Подорожник к сердцу приложи

Венцом всей этой роскоши была мигающая на разные лады гирлянда. Это притом, что обычные гирлянды у всех спокойно горели, а у некоторых счастливчиков мигали, зажигались и гасли, но по этой елке огоньки бегали самым волшебным образом.

Наши родители, бабушка, дедушка и все гости были на кухне и в столовой. Все готовили, накрывали на стол, провожали старый год, праздновали новоселье, звенели фужерами, шумели и радовались.

Нас с сестрой оставили в зале одних. Взрослые про нас забыли, и мы решили повеселиться по расширенной программе.

Мы выключили свет и стали водить вокруг елки хоровод. Постепенно скорость нашего вождения нарастала и, наконец, превратилась в бег. На полной скорости мы зацепились за провода гирлянды и…

Елка рухнула с такого маху, как будто прилетела с обрыва. Видимо, это мы ей придали нужное ускорение. Звон стекла был как взрыв, посыпались искры, словно бенгальские огни, это замкнуло гирлянду – было очень красиво. И тут мы, не выдержав этого великолепного зрелища, обе, в голос, заревели.

В тот же миг к нам прибежали все. Включили свет и увидели, что мы натворили. Нас вызволили из проводов, проверили порезы, дядя поднял елку. Оказалось, что сработали мы профессионально, на елке не осталось ни единой целой игрушки. Все вдребезги! И гирлянда тоже.

Хорошо еще, что все уже были веселые, и поэтому влетело нам не очень сильно. Тем более что сестра порезала палец и пришлось ее срочно лечить. Но вот разлетающиеся вдрызг десятки стеклянных игрушек при свете замкнувшей искрящейся гирлянды оказались таким незабываемым зрелищем, что только салют над городом и может с ними сравниться.

Пасха

В деревне, на центральной улице, возле конторы, жила одна моя бабушка. А на дальней, предпоследней улице перед прудом жили другие бабушка с дедушкой. На Пасху в их большом доме собиралась вся семья, трое сыновей с женами и детьми. К Пасхе бабушка всегда белила летнюю кухню и вешала на свежевымытые окна накрахмаленные белоснежно-подсиненные занавески.

Уже накануне все были заняты приготовлениями. Бабушка с раннего утра заводила сдобное тесто. Потом, сначала опара, затем тесто несколько раз поднималось, а бабушка подбивала, подавляя его восстание. Одновременно она принималась за начинку. Промывала разноцветный изюм для куличей, запаривала мак на рулеты, перекручивала на мясорубке сушеные яблоки и курагу для открытых булочек и целый день пекла, пекла и пекла.

Рулеты с маком, толстые как кабанчики, щедро начиненные сладким маком, уже отдыхали на подносах под хрустящими вафельными полотенцами и источали самый уютный аромат. Куличи, или, как мы их называли, пасочки, самых разных форм и размеров пеклись в духовке или ожидали своей очереди. Бабушка говорила, что перед печкой они должны постоять в тепле, расторнуться, подобреть.

Самые маленькие куличики пеклись в волнистых формах для кексов, средние – в жестяных банках из-под венгерского зеленого горошка, а самые большие – в литровых эмалированных кружках. Пока готовые куличи остывали, мамы взбивали белки с сахарной пудрой. Потом нам, детям, доверяли обмазать верхушки куличей кремом и посыпать яркой цветной посыпкой. Остатки крема, которые долгожданно сладки, можно было съесть прямо из чашки.

Потом доходила очередь до булочек-вертушек с яблочной начинкой. На лепешечку сдобы накладывали яблочную кучку, делали с двух сторон надрезы на тесте и заворачивали начинку так, чтобы она выглядывала из этих надрезов. Как будто пеленали в мягкую пеленку из теста. Потом смазывали всю эту красоту взбитым яйцом и отправляли в печь. Выходили они из печи такие румяные и ароматные, что невозможно было удержаться и не попробовать.

Запах печеной сдобы с ванилью витал во дворе, заворачивал за дом и просачивался на улицу. К слову сказать, все соседские хозяйки были заняты тем же. Поэтому аромат пасхальных куличей был над всей улицей, а может быть, и над всей деревней.

