История государственного управления

Еще более масштабная историософская работа была проделана тем же автором в его знаменитых Публичных чтениях о Петре Великом. Здесь он также высказался и о смысле эпохи Петра: «… это было не иное что, как естественное и необходимое явление в народной жизни, в жизни исторического, развивающегося народа, именно переход из одного возраста в другой – из возраста, в котором преобладает чувство, в возраст, в котором господствует мысль».

Движение русского народа, как народа одного с европейцами арийского племени, было однотипным, но несколько медленнее из-за неблагоприятных внешних условий – географической среды и обширности государственной территории при малочисленности населения. Поэтому тот переход в «новый возраст», который европейские народы успели совершить в XV – XVI столетиях, русский народ осуществил двумя столетиями позже.

Таков взгляд на истоки и суть событий наиболее крупного специалиста по русской истории и по истории Петровской эпохи в особенности. Эта точка зрения в целом оставалась преобладающей в имперский и в советский период отечественной историографии. Но была ли Россия тождественна европейским странам и народам?

Основательные возражения против отождествления России и Европы, высказанные крупными исследователями славянофильского направления, не изменили ситуации. Фундаментальный труд Н.Я.Данилевского о цивилизационных различиях России и Европы не получил серьезного развития в историографическом и историософском дискурсе и остался в гордом одиночестве.

Мысль С. М. Соловьева о том, что петровские преобразования органически вырастали из предшествующей истории России и даже были подготовлены и отчасти уже намечены его предшественниками, оказалась также вполне близка марксизму, под знаменем которого была совершена Великая Октябрьская социалистическая революция. Теория марксизма выросла на почве европейской цивилизации, и исторический опыт Российского государства казался его неопровержимым подтверждением. Однако, все оказывается не так просто и однозначно.

Судя по всему, для оценки истинного смысла радикальных преобразований (а реформы Петра Великого из их числа) недостаточно указать их предпосылки. Исследователь ищет их в предыдущей эпохе, исходя из современного ему понимания сути реформ. Полтора столетия спустя, когда писал С.М.Соловьев, реформы Петра оставались еще актуальным событием. Порожденные ими формы государственного устройства и принципы государственного управления были живы и казались вполне прочными.

Развитие капиталистического уклада в экономике, казалось окончательным подтверждением принадлежности России к европейской цивилизации. Поэтому и петровская «европеизация» России казалась закономерным этапом, подготовленным всем предшествующим ходом русской истории, которая вышла таким образом на магистральный путь развития.

Иные процессы, не вписавшиеся в эту модель, оказались на периферии внимания науки и общественной мысли. Германская философская школа (Гегель), а также германская же историко-юридическая школа (Савиньи) безраздельно господствовали в русской науке. Наконец, родовая теория дерптского профессора Густава Эверса, на которую также опирался С.М.Соловьев, позволила ему сформулировать стройную концепцию борьбы родового и государственного начал.

Реформы Петра Великого стали апофеозом этой борьбы, окончательной победой государственного начала. Хорошо, но что дальше? Нельзя не заметить, что дальнейшее изложение истории государства у С.М.Соловьева как бы утрачивает концептуальный стержень и превращается в простое описание событий и явлений. У него исчезает основной конфликт, двигавший ход истории в допетровские времена. А без него утрачивается и смысл развития.

С.М.Соловьев не дожил до заключительного этапа в исторической судьбе петровских преобразований. «Момент истины» для государства, созданного гением Петра и усилиями его потомков, наступил позже, в начале ХХ столетия. Эпоха реформ Петра оказалась событием, растянувшимся на два столетия. Революция 1917 года стала завершением этого события, потому что рухнула система, созданная Петром в форме европейской монархии.

Революция освободила те силы, которые были стянуты европейским мундиром, придавлены и придушены европейским капитализмом с его «денежной цивилизацией» и «золотой удавкой». Она вскрыла, как всегда бывает на изломе истории, иное противоречие, противоборство, которое составляло движущую энергию российской государственности на протяжении ее многовековой истории. Оно было фундаментальным, на уровне типов развития, то есть на уровне цивилизационном.

