Основы психотерапии

Открытые семинары Лакана 1953-1980 годов, пользовавшиеся большой популярностью у парижских интеллектуалов, подтвердили его репутацию одного из ведущих представителей структурализма и оказали большое влияние на развитие гуманитарных наук во Франции. Так ряд слушателей (Деррида, Делез, Гватари, Кристева и др.), оттолкнувшись от рассуждений Лакана, и в дальнейшем, полемизируя с ним, создали постмодернистский подход. Лакан был не только начитан, но и общался со многими блестящими учеными своего времени, он дискутировал с Сартром, дружил с Мерло-Понти и Леви-Строссом.

Главный научный проект Лакана начался с постановки им принципиального вопроса: «Где живет бессознательное?». Тщательно проштудировав работы Фрейда (Лакан заслуженно гордился тем, что прочитал все рукописи основателя психоанализа и со всем основанием утверждал, что для понимания Фрейда нужно читать самого Фрейда), он пришел к выводу, что можно выделить два периода развития психоаналитической теории. И если поздний Фрейд делал ставку на биологизацию психоанализа в тщетной надежде придать ему таким образом большую научность, то в раннем периоде «великий венец» интуитивно нащупал принципиально другой методологический подход. «Напомню, что примененный Брейером и Фрейдом метод лечения, одна из пациенток Блейера, Анна О., с самого начала окрестила термином «talking cure» – писал Лакан (1966), настаивая на идее того, что «чего бы ни добивался психоанализ – исцеления ли, профессиональной подготовки, или исследования – среда у него одна: речь пациента. …Именно усвоение субъектом своей истории в том виде, в котором она воссоздана адресованной другому речью, и положено в основу нового метода, которому Фрейд дал имя психоанализа – не в 1904 году, …а в 1895».

Применив структуралистский подход к психоанализу, Лакан пришел к выводу, что бессознательное не только живет в языке, но и структурировано как язык. Вслед за Леви-Стросом, обнаружившем аналогии между языком и феноменом родства, Лакан интерпретировал язык как структурное условие «психоаналитических» феноменов: «вытеснение» описывалось им как процесс метафорического замещения, а «влечение» – как попытка найти отправную точку – доязыковое трансцендентное бытие и восстановить свою целостность. Однако сам феномен индивидуализации, проявляемый появлением субъективной речи, отрицает возможность обратного «рождения в язык» и обрекает личность на фрустрацию. «На самом деле Эго, …есть фрустрация по самой своей сути. Это не фрустрация желания субъекта, а фрустрация, вызванная самим объектом, в котором его желание отчуждено; и чем больше оформляется этот объект, тем более углубляется отчуждение субъекта от его наслаждения (Лакан Ж., 1966). Патогенная ситуация обостряется самой сутью индивидуализации – попыткой найти решение конфликтной ситуации заложенной в самом языке: «…именно опыт числовых ассоциаций может сразу указать на то главное, что здесь нужно понять: на комбинаторную силу, организующую в нем (языке) двусмысленность. В этом и следует признать истинную пружину бессознательного» (Лакан Ж., 1966). Таким образом, индивидуализация – это попытки, предпринимаемые субъектом с разной долей успешности в прочтении текста бытия. Попытки нахождения смысла своего существования, обреченные в лучшем случае лишь на тактический, но никак не на стратегический успех самой двусмысленной природой знака. Так как придание знаку одного смысла лишает знак смысла другого и оборачивается ложью.

Опираясь на природу знака, Лакан (1966) приводит подробную характеристику бессознательного: «Это та глава моей истории, которая содержит белое пятно или ложь: это глава, прошедшая цензуру. Но истина может быть найдена; чаще всего она уже записана в других местах. А именно: в памятниках, таковыми является мое тело; в архивных документах, таковы воспоминания детства; в семантической эволюции, она соответствует моему запасу слов и особенностям их употребления, а так же моему жизненному опыту и характеру; в традициях и даже легендах, где моя история обрекается в героидизированные формы; в следах искажений, которые возникают при согласовании с соседними главами фальсифицированной главы».

