Верни меня домой

Яна Рихтер

Верни меня домой

Если любишь по-настоящему, у тебя болят его раны

Итальянская пословица

Пролог

Шёпот. Её дыхание у самого уха, чуть касается меня, почти щекочет. Шёпот и рваный выдох. Мурашки от соприкосновения выдыхаемого воздуха с кожей. Тонкие красивые пальцы на моей шее. Длинный ноготок, чуть касаясь, скользит вниз до самой ключицы. Притягиваю её к себе, нахожу сладкие пухлые губы и жадно начинаю пить её дыхание. И меня кроет от её прикосновений, от её запаха, начинает кружиться голова от близости её тела. Медленно расстегиваю на её рубашке пуговицы одна за другой. Плечо выскальзывает на свободу, и я целую его, слегка прихватываю зубами. Бархатная кожа, словно ток по пальцам, когда дотрагиваюсь. А как она ко мне прикасается! Хочется кричать. Потому что очень нежно, ласково, перебирает пальцами мои шрамы, гладит, трогает. На вкус такая сладкая. Люблю в ней всё. Каждый квадратный сантиметр тела. Нет у меня никаких предпочтений, и не было никогда. Всегда была она. Её грудь, бедра, ноги длиннющие, всё, от чего у меня сносит крышу. Я внутри. Она моя. Рукой веду снизу-вверх по её нагому бедру, слышу её стон, накрываю её рот своими губами. И просыпаюсь.

Сука, вижу её почти каждую ночь. Что мне ещё сделать, чтобы она перестала мне сниться? Как из снов моих её выгнать? Снегурочку мою. Приходит в мою голову без разрешения и доводит меня до помешательства. Я потом сутки ни о чем, кроме её коленок, думать не могу. Не выходит с бабами. Пробовал, и с нормальными, и с не очень, нет, не надо мне это. Не хочу.

Глава 1

Руслан

Я ничего не сказал Марте. Не идёт из головы тот случай в ресторане. Как её отморозок тот тискал, а потом ударил. Я её такую никогда не видел. Испуганную, и в то же время… Не знаю, даже слова подобрать не могу. Она мне не врёт, вижу, говорит всю правду. Наконец, без вранья. Марта Ковалевская, студентка физмата. Но все равно в голове не укладывается, как вот так с девушкой можно. Да как с ней так можно! Я это животное так отделал, думал, убью к чертям, хотя, он подготовленный был, спорт какой-то, скорее всего. По движениям видно. Пьяный, правда, но даже пьяный боец будет отбиваться. А этот просто дал себя размотать как пацана, даже улыбался, как мне показалось. А потом дело уголовное. Из скорой сразу в полицию сообщают, те проверку проводят и возбуждают дело по щелчку пальцев. Там был состав, судимость маячила. Дознаватель сказал, что тот дебил как в себя пришёл, пригнал адвоката и за примирением сторон попросил дело закрыть. А ведь мог бабки вымогать начать. Ничего не понимаю.

Смотрю на меняющийся ландшафт за окном и стараюсь следить за дорогой. Надо разобраться с этим раз и навсегда.

Через два дня я прибыл в пункт назначения. Город как город, большой, шумный, молодёжи много. Здесь родилась моя Марта, по улицам с мамой гуляла, с горки зимой с сестрой каталась, она мне рассказывала. А напротив её дома музыкальная школа была, и она два года даже проучилась там. Про Юльку рассказала, подружку свою с первого класса, о том, как потерялись они потом после переезда. Она вообще много всего мне рассказывала после. Как будто все три года молчания специально собирала эти истории для меня. Про семью, про город, про сестру Майю, про то, как она её Пчёлой называла. И про поле. Очень мне нравится, как она про поле рассказывает, аж мурашки. Сразу представляю её, совсем девчонку, как она бежит босая по зелёной траве и хохочет.

Нашёл по навигатору, куда мне надо ехать, почти сразу, не сбиваясь с маршрута, добрался. Пробки. Даже здесь есть пробки. Припарковался на парковке, вот по этому адресу компания находится. Ничего особенного – обычный бизнес-центр в деловом районе города.

Нажимаю кнопку лифта, поднимаюсь на этаж, вижу нужную вывеску. Значит, правильно шёл. Секретарь в приемной – совсем молоденькая девчонка, рубашка белая, юбочка строгая, каблучки. Только собрался вопрос ей задать, как единственная дверь в этом помещении открылась, и из своего кабинета вышел директор. Ну кто ещё может выйти из кабинета с табличкой «Директор»? Такой солидный мужчина, лет около сорока, широкое скуластое лицо, короткая стрижка. Поздоровался, спросил, по какому вопросу.