Наивные рассуждения нашего великого историка о смене эпохи чувства на эпоху разума у нашего народа, который двинулся по столбовой дороге европейской цивилизации с некоторым запозданием и, благодаря Петру, обрел наконец ее нетленные ценности, не учитывают этого фундаментального расхождения.

Петр тащил свою страну в Европу за волосы, но смог втащить туда только свою новую, переформатированную элиту. С тех пор у правящего класса сложилась привычка во всем оглядываться на Европу, перенимать ее культуру и самый язык. Это породило раскол между новым российским «шляхетством» и народом. Народ остался в своей жизни.

Один из лучших наших современных социальных философов А.С.Панарин подчеркивал, что разгадать историю самого народа – значит разгадать, каким путем он сохраняется, несмотря на разрывы времен и вмешательства неожиданных обстоятельств. И впрямь, несмотря на резкие перемены при Петре, народ был все тот же, а значит прежней оставалась его духовная матрица.

При этом деятельность Петра не вызвала массовых антиправительственных выступлений. Движение Кондратия Булавина укладывалось в традиционный казачий протест. Главные струны народной жизни, его культурно-историческое ядро не были затронуты реформами. Потребовались два столетия, чтобы цивилизационные несовпадения переросли в кризис неприятия и открытого протеста против несправедливости, которую нес с собой западный капитализм. Протеста против переродившейся власти и даже против царя.

И весьма характерно то, что революционная волна Октября 1917 года смыла тех, кто олицетворял собой эту несправедливость – господствующие классы и обслуживавшую их интеллигенцию. Ни рабочие, ни крестьяне не подались в эмиграцию. Они остались в России и построили новую страну. И это был тот же народ, что и в петровские времена. И он сохранился. А те, кто в его глазах представлял собой западный капитализм, либо сгорели в горниле гражданской войны, либо были вынуждены бежать.

Лекция 2. РОЖДЕНИЕ ИМПЕРИИ

– Регулярное государство Петра Великого

– «Праздник общей беды» и рождение новой системы государственного управления

– Петровский камерализм – новый тип государственной службы

Регулярное государство во многом было творением гения Петра Великого и явило собой начало новой эпохи в истории русской государственности. В нем были заложены как предпосылки великих успехов Российской империи, так и причины великого социального раскола и крушения монархии.

После общекультурного перелома второй половины XVII века началась смена основного вектора развития России. Взоры Москвы все чаще и настойчивее обращались на Запад. Этому способствовало многое в государственной жизни и быту страны. Проникновение западных технологий, вооружения, военного строя, домашней утвари и бытовых удобств. Укрепление и активизация внешних сношений с западными соседями. Наконец, наглядный пример Немецкой слободы. Все это привлекало, манило и приковывало внимание.

Однако, такой медленный разворот мог бы продлиться на века, и исход его был отнюдь не очевиден. Если бы в исторический процесс не вмешалась мощная и предельно пассионарная фигура молодого и энергичного царя Петра Алексеевича. Он без колебаний встал на сторону Европы практически во всем, в том числе и в деле преобразований государственного устройства и государственного управления.

Петр стремился к тотальной регламентации всех сторон жизни государства. При этом на вооружение брались самые модные в тогдашней Европе идеи общего блага, служения монарха государству, меркантилизма в экономической политике, государственного аппарата как часового механизма, камерализма в организации государственной службы, полицейского государства и так далее.

Прежде всего, сам монарх должен был во всем этом демонстрировать пример для подданных. Петр был в этом отношении абсолютным образцом, приводившим в изумление и неописуемый ужас иностранных послов, но вызывавшим полное одобрение мастеров, как иностранных, так и русских. Он сам прошел все ступени государственной службы, делом доказывая свое право на повышение в чине или на орден. Несмотря на свой царский сан, он проявлял абсолютное чинопочитание и исполнительность.

