее. Столбик термометра показывал минус сорок. Взглянув на часы, она обнаружила, что уже половина двенадцатого. Замерев посередине кухни, решила, что тридцать первого может позволить себе вольность. Учитывая, как паршиво закончился этот год.

Из кармана, висевшего на крючке халата Веры Федоровны, достала ключ от склада. Отыскала канистру со спиртом и отлила в кружку. На кухне обнаружилось варенье и клубничный сироп. Намешав варенье, сироп, воду и спирт, осторожно отхлебнула. Получилось крепковато, но то, что надо.

Уселась на диван, включила телевизор и стала размышлять по поводу сна, без интереса листая ленту социальной сети и просматривая сторис знакомых и друзей. Странное совпадение. В существование душ она не верила. Быстро осушив первый стакан, пошла за вторым. Время близилось к двенадцати, и Марья по традиции ждала обращение президента, только вместо шампанского в кружке был разбавленный спирт.

Пять минут. Пять минут.

Бой часов раздастся вскоре,

помиритесь те, кто в ссоре.

– Ага, бегу, аж волосы назад, – второй стакан почти опустел быстрее первого. Стоило притормозить. Вдруг взгляд зацепился за знакомый образ, и Марья открыла фотографию в соцсети. На ней скучковалась компания молодых людей в смешных красных шапочках, с бенгальскими огнями и улыбками до ушей. И среди них был Иван. Он обнимал рукой за талию какую-то миловидную блондинку, достигающую ему макушкой до плеча, а она прилипла к нему всем телом и повисла на шее.

«Уважаемые граждане России. Дорогие друзья…» – раздался знакомый голос. Она подняла глаза к телевизору, ощущая, как по щекам льются горячие слезы. Когда президент закончил речь, она поняла, что все прослушала. Куранты стали отбивать двенадцать, а Марья сидела, как истукан, с телефоном в руках. Очнулась под последний удар и осушила остатки со дна полностью.

– С новым годом, неудачница, – саркастично выдохнула она, стукнув кружкой о табурет, и откинулась на спинку дивана.

Вдруг навалилось все, что произошло за последние двое суток. Выключив телевизор с помощью пульта, она закрыла глаза. Перед внутренним взором предстало улыбающееся лицо бабушки. Слезы подкатили душащим комом и встали поперек горла. Скрестив ноги на диване и закрыв лицо ладонями, она разрыдалась, дав полную волю эмоциям. К черту все. Так иногда хочется выплеснуть чувства. Все равно никто не слышит.

Она плакала навзрыд, подвывая и припоминая все свои жизненные неудачи. Думая о том, что ее жизнь очередное клише беспросветной неудачницы. В тридцать лет у нее не было семьи, она работала рядовым лаборантом на побегушках, гитара пылилась на крыше шкафа, и не было настоящих друзей. С годами она лишь научилась курить, да поднаторела в черном юморке. Вот и все достижения. У нее не было плана, и она не знала как жить дальше. Хотелось вырваться из белого ледяного безмолвия. Черно-белый мир зимой, которая длилась здесь полгода, напоминал свою собственную бесцветную жизнь. Соленые слезы лились ручьями по щекам и шее, отчего кожа сильно зудела.

Вдруг на затылок легла чья-то рука.

***

Грязь хлюпала под ногами после проливного дождя. Земля превратилась в грязно-серую кашу, стопы вязли, мелкие лужи отражали серое небо. Впереди, меж деревянных домов, образующих широкую улицу, показался лес. Он на мгновение обернулся. Толпа крестьян с перекошенными лицами и выпученными от ярости глазами, неслась за ним, поднимая брызги. Кто-то упал и закричал, но на него не обратили внимания, втаптывая, как тряпичную куклу, в землю. «Двуногий скот» – с ненавистью подумал он, поддав скорости. Мимо него, вращаясь пролетел серп и воткнулся в стену сарая. Толпа ревела, как стадо быков. Осталось совсем немного, в лесу спрятаться будет легче. А ночью он перебьет их всех по одному, не ведая жалости. Достаточно издевательств. Достаточно заставлять делать его то, что он не хочет, избивать даже за самую мелкую ошибку, сравнивать с другими, публично унижать. Хватит. Слишком долго волк пытался влиться в стадо. В спину летели проклятья и унизительные сравнения. Последний дом оказался позади, крики толпы немного отдалились и он понял, что ноги больше не слушаются его. Он стал замедляться и чем больше заставлял непослушные ноги бежать, тем медленнее становился бег. И вот он остановился, понимая с ужасом, что обезумевшая толпа сейчас снесет его, как прорвавшаяся дамба хлипкий сарай. Он зажмурился от ужаса.

Его разбудил собственный протяжный стон. Перед глазами мельтешила чернота. Это был всего лишь сон. Очередной кошмар из прошлого. Те люди давно мертвы. Ему больше никто не угрожает. Кроме сводящего с ума голода. Сколько времени прошло?

***

Ощущение ладони на затылке длилось мгновение. Марья вскинула голову и увидела перед собой пустой коридор. Оглянулась, мгновенно забыв, что только что рыдала. Первый раз за шесть лет ночных дежурств с ней происходило что-то странное. И все в одну ночь. Она стала искать объяснения. «Возможно, я не заметила, как уснула. А может, сквозняк? Может, я слишком тоскую по бабушке и мне нужна ее поддержка, и произошедшее всего лишь самообман? Есть ведь внушаемые люди, которые могут чувствовать запах или слышать то, чего нет. Но бывает ли подобное с тактильными ощущениями? Или я схожу с ума и это первые признаки галлюцинаций?»

