Морговой

Агидель Штольц

Морговой

Данное произведение является фантазией автора и не претендует на историческую достоверность

Россия, г. Волен

27 декабря

Ледяной ветер кружил крупные хлопья снега над крышей морга. Вьюга выла, играя в проводах, а раскачивающийся фонарь над крыльцом отрывисто скулил от холода. Столбик термометра стремительно опускался вниз. К вечеру он достиг минус двадцати четырех градусов, а стекла покрылись витиеватыми узорами. Здесь, на холме, где стояло одноэтажное здание морга, было холоднее, чем внизу. Зато открывался невероятно красивый вид на город, простирающийся до самого горизонта. Снег валил с шести утра до двух часов. Потом выглянуло солнце, а спустя час небо снова заволокло и маленькие кусачие снежинки стали предвестниками грандиозного снегопада. И растворился Волен в белизне снежного марева.

В теплом кабинете электронные часы отсчитывали время. Они показывали «16:16», а густые сумерки уже окутали город. Новогодняя гирлянда неспешно мигала на стене в коридоре. По радио из кабинета врачей доносилась негромкая песенка: «Если бы не было зимы, а все время лето…».

Вскрытий сегодня было мало, и сотрудники разбрелись кто куда. Врачи засели в кабинетах, корпея над экспертизами. В лаборантской кипела своя работа. Забава и Любица, хихикая, усердно вырезали снежинки из бумаги. Пожилая лаборантка, которую звали Аксинья Гордеевна, степенно печатала результаты анализов, согнувшись в три погибели и близоруко щуря глаза за толстыми стеклами очков. Она каждый раз сверяла напечатанное ею с листком в чуть подрагивающих руках, и по привычке колотила морщинистыми пальцами по клавиатуре, забывая, что это не печатная машинка.

Старший лаборант отделения Вера Федоровна шуршала мишурой и «дождиком» на складе, перебирая коробки со стеклянными елочными игрушками.

Марьяна наблюдала, как санитары Гриша и Дорофей собирают искусственную елку. За процессом следил их заведующий Горан Немилович, – похожий на огромного медведя, заприметившего улей. Сунув по-царски лапищи в карманы синей хирургички, он умудрялся хмурить брови и улыбаться одновременно. По характеру был строг, но справедлив. Его побаивались, но уважали. Высокий лоб заведующего поблескивал в свете гирлянды, а его хозяин подтрунивал над санитарами. Дорофей балансировал на скрипучей стремянке, которую заботливо поддерживал Гриша. За его правым ухом приютилась неизменная сигаретка.

Из тесной кладовки, именуемой гордо «склад», послышался стук и приглушенное кряхтение Веры Федоровны:

– Что б тебя, так твою растак! Все не слава богу…

– Марьян, подай-ка верхушку, – попросил Дорофей со стремянки. На его голове красовалась шапка-ушанка, «уши» которой топорщились в разные стороны. Девушка извлекла из коробки последнюю деталь и подала Дорофею.

– Решили, кто дежурит тридцать первого? – Спросил Горан Немилович раскатистым басом.

– Я дежурю, – отозвался сверху Дорофей, тряхнув «ушками» с распущенными завязками. Заведующий удовлетворенно кивнул. В этот момент раздался пронизывающий звон из зала приема трупов.

– Твою ма… – покачнулся на лестнице Дорофей, ухватившись обеими руками за лестницу, – Гриша, чтоб тебя, держи крепче!

– Извини, – виновато прогудел тот.

– Прими, – распорядился заведующий, обратившись к Марьяне. Кивнув в ответ, она толкнула ближайшую дверь, ведущую в секционный зал. Там, стоя у стола, Рагнар поспешно зашивал последний труп. Увидев уверенно идущую к помещению девушку, где стояли холодильники, спросил:

– Примешь?

– Да.

– Спасибо! – Обрадовался он и включил душ, чтобы обмыть тело.

В Бюро судебно-медицинской экспертизы, работа была отлажена, как швейцарские часы. Весь медперсонал строго знал свои обязанности. Лаборанты работали в регистратуре, проводили опознания, ассистировали на вскрытиях, принимали трупы, проводили гистологическую вырезку и делали много другой работы.

Санитары принимали, вскрывали, зашивали, бальзамировали, переодевали и гримировали трупы. Это было их поприще.

Врачи судебно-медицинские эксперты исследовали тела, писали заключения, ходили в суды и на допросы, ездили на конференции и придумывали поручения лаборантам.