Мы, внуки, носились как угорелые на улице с остальными детьми, но периодически забегали помочь, снять пробу и прихватить что-нибудь вкусненькое с собой на улицу. Мамы варили и красили яйца. Нам дозволялось помогать в этом ответственном деле. Осторожно чайной ложкой переворачивать с боку на бок яички, купающиеся в ванночках с краской. А потом, после остывания, крашеные яйца натирали каплей постного масла, чтобы они засияли еще ярче.

Ну а мамы уже крошили окрошку в эмалированное ведро. Окрошка – это такой же непременный атрибут пасхального стола, как и яйца с куличами. Запахи витали умопомрачительные, свежие огурчики и редиска, укропчик и молодой зеленый лук, все это про весну и про Пасху. Напоследок, уже вечером, жарили сочные котлеты и запекали маринованных кур в духовке.

Ночью бабушку возили в церковь на ночную службу. Иногда нас, детей, брали с собой. Это было весело и необычно, стоять в очереди людей, где каждый со своей корзинкой, полной куличей и крашеных яиц. Потом появлялся громогласно поющий батюшка и освящал всех людей и их провизию святой водой. При этом, если тебе попали брызги в лицо и на одежду, за это никто ругать не будет, а наоборот, все будут радоваться и похвалят.

Утром бабушка зажигала в доме церковную свечу и приглашала всех разговляться. Я не знала смысла этого слова, потому что никто не соблюдал пост, но знала, что сначала нужно съесть кусочек от освященного яичка или пасхи, а потом уже вовсю уплетать все то изобилие, что стояло на столе, на праздничной скатерти и в самой красивой посуде из серванта.

Если погода была холодная, то стол накрывали в доме, а если теплая и солнечная, то стол ставили в центре двора. Взрослые сидели за столом долго, разговаривали и смеялись, мужчины выходили покурить, женщины «освежали» стол.

К концу праздника, под виноградное вино или под чай из самовара, бабушка с дедушкой запевали песню на два голоса, потом другую, потом еще. Пели они часто, и поэтому получалось у них так хорошо, что заслушаешься. И песни такие протяжные, застольные, так и хочется подпевать:

˗ Расцвела под око-о-ошком белоснежная ви-и-шня…

Мы, дети, наедались быстро и потом, набрав полные карманы булочек, яиц и конфет, скорей неслись на улицу. Ведь надо было срочно сразиться с соседской ребятней, чьи яйца крепче. Биться было очень интересно, но вот съедать потом яйцо, если оно проиграло и было разбито, с каждым разом становилось все труднее и труднее. И только это останавливало нас от полного яйцеперебития. Конечно, место-то в небольшом животе уже занято окрошкой, котлетками и куличами, ну и еще немного лимонадом «Дюшес» или «Буратино» по случаю праздника.

Одно из самых ярких воспоминаний детства такое: бежишь по улице, открываешь калитку и скорей во двор, под навес. Под навесом стоят газовая плита и огромный деревянный шкаф без дверей, но со шторочкой в цветную полоску. Отдергиваешь шторку в сторону, а там стоит большой эмалированный таз, в нем летом варенье варят, таз, полный сияющих всеми цветами радуги яиц. Ахнув в очередной раз от восторга, набираешь полные карманы и руки самых красивых и бегом обратно, на улицу.

Пока взрослые заняты, можно под шумок и на пруд сбегать, на весенний пикник. Мы-то мелкие, а вот ребята постарше могут даже костер развести на берегу для полного ощущения праздника. Посидеть у костра, пошурудить в нем прутиком, подкладывая сухие ветки, смотреть на улетающие в небо искры, поджарить кусок колбасы или хлебушка и потом, дымящийся, съесть. Для детского счастья так мало нужно.

На следующий день взрослые разъезжались на работу, а нам разрешалось еще погостить у бабушки с дедушкой. И опять весь день продолжение праздника и веселая кутерьма с соседскими ребятишками. Те же яйцебития, булочкотаскания и костероподжаривания всего, что удалось принести из дома. Бежишь в стопервый раз на улицу, а в калитке – деда, уже с работы пришел:

˗ Ты куда?

˗ На улицу играть, деда.

˗ А что там у тебя в руке, покажи?

Протягиваю чумазую ладошку, а там яйцо, очищенное от скорлупы, которое должно быть белым, но оно такое же чумазое и боевое, как и ладошка.

˗ Ладно, ешь, здоровее будешь. Ну беги, играй, – дед гладит меня по голове и улыбается.