Новое теоретическое понимание психоанализа неизбежно повлекло изменение и психотерапевтической техники. Лакан практиковал сеансы неопределенной продолжительности, утверждая что факт прерывания сеанса есть знак пунктуации поставленный в терапевтическом тексте: где точка, может обернуться многоточием или запятой. Лакан писал, что пришел к идее рваного ритма изучая технику дзен и обосновывал свою позицию наличием не только объективного, но и субъективного времени.

Исследуя человека с позиций структурализма, Лакан был вынужден для объяснения иррациональности бессознательного привнести в свою теорию элементы общей теории игр. Не удовлетворившись полученным результатом, Лакан увлекся топологией, вследствие чего у него появилась тенденция к чрезмерной формализации, за что он в последующем подвергся критике со стороны постмодернистов, протестовавших против чрезмерной рационализации человека. По их мнению, рождение человека в языке нельзя свести к обречению личности на фрустрацию, но скорее является чувственным процессом, связанным с получением наслаждения не только интеллектуального, но и телесного. Человек купается (играет) в языке, а как он интерпретирует возникающие при этом чувства: как фрустрацию или как наслаждение, больше зависит от особенностей его личности, нежели от природы языка.

Жак Деррида (Jacques Derrida, 1930-2004) родился в годе Эль-Биаре, в Алжире, который в то время был французской колонией. Принял участие в алжирской войне в составе французского экспедиционного корпуса. Война оказала на Дерриду большое влияние, он приобрел устойчивые левацкие и пацифистские идеи.

После демобилизации преподавал в Сорбонне (1960 – 1964), Высшей Нормальной школе, Высшей школе социальных исследований (Париж) и нескольких американских университетах (Университете Джона Хопкинса в Балтиморе и др.). Организатор «Группы исследований в области философского образования», один из инициаторов создания Международного философского колледжа (1983).

Деррида активно участвовал в кампании по защите прав иммигрантов во Франции, боролся с апартеидом в Южной Африке, выступал в защиту диссидентов в Чехословакии. В 1981 году принял участие в организации в Чехословакии «Общества Яна Гуса» для помощи преследуемым властью чешским интеллектуалам. В 1990 г. вел семинары в Академии наук СССР и Московском государственном университете. Почетный доктор Кембриджского университета (1992). Автор оригинальной философской концепции, получившей название деконструктивизма, один из создателей постмодернизма.

В своих исследованиях Деррида исходил из предпосылки, что мир есть текст. Но не структурированный, как полагал Лакан, текст, а случайный, более напоминающий палимпсест. Каждый человек принимает участие в написании этого гигантского текста, либо добавляя в него нечто новое, либо искажая (фальсифицируя) написанное ранее. И поскольку главный редактор отсутствует (им мог бы быть лишь Бог), то текст, как структура, несовершенен и недостоверен. Для восстановления его целостности (он вслед за Лаканом считал, что восстановление целостности текста ведет к восстановлению целостности человека) Деррида предложил процедуру названную им деконструкцией.

Смысл деконструкции заключается в нахождении ключевых смыслообразующих понятий с последующим их аналитическим расчленением. При этом Деррида использовал не только метод феноменологической редукции (сведение сложного понятия к простому), но и предложенный им метод децентрации смысла, заключающийся в возможности лишь косвенного (окружного) описания явления. Тексты Дерриды представляют собой бесконечный комментарий, цитаты, последующие разъяснения, обращение к словарю, во много раз превышающие по объему первоначальный текст – предмет критики Дерриды. Подобную манеру доказательства Деррида позаимствовал у Гуссерля, Хайдеггера, Витгенштейна и Рассела в надежде восстановить свободную смысловую игру структуры текста.

Таким образом, деконструкция, по мнению Дерриды, позволяла преодолеть двусмысленность знака и его лживость. Прямой ответ на поставленный вопрос всегда лжив, так как сам вопрос уже содержит в себе ответ. Во избежание этой ловушки можно дать несколько изначально неточных ответов, на пересечении которых, тем не менее, высветится истина. Деррида критично относился к функции центра, считая, что она заключается не только в ориентировании, гармонизации и непосредственной организации структуры, но, прежде всего, в обеспечении факта существования структуры, через ограничение смысловой игры, т.е. посредством цензуры смысла.