В столь отлаженной работе была заслуга заведующего. Как настоящий хозяин, Горан Немилович всего за год создал полноценное, почти ни в чем не нуждающееся отделение. Он всегда готов был встать грудью на защиту каждого сотрудника, если возникали проблемы. А на провинившегося потом орал так, что черти вскакивали в аду и ничего не понимая, носились в панике, сталкиваясь рогатыми лбами.

В коридоре морга, у кабинетов, стоял мягкий диван для дежурантов, а на стене висел телевизор. В кухне располагались холодильник, микроволновка и электрическая плита. Каждый день на холм приезжала машина и привозила горячие обеды. Также, имелись стиральная машина и душевая кабина.

Жили они, не тужили. Работа кипела. Все готовились к предстоящему новому году.

Машина трупоперевозки тарахтела у ворот, а труповоз Трофим Магарычев, по прозвищу Магарыч, приплясывал в бледном круге качающегося на ветру фонаря. Марьяна распахнула ворота и ледяной ветер швырнул ей в лицо горсть снежинок.

– Здорова! – Поднял руку Троша. – Принимай. – Марьяна подкатила дребезжащую по неровно выложенной плитке каталку и спросила:

– Что там?

– Убийство. Сожитель зарезал, – она откинула черный пакет и увидела рыжеволосую худую женщину, из груди которой торчала рукоять столового ножа. Вся одежда в подсохшей крови – поди разбери одна там рана или несколько.

Праздничное настроение, гирлянды, снежинки на окнах и мишура сильно контрастировали с рабочей атмосферой. Но никто из сотрудников этого не замечал в силу привычки.

Глянув на стеклянные глаза женщины, попутно описывая одежду в журнал, Марья задумалась. Могла ли подумать эта женщина несколько часов назад, что нового года уже не увидит? В холодильнике у нее, скорее всего, припасены все ингредиенты для оливье. Традиционно она говорит своему сожителю, чтобы тот ничего не трогал – это на новый год! Она знает, в каком платье будет встречать праздник, какое основное блюдо подаст на стол. Что будет пить и какое желание загадает во время боя курантов. Скажи ей кто-нибудь несколько часов назад, что 31-го она будет не за столом, а в скованной льдом земле, она бы наверно пришла в ужас.

Смерть никогда не бывает вовремя, но совершенно точно знает, когда самое не время.

«Да какое тебе до этого дело?» – одернула себя Марья, поймав незваные мысли: – Просто выполняй свою работу».

Подписав и надев на труп бумажные самоклеящиеся бирки, она приняла от Троши толстую стопку документов. Сразу видно – следователь старался, описывал все подробности в протоколе. Поздравив Марью с наступающим, Троша прыгнул в машину на пассажирское сиденье, и умчался в лютую зиму вместе с напарником. А Марьяна несколько секунд любовалась сверкающим полотном снега под фонарем прежде чем заперла ворота.

Горан Немилович уже стоял в верхней одежде и раздавал распоряжения. Гриша с Дорофеем дружно кивали и улыбались. В конце Дорофей даже козырнул.

– Ну, я поехал, – заключил заведующий, заприметив Марью, – чего там? Опять переохлад?

– Нет, убийство.

– О, праздники начинаются… – прокомментировал Дорофей.

– Для некоторых они и не заканчивались, – изрек Гриша и принялся собирать лестницу.

– Я поехал, – коротко кинул заведующий. Раздался писк магнитного замка, снег со скрипом захрустел за окнами, постепенно отдаляясь. Начался праздник непослушания. Кто-то включил радио погромче. После новостей о предстоящих снегопадах и сильных морозах, загремела музыка. Гриша умудрился запутаться и порезаться о «дождик», проклял того, кто изобрел «эту бесполезную хреновину» и кое-как разложил украшение на ветки. Марьяна с Забавой и Любицей бережно развешивали игрушки, обсуждая, кто как встретит праздник. На складе чертыхался Дорофей, что-то свалил и получил взбучку от Веры Федоровны.

– Пошел черт по сковородкам! Слазь, тебе говорят, нет там его.

В ту же секунду со склада показалась голова Дорофея с густым клоком паутины на ушанке. Он победоносно поднял над головой пыльного пластикового Деда Мороза:

– Нашел! – И через пару минут неизменные персонажи русского фольклора красовались под елью – Дед Мороз в голубой шубе и его внучка Снегурочка.