Он на фронт ушел в восемнадцать лет. Был пехотинцем. В белорусских лесах с партизанами попал в окружение, пережил жестокий голод. С тех пор всегда говорил, что любая еда хороша. Даже если пересолили, никогда не ворчал и не отказывался. Все съедал и спасибо говорил.

Радости детства такие простые и воспоминания такие теплые, как малыш котенок, доверчиво уснувший на твоей ладони.

Баня

У бабушки с дедушкой были большой участок, дом и хозяйство. Как заходишь в калитку, слева длинный палисадник с раскидистым бульденежем и тюльпанами, цветущими весной, а также с кустами китайской вишни, усыпанной ягодами летом. Палисадник упирается в гараж. Справа маленький палисадник с сиренью и сразу же большой одноэтажный дом. В нем много комнат и на улицу смотрят окна с зелеными ставнями.

Проходим во двор. Квадрат двора окружен постройками. Слева – гараж, позади – дом, напротив дома – летняя кухня, справа – веранда. В холодное время двор пустует, а в теплое, в центре его царит стол со свитой стульев. Проходим дальше, слева, вслед за гаражом, друг за другом расположились мастерская, большой сарай и дровник под навесом, справа раскинулись плодовые деревья и баня.

Проходим по дорожке дальше. Там по обе стороны раскинулся огород. Кудрявые зеленые грядки шагают стройными рядами и заканчиваются сетчатым забором. За ним проживают разные жильцы: коровы в коровнике, свиньи в свинарнике, козы в сарайчике. А также куры, утки, гуси, и иногда индоутки и индюки. Как бабушка с дедом успевали всем этим заниматься, сложно представить, ведь они еще и в совхозе работали.

В деревне баня – это не только тазик, веник и пар. Весной она пускает к себе на некоторое время «постояльцев». Мне было года три-четыре, когда я увидела их впервые. Весной, когда днем уже было тепло, но ночи еще холодные, в одно солнечное воскресенье бабушку свозили на рынок.

Вернулась она оттуда с тремя большими картонными коробками, поставила их на стол в центре двора, на солнышко, и позвала меня. Открыла все коробки и подняла меня на большую табуретку, поближе к столу.

О, какое чудо! Коробки были полны… сокровищ! Аж дух перехватило от удивления и восторга! В одной копошились крошечные цыплята, в другой – потешные малыши утята, в третьей – длинношеие гусята.

Гусят, с их тонкими хрупкими шеями, отодвинули от меня подальше. Пару пушистых утят выпустили погулять по столу, чтобы я их хорошенько рассмотрела.

А вот цыплят мне дали подержать в руках. Крохотные теплые, нежные комочки, ощущения незабываемые! Они были не только желтыми, но и темными, и пестрыми, это будущие чернушки и курочки-рябы. Я брала то одного, то другого, гладила и пыталась их потискать и расцеловать от избытка чувств.

Писк стоял на весь двор. Еще бы, по двести птенчиков в каждой коробке. Вот этих-то постояльцев и принимала к себе наша радушная баня, а точнее, предбанник. Несколько дней они грелись там, в больших коробах под теплыми лампами в сто пятьдесят ватт. А бабушка варила им пшенную кашку на веранде. Потом мы их кормили, и снова я брала в руки пушистые «солнышки».

Позже немного подросших и окрепших птенцов переселяли дальше, в загончик в птичнике. Когда они подрастали, то куры паслись в своем отгороженном дворике. А остальных выпускали на волю. Всех гусей и ут́ей бабушка метила. Красила синей краской, чтобы не спутать с соседскими. Мазнет кисточкой каждого по голове-шее, и готово. Теперь они одна команда.

Потом мы выводили наши гусино-утиные стада на улицу, через два дома. Там был небольшой пруд с отмелями и островками, где плавали и паслись наши синеголовые. А мы там неподалеку, в заводи, ловили головастиков. Паслись наши питомцы самостоятельно весь день, без присмотра. Утром проводили как на работу, вечером встретили, забрали домой. И даже без пастуха.

Коллег у наших синих на пруду было много, и зелено-, и желто-, и красноголовых. У кого из соседей какая краска оказалась припасена, такие и гуси.

Очень живописно выглядел пруд в разгар летнего дня, с крякающей и гогочущей веселой массой, сотни пестрых голов всех цветов радуги. Ну просто картина импрессиониста!

