Молот и крест. Крест и король. Король и император

– И чем же похож на Вёлунда Шеф?

– Он видит то, что вверху и внизу. Прозревая пути, недоступные взору прочих. Великий дар, но я боюсь, что это дар Одина. Одина Отца Всех Богов. Одина Бёльверка, Одина Злодея. Твое снадобье погрузит его в сон, Ингульф. Но что случится в этом сне?

* * *

Пока угасало сознание, Шеф силился понять привкус. Снадобье Ингульфа отдавало медом и этим отличалось от обычного вонючего варева, которое тот стряпал вместе с Хундом. Но под сладостью таилось нечто другое: плесень? Что-то сухое и гнилостное скрывалось под заправкой. Шеф знал: как только допьет, ему придется нелегко.

И все-таки сон начался приятно, как многие прежние, когда еще не пошли испытания и он, тогдашний трэлл, не ведал их цели.

* * *

Он плыл в болотной заводи. Все дальше и дальше, но с каждым рывком его сила удваивалась, и вот уже скрылась из виду суша, а он разогнался, как лихой скакун. Вдруг он оторвался от воды и начал подниматься в воздух, более не гребя, но карабкаясь; когда же страх покинул его, он уподобился птице, взлетая все выше и выше. Земля под ним зеленела и дышала весенней свежестью, повсюду распускались листья, а луг исправно восходил к залитому солнцем нагорью. Внезапно стало темно. Перед ним возник столп, сотканный из непроглядной мглы. Он знал, что бывал там раньше. Но прежде находился внутри столпа или на столпе, откуда смотрел вовне; он не хотел вновь увидеть то, что ему открылось: измученное и скорбное лицо короля Эдмунда, сжимавшего в руке свой хребет. Если влететь осторожно, не озираясь по сторонам и не оглядываясь назад, то, может быть, на сей раз он не увидит мученика.

Странствующая душа медленно, опасливо приникла к колоссальному черному стволу. Ему уже было известно, что там приколочен человек с торчащим из глаза гвоздем. Он пристально заглянул в лицо – не его ли собственное?

Нет, не его. Невредимый глаз был закрыт. Казалось, распятый ничуть не заинтересовался появлением пришельца.

Над распятым парили две черные птицы с черными клювами: во́роны. Они обратили к пришельцу яркие глаза и с любопытством склонили головы. Крылья еле заметно подрагивали, без всяких усилий поддерживая воронов на лету. На столпе висел Один, или Вотан, и вороны были его неизменными спутниками.

Как же их звали? Это было важно. Он где-то слышал их имена, звучавшие по-норвежски… вот так: Хугин и Мунин. По-английски – Hyge и Myne. Хугин – Hyge – «Ум». Это была не та птица, которую он хотел расспросить.

Один из воронов, как будто получив разрешение, слетел вниз и сел хозяину на плечо.

Мунин, или Myne, означает «память». Вот что ему нужно. Но за память придется заплатить. Насколько он успел понять, среди богов у него был покровитель, но вовсе не Один, что бы ни думал Торвин. Значит, придется расплачиваться. Он догадывался, какова цена. И снова вне всякой связи на память пришли стихи, опять на английском. В них говорилось о висельнике, который раскачивался со скрипом, приманивая птиц, не в силах шевельнуть рукой, чтобы защититься, а черные во́роны тем временем прибыли…

…За его глазами. За одним глазом. Внезапно птица оказалась рядом – так близко, что закрыла собою все, и черный клюв, подобный стреле, замер в дюйме от его ока. Впрочем, не от здорового. От увечного. Того, которое он уже потерял. Но это было воспоминание из той поры, когда глаз еще находился в глазнице. Руки повисли плетьми, не пошевелить. Это Торвин его держал. Нет, сейчас он физически мог защищаться, но не имел права. И не собирался.

