Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник

Айдан с трепетом ждал собственного допроса и, как ему казалось, недурно отполировал враньё, но Вальтер, подсев к нему на привале, стал совсем даже не про Бернхарда спрашивать, а про тонкости ритуалов, и до того удачно изображал любознательного простеца, что монах расслабился и дал себя увлечь в дебри практической теологии. Когда дошло до свадебных обрядов, он почти посыпался – в монастыре-то немного практики! – но ловко вывернулся, спросив, о каком браке речь – первом или повторном – на что рыцарь беззаботно брякнул: «Да какая разница?» – и Айдан захлопнул капкан, с притворным гневом обвинив его в приравнивании первого, настоящего брака, к повторному, который не более чем прикрытие для блуда. Вальтер хохотнул и объявил, что монах парень что надо. Они расстались на дружеской ноте, а хронист почти открыто пялился на Этельфледу, гадая, заметила ли она его победу и надеясь на ответный взгляд – но куда там. Впрочем, рыцаря он теперь уже не так боялся и, когда тот спросил немного погодя, не шатался ли кто-нибудь подозрительный возле монастыря в вечер перед смертью мастера Бернхарда. Айдан рискнул рассказать ему про ночной поход старика в трактир, но о проклятье Дейермера умолчал, конечно же. Вальтер сперва призадумался, но потом сказал, что ааренданнец к тому времени уже, наверное, валялся в переулке – и больше не мучил хрониста.

В целом, следующие несколько дней были бедны событиями. Новых сведений о Дейермере или об Ульрихе фон Ланциге уже никто сообщить не мог. В одной из таверн, где останавливались путники, Виллем сыграл в гляделки с проезжим герцогским гонцом и показал ему решётку из пальцев – такую же, как рассуждавшему о богах учёному. У гонца были пышные, сросшиеся на переносице брови – про таких в народе говорили, что это оборотни, поэтому внимание незнакомца не слишком удивило его – гонец просто ухмыльнулся и подмигнул Виллему, и это явно была не та реакция, на которую тот надеялся. Зато ужимками южанина заинтересовался Вальтер, который после этого стал присматриваться к нему. Айдан тоже подумал, что сложенные пальцы могли быть условным знаком агентов Соединённых провинций, но, право же, настоящему лазутчику стоило бы делать свою работу немного более скрытно.

Караван пополнился ещё одним монахом, и поистине поразительным: с каким-то жалким и явно полупустым мешочком на длинной палке, в грубых сандалиях на босу ногу – это ранней весной-то! – с многодневной щетиной и лысиной во всю голову, только едва обрамлённой по бокам и сзади короткими белыми волосами. Его сухая, морщинистая кожа была даже чуть темнее протёртой в нескольких местах рясы, зато зубам – идеально белым и отменно сохранившимся – позавидовал бы и иной епископ. Пока все остальные уныло тащились верхом, он с завидной прытью чапал на своих двоих, то и дело громким, хоть не вполне приятным голосом принимался распевать гимны и непременно оказывался рядом, когда кому-нибудь надо было подтолкнуть застрявшую в луже телегу, починить колесо, поднять упавший тюк или просто развеять дорожную тоску. На привалах он собирал вокруг себя крестьянскую малышню и растолковывал про Свет и Владыку, причём как-то чудно и, на вкус Айдана, не вполне канонично. Поднимет, к примеру, с земли пустой жучиный панцирь, красивый такой, с перламутровым блеском – и вот тебе готова притча про тщету мирских забот и устремлений. Детишкам-то, конечно, это было больше по сердцу, чем скучные проповеди с примерами из священной истории. А уж когда он с радостными криками полез купаться в жгуче холодном, едва освободившемся ото льда озерце, Фродвин вполне серьёзным голосом предположил, что это какой-нибудь давно почивший святой угодник, чьи мощи потревожили разбойники. На ночь тот, впрочем, не под кустом завалился, как некоторые ожидали, и даже не где-нибудь у ротонды, а забрёл в дешёвую гостиницу и отужинал, обнаружив отменный аппетит. Наверное, такие, желчно заметил Шаан, и грызут в трактирах ложки. Тем не менее, именно это убедило всех, что перед ними живой человек, и вскоре странники знали уже, что зовут его Ингольбе́рт, что он подвизался в скиту посреди глухомани, а теперь отправился в паломничество к твердыне Ордена Чаши. Почему туда? А почему бы и нет, в самом деле.