28 декабря

Работы за сутки набралось немало. Два переохлаждения, алкогольное отравление, две аварии, одно убийство, да еще больница взялась «выписывать» из травматологии и нейрохирургии. Но только сотрудники моргов, полиции и скорой помощи знали, что все это только разминка.

Отделение морга оживленно работало с раннего утра. Хотелось поскорее закончить со вскрытиями. Дороги замело, и снегоуборочные машины заполонили город, мешая и без того плотному движению. А столбик термометра опустился еще на пять градусов. Такие низкие температуры не были характерны для этой части страны, но все же подобное иногда случалось. В секции, где велись вскрытия, было довольно прохладно, центральное отопление не справлялось. В кабинетах дополнительно включили обогреватели и у каждого рабочего места дымились чашки с горячим чаем.

Здание морга было очень старым и много лет стояло заброшенным. Над крышей возвышался кирпичный дымоход, но печью, вмурованной в стену, давно никто не пользовался. Эхо прошлого в виде каменных столов, печатных машинок, ржавеющих на складе и прочих раритетных вещей, досталось в наследство. Как оказалось, здание оборудовали под морг много лет назад, но почему-то так и не запустили. И в первый же год работы пришлось списать кучу морально устаревшей мебели и техники. Но столы так и остались, как напоминание.

Марьяна взяла фотоаппарат, и перекинув ремешок через голову, пошла в секционный зал, прихватив пару перчаток и масштабную линейку. Трупы уже лежали на столах, готовые к фотосессии. В зале стоял неизменный металлический запах. Он прочно въелся в стены и сразу бил в нос, стоило только переступить порог. Даже если санитары тщательно все вымыли. Даже если с дезрастворами. У каждого секционного стола располагались столы с компьютерами, накрытые черными пакетами. Перед работой лаборант отбрасывал пакет в сторону, а по окончании – снова накрывал. На столах лежали деревянные бруски, служившие подголовниками. К каждому секционному столу была подведена вода и оборудован душ для омовения тел после вскрытия. А над столами нависали, прикрученные к потолку, бестеневые лампы.

– Как отдежурил? – Спросила Марья вошедшего в зал Дорофея. Тот подключил в розетку дрель с закрепленной на конце циркулярной пилой и установил защитный экран у головы трупа.

– Глаз не сомкнул. Все везут и везут. Еще морговой словно взбесился. То стучит, то бормочет, то каталки туда-сюда переставляет, то на кухне чем-то шуршит. Никакого спасу нет.

– Кто? – Переспросила она, обернувшись оглянувшись через плечо.

– Морговой, – повторил он.

– Это кто? – Снова спросила Марьяна, укладывая линейку так, чтобы она лежала аккурат вдоль раны на лбу трупа, и прицелилась объективом.

– Ну, вот есть же в домах домовые. А у нас морговой. Еду ворует. Топает громко, вздыхает над ухом, коль стоит глаз сомкнуть. Он на дежурстве у Гришки все печенье съел. С тобой такого не случалось? – Марья отрицательно покачала головой, откладывая фотоаппарат и попутно размышляя, взяла ли комплект средств индивидуальной защиты из предсекционной или нет. – Гришка вчера случайно его фотку сделал, когда все разошлись. Показать? – Обрадовался он и не дожидаясь согласия, сказал, включая дрель, – сейчас, только башку распилю. Я мигом! – Зал наполнился визгом дрели и запахом паленой кости. С внутренней стороны прозрачного пластикового экрана полетели брызги. Дорофей по кругу распилил череп и выключил дрель. Наступила относительная тишина и словно из недр земли раздался звук, похожий на протяжный мучительный стон. Марья с Дорофеем переглянулись.

– Слыхал? – спросила она, – что это за звук? Я уже больше недели это слышу и никак не могу понять откуда он идет.

– Пес его знает. Может ветер в проводах гудит? Вон вьюга какая, – пожал плечами Дорофей, осторожно извлекая головной мозг. У ног трупа уже стоял железный столик, на котором врачи исследовали органы. Мозг соскользнул с ладони на металлическую поверхность, оставляя влажный след. Дорофей кивнул в сторону санитарской, стаскивая перчатки:

– Пойдем.

Марья смотрела на фотографию в телефоне и молча размышляла, ища логическое объяснение. Конечно, на дежурстве она слышала кое-что, но утешала себя, что это чрезмерно богатое воображение и усталость. На фото, в дверном проеме, под самым потолком, завис силуэт человека с немаленькими бицепсами. На запястье что-то расплывалось, но она не могла никак понять, что это. Чем больше всматривалась в фото, тем больше силуэт казался смазанным и нечетким, только рука, отведенная в сторону, давала понять, что это человек.