Птица поняла, что он не шелохнется. С победным криком она устремилась вперед и вонзила клюв, как пику, в глазное яблоко и глубже, в самый мозг. Едва его прошила раскаленная молния, на память пришли слова обреченного короля:

Где в ивах брод и деревянный мост,Над кораблями – королей погост.На страже спят они глубин.Четыре пальца чуть торчат из-под земли.Могила с севера, и Вуффа, отпрыск Веххи,Там упокоился навеки.Хранит он клад. Отважный да найдет…

Он исполнил свой долг. Птица оставила его в покое. Он моментально сорвался со ствола и полетел, кувыркаясь, к далекой земле. Впереди уйма времени на раздумья о том, что делать дальше. Руки скованы, но они и не нужны. Можно было менять ориентацию в пространстве движениями корпуса; он так и делал, пока опять не вознесся к солнцу, а после осторожно спускался кругами туда, где и должен был находиться, где покоилось на соломе его тело.

С головокружительной высоты в двадцать миль ему было странно видеть землю, где наступали и отходили армии, и многие люди очень суетились, но при этом как бы не двигались с места. Он видел торфяники и морские берега, могильные курганы и зеленые покатые холмы. Он запомнит увиденное и обдумает после. Сейчас есть более важная задача, которой он займется, едва душа воссоединится с телом, уже различимым на тюфяке…

* * *

Шеф освободился от сонных пут одним рывком.

– Я помню, но не сумею написать, – произнес он растерянно.

– Я сумею, – ответил Торвин.

Он сидел на стуле в шести шагах, смутно видимый в отсветах пламени.

– Правда? Знаешь, как пишут христиане?

– Да. Но я умею и по-норвежски, а также как жрец Пути. Я знаю руны. Что нужно записать?

– Скорее приступай, – сказал Шеф. – Я выкупил это у Мунина, за боль.

Не поднимая глаз, Торвин взял буковую дощечку, нож и приготовился вырезать.

Где в ивах брод и деревянный мост,Над кораблями – королей погост.

– Трудно писать рунами по-английски. – Но это было сказано почти неслышно.

* * *

За три недели до того дня, когда христианам предстояло отпраздновать рождение своего бога, Великая армия, охваченная унынием и недоверием к вождям, собралась на открытом участке за восточной городской стеной. Для семи тысяч человек нужно много места, особенно если они вооружены до зубов и одеты во все, что можно, ради защиты от ветра, который то и дело сопровождался дождем и мокрым снегом.

Поскольку Шеф спалил на этой стороне все оставшиеся дома, места хватило, и войско выстроилось в неровный полукруг от стены до стены.

В его центре стояли Рагнарссоны и их приспешники, позади колыхался Воронов стяг. В нескольких шагах ждал своей участи чернявый человек – бывший король Элла; его окружала стража в трепавшихся на ветру шафрановых накидках. Шеф, стоявший в полукруге шагах в тридцати, отметил, что лицо пленника белее вареного яйца.

Элла был обречен. Армия еще не сказала своего слова, но сомневаться в решении не приходилось. Скоро король услышит бряцание оружия, которым викинги выражают согласие. А после за него возьмутся мастера заплечных дел, как брались за Шефа, короля Эдмунда, короля Мэла Гуалу и других ирландских вождей, которым выпало несчастье прогневить Ивара. У него нет шансов спастись. Он посадил Рагнара в орм-гарт. Даже Бранд, даже Торвин признали, что сыновья имеют право на соразмерную месть. Больше чем право – долг. Армия чинно следила, чтобы дело было сделано справно и на воинский лад.

Когда солнце достигло точки, сходившей в английскую зиму за зенит, Сигурд призвал воинов к вниманию.

– Мы Великая армия! – выкрикнул он. – Мы собрались обсудить совершенное и то, что предстоит совершить. Мне есть что сказать. Но я слышал, в армии не все довольны тем, как мы взяли этот город. Готов ли кто-нибудь открыто выступить перед всеми?