А наша банька, конечно, не простаивает. Пару раз в неделю ее подтапливают, чтобы можно было вечером сполоснуться, освежиться после работы. А в субботу топят по-настоящему, на всю катушку.

Хотя дровишки в дровнике есть всегда, но для бани часто кто-нибудь, дядя или отец, рубит дрова. Для этого рядом с дровником стоит огромный пень размером с журнальный столик. Пень крепкий как камень, хотя сверху хорошо порубленный.

В дровнике с одной стороны уложены готовые, уже рубленые дрова, а с другой стороны – напиленные полена. Вот их-то и можно нарубить в свое удовольствие. Ка-а-ак жахнуть со всего маху по полену топором! Чтобы щепки полетели в разные стороны, как брызги, и полено раскроилось в аккуратные дровишки.

Колоть дрова это одно удовольствие, а смотреть на этот процесс – это другое удовольствие. Мне очень нравилось наблюдать, как пилят или колют дрова, папа, дяди, деда. Вот только рядом нельзя стоять, а то щепка может прилететь в лоб. Как, впрочем, и получалось, когда я подбиралась поближе, чтобы тоже хоть немного поучаствовать в банном деле.

И вот, наконец, затопили баню, дровяной дым пахнет хорошо, не то что угольный. Дым от дров пахнет баней или шашлыком, печеной картошкой или самоваром. И то и другое – хорошо.

Пока мужчины, это дедушка, папа и два его брата, топят баню и занимаются своими мужскими делами по хозяйству, мы, девочки, это бабушка, две тети, мама и я, готовим субботний ужин. Он всегда праздничный, сложно-долгий в приготовлении и очень вкусный и сытный. Готовим на столе в центре двора и на веранде у газовой плиты.

Бабушка не спеша месит огромный кусок теста, а рядом стоит тазик со свежим фаршем, пахнущим черным душистым молотым перчиком. Если на ужин пельмени, то лепят их все желающие. Кто лепит, кто тесто режет, а кто-то катает. У всех получаются разные экземпляры. У мам – привычно-обыкновенные, у детей – кривые и смешные. Но самые красивые, ровные умеет лепить мой папа, его пельмешки похожи на солдатиков, одинаковые как братья-близнецы, залюбуешься.

Если лепим манты, то мои чаще похожи на танки. Кто-то слепляет ушки ровно, кто-то – чтобы ушки торчали наружу, а кто-то строго прищипывает тесто как пирожок, поверху, и никаких ушек.

Не забываем, конечно, и про счастливую манту. Начинку каждый раз придумываем разную, то одну тыкву без мяса, то хлеб, покрошенный с вареньем, то мелконарезанную колбасу. Кому попадется счастливая манта, надо быстро ее съесть без остатка и загадать желание.

Еще часто делали штрули. Может быть, это не их родное название, но бабушка их так называла. Она отрезала приличного размера кусок теста и долго-долго раскатывала его, постоянно поворачивая и посыпая мукой. Получался большой тонкий круглый лаваш.

На него распределяли равномерным слоем фарш, причем до самых краев, чтобы там не было пусто. Потом аккуратно сворачивали все это в толстый рулет и тщательно залепляли, чтобы не вытек сок. И укладывали на ярус мантницы. И так много раз, потому что делали по две полные мантницы, чтобы всем хватило с добавкой и еще осталось. После приготовления рулеты осторожно вынимали, разрезали на ломти и выкладывали на блюдо. Вот их-то бабушка и называла – штрули.

Пока готовятся вкусности, баня парит вовсю. Первым всегда идет дед. Он снимает первый жар, парится один, моется не очень долго. Выходит деда из бани, распаренный, в свежей рубашке. Влажные с сединой волосы зачесаны назад, вьющийся чуб уложен волной. Все ему желают «с легким паром!» и спрашивают, как банька. Бабушка наливает ему чаю из самовара, и он отправляется в летнюю кухню. Там он полежит на диване, отдохнет после бани, посмотрит телевизор или почитает газету.

А следующим в баню идет старший сын с женой. Парятся они долго, а когда выходят из бани, у дяди темные, как смоль, влажные волосы зачесаны назад, а вьющийся чуб уложен волной, как у деда. «С легким паром!»

Потом в баню идет средний сын с женой. Вдоволь напарившись и намывшись, они выходят из бани. У дяди каштановые влажные волосы зачесаны назад, а вьющийся чуб уложен волной, как у деда. «С легким паром!»

