Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник

И в самом деле звучало правдоподобно. Башня Затмений была воздвигнута прежде всех царств с империями неведомым народом, который за недостатком сведений называли просто Исчезнувшими. Кроме неё, они оставили ещё несколько загадочных строений далеко на юге, но, увы, не позаботились припрятать там и самой лаконичной хроники своей жизни и своего падения. У кого Айдан ни спрашивал об Исчезнувших – все только руками разводили. К руинам регулярно хаживали исследователи, а говоря прямо – любители поживиться. Они тащили оттуда разный блестящий хлам, так называемые артефакты Исчезнувших, среди которого порой попадалось что-то ценное, но всё реже. Айдану казалось, что Башню Затмений уже выгребли подчистую, и все, кто утверждал, что привёз оттуда что-нибудь, просто накупили барахла на базаре – но это не мешало очередным смельчакам наведываться в те края раз или два в год. Дорога была долгой и шла по пустынным предгорьям, где волков намного больше, чем людей, но хотя бы вдали от орочьих кочевий, так что многие даже возвращались.

Понемногу дружная компания странников стала распадаться на отдельные кучки. Фродвин стал меряться с учёным колдовским инструментарием: у них мелькали шарики, полные сизого тумана, да кружочки со стрелочками. Половинчик осуждающе качал головой, глядя на их забавы. Виллем тоже подошёл к ним, постоял рядом и, не решившись прервать спор о достоинствах гевинтерских чароискателей, хотел уж побрести прочь, но учёный сам окликнул его. Южанин прокашлялся и тихим, сиплым голосом спросил:

– Вы не из Серых смотрителей?

Айдан удивился и навострил уши: о Серых смотрителях он слышал всякое, самые благожелательные рассказчики называли их непризнанными исследователями Обратной Стороны, но чаще говорили, что это еретики, поклоняющиеся мраку. Фрезенский архиепископ, глава гевинтерской церкви, лет десять назад осудил Серых смотрителей в особом послании. С чего благочестивому южанину интересоваться ими?

Учёный фыркнул в ответ и заявил, что он сам по себе. Фродвин добавил, что в Толимаре у него есть несколько мутных знакомцев, которые могли бы оказаться Смотрителями, и предложил свести с ними – Виллем смутился и пробурчал, что не надо.

Шаан забился в угол с небольшой книжечкой, прицелился пером в страницу и так застыл, не решаясь тронуть строку. Вальтер делился с Годфруа сальными шуточками про монашек и наёмников; у того вся шея стала красной, и глупая, широкая ухмылочка перетекала то на одну сторону, то на другую.

Она так и сидела одна за своим столом. Рыжие завитки волос попрятались, и только подбородок выглядывал из-под капюшона. Айдан долго косился в её сторону, потом сделал несколько шагов и замер, напуганный тем, что могло случиться. Возможно, – думал он, – я мог бы… развлечь её сейчас? Подошёл поближе – она как раз поднялась и неторопливо зашагала к лестнице.

– Моя госпожа, простите, что я вчера…

Она отпрянула, повернулась, волна запаха захлестнула, обняла нежными, сильными крыльями.

– Что такое? Я… – она прижала ладонь к виску, как будто вдруг заболела голова – или, быть может, она хотела поглубже утонуть в капюшоне, чтоб навязчивый монашек ничего не увидел. Сразу же крупная, злая ладонь Годфруа легла на плечо Айдану, и тяжкое сопение ударило по ушам.

– Не надо, всё нормально, – бросила она.

Давление исчезло, и плечо смогло выпрямиться, повёл им – что-то хрустнуло внутри; кажется, этой ручищей Годфруа мог запросто сломать пару костей. Айдану показалось, что темнота под капюшоном улыбнулась ему. Добрая, хоть и слабая улыбка…

– Не знаю, за что ты хотел извиняться, но так и быть, прощаю.