Деконструкция невозможна без воспитания постмодернисткой чувствительности, заключающейся, прежде всего, в особенной поэтичности мышления, которая единственная позволяет избежать позитивистской косности и позволяет субъекту наслаждаться метафорической природой языка, проявляющейся в языковой (смысловой) игре. Смысловая игра тем богаче, чем больше степеней свободы для дифференцирования смыслов. «Различение» по Дерриде – это не результат, но процесс потери словом непосредственной связи с реферируемым объектом, тем самым знак начинает обозначать не столько сам предмет, сколько его отсутствие, а конечном случае свое принципиальное отличие от самого себя. Различение фиксируется в пространственно-временном континиуме посредством «следа», того явления, которое в конечном счете дает право родиться языку и письму. След – это уже не знак, отсылающий к какой-либо природе или сущности, – это есть чистая идея, априори записанная и явленная миру. Только в такой ипостаси порвавший с материей знак превращается в идеальный объект смысловой игры – символ.

Суммируя основные идеи Дерриды, можно выделить следующее: 1) западная мысль возникла в ложе языка, зависит от его парадоксов и сильна своим логоцентризмом (разрушить аксиомы, на которых базируется западная мысль, можно лишь разрушив сам западный мир); 2) для понимания сути структуры (системы) важнейшим является понимание маргинализируемых этой системой элементов; важнейшие оппозиции возникают между периферией и центром, а не между элементами ядра; 3) для анализа текста необходимо, прежде всего, использовать ресурсы самого текста, т.е. нет стороннего наблюдателя, а есть лишь экспериментатор, занимающийся самоисследованием; 4) значение является продуктом, а не источником языка; такие понятия как «присутствие», «бытие», «происхождение», «человеческое Я» являются не данностями, но результатами внутриязыковых конфликтов.

Смысл человеческого бытия заключается в бесконечной деконструкции мира-текста, деконструкции, которая сама деформирует исходный текст, превращая его в палимпсест (читатель является соавтором текста).

Поскольку в западной цивилизации преобладают позитивизм и практицизм, Деррида не видел принципиального различия между жизнью, реальностью и литературой. Сама позитивистская наука является инструментом, искажающим реальность (можно вспомнить рассуждения Энштейна о роли наблюдателя в эксперименте), следовательно, описанный наукой мир не более чем мифологема. К примеру, после поездки в СССР Деррида выпустил книгу, в которой убедительно показал, что, несмотря на внешне революционные изменения действительности, суть страны (России – СССР – России) не меняется. Показывая на этом примере суть европейского логоцентризма, Деррида призывал к революционной деконструкции науки, общества, государства, что возможно лишь в условиях тотального разрушения принятой ранее системы ценностей. Однако, как показал в своих работах сам Деррида, маргиналы (революционеры) являются неотъемлемой частью самой системы и не могут существовать вне ее рамок. Разрушение системы приводит к возникновению хаоса мысли губительного, прежде всего, для самих маргиналов. Так, в постмодернистком дискурсе студенческий реферат, скачанный из интернета, имеет туже ценность, что и оригинальные работы Дерриды. Разрушение системы оценок ведет лишь к «захламлению» знания, когда наиболее эпатажные или владеющие большими ресурсами окажутся не только более влиятельными, но и, по сути, станут монополистами в области знания. В подобной ситуации сам Деррида, родившись в алжирской колонии и будучи эмигрантом, не имел бы никаких шансов представить свои идеи и, тем самым, повлиять на мир-текст. Таким образом, деконструкция текста ведет не к большей свободе, но к подмене одного диктата другим.

Возникшие противоречия пытался разрешить в рамках разрабатываемой им теории хаоса американский ученый русского происхождения, нобелевский лауреат Илья Пригожин. Будучи химиком, он исследовал неравновесные системы. Но сам процесс упрощения (разрушения) так же жестко детерминирован. Согласно представлениям Пригожина, разрушенная система, пройдя состояние хаоса, переструктурируется, сохраняя при этом свои основные характеристики и не увеличивая при этом степени свободы. Более того, чем сложнее система, тем меньше она содержит степеней свободы. По мнению Пригожина, точка наибольших степеней свободы системы (аттаракции), когда система может видоизмениться по любому из параметров, является точкой наименьшей стабильности.