Лицо брата Ингольберта никогда не покидала доброжелательная, если не сказать ласковая, улыбка. Даже когда Вальтер его стал подначивать, неся какую-то блудотень про искушения плоти, а также сговорчивых и пышнотелых служанок, он только качал головой и улыбался. Осмелев, Айдан попробовал завести с ним обычный свой разговор про Дейермера, но Ингольберт весьма уверенно заявил, что ничего о нём никогда не слышал, и посоветовал – коли уж ты, говорит, грамотный – чаще читать священное Писание. Да я-то что, против как будто? – фыркнул про себя монашек. – Вот если бы там про Дейермера что было – не вылезал бы оттуда!

А раз не получалось насыщать грядущую книжку содержанием, Айдан стал фантазировать по поводу миниатюр. Каким бы вышел Дейермеров отряд из-под пера ланцигских иллюминаторов? Повесили бы у предводителя над ухом демона с крылышками, непременного соучастника злых дел? Отринули бы они прискорбное искушение изобразить всех жалкими, с искажёнными пропорциями – обычная месть хронистов язычникам, – убоялись бы разных нетривиальных персонажей? А может, сказали бы, что важен только Дейермер и его бы отрисовали с бородой, как полагается, всех остальных оставив неоформленным сонмом? Айдан представил, как вожак бредёт среди редких, чем-то на разветвлённые кистени похожих деревьев, протирает боком узорный синий фон, а за ним шествует, бряцая латами, многоногое, многоголовое чудовище. А как поступят с Обратной Стороной? В Аойне бы сплели чёрные, золотые загогулины – и вот тебе провал не пойми куда, впадающий в орнамент на полях; гевинтерцы приземлённей – нарисуют чёрное пятно на земле и скажут, что так и надо.

Между тем, Вальтер оказался не только воякой, но и практически бардом: на второй вечер достал лютню и давай распевать разбойничьи удалые песенки. Голос у него был мощный, а пальцы так и бегали по струнам; тени плясали на блестящей алой равнине его лба, золотистые змеи копошились в бороде, и каким-то языческим лукавством полыхали глаза – такого запросто представишь на миниатюре в роли Падшего-искусителя ведущим за собой танцующие души прямиком в чёрную глотку Долины Утрат. Все собрались послушать его: Фродвин укатывался над незатейливой похабщиной, Виллем молча пил, Годфруа сутулился, кулаки упрятав между коленями. Она сидела чуть поодаль, но тоже внимала; предательский огонь, проникнув под прежде непроницаемую маску из теней, выхватывал один из уголков её довольно тонких и бледных губ – и этот уголок временами чуть приподнимался. Когда Вальтер в очередной раз отставил свой инструмент, отшучиваясь и заявляя, что не всё из описанного в последней песне довелось испытать лично ему – что, конечно же, вызывало только новый взрыв хохота, – она поднялась, подошла к нему и сказала, что тоже хотела бы сыграть, хотя, быть может, и не к такому увеселению всех присутствующих. Рыцарь очень удивился, даже ничего ответить не смог, а просто с разинутым ртом протянул ей лютню. Она села рядом, сплетя между собою ноги, в задумчивости, словно сомневаясь, выйдет ли у неё что-нибудь, провела по струнам пальцами – те как-то нелепо звякнули в ответ. Вздохнув, она прикрыла глаза запела неожиданно высоким и не очень громким голосом, играя гласными и растягивая окончания, лишь изредка проводя по струнам несмелыми пальцами, что так и не расстались с перчатками, но эти редкие звуки вплетались в её песню настолько удачно, что ни убавишь ни одной, ни прибавишь. Айдан боялся пошевелиться, он так и слушал бы до самого утра её голос, такой чистый, такой хрупкий, и в то же время такой тёплый, в нём было что-то такое, как будто она им хотела согреть кого-то отсутствующего, кого уже никогда не увидит. Она пела – нежданный поворот – на аойненском, и это было что-то про девушку, ждущую кого-то из военной экспедиции, хотя за игрой голоса иной раз непросто удержать в голове сюжет. Закончив, она как на Обратную Сторону провалилась, и даже телохранитель ходил и спрашивал у всех, не видел ли кто его хозяйку, и лишь к утру обнаружив её спящей, вздохнул с облегчением.

С неспокойной душой выйдя на улицу, наполовину надеясь увидеть её, а наполовину просто рассчитывая побыть наедине со своими переживаниями, Айдан едва не врезался в крепко пахнущую табаком громаду Виллема, который вытащил изо рта трубку и твёрдым голосом пояснил, что песни и музыка – дар Заточённого. А то, чем Вальтер занимается – это вообще чистой воды распутство.