Все сословия без какого-либо исключения должны были служить государственному интересу. Дворянству (шляхетству российскому) полагалась пожизненная военная служба, освоение наук и ремесел в иностранных государствах. А чтобы дворяне-помещики не погрязли в своих поместьях, был издан Указ о единонаследии.

Вся служба регламентировалась знаменитой Табелью о рангах – гениальным нововведением Петра, просуществовавшим вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции. Благодаря этой Табели, состав дворянства пополнялся наиболее талантливыми выходцами из других сословий, что уберегло высшее сословие от кастового загнивания.

Многочисленные регламенты, большинство которых вышли из-под пера самого государя, определяли порой до мелочей порядок службы чиновников Сената, коллегий, губернских и городских органов управления, армейских и флотских чинов. Петр создал и Генеральный регламент – документ, не имевший аналогов в иностранных государствах.

Задачам государственной службы была подчинена даже церковь. И не только белое, но даже и черное духовенство, то есть монашество. Было ликвидировано патриаршество, создана Духовная коллегия и взяты на учет все монашествующие насельники монастырей. Часть монашества, признанная излишней, была направлена на государственную службу или должна была крестьянствовать. Были пресечены попытки знатной молодежи скрыться в монастыре от посылки на обучение за границу. Часть монастырей была обращена в госпитали для инвалидов.

Еще одна европейская идея – этатизм – вылилась в России Петра Великого в ярко выраженное полицейское государство. Оно было призвано заботиться о благосостоянии подданных, для чего регулировало жизненно важные сферы – торговлю (тарифная политика), промышленность (протекционизм), налоги и сборы (подушная подать и ревизии).

Патернализм полицейского государства выразился в том, что власти пристально следили за порядком, архитектурой, санитарией, пожарной безопасностью, ценами и другими сторонами быта. Полиция запрещает излишества в домовых расходах, воспитывает юношество в целомудренной чистоте, то есть полиция есть «душа гражданства» и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой

Праздник общей беды в сознании нашего народа – эмоциональный всплеск, который вызывает война с иноземным врагом. Таковы традиции, идущие из глубины народной памяти: по свидетельству древних восточных авторов, нападение внешнего врага вызывало у разрозненных славянских племен воодушевление и объединение против общей угрозы. Любые, даже самые непопулярные действия властей в этой обстановке воспринимаются народом с пониманием военной необходимости.

Реформы Петра проводились жестокими методами и были крайне болезненны практически для всех слоев и сословий. И тем не менее они не вызвали широкого народного движения. Не было серьезного сопротивления ни старой элиты, обреченной на уничтожение, ни нового дворянства, которое должно было нести тяжелую государственную службу, сопряженную с лишениями и крайним напряжением сил. Объясняется это тем, что большинство реформ, особенно первых, самых болезненных, приходилось на бесконечную войну то с севером, то с югом.

На протяжении всех реформ перед мысленным взором Петра маячил пример Европы. Сказалось воспитание с младых ногтей и детские впечатления от игрушек, картинок, подростковые увлечения западными приборами, первыми наставниками-иноземцами, наконец, поездками в Немецкую слободу. Очарование тамошним стилем жизни и обхождением дополнилось первыми увлечениями юности. Неудивительно, что им рано овладела страсть к преобразованию жизни в собственной стране.

Исходным толчком к этому преобразованию послужило общее впечатление молодого царя от его поездки по странам Европы в ходе Великого посольства. Петр путешествовал как в составе посольства, так и в одиночку. Он вынес из этой поездки, главным образом, впечатление о превосходстве материальной культуры европейских народов. Он увидел преимущества западных технологий, экономической жизни, торгово-промышленной активности.

Он не удовлетворился уроками плотницких навыков от голландских корабельных мастеров. Он стремился понять принципы, теорию кораблестроения, справедливо полагая, что без нее не удастся создать российский флот. Это весьма характерный факт, рисующий нам тот новый тип реформаторства, который поражал в Петре, как его современников, так и в особенности потомков.