– Видишь, – ткнул пальцем в экран Дорофей, – будто на руке что-то есть. Мы сначала не поняли, – громко поскреб он бритый затылок, – а потом как поняли! Это же наручники! Помнишь нам «висельника» привозили, у него на руках были застегнуты наручники через левую ногу?

– Помню. Я его тогда фотографировала.

– Он на дежурстве у Гришки весь хлеб съел, – на полном серьезе заявил Дорофей.

– Ты же сказал печенье.

– И печенье, – Марьяна вздохнула.

– Вы, батенька, путаетесь в показаниях.

– Ну че ты придираешься, – обиделся он, – еще скажи, что ты мне не веришь. А еще на чердаке третий день что-то стучит. Мы проверяли, замок в порядке, там и брать то нечего, одни ржавые да сломанные каталки лежат. – Она некоторое время выразительно на него смотрела.

– Да верю я. Может, у нас просто воришка завелся? – И, пожав плечами, добавила: – Предлагаю подождать, пока он спирт пить начнет. Глядишь, вместо стука песни орать будет, вот тогда мы его возьмем тепленьким.

– Эх, ты… – Скривился Дорофей, отбирая у нее телефон.

– Дорофей! – Послышался разгневанный голос, и Марья с санитаром дружно повернули головы. В дверном проеме стоял эксперт, полностью облаченный в защитный костюм. Он вызывающе подбоченился и вытаращил глаза. – Почему труп еще не вскрыт? Я тут ночевать не собираюсь! – Дорофей открыл было рот, но над их головами раздалось три оглушительных стука, словно кто-то со всей дури лупил съемным верхом каталки о крышу. Все дружно посмотрели вверх, а потом друг на друга.

– Слыхала? – Обрадовался Дорофей. – Опять стучит! – Эксперт закатил глаза, выругался, сокрушенно покачав головой, и потопал в секцию. Марья с Дорофеем потянулись следом.

***

– Опять я вскрываю с Шалопаевым, – простонала Любица, держа документы в руках, – еще и неизвестного!

Лаборанты по очереди бросили на нее сочувственные взгляды. Вскрывать с Михрутом Шалопаевым было то еще удовольствие! Это знал каждый лаборант и каждый день молился, чтобы молодой врач достался не ему. Сам по себе Михрут был безобидным и добродушным. Но на редкость медлительным. А труп неизвестного навлекал вдобавок кучу работы в виде взятия вещдоков, словесного портрета, подробного описания наружной поверхности трупа – а это дополнительное время, проведенное в холодном секционном зале.

Любица сморщила симпатичное личико в обрамлении светлых пушащихся кудряшек. Перекинула толстую косу через плечо и, причитая, обреченно побрела в секционную.

Горан Немилович старался делить трупы честно. Он радел за то, чтобы всем было комфортно работать друг с другом, и обычно от этого правила не отступал. У каждого эксперта был свой «эльф-любимчик», с которым они работали в паре. Но у Михрута своего любимчика не было и он ходил по рукам, безжалостно подгоняемый лаборантами, санитарами и другими экспертами. Столов в морге было всего три, а медлительность создавала очередь.

В секционной работа кипела! Эксперты громко диктовали, а лаборанты усердно стучали по клавиатурам, спеша все записать. Санитары чем-то гремели, шутили, и лишь трупы невозмутимо лежали на столах ребрышками вверх.

Хрипловатый баритон Макара Архиповича можно было узнать из тысячи голосов. Больше шести лет они с Марьей работали в паре, вместе перешли в новое отделение и довели работу практически до совершенства. В санитары им сегодня достался угрюмый и неразговорчивый Гриша. Он хорошо знал свое дело: проворно вскрывал и зашивал тела. Работа шла слаженно, и трупы на столе сменялись довольно быстро.

Между диктовкой, сотрудники обсуждали бытовые дела, подарки, кто куда планирует поехать в гости и какие мероприятия лучше посетить в городе.

От окна рядом с Марьяной нещадно дуло. Она зябко ежилась, попутно редактируя текст и посмеиваясь с коллегами. Звонок на воротах приемки трещал не переставая и дежурант мелькал в коридоре, спеша принять новоприбывшего. К часу дня приехала машина за анализами, и все потянулись на перекур и на обед.