– И вот меня удивляет, – снова закусив трубку, пробормотал он, – что у вас даже монахи терпят такое, против чего у нас восстал бы всякий порядочный человек.

***

Толимар повёл себя весьма предупредительно: уже после полудня путники хорошо понимали, что приближаются к этому оплоту вольнодумства, твердыне чужеродной пугающей силы, к этой, как с уверенностью провозглашали некоторые из монастырских соратников Айдана, гнойной язве на теле Гевинтера. Как бы то ни было, окрестности его выглядели куда приятней унылых и пустынных холмов, коими столь обильно баловала гостей Северная марка. Сперва земля вспучилась, оскалилась шершавыми каменными глыбами, окрашенными подчас в самые удивительные тона: многие были покрыты зеленоватыми, а то и ржаво-красными пятнами. В теснинах между ними начали попадаться деревья, затем рощицы, а в одной из ложбин притаилась даже целая деревня.

К городу странники подъехали на закате. В небе Айдану чудилась затянутая дымкою равнина, разделённая надвое рекой из чистого золота; на её фоне тёмными ступенями поднимался холм, увенчанный знаменитою башней: круглой и дерзновенно высокой.

Толимар окружали двойные стены: внешние кольцом обнимали весь холм, нависая над рекой, а внутренние, в свою очередь, возвышались над ними, отгораживая от мира простецов подлинных повелителей этого места – ааренданнских волшебников. Как хорошо было известно, постройку этих стен они заставили оплатить Гевинтер.

Скрипя цепями, с зубцов свешивались клети, в которых то совсем очищенные скелеты, а то и свеженькие, засиженные вороньём – разбойнички, захихикал Фродвин, тати словленные, да выставленные на поруганье. Айдан удивился: вроде бы, ааренданнцы выставляли себя цивилизованным, утончённым народом, которому чужды страсти необузданных северян, в том числе нездоровая склонность уродовать останки преступников. Чернокнижник весело заклекотал и ответил, что, может быть, они и цивилизованные – безнадёжно исковеркав это слово – но нас тут всех считают вахлаками, которых надобно пужать, да покрепче, чтобы не бедокурили.

У ворот уже толпились путники, приехавшие, должно быть, надведерским трактом. Кучка неопрятных старух собралась тесным кругом на тюках и делилась свежими сплетнями, изобретая по ходу новые, трое добротно одетых мужчин с притороченными за спиной арбалетами задумчиво курили, малышня с радостными криками носилась вокруг телеги, счастливо не замечая вялых, утомлённых окриков ссутуленной, бесцветной женщины с усталым и грубым лицом. От самых ворот – нелепо низких для такой величественной стены – раздавались крики, весьма далёкие от одобрительных.

– Их поди пойми, – сплюнув, проворчал Фродвин. – То заходи кто хошь, то тебе в каженную сумку, в каженный карман залезут. Бывалось, до глубокой ночи выстаивал.

– Да, похоже, мы тут надолго застряли, – откликнулся Шаан.

– Вон, как их припекло, – прищурив глаз, промолвил Вальтер. – Убийство, потом ещё и орки…

– Подаааайте монеточку! – к странникам подскочил тонкорукий и тонконогий чумазый мальчуган, призывно дрыгавший ладонью и совавший её то к одному, то к другому. Рожица была до крайности несчастная – Шаан размяк и полез в суму, а этот уже и хныкать начал, чтобы не упустить своего.

– А ну пошёл! – рыцарь несильно пнул его ногой в спину, да так рассчитал, чтобы, споткнувшись о ногу инквизитора, попрошайка наверняка грохнулся. – Ещё раз тебя увижу – сдам герцогу на кухню, понял?

– Таковской руготни давненько не слыхивал, – хихикнул Фродвин, когда мальчишка поплёлся прочь, сквозь зубы понося жадюг.

– Вальтер, за что вы его так! – воскликнул инквизитор, всё ещё державший злополучную монету и явно раздумывавший, не догнать ли бедолагу. – Это же наверняка сирота, разве мы?..

– Сирота или там чего, но я таких знаю: будет хныкать, весь изойдётся соплями, а стоит вам отвернуться – подрежет кошель! Сколько был в Толимаре, тут вечно этих…

– Разве вы можете быть уверены, что это действительно вор?

– Да полноте, любезный господин! Так и клыкастики не бранятся! Вот вам длань – из ентих, скрадчиков!

– Скажете, вас никогда детишки не грабили? Вот вас, моя прекрасная госпожа, грабили детишки?

– Что? Да, и однажды украли очень дорогую мне вещь. Это было… – заканчивать она не пожелала.