Потом развернулась и пошла наверх. Запах следовал за ней тонким, шелковистым шлейфом. Айдан не выдержал и плюхнулся на лавку.

– Ты, – костлявый и жёлтый, вдобавок не очень прямой палец нацелился на него. – Да, ты, нечестивец в одежде монаха! Рассчитываю тебя увидеть завтра на предрассветной службе.

– А… Что? – слабо проговорил Айдан.

Какая ещё предрассветная служба? – ругнулся он про себя. – Почему завтра? Должно быть, самый первый на свете монах разгневал чем-то Светлого Владыку, и теперь мы вынуждены влачить эту постылую повинность, хорошо хоть лишь по самым торжественным дням – но почему же всё-таки завтра? Какого преподобного изверга – да простит меня Владыка за эти слова, конечно – какого недруга монашеской братии угораздило преставиться в этот проклятый Владыкой день?

– Так седмица малого откровения! – обрушился на него исповедник – Что за монахи бесстыдные пошли, а? Вы хоть в церковь вообще ходите или просто так рясу таскаете, бесполезное вы племя?

Айдан так и не смог из себя выдавить ничего членораздельного, в поисках понимания посмотрел на первого попавшегося человека – а им оказался Вальтер – но тот, всплеснув руками, ответил, что такова судьба, никуда не денешься. Священник же, погрозив костлявым – впору самому Жнецу – кулаком, умчался наверх.

Вальтер похлопал незадачливого монаха по плечу, понимающе подмигнул и отправился беседовать с трактирщиком; тот, как видно, не был рад такому собеседнику и постарался скрыться. Фродвин же кончил самым жалким образом: учёный то ли продал ему, то ли просто подарил свою штуковину с падающими звёздочками, и теперь чернокнижник сидел и пялился на неё хмуро и весьма внимательно – но на шатавшегося поблизости Айдана отреагировал и, ехидно подмигнув, шепнул, что, дескать, вести об убиенном ааренданнце как-то уж очень быстро странствуют по Гевинтеру, хотя такое стоило бы скрыть ото всех.

– Зачем скрывать? – не понял Айдан.

– Так нам ведь, – ответил чернокнижник, – завсегда талдычили, что звёздные пиявки, ааренданнцы проклятые не-ву-яз-вимы, что прихвостней их из человечьего рода тоже надобно бояться, но тут вдруг выясняется, что их можно кокнуть, как простого забулдыгу: подкараулить в подворотне – и кинжал под рёбрышки, – он продемонстрировал, как разит кого-то ножом, да ещё и воображаемое остриё злорадно провернул в ране. – Ах, что могло бы щас начаться! – он сладострастно вздохнул.

Не заставший корчмаря и как раз вернувшийся в залу Вальтер мрачно бросил:

– О чём вы там болтаете? Что начнётся? Сами хоть понимаете, о чём говорите? Если наши с Ааренданном сцепятся, колдуны от нас и клочков не оставят.

Фродвин притих, и рыцарь, устало опустившись на лавку, продолжил:

– Не нравится мне всё это. Сперва труп в Ланциге, как будто мы свару начали. Теперь орки; скажут ведь, что ааренданнцы договора не исполняют. Вот не приведи Владыка, это Королевская гильдия магов придумала, чтобы соперников из Толимара выжить!

– Так могёт быть, и пора?

– Пора – отведай топора, – пробормотал Вальтер, а потом встряхнул головой и прикрикнул на чернокнижника: – Вы вообще слушаете, что я говорю, нет?

– Я, кстати, читал, что в договоре с ааренданнцами речь шла об охране границ, – подал голос Айдан. – Не окажется ли, что атака через магический портал – это что-то… – он не закончил, увидев, как изменился в лице рыцарь.

– Уж ежели пресвятой брат смекнул, – охотно поддержал Фродвин, – то что говорить об ентих. У них крючкотворы-то ого-го!

– Что вы несёте такое? – огрызнулся Вальтер.