– Анцифиров Сергей Васильевич. Где я могу его найти?

– Да, у себя он, Лиза, проводи, – мужик кивнул девчонке, рассматривая меня с ног до головы.

– Как вас представить? – девушка старалась скрыть интерес, разглядывая меня. Всего два взгляда, и я уже вижу, что интересую её как мужчина, и она не против была бы познакомиться ближе.

– Волков. Просто Волков.

Услышав мою фамилию, директор повернул голову и прищурился. Значит, знает о драке в ресторане, Анцифиров тогда не один был.

Я прошёл за Лизой по коридору, мы повернули направо, подошли к двери, я кивнул ей и вошёл в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Вот он, ублюдок, который Марту мою лапал. Надо же, и не скажешь, что ему сильно досталось. Сидит за столом и тяжёлым взглядом меня сверлит.

– Что, мстить пришёл, Волков? – он криво ухмыльнулся. – Ну, давай. Я даже сопротивляться не буду.

– Ты кто вообще такой? – я просто ошалел от его иронии, граничащей с наглостью.

– У неё спроси, – спокойный ровный голос.

– Сказала, что не знает тебя.

– Ну, значит, не знает, – опять железное спокойствие. – Да, ты садись, Волков, что стоишь как не родной.

– Кто ты?

– Своей девочке надо верить. И никогда не сомневаться. Я никто, ты же слышал, – он просто плевался сарказмом.

– Слышь, я тебя пытать не собираюсь. Мне надо знать, что за олень моей девушке как шлюхе в трусы лез, а потом ещё и руки свои поганые распускал.

– Волков, я косяк свой осознал, но давай договоримся, если говорить, то спокойно. По-другому махач получится.

– Вопрос тот же.

– Неправильный вопрос. Кто я такой тебе совсем не интересно, гораздо больше интересует. А вот кто она мне…

– Секёшь, – я кивнул головой.

– Снегурочка.

– Не понял.

– Для меня она Снегурочка, первая любовь.

– Почему она тогда мне не сказала?

– Всё просто. Для меня она – первая любовь, а я для неё – никто, – такой же спокойный голос, без скрипа, без стали. Очень хорошо владеет собой.

Тут до меня дошло, что Марта моя и знать не знает ничего о нём, потому что мужчину в нём никогда и не видела.

А он продолжил тем же ровным голосом:

– В школе учились вместе, одноклассница моя.

– Ударил её за что?

– Разве нужна причина, чтобы быть скотом?

– Ну, почему-то же возникло такое желание, – не сдавался я.

– Пьяный был. Не помню. Будем считать, что за сопротивление, – он смотрел куда-то мимо меня.

Вижу врёт. Просто чувствую, что нечто личное, очень глубокое, таким не делятся.

– Анцифиров, ты сейчас мне тут на уши не приседай, – начал было я.

– Кофе черный или со сливками? – перебил он.

Я непонимающе уставился на него, а он взял телефон и выдал в трубку:

– Лиза, два черных кофе, – сбросил звонок и опять уставился на меня. Повисла тишина.

Отметил, что говорит правильно, склонение нужное употребляет. Не похож на интеллектуала, конечно. И на быдло тоже не похож. Интересно. Книги читает? Почему-то вспомнил шутку про книжный клуб: «Первое правило книжного клуба – никому не рассказывать о книжном клубе». Ха.

– Ковалевская всегда была супермозгом, даже мужика себе выбрала с умом, – опять сарказм.

– Поясни.

Нас прервала Лиза, которая принесла кофе. Обдав меня многозначительным взглядом, она быстро выскользнула из кабинета. Он продолжил:

– Ты же её знаешь, она ж беззащитная как кролик. Ей защита нужна. Ты можешь.

Как он понял это, не находясь с ней в отношениях? Как он узнал всё то, о чём я начал догадываться только не так давно?

Он встал, обошёл стол и подошёл к окну. Я отметил про себя, что он ещё хромает. Глядя в окно Анцифиров продолжил:

– Я тогда в неё сразу влюбился. Как увидел. Вторая парта, третий ряд, – он вздохнул. – Говорю тебе, потому что знаю, трепаться не будешь, ей ничего не скажешь. А ещё потому что больше тебя никогда не увижу.

– Откуда такая уверенность? Поедешь как-нибудь в Финляндию, а там раз – и я на границе, – представил картину и смешно сразу стало. – Я теперь пограничник, кстати.