Работы Дерриды особенно важны для понимания системного подхода в психотерапии и семейной системной психотерапии, в частности. Так, основные понятия этого метода: «носитель симптома», «идентифицированный пациент», «семейные предписания», «родительский гипноз» и др. соотносятся с его теоретическими концепциями.

Выступал против структурализма и логоцентризма и Ролан Барт (Roland Barthes, 1915–1980). Барт родился в Шербуре, получив классическое образование в 1948-1950 гг. преподавал в Бухаресте, где увлекся семиотикой. Переехав в Париж, Барт начинает разрабатывать проблематику знаковых систем. Постепенно его популярность стала настолько велика, что в 1977 году специально для него в Колледж де Франц открыли кафедру литературной семиотики.

Уже в 1953 году в своей одноименной книге Барт ввел новое понятие – «нулевая степень письма», для обозначения идеологической сетки между индивидом и действительностью, искажающую действительность и навязывающую индивиду те или иные ценностные ориентации.

Тема отношений человека и языка (мира-текста) стала основной в исследованиях Барта. Его программная книга «Мифологии» выходит в 1957 году. Последовательно проводя антибуржуазные идеи, он исследует мифологемы мелкобуржуазного сознания, их появления и развитие под влиянием средств массовой коммуникации. Здесь будет уместно вспомнить, что в это же время Юнг написал классическую книгу, посвященную современным архетипам и роли СМИ в их формировании.

Барт выступал против концепции «единственно правильной» интерпретации текста. Нашему читателю данная концепция знакома по школьным урокам литературы, во время которых учитель знакомила учеников с тем, что хотел сказать автор изучаемого произведения, при этом другие варианты смысла отвергались как заведомо ложные. По Барту восприятие текста определяется уровнем читателя, его подготовленностью к прочтению и интерпретации. Он постулировал следующие уровни (коды) восприятия текста.

1) Культурный код – знание, как корпус правил подтверждающих право на существование самого языка знания. Например, языки: научный, художественный, поэтический и т.д.

2) Коммуникативный код – эквивалент коннотативного значения текста вовлекающего читателя в дискуссию.

3) Символический код – образует определенное «поле» контекст произведения, связан с раскрытием сверх-задачи автора.

4) Акциональный код – или код действия, задает ритм произведения, связан с темпоральностью.

5) Герменевтический код – корпус символических прочтений текста, образующих бесконечную ассоциативную лавину. Расшифровав один уровень символов, читатель сталкивается с другим, затем с третьим и так до бесконечности.

Барт намеренно не дал четкого определения культуральным кодам, подразумевая, что их границы расплывчаты и само по себе выделение кодов условно. В тоже время, он считал, можно говорить о том, что в своей совокупности культуральные коды образуют тело (корпус) теста, наделенное, прежде всего, эротической чувственностью. «Имеет ли текст человеческие формы, является ли он фигурой, анаграммой тела? Да, но нашего эротического тела» (Барт Р., 1973).

Текст – есть разновидность удовольствия, а чтение – сродни прогулке или даже сексуального удовлетворения. При этом Барт различает текст-удовольствие и текст-наслаждение, основываясь на понимании пяти кодов: эмпирии, личности, знания, истины и символа. В этом усматривается следование платоновской традиции выделять пять ступеней познания.

Прогулка по тексту заключается в «смысловом серфинге», по мере прочтения основных единиц смысловых значений (лексий) читатель испытывает идиолектно-личностные аллюзии, вызванные разно направленностью векторов коннотативных значений знаков, из которых автор соткал текст. Иными словами, авторский текст вплетается в общую ткань культуры, его источники и прочтения могут обнаруживать и даже возникать после момента его создания. Соотнося текст со своей личной историей, читатель невольно оказывается вовлечен в интеллектуальное приключение, являясь одновременно и персонажем и сторонним наблюдателем. Наличие же в тексте ритма, определяемого разновеликостью лексий, не только привносит в чтение элемент игры (непредсказуемости), но и добавляет к интеллектуальному наслаждению телесное удовольствие.