Он встал и двинулся к лестнице, ведущей наверх, к комнатам для гостей, но Айдан неожиданно для самого себя догнал его и спросил:

– А это правда, что Ульрих фон Ланциг?.. – он так и не придумал, как закончить фразу.

– Что Ульрих фон Ланциг был нечестивцем и бандитом? – Вальтер усмехнулся; впрочем, довольно добродушно. Опершись на ближайший столб, он промолвил: – Ну, ты пойми: он был наёмником, а это такой народ, которому мало где рады. Как до сечи доходит, они храбрецы, за веру могут встать с оружием, но в любое другое время это та ещё напасть. Ты бы не захотел с ними встречаться. Ладно ещё когда они бесчинствуют во вражеской стране, тут как не позлорадствуешь, но Ульрих-то у нас, в Гевинтере воевал – за одного барона против другого. Я слышал о шайках, которые ради забавы поджигали деревни и жарили каких-то бедняг на вертелах.

У Айдана от таких известий глаза на лоб полезли; Вальтер выставил перед собой ладонь, рассмеялся и поспешил сказать:

– Нет, нет, это я так, Ульрих-то был не из таких, он своим парням не разрешал попусту мародёрствовать. Но в чём-то он должен был дать поблажку, иначе бы его солдатня нашла себе другого командира, посговорчивее – вот монастырям и доставалось. Про него рассказывали даже такую историю, – он с явным удовольствием пустился в воспоминания. – Однажды отряд, уже изрядно потрёпанный, подошёл к монастырю с высокими и крепкими стенами, но бойцов было мало. Они тогда вот что придумали. Представь, стучатся такие в двери монастыря пятеро вояк со скорбными лицами, и с ними гроб; говорят: вот, Ульрих фон Ланциг преставился, хотим, чтобы кто-нибудь сослужил поминальную по нему. Монахи-то, конечно, про себя: хвала Владыке, сгинул проклятущий! Они бы, может, и вовсе отказали в Последнем Благословении, да совестно, поэтому впускают скорбящих солдат, велят принести покойника в храм и собираются уже сжечь его, – Вальтер воздел к небу руки и сделал паузу, – но когда открывается гроб, оказывается, что мертвец живой и очень прыткий, а вдобавок с ним в гробу полно оружия. Ну, дальше ты сам всё представляешь, – он искренне повеселился, глядя, как Айдан озадаченно чешет нос.

– И это действительно?..

– Я не знаю наверняка, – он подёргал себя за бороду. – Ровно то же самое рассказывали и про двух других людей и ещё про одного гнома. Да ты его знаешь: Рандольф Железнорукий.

Айдан кивнул: ещё бы не знать. Это был первый из гномьих авантюристов, откликнувшихся на призыв жителей острова Эвеньяно, которых притесняли эльфы из Гладринга; Рандольф довольно резво собрал армию из таких же, как он, гномов-головорезов с пустыми карманами и крупной нехваткой совести и с большим удовольствием побивал эльфов. Потом, правда, выяснилось, что остров он решил завоевать для себя, а не для тех людей, которые сами не в состоянии были отстоять его, но это уже другая история.

– Так он всё-таки?.. – снова начал Айдан, но Вальтер только махнул рукой и заявил, что отправляется спать.

Мимо проходил трактирщик, и, на своё несчастье, он пожелал взгрустнувшему монаху доброго вечера: тот неожиданно для самого себя решил узнать, а не знал ли он сам Дейермера двадцать лет назад. Корчмарь, впрочем, не явил той покорности, которую встречал у него Вальтер: издал глубокомысленное «Хм», воззрился, как, наверное, горный кряж мог бы поглядеть на одинокую, пасущуюся у его подножья коровёнку, потом тщательно разгладил усы – Айдан смиренно ждал окончания этой операции – моргнул и неожиданно глубоким голосом заявил, что тому, кто спрашивает о таких вещах, не приходится ожидать добра от жизни. На этом аудиенция была закончена.