– Надеюсь, не из-за махача в ресторане? – он повернул голову и посмотрел на меня. Вообще нет эмоций, надо же, как разведчик.

– Не-а, я сам перевёлся, чтобы с Марой быть.

Анцифиров закивал головой и опять отвернулся к окну.

– Я виноват перед ней. Всегда буду виноват. Всё что-то не то делаю. Ресторан, школа, крыша, – он провёл рукой по волосам.

– Почему не вышло у вас? – не стал уточнять у него, что было на крыше и что случилось в школе.

– Я и не пытался, – он пожал плечами.

– Почему?

– Нам с тобой на старте были даны разные условия, боец. Я проиграл ещё в самом начале, когда она тебя даже не знала.

– По-русски можно?

– Разные мы с ней. Такие девочки, как Марта, на таких ублюдков, как я, не смотрят.

– Трус что ли?

Он задумался и кивнул головой, поворачиваясь к окну.

– Ну и дебил, – я поставил чашку на стол и поднялся.

– Всё к лучшему. Ну, всё, давай, вали отсюда, и береги её, Снегурочку мою, – он опять перевел взгляд с моего лица куда-то за моё плечо. – А её просто любить буду.

– Да ты с дуба рухнул? Она моя! – удивился я его наглости.

– Конечно, твоя. Не претендую. Иногда одной любви недостаточно.

Я вышел из кабинета, оставив Анцифирова одного, и как во сне дошёл до машины. Марта моя, девочка. Слишком много у нас было лжи, чтобы просто забыть драку, и оставить всё как есть. Зацепило меня, что две тысячи километров – не круг. Мне нужно было понять для себя, что это такое было. Поговорил с ним и идиотом себя чувствую. Спокойный он, готовый ко всему, как зверюга, но бездействует, потому что он для неё – никто. Странно это всё. Он ведь моложе меня. На сколько, года на три-четыре? Он же как Марта. Ему сейчас двадцать четыре, ну, может, двадцать пять. А рассуждает как дед, будто уже жизнь прожил и многое повидал. Очень осмысленные вещи говорил. Человек, который один по жизни, всегда немного философ.

Глава 2

Марта

Темно. Никак не могу привыкнуть к почти полярной ночи. А ещё к низкому мохнатому небу. Всегда пугаюсь, когда поднимаю глаза наверх и упираюсь взглядом в пушистые серые облака. Тут всё по-другому. Москва рядом, совсем недалеко, на самолете чуть больше часа, да до аэропорта – часа четыре. Но тут совсем другой мир. И мне здесь нравится. Нравится почти всё, совсем как в детстве – отдельный замкнутый мир вдалеке от города, с узкими улочками, небольшими магазинами и людьми, обычными простыми людьми, которые живут по соседству, ходят с тобой на тренировки, водят машины. Просто живут. Окна нашей небольшой квартирки выходят на лес, наш дом стоит на самой границе населенного пункта, и каждое утро, когда-то позже, когда-то раньше, я сажусь на широкий подоконник и пью сваренный в турке кофе с миндальным молоком и корицей, смотрю на сосны. Летом это происходит сразу после ухода Руслана на работу. Зимой я позволяю себе вернуться в постель и позалипать в телефон до момента, пока ленивое солнце решит осчастливить нас своим присутствием.

Думала ли я когда-нибудь, что ровно в 16 часов на улице могут уже включать фонари? Нет, не думала. А то, что летом можно провести на солнце целый день и даже не обгореть? И такого я представить себе не могла. Каждые три месяца с октября по апрель в прошлом году Руслан выпроваживал меня к маме, говорил, что мне не хватает солнца и я становлюсь угрюмой, неразговорчивой.

Напитавшись солнцем Андалусии, уже через три дня я начинала скучать, мне не хватало его простых шуток и объятий, мне не хватало дома. Я скучала по чувству безопасности рядом с ним.

После того, как я попала в поле зрения соответствующих органов, за моей работой следили. Это не афишировалось, но подразумевалось. Когда я определялась с направлением специализации, опасалась реакции Руслана, но он был абсолютно спокоен. Сказал мне, что каждый должен заниматься тем, что у него выходит лучше всего. У меня хорошо выходило искать дыры в системах безопасности. Поэтому моя жизнь может быть чуть сложнее, чем у учителя математики. Физтех школа прикладной математики и информатики МФТИ. И я не гений, как думают некоторые, просто делаю то, что мне нравится. Я специалист по искусственному интеллекту, специализируюсь на использовании искусственного интеллекта в защите информации и иногда выполняю функции тестировщика программного продукта.