К вечеру сотрудники стали расходиться по домам. Глаза слипались, в голове гудело, как в улье, а часть работы была отложена на завтра. Из секционного зала доносились голоса санитаров. Они зашивали, мыли и развозили трупы по холодильникам. И Марья засобиралась домой.

30 декабря

Предпраздничное напряжение нарастало. От количества привезенных трупов за сутки невольно вырывался стон. Все пытались все успеть. На город снова обрушился снегопад, из-за которого собирались огромные пробки. Похолодало до минус тридцати семи градусов. Лицо щипал мороз, ноздри склеивались при вдохе, ресницы покрывались инеем, а снег звонко хрустел под ногами. По радио крутили новогодние песни, а по телевизору – фильмы. Город сверкал гирляндами, а в магазинах собирались огромные очереди. Все было украшено главными атрибутами нового года: Дедом Морозом в красной или голубой шубе и внучкой его Снегурочкой. Они красовались повсюду: на витринах магазинов, под елками, на окнах, брелоках, кто-то даже выставил плюшевого Деда Мороза в подъезде дома. Но, несмотря на все трудности и суету, создавалось всеобщее новогоднее настроение.

Первая бригада дежурных сотрудников выходила на работу второго января, и Марьяны в этом списке не было. Наконец-то, думала она, удастся провести больше времени с Ваней. Она предвкушала сладкое шампанское, новогодние фильмы, катание на коньках и фейерверки.

Заглянув в регистратуру, чтобы забрать протокол опознания трупа под плач, доносящийся из ритуального зала, девушка направилась в сторону лаборантской. В кармане завибрировал телефон. Сначала Марья решила, что это очередное сообщение в чате друзей, но вибрация затянулась. На экране телефона значилось «Ваня». Улыбнувшись, она ответила.

– Привет. Не отвлекаю? – раздался в ухо родной голос.

– Нет. Говори.

– Слушай, мне нужно тебе кое-что сказать, – плач из соседнего помещения усилился, и она поспешила отойти подальше. Голос Вани был слишком серьезным, и Марьяна почуяла неладное.

– Что-то случилось?

– Да, – заявил он, тяжело вздохнув, – нам надо расстаться. – Марьяна замерла у елки. – Хотя нет, не так. Я хочу расстаться. – Из санитарской выглянул Рагнар в красной шапочке деда мороза, взял из ящика перчатки и подмигнул. Марья опустила взгляд. Дед Мороз ласково улыбался под елкой.

– Ты серьезно? Вань, сегодня же тридцатое декабря.

– Нет, блин, с новым годом. Да. Я серьезно… – раздраженно парировал он.

– Мы ведь собирались отмечать новый год с Ульяной и Игорем, – перебила она, ухватившись за эту мысль. Словно сейчас это было самым важным. Мишура и елочные игрушки поблескивали в свете мигающих лампочек.

– Скажи им, что мы не придем, – фраза прилетела тяжелым камнем, угодив прямо в душу.

– Почему? – Еле слышно произнесла она. И немного громче: – Я имею ввиду, почему ты решил расстаться? – Из трубки донесся тяжелый вздох. Марья почувствовала как съеживается внутри от чувства вины. И омерзительного ощущения снисхождения к себе, будто она маленький ребенок, задающий тупые вопросы, на которые ему приходится отвечать. И за которые почему-то хочется извиняться.

– Потому что меня все достало.

– Что тебя достало?

– Твои ночные дежурства, тупой черный юмор. А еще я не хочу общаться с твоей этой Ульяной, она меня бесит, а ты меня туда тащишь.

– Но ведь ты сам согласился.

– А теперь передумал.

– И что теперь? Опять сидеть дома, пить и ложиться спать в час ночи?

– А почему бы и да? Нет, надо таскаться где-то, транжирить бабло на всякое барахло. Я заметил, что вообще ничего не хочу для тебя делать. Ты меня не понимаешь и не хочешь понимать.

– И ты решил сказать мне это под новый год?

– Че ты прицепилась к этому новому году? Тоже мне великий праздник. Все носятся, как дебилы, – только сейчас Марьяна поняла по голосу, что он пьян, – короче, ты сама виновата. Я тебе говорил, что ненавижу новый год, но тебе походу плевать. Вещи я соберу сегодня и съеду. Ключи потом передам. Мне пора. Пока. Ах да, с новым годом, – усмехнулся он в трубку. Связь оборвалась.