Позлившись немного на трактирщика, Айдан вспомнил, что в сумке дожидается гораздо более достоверный и многословный – хотелось в это верить, по крайней мере, – источник. Сердце радостно застучало, и монах не то, что взбежал – взлетел по лестнице.

Оказавшись у себя, он зажёг свечу, уселся на кровать и бережно вытащил наследие мастера Бернхарда. Устроившись на колючем шерстяном одеяле, он провёл рукой по нежной, слегка неровной коже, тронул завязки, они не сразу подались, но Айдан был терпелив, совсем не хотелось порвать обложку. Внутри был рисунок, чья-то голова…

О, мощный владыка! – Айдан почти перестал дышать. – Неужто это мастер Бернхард изобразил? Коль так, тогда в нём сгинул поистине великий художник… Но нет, конечно же, не гевинтерский умелец тут постарался, скупыми чёрными штрихами обрисовал настолько живое лицо, как будто часть души изображённого осталась на желтоватом пергаменте, как будто он сейчас выдохнет, и глянет на меня, и спросит: «Да чего ты пялишься, заняться нечем?» Просто потрясающе! Вот если бы такие люди у нас писали миниатюры в хрониках!

Отвлекшись от штрихов, Айдан смог наконец рассмотреть портрет в целом.

Это был совсем немолодой мужчина, пожалуй, даже старик с тяжеловатой челюстью, которую ещё сильней подчёркивала борода – широкий гребень слегка закруглённых волос. Один угол рта у него был чуть ниже другого, и это тоже не прибавляло лицу весёлости. Под глазами, смотрящими куда-то вниз и мимо зрителя, лежали глубокие тени, и тяжёлыми складками давили сверху брови.

Должно быть, это Дейермер, – кивнул сам себе монах. – А кто ещё? Вроде, и не было в отряде других стариков… Или были?..

Осторожно, дрожащими руками Айдан отложил в сторону портрет и взялся за следующий. Это была девушка с копной светлых – по крайней мере, они только по контуру были намечены – волос, доходивших почти до плеч, с небольшим, сочно улыбающимся, лукавым ротиком и почти треугольным подбородком. Крупные глаза как будто разглядывали что-то, находящееся за пределами видимого мира, а пальцы с длинными и явно накрашенными тёмными ноготками рассеянно крутили прядь волос. Художник не стал отказывать себе в удовольствии нарисовать её до самых бёдер, причём так, будто она стояла в полоборота и только голову провернула к нему.

Её портрет потребовал много времени на изучение; Айдан даже совсем не сразу обнаружил цепочку символов у правого края, напоминавшую на первый взгляд плеть плюща с затейливыми листочками. Потом он вспомнил, что как-то так и выглядят обычно надписи на айдеи – языке альвестцев, который стал и языком Ааренданна. В ланцигской обители был один хронист, который хвастал, что понимает айдеи, но проверить его заверения не было никакой возможности, сам же Айдан был уверен, что полезнее учить языки, на которых говорят и пишут обычные люди, а не странные заморские волшебники. И вот приехали: в руки попал бесценный документ, а он не может его прочитать! Только и оставалось, что похвалить гармоничные скругления, изящные уголки – красивый почерк был у этого художника.

В последний раз окинув взором некоторые приятные детали картинки, Айдан со вздохом перевернул страницу,

Третьей была изображена немолодая дама с полными и натянутыми – словно она весьма не одобряла что-то, происходящее перед нею – губами, обрамлёнными множеством морщинок, с тёмными взыскательными глазами. С её подбородка спускались две параллельные складки, а под глазами художник довольно тщательно и совсем даже не деликатно изобразил мешки. Не было и сомнения, что это Эсклармонда д`Отриви. Почему-то Айдану вспомнился сразу недавний разговор, и он стал искать на портрете какие-нибудь признаки вампиризма. Клыков и впрямь не наблюдалось, хотя в сказках вампиры весьма успешно скрывали свой основной рабочий инструмент. Надпись на листе состояла из одного-единственного слова, что было странно: кто бы посмел отнять у неё титул, хотя бы даже в подписи рядом с картинкой?