Из строя вышел человек. Он дошагал до середины первой шеренги и повернулся так, чтобы слышали все – и его сторонники, и Рагнарссоны. Это был Лысый Скули, который повел на стену вторую башню, но сломал ее и не добрался до цели.

– Нарочно наняли, – буркнул Бранд. – Заплатили, чтобы сказал, но не слишком резко.

– Я недоволен, – объявил Скули. – Я двинул мои отряды на стену этого города! Я потерял десяток людей, включая моего зятя, хорошего человека! Мы все-таки перебрались через стену и пробились до самого Минстера. Но нам не дали его разорить, хотя мы имели право! И мы обнаружили, что напрасно потеряли людей, потому что город уже взят. Мы не получили ни добычи, ни возмещения ущерба. Зачем же ты, Сигурд, позволил нам, как последним дурням, штурмовать стену, коли знал, что это ни к чему?

Гул одобрения и разрозненный свист из отрядов Рагнарссонов. Настала очередь Сигурда. Он шагнул вперед и махнул рукой, чтобы замолчали.

– Я благодарен Скули за эти слова и признаю его правоту. Но скажу две вещи. Первое: мы не были уверены, что проникнем внутрь. Что, если жрецы обманули бы нас? Или король прознал об их затее и поставил у ворот своих людей? Если бы мы сказали об этом всей армии, какой-нибудь раб мог бы подслушать и донести. Вот мы и держали замысел в тайне. Теперь второе: я не рассчитывал, что Скули с его людьми переберется через стену. Мы никогда не видели таких машин, этих самых башен. Я решил, что это игрушки – охотники постреляют, попотеют да и отступят. Иначе запретил бы Скули рисковать жизнью и терять людей. Я ошибся, и я виноват.

Скули с достоинством кивнул и вернулся на место.

– Этого мало! – завопил кто-то из толпы. – А где возмещение? Где вергельд[29] за наши потери?

– Сколько вы получили от жрецов? – крикнул другой. – И почему не поделились со всеми?

Сигурд снова поднял руку:

– Это уже лучше. Я спрашиваю армию: ради чего мы здесь?

Бранд вышел, взмахнул топором и заорал так, что от натуги побагровел затылок:

– Ради денег!

Но даже его голос потонул в дружном реве:

– Денег! Богатства! Золота и серебра! Дани!

Когда гвалт стих, Сигурд крикнул в ответ. Он отлично управлялся со сборищем. Все развивалось по плану, и даже Бранд сплясал под его дудку.

– А для чего вам деньги? – вопросил Сигурд.

Смятение, сомнение, выкрики вразнобой, похабщина.

Змеиный Глаз надвинулся на викингов:

– Я вам скажу. Вы хотите купить дома на родине, чтобы на вас пахали, а сами вы больше не прикасались к плугу. И вот я говорю вам, что здешних денег на это не хватит. Хороших денег, – насмешливо добавил он и швырнул на землю горсть монет.

Собравшиеся сразу признали бесполезные медяки, которые попадались им часто.

– Но это не значит, что мы их не получим. Просто понадобится время.

– Для чего тебе время, Сигурд? Чтобы припрятать нахапанное?

Змеиный Глаз сделал шажок вперед, выискивая в толпе наглеца своими странными зрачками с белой каймой. Рука легла на рукоять меча.

– Я знаю, это открытый сбор и все говорят свободно. Но если кто-нибудь обвинит меня или моих братьев в деяниях, не подобающих воинам, то мы призовем его к ответу особо, когда совет завершится! Теперь послушайте. Да, мы взяли с Минстера выкуп. Те из вас, кто штурмовал стену, тоже пошарили в домах и обобрали мертвых. Добычей за пределами Минстера разжились все.

– Но все золото было в Минстере! – Это не унимался Бранд, и он стоял совсем близко к Сигурду – ни с кем не спутаешь.