Появление русского царя в свою очередь произвело ошеломляющее впечатление на европейцев. Такого еще не было никогда, чтобы царь московитов отважился на столь экстраординарное путешествие. Оно порождало большие надежды на сближение с далекой, загадочной и огромной страной, истинные размеры и возможности которой были за гранью понимания даже просвещенных европейцев.

Но в визите Петра увидели знак, ощутили поступь истории. В германских университетах прошла серия диспутов об этом событии. Виднейший мыслитель того времени германский философ Лейбниц задумался над просветительным проектом развития России. В Россию хлынул поток мастеров разных дел, приглашенных царем и его сподвижниками.

Однако, дипломатическая миссия посольства провалилась. Европа не хотела воевать с Турцией и входить в коалицию с Россией. То, к чему московских властителей европейцы безуспешно склоняли со времен Ивана III, манили их перспективами завоевания Константинополя и иными мифическими приобретениями, оказалось теперь неактуальным.

Сам Петр, казалось, был равнодушен к политической жизни Европы. Он не интересовался тем, как устроены и как управляются европейские государства. Его захватила пестрая толпа мастеровитых людей с их очевидными полезными знаниями и умениями, с их грубой прямотой и простотой быта. Инкогнито царя быстро улетучилось, и он оказался в гуще этой толпы.

Чопорный английский двор был шокирован поведением государя великой державы, который демонстративно игнорировал общепринятую этику приемов и визитов. Но все-таки важно было то, что Европа его увидела, отчасти с ним познакомилась. До Рима, куда стремился Петр, он так и не доехал. Он вынужден был спешно возвращаться из-за известия о стрелецком мятеже на Москве. Уже на обратном пути наспех договорился с саксонским курфюрстом (польским королем) Августом II о союзе против Швеции и вернулся в Москву.

Другим толчком для размышлений о преобразовании системы управления государством были впечатления от кровавых событий, сопровождавших его вступление на трон. Детский ужас от бушующих безначальных толп горожан и стрельцов, от борьбы враждующих группировок знати в Боярской думе пагубно отразились на его психологическом здоровье. Внезапные и необъяснимые припадки ярости и жуткие гримасы и судороги по малейшему поводу сопровождали его всю жизнь.

Своевольство приказных начальников, ощущение полной беззащитности близких, унизительная зависимость от крутого нрава сводной сестры Софьи Алексеевны – все это не могло не возбудить в сознании юного Петра инстинктивного желания найти опору в собственной гвардии. Не будь этого, знаменитые потешные полки Петра так и остались бы лишь игрушкой, забавой. Но они выросли в полноценную вооруженную силу, притом нового образца, противостоящую стрельцам.

Враждебен был кремль с его узкими коридорами, низкими сводчатыми потолками, тесными и темными палатами, враждебна была сама Москва с ее хаотичной кольцевой застройкой и стрелецкими слободами, враждебен был весь старый уклад жизни, поглотивший близких и родных людей и таящий смертельную опасность. По этому ненавистному старому укладу он и нанес свой первый удар.

После возвращения из заграничного путешествия бросился обрезать бороды и полы кафтанов со спесивых бояр, а за ними уже и со всех служилых и торговых людей. Исключение было сделано лишь для крестьян и духовенства. И он уже знал, чем заменить. Бритые улыбчивые лица иностранцев, короткая и удобная для открытого и подвижного образа жизни немецкая одежда и даже самая речь немецко-голландская – вот милые его сердцу образцы нового уклада жизни, светлого, радостного, энергичного!

Все эти ранние, а потому наиболее прочные, впечатления не могли не сказаться на оценках традиционного государственного порядка на Руси. В то же время нельзя не учитывать то обстоятельство, что порядок этот был уложен его отцом, царем Алексеем Михайловичем, чей авторитет никогда не подвергался сомнению самим Петром.