Конктрструктуралистские исследования практически одномоментно проводились большой группой французских интеллектуалов (Деррида, Барт, Кристева, Лиотар, Фуко и др). Характерными чертами этих ученых были: неприятие буржуазной культуры (увлечение неомарксизмом) в сочетании с отрицанием какой-либо формы диктата; стремление переосмыслить роль человека в мире и связанная с этим критика существовавших в то время культурных кодов; главной же чертой, объединяющей этих довольно разных по возрасту, темпераменту и происхождению интеллектуалов (все они были блестяще образованы) было желание понять самый загадочный феномен – человека. Наиболее последовательным в выполнении основного пункта программы был Делез, который не только вычленил характерные, принципиальные характеристики привычного модуса (человек-язык) и блестяще исследовал их, но – и это главное! – попробовал, подобно писателю фантасту, рассуждающему об инопланетном разуме, составить научный макет иного человека м его среду обитания – новый язык.

Жиль Делез (Gilles Deleuze, 1925-1995), родился в семье инженера, его брат во время Второй мировой войны принимал активное участие в Сопротивлении, был арестован и умер по пути в Освенцим. Делез изучал философию в Сорбонне; в 1948–1968 преподавал в ряде лицеев, затем в Лионском университете и в Сорбонне; с 1969 по 1987 – профессор университета Париж-VIII.

Делез предложил переосмыслить предназначение философии, которое заключается не в рефлексии уже существующего мира, а в создании новых понятий о том, что еще только должно стать объектом, и чего пока нет на самом деле. Другими словами, основная задача философии по Делезу – экспериментальная футурология. Именно в этом случае философ становится врачом цивилизации, который, проанализировав состояние больного, на основе полученной информации рисует клиническую картину болезни и в дальнейшем основываясь на прогнозировании развития болезни (патогенезе), предлагает лечение. И даже более того, врач, основываясь на знаниях и футурологическом прогнозе, может предложить профилактические меры, имеющие своей целью не допустить само появление болезни. Для выполнения своих обязанностей врачу необходимо знать не только норму, а и патологию. Отсюда стремление Делеза заглянуть за предел, вывернуть наизнанку уже существующие концепции – анатомировать бессознательное культуры. Для Делеза объектами анализа стали те, кто, по его мнению, выражали болезнь бытия собственным телом – художники, писатели, философы.

В 1969 году Делез выпускает две свои главные книги: «Логику смысла» и «Различение и повторение». Эти работы произвели огромное впечатление на участников постструктуралитского проекта, так, Фуко считал это событие поворотным в истории науки ХХ века. В определенном смысле можно утверждать, что выход этих двух работ Делеза подвел черту под постструктурализмом (несмотря на то, что работы, уточняющие частные вопросы этого подхода будут появляться и в дальнейшем), открывая дорогу новому проекту – постмодернизму.

Отныне уже не критика Лакана и структурализма вообще являлись главной задачей, а поиск принципиально нового модуса – перепроверка границ культуры и человека, и отчаянная попытка заглянуть за эти границы. Идея Лафатера заглянуть в лицо Бога, очистив предварительно лицо человека от шрамов, нанесенных культурой, получила новое прочтение. Делез противопоставлял себя «классическому» направлению философствования, отмеченному линией преемственности Платон-Гегель. Направлению полагающему смыслы уже пред-данными и отводящему человеку роль просителя пришедшего к оракулу с мольбой явить новое знание. Делез призвал философию вернуться во времена Великих географических открытий, подразумевая, что мир и сам человек – это великая неизвестность, которую еще только предстоит описать, очистив попутно от заскорузлых мифов о «людях с песьими головами».

Традиционный структурализм опирался на представление о главенствующей роли принципа бинарной оппозиции. Согласно этому принципу, все отношения между знаками можно свести к бинарной структуре, в основе которой лежит наличие или отсутствие признака. Можно привести длинный ряд подобных оппозиций: день-ночь, добро-зло, мужское-женское, любовь-ненависть, взрослый-ребенок и т.д. Напряжение конфликта, неизбежно возникающее при взаимодействии противоположностей, и является главной движущей силой любых изменений структуры – энергией.