Сигурд злобно зыркнул, но ответил сдержанно:

– Все, что нами добыто, – выкуп, барахло и прочее – будет сложено и разделено между командами, по неизменному обычаю армии. А после обложим королевство и шайр новой данью, пусть доставят ее до конца зимы. Ясно, что они расплатятся дурным металлом. Но мы возьмем его, выплавим серебро и отчеканим заново. И вот уже его разделим так, чтобы каждый получил свою долю. Для этого нам понадобится монетный передел. – Незнакомое словосочетание породило гул. – Нужны люди, которые будут чеканить монеты, и инструменты для этого. А они в Минстере. Христианские жрецы и есть эти люди. Я этого не говорил, но говорю сейчас. Пусть работают с нами, мы должны их заставить.

На сей раз мнения широко разошлись, от желающих выступить с сумбурной речью не было отбоя. До Шефа постепенно дошло, что Сигурд предложил нечто заманчивое людям, уставшим от бесплодного грабежа, и тем отчасти достиг своей цели. Однако было и решительное сопротивление: его оказали приверженцы Пути и те, кто просто не любил христиан и не доверял им, да те еще, кому не давал покоя ускользнувший из рук Минстер.

Спор не утихал. Насилие на совете было делом почти неслыханным, и за него полагались крайне суровые кары. Тем не менее толпа была полностью при оружии и даже в доспехах, в шлемах и со щитами; все эти люди привыкли зачинать драки, и возможность взрыва существовала всегда. «Змеиному Глазу, – подумал Шеф, – придется как-то обуздать орду».

В тот же миг один из воинов – это был Эгил из Сконе, который подвел башню к стене, – завладел вниманием армии и разразился яростной диатрибой о предательской сущности христиан.

– И еще! – орал он. – Мы знаем, что христиане часто давали нам слово и ни разу его не сдержали, они же считают, что жить после смерти будут только верующие в их бога! Но я скажу вам, что еще опаснее. Они и других заставляют забыть о слове! Чтобы те подумали, будто сегодня можно сказать одно, а завтра другое, а потом признаться жрецу, получить прощение и стереть прошлое, как матка вытирает у малого дитяти дерьмо! И я говорю о вас! О вас, сыны Рагнара!

Он повернулся к сбившимся в кучку братьям и вызывающе подступил ближе. «Отважный человек, – подумал Шеф. – И злой».

Эгил отбросил полу плаща, чтобы показать серебряный рог Хеймдалля, блестевший поверх рубахи.

– Так-то вы помните вашего отца, который принял смерть в орм-гарте, в этом самом городе?! Так-то вы помните, как похвалялись в Роскилле, когда встали на колоду и принесли обеты Браги? В том мире, в который мы веруем, что происходит с клятвопреступниками? Иль вы забыли?

Из толпы его поддержал густой и торжественный голос. Шеф сообразил, что это Торвин начал читать священные стихи:

…Вбродчерез тяжкие водыклятвопреступники,и душегубы,и те, кто чужихжен соблазняли,идут, и холодныетрупы гложутВолк и Нидхёгг.Еще мне вещать? Или хватит?[30]

– Вероломы! – крикнул Эгил и пошел на свое место, показав Рагнарссонам спину.

Но те не выглядели рассерженными, они даже как будто испытывали облегчение. Знали, что кто-нибудь обязательно произнес бы эти слова.

– Нам брошен вызов! – впервые подал голос Хальвдан Рагнарссон. – Давайте ответим. Мы хорошо помним, что было сказано в Роскилле, и вот какие там прозвучали слова. Я поклялся пойти на Англию и отомстить за отца…

Четыре брата сплотились и принялись дружно выкрикивать:

– И я это сделал! А Сигурд поклялся…

– …победить всех королей английских и покорить их страну! Двое теперь мертвы, и эта же участь ждет остальных!

Рев одобрения из рядов сторонников Рагнарссонов.