Потом в баню идет младший сын с женой, это мои папа и мама. Долго ли, коротко ли они парятся, но вот и их выход. У папы светлые русые волосы зачесаны назад, а вьющийся чуб уложен волной, как у деда. «С легким паром!»

Последними в баню идем мы с бабушкой. У старшего сына свой дом и своя баня, дети уже взрослые, моются там. У среднего сына ванна в квартире, его дочка предпочитает ванну. И мы идем с бабушкой вдвоем. Она всегда говорила мне, что мыла меня, когда еще целиком на ее коленке помещалась, с самого рождения. Баня уже не жаркая, не пышет раскаленной каменкой, а теплая, добрая и будто обнимает нас мягко своим паром.

Пока мы моемся, во дворе накрывают на стол. Над столом уже горит лампочка, стемнело. Вот и мы выходим из бани. На головах полотенца, красиво зачесанных чубов у нас нет, только косы. «С легким паром!»

Стол ломится от вкусностей, запахи витают по двору и созывают всех ужинать. Вся семья за большим столом, а дед во главе. Ужинаем долго, под разговоры, под виноградное вино, которое деда сам делал. Дети пьют молоко литрами, кто парное, кто прохладное из холодильника. Потом самовар, чай и звезды над столом.

Мамы остаются убирать со стола, а бабушка уводит нас с сестренкой в большой дом. Взбивает огромную перину и укладывает нас спать. Мы просим рассказать нам сказку, но, как только она гасит свет, мы тут же засыпаем, просто выключаемся вместе с лампочкой. Спокойной ночи, малыши.

Летний день

На летних каникулах лучший отдых был в деревне у бабушки с дедушкой. Привозят тебя родители с большой сумкой одежды на все случаи жизни и оставляют на неделю, а лучше – на две. И вот она, свобода!

Иногда в это же время к бабушке привозят и мою двоюродную сестренку. Тогда нам еще веселее. На ночь бабушка закрывает в доме наружные ставни в тех комнатах, где кто-нибудь спит. Поэтому спится утром очень хорошо и долго. Петухов не слышно, солнышка не видно. Мы с сестрой время от времени просыпаемся, смотрим, что еще темно, шепчем друг другу, что еще рано, и снова сладко засыпаем.

Рассвет наступает неожиданно, часов в одиннадцать. Бабушка открывает ставни специальной палкой и цепляет их за крючки на стене, чтобы ветром не колыхало. И в комнату сразу вливается столько солнца, что мы просыпаемся и понимаем, вот оно, утро, а точнее, день.

Мы бежим умываться во двор, к умывальнику. Весело плещемся там, брызгаемся и приводим себя в порядок или, скорее всего, в беспорядок. Все лето во дворе стоит стол, его только в течение дня передвигают в тень. За ним все завтракают и обедают в разное время, а ужинают все вместе. Если погода дождливая, то трапезничаем в летней кухне.

А аппетитный завтрак уже на столе. Он самый простой и незатейливый, но выглядит заманчиво. Оказывается, мы за ночь страсть как проголодались. Домашнее молоко с толстым слоем сливок поверху, творожок, «глазастая» яичница или жареная картошка с золотистой корочкой, ломти домашнего ароматного чесночно-перченого сала или ветчины, свежие с огорода, в пупырышках хрустящие огурчики, а еще редиска и зелень.

Летом мы редко пили чай, если только с тортом или мятный из самовара, после бани. Две дойные коровы давали молоко ведрами, поэтому все пили его постоянно, до отвала. Только дедушка предпочитал квас. Для него бабушка делала домашний квас на черном хлебе. Потом сцеживала его через несколько слоев марли и ставила в холодильник в летней кухне.

Основательно подкрепившись, мы принимаемся за свои важные и интересные дела. Сначала надо покормить нашу любимицу, крошечную-хаврошечную козочку Маньку. Она только недавно родилась, поэтому у нее еще белоснежная курчавая шерстка и розовый нос, которым она доверчиво тычется в наши ладошки.

Манька любит лебеду, поэтому мы ищем именно ее. А найти ее не так-то просто, ведь бабушка нещадно выпалывает ее с огорода. Найдя заветную лебедушку, подсовываем веточки с сочными листьями Маньке под нос, соревнуемся, чью ветку она сжует быстрее. Хотя дедушка уже давно все хозяйство покормил, рано утром, перед тем как уйти на работу. Так что это для Маньки всего лишь десерт.