Смысл постструктуралисткой критики заключался в разрушении бинарной предопределенности, как единственно возможного системообразующего фактора. Исследуя переходные состояния этой оппозиции, Делез показал, что отношения между элементами структуры много разнообразнее, и не сводятся только лишь к отношениям антагонизма. Более того, сложные структуры тяготеют к многоэлементной комбинаторике, которую сторонний наблюдатель может воспринимать как хаос. В этом случае, отсутствует не только антагонизм, рассеянный разнонаправленными векторами отношений, но и кристаллоподобная структурная упорядоченность. В то же время неправильно утверждать, что порядок отсутствует как таковой, так как прослеживается структурная организация – молярного типа.

Опираясь на структуралистские доктрины, Делез во главу угла поставил вопрос меры отношений: «Какой градус взаимодействия является критическим для возникновения отношения, и насколько этот градус отличается от градуса бинарной оппозиции». Принцип бинарной оппозиции подразумевает, что каким бы ни был изначально градус взаимодействия, элементы будут стремиться занять антогонистические позиции, образуя тем самым устойчивую структуру. Таким образом, можно утверждать возможность лишь конфликтных отношений.

Делез обращает внимание на фактор времени, присутствующий в подобных рассуждениях. Действительно, согласно парадоксу Зенона, Геркулес никогда не сможет догнать черепаху, ибо, когда он пробежит разделяющий их метр, она успеет отползти на сантиметр, он преодолеет сантиметр, она удалится на миллиметр и так до бесконечности. Рассуждения в духе этого парадокса были визитной карточкой постструктурализма, и не устраивали Делеза. Порождение нового смысла ради появления смысла еще более нового, подобно тому, как различение используется для более точной деффиниции последующего уточнения, он называет герменевтической ловушкой.

Изучая феномен субъективного восприятия времени, Делез вводит концепции растяжимости (процессуальности) и дискретности времени, основываясь на его рассуждениях можно уподобить феномен времени другому загадочному феномену – свету, который так же одновременно и волна, и корпускула. Стабильность структуры возможна только «в вечном настоящем», обеспечиваемым процессуальным временем, а развитие (изменение) структуры происходит дискретно, с точки зрения стороннего наблюдателя мгновенно. Именно с дискретной природой времени связана его материальность, по Делезу прошлое и будущее, сходясь в одной точке, застывают (материализуются), но при этом возникает не настоящее, содержащее в себе в некой пропорции старое-старое и новое-старое, а рождается принципиально новый смысл, который в дальнейшем и окаменеет в новом-настоящем. Таким образом, становится возможным не только бесконечное количество переходных позиций во взаимоотношениях элементов структуры (парадокс Зенона), которое Барт обозначил «нулевой сеткой письма», но феномен «момента единства» противоположностей, мгновение пространственно-временного коллапса в котором инаковость оборачивается одинаковостью, рождая, тем самым, новый смысл.

Рассуждения Делеза были возможны только при выходе за ограничения, накладываемые традиционной традиции репрезентации знака. Еще Соссюр предложил цепочку: означаемое – означающее – знак, выстроив на этом понимании знака структуралистскую теорию. В поисках альтернативы Делез обращается к давним оппонентам платоников – стоикам. Делез (1969) писал: «Иногда стоицизм рассматривают как отход от платонизма, как возврат к досократикам, например – к миру Гераклита. Но вернее было бы сказать о переоценке стоиками всего досократовского мира. Истолковывая этот мир как физику смесей в глубине, Киники и Стоики отчасти отдают его во власть всевозможных локальных беспорядков, примиряющихся только в Великой смеси, то есть в единстве взаимосвязанных причин». В отличие от гегелевской, диалектика стоиков делилась на учение о мышлении (поэтика, теория музыки и грамматика) и мире или предмете высказывания. При этом неполное высказывание характеризовалось как «логос», а полное – как «предложение». Слово (логос) только обозначало (фиксировало) мир, предложением же мир выражал согласие на игру (взаимодействие).