– А Ивар поклялся…

– …обрушить мщение на черных воронов, Христовых жрецов, которые придумали бросить Рагнара в орм-гарт.

Мертвая тишина; слово за Иваром.

– И я этого не сделал. Но месть не закончена и не забыта. Помните: черные вороны отныне в моих руках. Я сам решу, когда скрутить им голову.

Армия молчала. Ивар продолжил:

– Но мой брат Убби поклялся…

И братья снова грянули в унисон:

– …захватить короля Эллу и предать лютой смерти за гибель Рагнара!

– И мы это сделаем! – вскричал Ивар. – Итого два обета – долой, и двое из нас чисты перед Браги, богом клятв. А два других обета еще предстоит исполнить. Ведите сюда пленника!

Мёрдох и его орава поволокли короля вперед. Шеф понял, что Рагнарссоны на это и рассчитывали, стремясь переменить настрой толпы. Он вспомнил юношу, который показывал загоны для рабов в лагере на Сторе и говорил о зверствах Ивара. В любой толпе найдутся впечатлительные люди. Но предсказать поведение толпы, в которой стоял Шеф, вряд ли было возможно.

Эллу вывели на всеобщее обозрение и принялись забивать в землю толстый кол. В лице у короля не было ни кровинки, белизну кожи подчеркивала чернь бороды и кудрей. Ему не вставили кляп, и рот был открыт, но не издавал ни звука. Сбоку на шее виднелась кровь.

– Ивар перерезал ему голосовые связки, – догадался Бранд. – Так делают свиньям, чтобы не визжали. А для чего жаровня?

Гадгедлары, обмотавшие руки тряпьем, выставили жаровню, полную углей. Из нее зловеще торчали чугунные прутья, раскаленные докрасна. Толпа заколыхалась и зашумела; одни напирали, чтобы лучше видеть; другие чуяли, что их отвлекают от главного дела, но не понимали, как этому помешать.

Мёрдох вдруг сорвал с несчастного накидку, и тот остался обнаженным, не имея даже клочка ткани, чтобы прикрыть чресла. Послышались гогот, насмешки; иные воины неодобрительно загудели. Четыре гадгедлара схватили короля. Вперед шагнул Ивар, в его руке сверкнул нож. Он склонился над животом Эллы, перекрыв обзор ужаснувшемуся Шефу, который находился в каком-то десятке ярдов. Отчаянная судорога; руки и ноги яростно дернулись, но были безжалостно удержаны четверкой изменников.

Ивар отступил, держа в руке какой-то сизый скользкий клубок.

– Распорол брюхо и выпустил кишки, – откомментировал Бранд.

Ивар дошел до кола, аккуратно разматывая внутренности и с улыбочкой наблюдая за лицом короля, которое исказилось в отчаянии и муке. Он взял молоток и приколотил конец кишки к колу.

– Сейчас, – объявил он, – король Элла пойдет вокруг столба, и будет ходить, пока не вырвет себе сердце и не умрет. Давай, англичанин. Чем быстрее начнешь, тем скорее все кончится. Но обойти придется несколько раз. По моему подсчету, ты прошагаешь десять ярдов. Разве я о многом прошу? Поторопи его, Мёрдох.

Главарь гадгедларов ткнул обреченного короля в ягодицу раскаленным прутом. Тот посерел лицом, содрогнулся всем телом и сделал шажок.

«Худшая смерть для мужчины, – подумал Шеф. – Ни гордости, ни достоинства. Единственный выход – повиноваться врагам и подвергаться за это глумлению. Зная, что должен идти до последнего, и все же не будучи в силах управиться быстро. А сзади понукают горячим железом, и даже скорость не выверить самому. Нельзя и крикнуть. И все это время из тебя вытягиваются кишки».

Он молча передал алебарду Бранду и стал пробираться назад сквозь волнующуюся толпу. С башни смотрели его люди, которых он оставил присматривать за машиной. Они поняли, чего хочет Шеф, и сбросили канат. Скорее на стену, к привычным чистым запахам свежей древесины и расплавленного железа.