А дальше что? Толстяк, у которого, казалось, не было шеи, а голова – и так крупная, но раздутая ещё больше нимбом из волнистых волос и жировой подушкой внизу – возлежала на белом воротнике, как на тарелке. Усы и бородка аккуратным кругом обнимали его рот. В глазах его поблёскивало, заставляя слегка изгибаться губы, какое-то хитрое самодовольство. Наверное, подумал Айдан, это Тот-самый-который-с-непроизносимым-именем Аамстед.

Жадно отбросив рисунок, монах чуть не сверзился с кровати: на очередной странице его ждало существо, которое меньше всего на свете имело право тут появиться и, может быть, даже не связано было с остальными портретами, а просто по ошибке попало в стопку. С рисунка скалилась собачья морда, слегка затупленная на конце, увенчанная сверху парою широких свитых, расходящихся спиралью и, пожалуй, весьма красивых рогов. Мощный Владыка, выдохнул Айдан, это ведь неэрн, один из приспешников Нергеддеона, слуга Тьмы! Они появлялись порою в имперских исторических хрониках, и знающие братья – а далеко не каждому ведь можно было доверить изображать приспешника демонов – рисовали их козлоподобными, голыми и мохнатыми, с убогими палками и топориками в лапах. Но по большому секрету один из умудрённых братьев признался как-то Айдану, что мордами неэрн больше смахивают на собак и одеваются во многом в то же, во что и приличные люди, только вот с головными уборами у них не всё просто. И вот перед Айданом предстала реальность: чёрный блестящий нос, несколько рядов складок над ним, разделённых посередине бороздой, две пары крупных клыков, стоявшие торчком уши – одним словом, почти портрет сторожевой собаки из прошлого монастыря, если б не спокойные, внимательные глаза – ну, и рога, конечно же. С передней части морды спускалась бородка, заплетённая в две косички, причём, если игра тонких и толстых штрихов не обманывала зрителя, в неё вплетены были тёмные ленточки. Волосатая шея пропадала в объятьях чего-то бесформенного и шершавого, на вид вроде дорожного плаща. Подпись к рисунку была на удивление многословна; но ничего не разобравший Айдан подумал, что иронично было бы, окажись, что автор написал просто: «Надо не забыть купить чернил и дюжину сосисок!»

На этом галерея портретов кончилась, и Айдана накрыло разочарование. Он даже потёр края листов пальцами, чтобы убедиться, что какие-нибудь из них не склеились. И почему, – вздохнул он, – нет портрета Ульриха фон Ланцига? И где это всё происходило? Был ли художник одним из отряда или просто случайным свидетелем? А может, это и был сам Ульрих? Тогда стало бы понятно, почему нет его портрета! Хотя нет, он ведь не знал айдеи, откуда ему? Даже и среди самых грамотных и образованных монахов трудно было найти кого-нибудь, худо-бедно понимающего язык ааренданнцев, а уж наёмники-то зачастую вообще читать не умели – куда им такие премудрости!

Это был, впрочем, ещё не совсем конец: под картинками давно угадывалось что-то твёрдое. Это оказался металлический диск размером с ладонь без пальцев, составленный из нескольких секторов немного разного радиуса и к тому же разного цвета: одни были тёмно-зеленоватыми, как старая медь, другие же грязно-жёлтыми. Зеленоватые секторы в центре сливались, и в месте их соединения можно было скорее нащупать, чем разглядеть, несколько мелких неровностей. Айдану показалось, что это может быть буква или символ какой-то – но что за язык? Уж точно не гевинтерский. Айдеи? Непонятно… В одном из более светлых секторов чьей-то умелой, безошибочной рукой был процарапан полумесяц, а в нём – похожая на орла птица с широко раскинутыми крыльями. Над ней парили ещё четыре непонятных загогулины: одна напоминала шкаф, заставленный всякой всячиной, другая – ключ, третья – большую квадратную жабу с квадратными же пузырями на спине, а последняя вообще ни на что не была похожа. Обилие непонятностей привело Айдана в такое смятение, что он пообещал себе разобраться потом, а пока отложил диск подальше.