Достаточно долгое время я была вынуждена вести очень уединённый образ жизни. Весь круг моего общения составлял мой Руслан. Я сторонилась людей, и это вошло в привычку. Привыкла жить закрыто, упиваться моим тихим счастьем и ни с кем не делиться ни чувствами, ни эмоциями. В целом, в моей жизни почти ничего не изменилось. Кроме того, что в ней появилась Алина, моя соседка с пятого этажа. Не могу сказать, что она была моей лучшей подругой, к слову, заводить подруг я так и не научилась. Сначала около месяца мы просто здоровались, когда мы встречались в подъезде. А потом она просто пришла ко мне и подарила комнатный цветок. Мне! Цветок! Вот так началась наша дружба. Аглаонема в красном горшке поселилась на кухне вместе с нашими посиделками, рецептами лучших низкокалорийных пирожных и зелёным молочным чаем.

Алина была на год старше меня, работала администратором магазина одного из косметических брендов. Она же и сделала мне первый профессиональный макияж в жизни, а потом перед зеркалом учила меня выводить стрелки.

У Алины была птичка. Маленькая канарейка, которая поднимала мне настроение одним своим цветом. Часто я поднималась к ней просто посмотреть на маленький желтый комочек перьев, издающий красивые стройные звуки.

– Марта, идём в клуб с нами, – Алинка качалась с пятки на носок, – нууу?

– Не-а, не моя тема.

Я всё ещё помнила, что мои походы в такие заведения в прошлом иногда плохо заканчивались. И вообще, когда Руслан был на смене, я чувствовала смутное беспокойство.

– Точно? Хорошо подумала? – Алина повисла на руке. – Мы с девчонками из офиса решили оттянуться сегодня.

– Не хожу по клубам.

– Ну и что за пенсия, Марта? Ну, Руслан на смене, что ты дома будешь тухнуть?

– А пойдем! – вдруг выдала я, сама себе удивляясь.

Вспомнила, что в последний раз была в клубе, когда познакомилась с Волковым. Это было в другой жизни. При других обстоятельствах. Теперь мне нечего бояться.

Мы собирались у Алины, она делала мне макияж, щебетала и пила мартини со льдом из красивого бокала. Канарейка выдавала трели и добавляла нам настроения, она так скакала по своей жердочке, как будто от нетерпения, как будто готовилась составить на компанию, и мы её задерживали.

Серебристые тени, черные стрелки, пушистые ресницы. Черный топ на восьми перекрещенных бретелях, черные кожаные брюки и каблук десять сантиметров. Сногсшибательный наряд, который мне невероятно шел. При высоком росте он удлинял силуэт еще больше, делая меня похожей на топ-модель, хотя обычно я одевалась куда проще, без эпатажа. Ровное жгучее каре, оленьи глаза цвета кофе. При виде себя в отражении зеркала по позвоночнику пробежали электрические разряды. “Хочу быть ещё выше”, – ухмыльнулась я, и руки сами потянулись к ботильонам на шпильке.

Вскоре клубная музыка окутала меня, проникая под кожу еще с порога, ритмы уже несли на танцпол. Пока Алина с девчонками занимали столик, делали заказ, я танцевала, не помня себя от радости. Через час я купила в баре бутылку воды и вернулась к Алине и её подругам. Они сидели за столиком в затемненной части клуба. Мы сделали несколько фото с девчонками, потом с Алиной, потом селфи, и, увидев, как одна из девушек ведёт за руку парня, я опять умчала танцевать. Вибрации прошивали меня, не давая стоять на месте, я принимала энергию звуков, отдавая в ответ движения. Как мне этого не хватало! Закрыв глаза, проживала каждый трек, выплескивая на танцпол эмоцию. Ещё через два часа я попрощалась с девушками, обняла Алину и вызвала такси.

Дома из зеркала на меня смотрела возбуждённая девушка с горящими глазами, пылающими щеками. Она получала удовольствие от своего вида, от своих движений, от музыки и её вибраций. Я забыла, что могу быть такой. Спокойная счастливая домашняя Марта с кофе на подоконнике. И дикая страстная, поклоняющаяся ритмам, в движении, с разметанными волосами. Мне захотелось сигарету. Просто потому что сегодня Марта проснулась.