– Он трижды обошел вокруг шеста, – доложил на башне викинг с фаллическим амулетом Фрейра. – Негожая для мужчины участь.

Стрела была на месте, машина развернута – вчера они поставили нижнюю раму на пару прочных колес. Острие находилось точно посередине направляющей части, до цели было триста ярдов. Высоковато, но сойдет.

Шеф навел стрелу на рану в основании живота короля, когда тот, подгоняемый раскаленными прутьями, похромал на четвертый круг и обратился лицом к стене. Шеф медленно надавил на спуск.

Глухой звук. Стрела взлетела и устремилась вниз, аккурат Элле в грудь, прямиком в изнемогшее сердце, и, пройдя навылет, вонзилась в землю чуть ли не между ног Мёрдоха. Короля отшвырнуло, и Шеф успел заметить, как изменилось его лицо. Оно умиротворенно расслабилось.

По толпе прошла рябь. Все до единого повернулись к башне, с которой прилетела стрела. Ивар склонился над трупом, но миг спустя выпрямился, стиснул кулаки и посмотрел туда же, куда и все.

Шеф взял одну из новеньких алебард и двинулся по стене к орде, желая быть узнанным. Он вспрыгнул на зубчатый полукруг бастиона.

– Я всего-навсего карл, а не ярл! – крикнул он. – Но я хочу сказать армии три вещи. Во-первых, сыновья Рагнара исполнили эту часть их клятвы Браги потому, что им не хватило духу разобраться с оставшейся. Во-вторых, Змеиный Глаз волен говорить что угодно, но, когда он прокрался в Йорк с заднего хода, который жрецы держали для него распахнутым настежь, он думал не о благе армии, а только о своем собственном и благе братьев. Он не собирался ни воевать, ни делиться.

Послышались гневные возгласы; гадгедлары засуетились в поисках ближайших ворот и лестницы. Но их не пустили, придержали за накидки. Шеф загремел еще громче, перекрывая шум:

– И третье! В том обращении, которому они подвергли короля Эллу, мужчину и воина, нет никакого дренгскарпа. Я называю это нидингсверком!

Нидингсверк – поступок нидинга, человека без чести, без законных прав, хуже изгоя. Будь ты хоть карл, хоть ярл, для тебя нет большего позора, чем брошенное в лицо слово «нидинг». И уж совсем плохо, когда это происходит перед армией и армия не протестует.

Нашлись люди, которые поддержали Шефа громкими возгласами. Он различил Бранда, готового драться, вскинувшего топор; его отряд сомкнулся позади, отпихивая щитами людей Рагнарссонов. С другой стороны полукруга к ним поспешил отряд во главе с Эгилом, служителем Хеймдалля. А это кто? Сигвард, багровый от гнева, ревет на какого-то задиру. Убби что-то кричит Лысому Скули, который топчется у трупа Эллы.

Все войско пришло в движение. По нему пробежала трещина. Через сто ударов сердца оно раскололось надвое, и обе группы расходились все дальше. Рагнарссоны возглавили дальнюю; во главе ближней встали Бранд, Торвин и еще несколько человек.

– Путь против остальных, – негромко произнес служитель Фрейра за плечом Шефа. – И к нему примкнули твои друзья. У нас вдвое меньше людей, чем у Рагнарссонов.

– Ты расколол армию, – сказал гебридец из команды Магнуса. – Великий, но опрометчивый подвиг.

– Машина была заряжена, – ответил на это Шеф. – Мне оставалось лишь выстрелить.