Потом у нас сложная и почти невыполнимая задача – найти в гараже целую автомобильную шину. Таких шин там складируются десятки. Почему? Не знаю, наверное, папам они были нужны для хозяйственных целей. Но нам нужна была целая шина, чтобы на ней поплавать на озере. Мы брали баллон, накачивали его ручным насосом, искали, где пропускает, и втыкали в прокол спичку, чтобы в следующий раз его уже не проверять.

И так много раз. Иногда мы все-таки находили целый баллон и, хорошенько его накачав, брали с собой купаться на озеро. Но купаться нас одних бабушка не пускала, «мы же еще маленькие», поэтому приходилось ждать, пока кто-нибудь придет с работы и пойдет с нами на пруд.

В гараже больше ничего интересного для нас, девочек, не было, а вот под крышей гаража еще как было. Там, под железом, нагретым солнцем, стоял приличный жар. И в этой жаровне сушилась огромная, под всю крышу, куча кукурузы. Початков были сотни, разного размера, формы и засушенности. Некоторые совсем сухие, как камень. А некоторые еще свежие, с мягкими кукурузинками и густыми кукурузными волосами. Их, наверное, бабушка туда совсем недавно доложила.

Мы с сестрой карабкаемся на гаражный чердак по приставной лестнице и набираем себе несколько понравившихся початков. Потом спускаемся, устраиваемся в холодке палисадника и долго возимся, сооружая из них кукол. Нужно удалить некоторые зернышки так, чтобы получилось лицо, но остались зерна глаза, нос и рот. Потом заплести косу из кукурузных волос и сделать юбочку из кукурузных листьев. Ну а потом посмотрим, у кого красивее и интереснее получится.

Обычные куклы у нас, конечно, тоже есть, но они уже порядком надоели. А кукурузные – каждый раз новые и непредсказуемые. Или можно убирать зернышки так, чтобы получались узоры, шахматные клетки, полоски, змейки. Вдоволь наигравшись, мы бросаем початки взрослым козам и они их с аппетитом обгрызают.

Можно сходить на улицу, побегать, поиграть или подраться с соседскими мальчишками. Нашими ближайшими соседями была немецкая баптистская семья. У них было восемь детей – и все мальчишки. В веснушках и похожие друг на друга как восемь капель воды, только разного роста, мал мала меньше, или бол бола больше.

Так вот с ними мы почему-то чаще дрались, чем играли. Они были задирами и мы тоже не тихони, вот и нашла коса на камень, столкнулись лед и пламень. Но бабушка говорила проще: «как кошки с собаками».

И вот, наконец, наступал долгожданный момент, когда открывалась калитка, это деда пришел с работы. Он был агрономом, работал в совхозе на виноградниках, селекционировал новые сорта, много времени проводил в полях на жаре.

Поэтому сразу после работы, прихватив полотенце и нас впридачу, шел на озеро освежиться. Деда плавал далеко от берега, плавал легко, плечи всегда над водой, а не только голова, как обычно. А мы плескались у берега, на мелкоте, довольные и счастливые. Вода летним вечером после жаркого дня, ну просто как парное молоко, теплая и ласковая.

Освежившись, мы возвращаемся домой, и дед идет «управляться по хозяйству». Он по очереди задает корм коровам, козам, баранам, свиньям, курам, уткам, гусям. Потом мы помогаем ему искать яйца на сеновале. Потому что куры несутся не только в ящиках-гнездах, стоящих в курятнике, но и ухитряются перелететь через оградку и пригнездиться на большом сеновале.

Мы с сестрой лазаем по горе сена, кувыркаемся, прыгаем, ворошим всю эту шелестящую ароматную золотистость и не очень-то тщательно ищем яйца. После поисковой операции мы выглядим так, будто только что вылезли из какого-то стога сена. Особенно волосы подробно украшены торчащими во все стороны пучками сухой травы и куриными перьями.

Потом с работы возвращается мой дядя, по совместительству – сестренкин папа. И конечно же, он тоже берет нас на озеро искупаться. Плещемся в воде мы недолго, зато не один раз. Потому что и бабушка к вечеру, устав от жары, тоже идет к озеру с полотенцем на плече и с нами, куда же без нас.