Но вместо нее я всего лишь сделала несколько селфи перед тем, как снять макияж. Принимала душ, закрыв глаза, и под струями воды я всё ещё слышала музыку, повторяла движения как на танцполе. Танцевать под душем – это почти как петь в расчёску, такая маленькая победа. Над собой, над комплексами, над табу.

Уже в кровати я обновила фото в соцсетях – горячая дикая Марта, клуб, танцпол.

Глава 3

Серый

Несколько лет назад

– Товарищ председатель призывной комиссии, призывник Анцифиров Сергей Васильевич на заседание призывной комиссии прибыл, – громкий голос эхом разлетелся по огромному кабинету.

Я стоял в военкомате перед этим цирком из шести человек в одних трусах.

– Что-то призывники сегодня какие-то хилые, – сказал мужик с левого края, повернувшись к своему соседу и не глядя на меня.

– Почему же, вот, смотри, хорош, – сосед кивнул в мою сторону.

– Ого, его жизнь потрепала. Единоборства?

– Так точно. Бокс, – я ухмыльнулся.

– Ну, следы явно не от бокса, места живого нет. Драки?

– Так точно.

– Что там по результатам? Годен?

– Да, годен к военной службе.

Председатель листал моё личное дело, просматривал лист изучения и учетную карту призывника.

– Куда его, Анатолий Ефремович? – спросил мужик, сидящий справа от председателя.

– Хммм, Войска Дяди Васи? – почти шепотом спросил мужик слева от председателя.

– Да, точно, – кивнул председатель и, обращаясь уже ко мне, объявил: – Воздушно-десантные войска.

– ВДВ? – переспросил я.

– Так точно, парашютист. Следующего зови.

Я вышел в коридор и пожал плечами. Ну, ВДВ, так ВДВ.

***

– Тебе что, совсем не страшно? – хлопнул меня по плечу сослуживец Саня.

– Нет.

– Ты уже прыгал раньше?

– Нет.

– Готов?

– Нет.

800 метров – это много или мало? 240 секунд в полёте. ИЛ-76. Выпускающий старшина роты стоит у открытой рампы, и сирена первая пошла. Фонарик желтый.

Сначала ушли «слоны» – самые тяжёлые, я прыгал в середине.

– Пошёл! – крикнул старшина.

Три заветных шага и прыжок. Сгруппировался. Свобода падения – это очень опьяняющая штука. Когда вся жизнь в тебе замирает, и восторг переполняет, вырывается ликованием. Я лечу. Я птица.

Мне не страшно, потому что смерть не страшна. Страшна жизнь. Если сейчас что-то пойдёт не так, я запутаюсь в последовательности действий или парашют не раскроется, я умру очень быстро. Жизнь более изобретательна, она будет расставлять капканы и подкидывать мне новые испытания, это как бесконечная полоса препятствий. Постоянный непрекращающийся бой. Я умею радоваться простым мелочам. Но, чёрт возьми, я устал. Так хочется счастья.

Вслух отсчитываю «551», «552», «553», дергаю кольцо. Продолжаю вслух отсчитывать секунды и наблюдаю, раскрылся ли основной парашют. А потом рывок. И ноги подлетают выше головы. Чувство эйфории, покалывание в руках, ногах, как отходняк мышц после онемения. Я рассмеялся. Мне было хорошо. Я нашёл свою стихию. Я дома. Захотелось поделиться этим с ней. Вот сейчас бы она была здесь со мной.

Наша девятка летела в небе линией по диагонали и громко восхищалась матом, потому что другими словами передать восторг невозможно.

Приземлился, благо ветра не было, и меня не потащило по полю. Погасил купол, стропы сплел бесконечной петлей, уложил все в парашютную сумку и направился к месту сбора.

А там уже наших посвящают – встали с краёв два сержанта, ты между ними, они замахиваются и со всей силы шлепают тебя запаской по заднице, ты летишь вперед с криком «551-552-553 – кольцо, 554-555 – купол».

Небо – мой дом. Никогда не забуду этих ощущений и всегда буду к ним возвращаться.

***

– Антип, а давай нашу, про одуванчики, – и Леха опять заиграл знакомую все мелодию.

– Пацаны, да хватит. Опять эти сопли, – не вытерпел я.

– А что сыграть? – Антип перебирал струны.

– Что-нибудь настоящее, с эмоциями, с матами. «Десант идёт в бой» и то лучше.

И через полчаса мы уже орали нецензурщину под музыку.