Глава 6

Когда войско начало отход от стен Йорка, с безветренного неба снялись первые хлопья снега. Уходила не Великая армия. Она перестала существовать. Часть некогда грозной силы отказалась подчиняться Рагнарссонам и больше не собиралась жить с ними в мире – двадцать длинных сотен душ, две тысячи четыреста по римскому исчислению. С ними был обоз из вьючных коней и мулов да пятьдесят повозок с тяжелым грузом награбленного добра: железо и бронза, кузнецкие инструменты и точильные камни, а также сундуки, набитые дрянной монетой, и жалкая кучка чистого серебра, доставшаяся после раздела. Обременяли войско раненые, мешавшие как быстрому пешему маршу, так и езде на лошадях.

С городских стен за ними наблюдали оставшиеся воины. Молодые и дикие улюлюкали, насмехались и даже выпустили несколько стрел вдогонку, постаравшись, впрочем, никого не задеть. Но их гонор утонул в молчании уходившей колонны и их собственных вожаков на стене. Они поплотнее запахнулись в плащи и стали смотреть на низкое хмурое небо и подмороженную траву на склонах холмов, радуясь тому, что сами имеют кров, дрова, ставни на окнах и прочные стены, не пропускающие сквозняков.

– До рассвета снег повалит вовсю, – буркнул Бранд, шагавший в хвосте колонны, где было опасно, пока они не ушли далеко за пределы досягаемости Рагнарссонов.

– Вы же норманны, – отозвался Шеф. – Я думал, вам снег нипочем.

– Это когда мороз, – сказал Бранд. – А если сначала снег, а после оттепель, как бывает в здешних краях, то нам придется топать по грязи. Люди выматываются, животина тоже устает, и повозки еле тащатся. И еще нужно больше есть, коли шагаешь в таких условиях. Знаешь, за сколько времени стадо съедает свой вес? Но мы должны оторваться от тех, что остались. Мало ли что им взбредет на ум.

– Куда идем? – спросил Шеф.

– Не знаю. Да и кто ведет это войско? Все считают, что ты.

Шеф опешил и ничего не ответил.

* * *

Когда последние навьюченные люди и кони скрылись из виду среди развалин внешнего Йорка, стоявшие на стене Рагнарссоны переглянулись.

– Попутного ветра, – сказал Убби. – Меньше ртов, меньше загребущих рук. В конце концов, что такое несколько сот радетелей Пути? Белоручки, слюнтяи…

– Никто и никогда не называл Вига-Бранда белоручкой, – возразил Хальвдан, который после хольмганга не спешил присоединиться к нападкам братьев на Шефа и его сторонников. – И далеко не все они радетели Пути.

– Не важно, кто они по своей сущности, – процедил Сигурд. – Достаточно знать, что теперь это наши враги. Но сейчас мы не можем с ними сразиться. Необходимо удержать…

Он указал большим пальцем через плечо на кучку людей, стоявших в нескольких ярдах, – архиепископа Вульфхера в окружении бенедиктинцев, среди которых выделялся костлявый и бледный архидиакон Эркенберт, ныне начальник монетного двора.

Ивар вдруг рассмеялся. Братья встревоженно посмотрели на него.

– Нам незачем драться с ушедшими, – произнес он. – С ними шагает их собственная беда.

* * *

Хмурился и Вульфхер, провожая взглядом колонну.

– Хищников поубавилось, – сказал он. – Уйди они раньше, нам, может быть, и не пришлось бы договариваться с остальными. Но те уже хозяйничают здесь.

Он воспользовался латынью, чтобы не подслушали вражьи уши.

– Покуда у них раздоры, мы должны быть мудры, как змеи, и кротки, как горлицы, – ответил на том же языке Эркенберт. – Мы одолеем и тех, кто вошел к нам, и тех, кто теперь за воротами. С первыми все ясно. Их стало меньше, и с ними снова можно сразиться. Нет, не в Нортумбрии, и с помощью королей юга – Бургреда Мерсийского и Этельреда Уэссекского. Поэтому мы и отослали на юг искалеченного тана Восточной Англии, подвесив его между двумя лошадьми. Он объяснит сонным южным королям, кто такие викинги, и пробудит воинский дух.