Напротив, он живо интересовался государственными делами отца, спрашивал о нем своих приближенных бояр, просил сравнить свою политику с его политикой. Знал он и о робких попытках своего старшего брата, царя Феодора Алексеевича, реформировать государственную службу. Однако сам он не имел пока собственной концепции перемен в этой области. В нем только еще зрела потребности в них.

С первых своих шагов Петр ощутил сопротивление не только отдельных людей, но и всей государственной машины в целом, включая Русскую Православную Церковь во главе с патриархом, точнее той ее части, которая еще не была охвачена влиянием и властью выходцев из юго-западной Руси. Но для решительных шагов в реорганизации власти и управления была нужна особая причина, некий фактор, требующий безотлагательных действий и очевидный для всех. Таким фактором и стала война.

Уже азовские походы Петра – первые его военные инициативы – выявили неэффективность власти и управления. Неудачный первый азовский поход 1695 года, да и победоносный второй поход 1696 года утвердили Петра в мысли о необходимости чрезвычайных мер по созданию и развитию флота.

Чрезвычайной корабельной повинностью были обложены целые сословия: владельцы крепостных душ были обязаны построить и снарядить корабль с каждых десяти тысяч крестьянских дворов, духовенство – с каждых восьми тысяч дворов монастырских крестьян, все городские сословия страны отвечали за постройку 12 кораблей.

Так появилось адмиралтейское дело. Старый Судный московский приказ не справлялся. В 1700 году были созданы новые специализированные приказы – Адмиралтейский, отвечавший за материальную базу флота, и Морской, задачей которого было комплектование флота кадрами моряков, как командного состава, так и нижних чинов-матросов.

Поначалу Петр пытался приспособить к новым задачам старую систему управления. При этом централизация перемежалась с децентрализацией. К примеру, Посольский приказ ведал не только дипломатическими делами, но и руководил промышленностью, поскольку со времен Алексея Михайловича заводы строились иностранцами. В 1699 году была создана Ратуша – центральный финансовый орган, но многие приказы имели свои независимые финансовые службы.

С началом войны ситуация обострилась. Приказно-воеводская система с Боярской думой во главе и самоуправлением на местах оказалась неспособна угнаться за импульсивным и скорым на решения и указы монархом. Царские распоряжения ставили ее в тупик и вводили в ступор: нельзя было понять, по ведомству какого приказа должно исполняться то или иное распоряжение.

Сроки выполнения, которые ставились царем, были заведомо неисполнимы при сохранении привычных процедур реализации управленческих решений. Вошедшая в обычай многомесячная (а то и многолетняя!) переписка местных органов с московскими приказами, нескорые доклады дьяков в Думе, на Верху, были абсолютно неприемлемы в условиях, требующих немедленных действий.

Сама Боярская дума – высший орган государственной власти прежних веков – переживала острый кризис, ускоривший ее падение. Думу наводнили выходцы из незнатных родов. Разрядные книги были уничтожены еще до Петра, и система местничества утратила свое значение. На смену знатности шла бюрократизация. Поэтому Боярская Дума не смогла стать российской «палатой пэров», т.е. собранием аристократической знати для будущей империи.

Создание Расправной палаты как судебного института Думы, не решало проблемы. Дума становилась все более беспомощной и аморфной. Указа о роспуске Думы не было. Она просто не пополнялась новыми членами и умерла естественной смертью, что характерно. К концу своего существования Дума из высшего органа государственной власти все более становилась органом распорядительным и вполне естественно не справилась с этой ролью.

Петру нужен был активно действующий высший орган государственного управления. Как и его блаженной памяти батюшка, царь Алексей Михайлович, Петр начал с создания боярских комиссий. В связи с частыми отлучками царя из столицы по военным нуждам, боярская комиссия очень скоро стала постоянно действующим органом и превратилась в «конзилию министров».