Едва успели допеть песню до конца, как вижу краем глаза – прапор несётся вдоль казармы параллельно плацу, а навстречу ему вприпрыжку скачет наш ротный. Твою мать, сдали уже, значит. Отлично. Значит, впереди разбор полётов со всеми вытекающими. По глазам вижу, по мою душу бъет копытом. Прапор дышит как дракон, обводит бешенным глазом нашу компанию, которая уже выстроилась в шеренгу. Я отмахиваю головой “нет, прапор, не причем они”. И как подтверждение слышу его зычное “анцифффффирррраааафф”, вытягиваюсь в струну, а потом бравенько топаю за ним в командный блок.

А через час стою, опустив почти лысую голову, перед командиром взвода.

– Анцифиров, это ты подбил матюки орать на весь плац? – вопрошает лейтенант.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – чётко, громко, как учили.

– Почему матерились тогда? – злится, но вида не подаёт.

– Я песню правдивую просил. А правда всегда с матами. И служба у нас тоже такая, матерная.

– Хороший ты солдат, Анцифиров, сильный, выносливый, приказы исполняешь, и дисциплина почти железная. Но дебил. Вот есть в тебе такой чёрт, на ровном месте что-нибудь выкинуть этакое. И ухмыляться потом. Три наряда вне очереди тебе, Анцифиров. Не испытывай мое терпение.

Ну, что ж, три наряда, значит, три наряда. Хорошо, что я один попал. Пацаны не заслужили.

***

У меня никогда не было друзей. До первого класса я вообще редко видел сверстников, потому что жил за кривым шатким забором, выход за калитку мне был закрыт. У меня были только братья и сестра, которым не было до меня никакого дела. Я был сам по себе. В начальной школе никто не хотел дружить с мальчишкой с грязной шеей в замусоленной одежде, с руками в цыпках. А к пятому классу ни с кем не хотел дружить я, потому что уже был злой и независимый. Мне никто не был нужен.

В армии я впервые оказался в коллективе сверстников на равных, и у меня не было необходимости выживать.

Первые недели присматривался, вычислял, кто есть кто, а потом расслабился и позволил принять меня в коллектив. Я очень ровно общался со всей нашей ротой, отморозков у нас не было, но особенно сблизился с парнями из нашего взвода. Нас было всего семнадцать человек, и через полтора месяца службы мы стали как братья. Мне было удивительно открывать для себя поддержку таких же мужчин как я, которые, по сути, тебе совсем чужие люди. Удивительно было испытывать желание помочь в чём-то. Я, наверное, был как Маугли – абсолютно асоциальный, но благодаря парням научился находить общий язык, доказывать свою правоту аргументами и не лезть в драку по поводу и без. Научился разговаривать. И даже шутить. Отсутствие легкости в общении и приемлемого чувства юмора были для меня проблемой. Я учился шутить. Я учился улыбаться. Моя суровость и излишняя серьёзность воспринимались сослуживцами как моя фишка, и они вряд ли отдавали себе отчёт, что я просто не умею по-другому.

Мне очень нравилась армия. Строгий и понятный распорядок дня, простые и доступные правила, всё понятно и просто. А ещё еда. Кормили очень вкусно, да ещё и готовить не надо было и посуду мыть если не в наряде. Мечта.

– Серый, ты на контракт останешься? – Антип прищурил глаз. Вот откуда он узнал, что некоторым срочникам предложили работу?

– Не, Антип, не мой вариант, – я хлопнул братуху по плечу.

– А чё так? Оставайся! Я вот тоже пошёл проситься, – Антип был из многодетной семьи, и в армии для него открывались неплохие перспективы.

– Судимость у меня, бро. Пролетаю, – я поджал губы и отвернулся.

Армия. Мне здесь нравилось, здесь обо мне заботились, у меня была уверенность в том, что будет завтра. Но, видимо, не судьба.

***

После дембеля мы продолжили общаться почти полным составом, регулярно созванивались и обращались друг к другу за помощью. Часть ребят продолжили службу, кто-то ушёл в правоохранительные органы. Я не могу сказать, что вернулся домой. У меня не было дома. У меня был брат, который дал мне угол, родительский дом никогда не был для меня убежищем. Я был бездомный. Я был без корней. Когда вернулся, нашёл Мирона и предложил ему заняться тем, что мы умеем лучше всего – бить морды за деньги. Только профессионально, и по существу. Я предложил ему организовать охрану, заручившись поддержкой двух сослуживцев. Из всего многообразия решили начать с охраны грузов, мы начали через месяц, и первые грузы по региону я сопровождал лично. Так началась моя гонка.