Следующий документ был на другом пергаменте, чем у портретов – более толстом и более жёлтом, пожалуй. Буквы изрядно выцвели, но кое-что можно было разобрать, и, как новая, красовалась незнакомая Айдану эмблема – вроде скипетра с крыльями из огня, с венцом из лучей вокруг навершия. Художник был явно не тот, что рисовал спутников Дейермера, совсем не такой вдохновенный, но вполне аккуратный, справившийся с тем, чтобы всё было симметрично. Надпись под ней была на альденском – на языке Альдонии, одного из южных приморских городов – и это был наказ привести какой-то груз, природа которого должна была остаться загадкой для получателей – иначе перевозчику грозила смерть. Упоминались деревня, река и незнакомый хронисту город на побережье, в каждом перечислялись потенциальные помощники, да сразу дюжина. С Дейермером это вряд ли было связано, и Айдан разочарованно отложил послание.

Ниже, сложенная втрое, обнаружилась добротная карта Северной марки: вот волнистая дуга Ведера – а он, кстати, даже подписан, – вот пунктирной линией крадётся Пустой тракт, бурлят кругляши Белых холмов; отмечены Ланциг и Толимар, Молин и крепость Торнау. Далеко на северо-западе, за орочьей пустотой, воткнута палаточка с надписью «Курбагын» – это что-то вроде столицы зеленокожих, а рядом с ней, у самого подножья Замороженных утёсов, красным поставлен крестик безо всякой подписи. Был и ещё один: на юго-востоке, между Белыми холмами и Райффенталем. Последний, третий крестик обретался на юго-западе у истоков Вайта, невдалеке от серебряных рудников Киллфасты. Какое-то время Айдан провёл, тщетно пытаясь разгадать, что значили эти алые пометки, кривые, начирканные, должно быть, второпях. Ни в одном из этих мест, казалось бы, никогда и ничего не водилось толкового, кроме орков, свирепых половинчиков и ещё более свирепых горцев соответственно.

Ничего не придумав и с досадой отложив карту, Айдан склонился над пожелтевшим листом, исписанным явно и несомненно рукою мастера Бернхарда. Вот эта буква «т» с неожиданной завитушкой, буква «р» с укороченной палочкой – больше ни у кого такого не встретить! Что же там?

Если ты читаешь это письмо, то ты, сволочь, зарезал меня, или отравил, или что уж ты там сделал. А знаешь, как я это понял? Сундучок был колдовской, запирался кровью, и фиг откроешь его, пока я жив. Вот, и если ты думаешь, что я тут буду душу выворачивать, то хрен тебе!

Айдан представил, как мастер Бернхард, мстительно похохатывая, атаковал пергамент, как бросал одно за другим ядовитые словечки, повсюду сажая чернильные капли – улыбка сама попросилась, хоть и вышла грустной.

Ладно, шучу. Кому я нужен? Должно быть, я сдох сам по себе, и вы бегаете вокруг меня с криками: ой, мастер Бернхард! Ой, на кого вы нас оставили? Ничего, переживёте, бездельники. Не выбирайте только Мельхиора вместо меня. Мельхиор прости, ты мужик умный, но посуди сам: какой из тебя начальник? Ты даже перо у себя на столе найти не можешь, куда тебе хронистами командовать.

Я серьёзно. Если выберете Мельхиора, я с того света вернусь и разгоню вас к хренам!

Так, к делу.