Комиссия собиралась в Ближней канцелярии (Счетный приказ), находившейся в кремле. Она имела широкие административные полномочия, выполняла координирующие функции, распоряжалась приказами. В ее состав входили главы приказов, думные дьяки, думные дворяне, а также не члены Боярской думы.

Решения этого своеобразного совета министров скреплялись личными подписями членов. Петр считал это принципиально важным. Впервые в России вводилась персональная ответственность за принятое решение каждого «министра»: «ибо сим всякого дурость явлена будет» (Указ от 7 октября 1707 г.). Для этой комиссии был выработан специальный формуляр приговора, велся журнал заседаний, что знаменовало собой начало бюрократизации государственного управления, идущей на смену знаменитой московской волоките.

В источниках 1707—1708 гг. упоминаются 17 членов комиссии. Среди них фигурируют видные деятели эпохи: бояре И.А.Мусин-Пушкин, Т.Н.Стрешнев, П.И.Прозоровский, окольничий А.Т.Лихачев, окольничий кн. Г. И. Волконский, думный дворянин и воспитатель Петра Н. М. Зотов, а также не входившие в Боярскую думу князья Л.Ф.Долгорукий, Ф.Ю.Ромодановский, М.П.Гагарин, Ф.М.Апраксин и др. Возглавляли комиссию поочередно боярин Ф.А.Головин, затем Т.Н.Стрешнев и Ф.Ю.Ромодановский. Осенью 1707 года Петр поручил комиссию наследнику престола царевичу Алексею Петровичу.

Поворотным событием в созидании новой системы государственного управления стало создание Правительствующего Сената. Это уже была не временная боярская комиссия, а постоянно действующий высший орган государственной власти и управления. Не представительский, а рабочий орган.

Именно поэтому в список первых сенаторов вошли девять человек, как высшие сановники, так и деятели как бы второго ряда: кн. И.А.Мусин-Пушкин, Т.Н.Стрешнев, кн. П. А. Голицын, кн. М. В. Долгорукий, Г.А.Племяннков, кн. Г. И. Волконский, М.М.Самарин, В.А.Апухтин, кн. Н. П. Мельницкий. Среди них не было ни А.Д.Меншикова, ни Ф.М.Апраксина, ни Г.И.Головкина, бывших на особом счету и выполнявших особо важные поручения – строительство флота, основание Петербурга, управление военными делами и внешней политикой.

Сенат был задуман именно как высший орган государственного управления, поэтому оказался довольно громоздким образованием. В нем сочеталось старое и новое. Так же, как и боярская комиссия, он предназначался для распоряжения делами во время отлучек царя из столицы или даже за пределы страны.

В то же время, это был строго регламентированный орган, с ярко выраженной бюрократизацией структуры и деятельности. Принятие решений происходило по принципу коллегиальности с процедурой подачи мнений сродни корабельной кают-компании, т.е. от нижних чинов до высших. Впервые в истории государственной службы была введена присяга чиновника на манер военной.

Состав Сената был изначально постоянным, в нем исключалось всякое местничество, для чего царским указом устанавливалось старшинство сенаторов. Решение принималось после диспута большинством голосов. Несогласный с решением сенатор имел право «протестации». Первым (старшим) сенатором с 1711 года стал недавно бежавший из шведского плена князь Я.Ф.Долгорукий.

Заседания Сената проходили в особой палате Московского кремля. С 1716 года установилось трехдневное обязательное присутствие по понедельникам, средам и пятницам. На одного из сенаторов возлагалось ежедневное дежурство до и после обеда в течение месяца. Этим пресекалась прежняя порочная практика подписания документов приказными дьяками и подъячими по распоряжению боярина-принципала.

Аппарат Сената был громоздким и старомодным. Это была система учреждений под общим названием Канцелярии Сенатского правления (Канцелярия Правительствующего Сената). В сущности, она воспроизводила старую приказную систему с элементами коллегиальности, столь модными в тогдашней Европе. С точки зрения делопроизводства это была хорошо известная московская волокита с хаотическим нагромождением всякого рода канцелярий.