– Кто-нибудь сегодня в этом доме снизойдет сфотографировать труп, вашу… – крикнул Рагнар, оборвав себя на полуслове, так как из лаборантской вышла Забава и юркнула в дверь предсекционной следом за санитаром. Марьяна осталась стоять в угрюмом отупении, глядя на Деда Мороза и пытаясь прийти в себя. Внутри все отрицало произошедшее. Вот так просто – раз, и все? – четыре года псу под хвост? А как же праздник? А подарок? Что теперь с ним делать? Не мог мой Ваня так со мной поступить».

Стало себя ужасно жалко. Первая мысль – позвонить бабушке и все рассказать. Но бабушки не стало несколько месяцев назад. А пустота внутри, оставшаяся после ее смерти, зияла, как открытая рана.

Тогда Марья представила, как придет завтра к Ульяне одна. Улыбка подруги медленно сползет с лица, она бросится наливать шампанского, требуя все рассказать. И всю ночь между тостами, салами и шутками, присутствующие будут пытаться ее развеселить. И бесконечные вопросы: «Где Ваня? Что случилось?» – на которые не захочется отвечать.

Она знала, что будет дальше. Боль будет накатывать и снова отпускать, пока со временем не утихнет. Перспектива того, что придется пережить, пугала. Расставаться всегда тяжело. Даже когда в отношениях кроме дерьма ничего толком не было. Праздничное настроение и ощущение волшебства рассеялось, оставив бессмысленную суету почему-то продолжающего веселиться мира. Праздничный мир рухнул. Погас. Утратил смысл. Происходящее вокруг напоминало балаган на поминках.

Марья вынырнула из задумчивости. В кабинете зажужжал принтер. Где-то хлопнула дверь, и послышались голоса. Зазвонил телефон в регистратуре. В секции завизжала дрель. Она моргнула и покачала головой, не представляя, что делать дальше. Вспомнила, что в секции ее ждет эксперт. Дорофей скорее всего уже положил следующий труп на стол.

Собрав последние силы в кулак, Марьяна сделала глубокий вдох и, потерев переносицу пальцами, шагнула к секционному залу. Словно в тумане накинула голубой одноразовый халат и шапочку, нацепила маску на уши, спустив под подбородок. Шалопаев у желтого контейнера с надписью «Отходы класса «Б»», стянул окровавленные перчатки, кинув их в дезраствор. Гриша за соседним столом скомкал ветошь и уложив в полость черепа, накрыл сводом. Натянул кожу и стал зашивать голову белыми нитками. Когда он затягивал шов посильнее, голова трупа моталась из стороны в сторону, словно тоже отрицала произошедшее с ним. И неизвестно кому сейчас хуже. Отмахнувшись от этой мысли, Марья подошла к Макару Архиповичу. Он срезал кусочек головного мозга, который лежал в его ладони, и тот соскользнул с кончика ножа в банку с формалином. Черные кудри эксперта разбавляла густая проседь. Они забавно торчали из-под голубой одноразовой шапочки. На животе белый одноразовый фартук перепачкан кровью. А маска прикрывала подбородок с ямочкой. Врач поднял взгляд.

Марья проглотила комок слез, делая вид, что ее интересует труп. Он был полностью зеленый и раздутый гнилостными газами. По столу размазан жировоск.

– Труп вот опознали, – подняла она руку с протоколом.

– Ты в порядке? – спросил эксперт.

Марья кивнула.

– Выглядишь расстроенной.

– О, Марьян! – Влетел в секцию Дорофей. – А я искал тебя. Можно на пару слов? – Кивнул он в сторону коридора. Они остановились у дверей, ведущих к холодильникам. – Слушай, сегодня ночью жену увезли в роддом. Мне мелкого оставить не с кем на новогодние. Подменить никто не соглашается. Может, ты меня выручишь, а? У тебя ведь нет детей.

– Я только и делаю, что вас подменяю, – хрипло произнесла Марья, – то у вас дети болеют, то жены рожают. А мне когда жить?

– Я понимаю. Ну, пожалуйста. Последний раз. С меня шоколадка. А? – Улыбнулся он. Она посмотрела на его радостное лицо и ее охватила страшная злость. Почему так происходит в этом гребаном мире: кому-то все, а кому-то ничего? На душе стало так погано, словно в нее черти нагадили. А следом кошки закапывали. И ночевать здесь вдобавок тридцать первого совершенно не хотелось. Нужно было срочно отвлечься от тяжелых мыслей. Марья рассчитывала напиться как следует и получить поддержку подруги. Она слишком хорошо себя знала: стоит остаться одной и мысли начнут пожирать изнутри.