Осторожно поднявшись с дивана, она направилась в лаборантскую. Хотелось двигаться, это успокаивает. Зайдя в кабинет, включила радио, окинув взглядом рабочие места. Над каждым столом висели фотографии, на которых были изображены мужья, дети, родители, питомцы. И только на месте Марьи было пусто, не считая канцелярских принадлежностей.

Веселый голос ведущего поздравлял всех с новым годом и стало менее тоскливо. Следом полилась песня. Марьяна снова пошла в обход. В секционном зале было также тихо и темно. Открыв окошко в воротах приемки, она увидела занесенную дорогу и пробивающийся свет фонарей сквозь пургу. Ничего не обнаружив, успокоилась и вернулась назад. Из лаборантской доносилась песня: «Новый год к нам мчится, скоро все случится…».

– У меня уже все случилось, – ворчливо фыркнула она и вернулась на диван. Взяла в руки телефон, скорее по привычке, но притормозила и решительно сунула его под подушку, пообещав себе никаких соцсетей в ближайшее время. Она лежала так несколько минут, глядя в потолок и отмахиваясь от лезущих в голову назойливых дурных мыслей.

Давай, поспи. Просто закрой глаза и пошло все на хрен. Не заметив как, она снова провалилась в сон.

***

Комната для гримирования трупов освещалась тусклыми лампами, излучавшими грязно-желтый свет. Они монотонно гудели, в унисон с холодильниками, мрачным дуэтом. Здесь, как и в секционном зале, пол и стены были обложены белой кафельной плиткой. С правой стороны стояла металлическая каталка с подъемником, на которой лежал труп мужчины лет сорока пяти, худощавого телосложения с подвязанными бинтом руками. На теле лишь нижнее белье, а на лице густой слой тонального крема, совершенно отличавшийся по цвету с окружающей кожей, из-за чего оно выглядело маской. Костюм, который принесли родственники, висел на плечиках на стене в прозрачном пакете. У дальней стены слева громоздился металлический стол, заваленный разным хламом: одноразовыми бритвами, сверлами, пакетами с прозрачными флаконами для анализов, двумя канистрами с бальзамирующей жидкостью, ватой, какими-то бумагами и прочей мелочью. На стене висел такой же металлический двустворчатый шкаф, в котором складировалось остальное барахло.

Посреди гримерной стоял мужчина, выглядевший точно также, как труп на каталке. Он то и дело поправлял съезжающие свободные «семейные» трусы с васильковым рисунком. На носу располагались маленькие аккуратные очки, в серебристой оправе, похожей на тонкую потертую проволоку. Мужчина негодовал и размахивал руками перед лицом собеседника, который зло двигал челюстью. Собеседник был его полной противоположностью: высокого роста, с грудой накачанных мышц, одет в белую футболку и темные джинсы, на запястье левой руки болтался большой тяжелый наручник.

      Перепалка продолжалась несколько минут и их окружили любопытные: это была молодая женщина в больничной рубахе, старуха и мужчина в рабочем комбинезоне. Все заинтересованно слушали и смотрели на развернувшуюся сцену, но в перепалку никто не вступал.

– Это уму непостижимо! – Громко возмущался мужчина в очках, – Вы посмотрите, что они со мной сделали! Это что по-вашему— маскарад? Я выгляжу, как мертвая шлюха! – Визжал он. – Меня это совершенно не устраивает! Со мной придут попрощаться не только родственники, но и враги заглянут позлорадствовать, а вы даете им лишний повод! Между прочим, – потряс он указательным пальцем в воздухе, – моя матушка отдала свои последние сбережения, чтобы похоронить мое тело по-человечески. – Мужчина сделал короткую паузу и продолжил возмущаться, не забывая жестикулировать. – А меня превращают в клоуна за мои же деньги! Где дух этого дома? Я должен с ним поговорить. Иначе, я начну громить здесь все на свете. Хлопать дверями, скидывать с полок вещи, щелкать светом! Я вам покажу! Вы у меня попляшете!

На порог комнаты явился дух. Задержался у входа, внимательно слушая, а потом невозмутимо прошел мимо любопытных. В руках он держал маленькую пыльную и кое-где рваную книжицу в мягком переплете, найденную в плотном слое пыли на чердаке. Обошел каталку и уселся на край металлического стола, так невозмутимо, будто не ему только что грозили жестокой расправой в виде вмешательства в мир живых.

Мужчина в васильковых трусах тут же кинулся к нему.

– Прошу прощения. Разрешите поинтересоваться, не вы ли случайно, дух этой юдоли скорби? – Спросил он, подтягивая васильковые трусы до самых подмышек и деловито поправляя очки. Дух кивнул, не отрывая от его лица черных глаз.

– Вы абсолютно пра…

– Полюбуйтесь! – Воскликнул мужчина, указывая пальцем на собственное тело. Схватил со стола тюбик тонального крема «Балет» и потряс им в воздухе. – Эти бездари превратили мое тело в посмешище! – Швырнул он крем на стол рядом с коренастым духом, походившим на смесь человека и собаки. Меня не устраивает как в этом доме обращаются с моим бедным телом! Вы, как дух этого дома, должны урегулировать этот вопрос!