Есть одна штука, о которой я помалкивал все эти годы и никому не скажу, пока жив. А знаете, почему? Я старый хрыч без стыда и совести, пират, греховодник, я столько раз подмигивал смерти, но сейчас мне страшно. Я даже Ульриху тогда ничего не сказал, хотя он считал меня приятелем. Так и ушёл, бедняга, за Дейермером и не вернулся. Хотя кого я обманываю? Он бы и так ушёл. Чтобы Ульрих испугался хотя бы самого́ Падшего – ха! Но я мог бы отговорить других, потому что я кое-что знаю о Дейермере и с самого начала понимал, что его поход должен был кончиться чем-то скверным.

Вы знаете, меня упекли в монастырь, когда я ещё был молокососом, и как-то забыли спросить, не против ли я. Мне там не понравилось: кормят паршиво, заставляют работать – я и сбежал. Не буду рассказывать, как я резал кошельки на дороге и сколько раз сидел в колодках. Зря сразу не додумался стать капелланом у пиратов. Я, правда, не священник, но как-то недосуг было сказать об этом ребятам. А что это вы так побледнели, братушки? Не знали, что ли, под чьим началом работаете? Хе-хе.

Вообще, у пиратов было не так уж и скверно, хотя кормили тоже гадостью. Думаю, так и отдал бы душу морю, но упал с мачты, повредил спину, и всё – прощай, разбой! И вот, когда меня везли на перекладных в Альдонию, где был прикормленный костоправ, мы подбросили Дейермера от Сломанного Шпиля в Сейлиг Рич. Он тогда кое-что сказал нам. Я почти позабыл об этом, но, когда встретил его снова в Ланциге, когда послушал, что он говорил там, то понял: те, кто шли за ним на Обратную Сторону, ни хрена его не знали. Он тоже меня приметил, и так зыркнул, что, мол, только вякни у меня – станешь пылью. Вы скажете сейчас: ты, Бернхард, как будто под дулом не ходил. Чего ты, как принцесса? Идите знаете, куда? Одно дело под пули кидаться: если ты ловчей, так и прикончишь его, а когда против тебя такой жуткий колдун, как этот Дейермер, у тебя же никаких шансов. Я догадываюсь, какие ставки были в его игре, и он меня наверняка заколдовал, когда был в Ланциге. Только рот раскрою – и всё, конец. Я ходил к магам из Королевской гильдии, просил, чтобы сняли чары. А они мне: что ты, нет никаких чар, иди отсюда. А я: да как нет, если я точно знаю, что есть? В общем, не маги у нас, а пустое место.

Но вы уже поняли, что я не напишу о том, что знаю. Страшно. До жути страшно, что выведу полслова и брякнусь замертво. Скажу одно: хотите узнать что-то – разыщите эльфа по имени Скользкий Сильфер. Он хотел осесть в Сейлиг Риче и наверняка теперь кличет себя Офигительный Сильфер или как-то так, но это и впрямь скользкий ублюдок, каких поискать. У него половины уха не хватает, если только не заплатил чародеям, чтобы нарастили. Он эльф, так что переживёт меня. Найдите его, пусть расскажет, о чём Дейермер поговорил тогда с нами. Можете поверить: не пожалеете!

Айдан осторожно положил драгоценную рукопись и улёгся на спину, подложив под голову руки. Так выходит, билось у него в голове, мастер Бернхард не просто знал о походе Дейермера, но и говорил с ним самим, а молчал все эти годы и запрещал исследовать Обратную Сторону, потому что боялся нечаянно сболтнуть об услышанном от Дейермера? Уж не то ли давнее проклятье сгубило старика? А если так, то кому он попытался рассказать? Рихарду? Или неведомому гостю? Может быть, даже кому-нибудь из ехавшего на север каравана? А что, если кто-то попробовал силой выпытать у мастера Бернхарда, что он знал, и тем самым активировал чары? Айдан вздрогнул от таких мыслей. Должно быть, скверно двадцать с лишним лет провести в страхе перед проклятьем.