– Ну, вот!

– Я не знаю… – пробормотал Шаан. – Всё-таки это мог быть настоящий сирота.

Чуть в стороне от остального люда собралась громкая и самодовольная компания рыцарей. Привязав лошадей к столбикам, которые тут, похоже, специально врыли для ожидающих, они бранились, распевали более чем легкомысленные песенки и голодно поглядывали на крестьянок. Позади маячила довольно просторная клетка на колёсах, в которой прутьями служили крепкие, толстые брёвна. Внутри угадывались крупные тела, но ни чьи, ни сколько, понять было нельзя. Из рыцарского роя протолкался жизнерадостный толстяк в меховом плаще, у которого щёки торчали над бородой как два спелых, блестящих яблока, а мясистый, неровный нос напоминал кусок непропечённого теста. Он деловито направился к путникам, и не пройдя половины пути, завопил:

– Вальтер! Хитрый лис, ты же за разбойниками охотился! Решил передохнуть с приличными людьми?

– Роги́р! – живо отозвался тот и, отодвинув с дороги Айдана, вышел навстречу. – А я и поехал, но вот, видишь… – он развёл руками.

– Ладно, потом расскажешь!

– А что это у вас там? – Вальтер указал на клетку. – Коров, что ли угнали?

– Да каких коров… – Рогир обернулся, словно проверяя, не коровы ли там в самом деле. – Да ты глаза-то разуй! Там же орки! – сразу несколько ртов за спиной у Айдана шумно вытолкнули воздух, а усталая крестьянка вскочила и при помощи пинков и недобрых окриков резво собрала своих чумазых и теперь весьма недовольных детей на телеге. Старухи замолчали, хищно вперились в клетку, а потом засудачили ещё активней.

– Орки? – Вальтер явно удивился. – Вы их, что ли, на зиму засолить хотите? Они ж давно не платят ни за клыки, ни за шкуры, какой теперь смысл их везти?

– За наших точно отвалят! – бросил Рогир, и уверенности в его голосе хватило бы на пятерых. – Знал бы ты, как мы с ними столкнулись, – он приник почти к уху Вальтера, но тех обрывков слов, которые донеслись до Айдана, и того смятения, которое они вызвали, хватило, чтобы сложился образ ещё одного Пробуждённого, ставшего мостом для орочьего набега. – А ты чего? – тоже подметив, как изменился в лице собеседник, спросил Рогир. Вальтер не сумел выдавить и слова. – Да не говори только…

Кивок.

– Вот зараза.

– Ваши орки тоже разбежались? – почти шёпотом уточнил Вальтер.

– Пара или тройка, – гордо заявил Рогир. – Раньше клыкастые были посмелей, скажи?

– Точно, – кивнул Вальтер. – А этих зачем притащили, – он посмотрел на клетку.

– Ну, так не уберегли волшебники – пусть расплачиваются – нет разве?

– Допустим.

– Слушай, да что ты, как зануда? Пошли пропустим по кружке?

Тут уже Вальтер махнул рукой и отправился за ним следом. Воинство приветствовало их нестройными, не вполне пристойными к тому же окриками. Айдан почему-то представил, что они сейчас и её позовут с собой. Но, на счастье, они не позвали, а она тоже не напрашивалась.

– Что думаете, – проскрежетал Фродвин, – не увидим больше вояку?

– Почему? – откликнулся инквизитор.

– Так нас проводил до Толимара – и всего делов?

– М-м, может быть.

В голосе инквизитора было сомнение. Айдану тоже показалось, что Вальтер кого-то из них подозревает в убийстве ааренданнца и не отстанет, пока не докопается до правды – или не выбьет признание; от северного правосудия вряд ли стоило ждать справедливости. Наверняка рыцарь уже знал, что рядом с ним – тот самый монах, которого считают колдуном. Почему бы всё на него не повесить? Тут ещё подумаешь, – грустно констатировал Айдан, – кому сдаваться: Вальтеру или Шаану, признаваться ли в убийстве колдуна или старого хрониста. Задержка у ворот была отсрочкой перед застенками, от которых он бежал, отказавшись ехать в Хейвенфельт, и которые всё равно настигли его. Ошалев от ожидания, Айдан стал бродить среди путников и в какой-то момент обнаружил, что его передвижениями никто и не думает интересоваться. Можно было добраться до ближайшей рощи, а там… Накормить пару страждущих волков, наверное. Он признался себе, что жизнь в одиноком скиту посреди белого пятна на карте совсем не для него, лучше уж хлеб и вода, и вернулся к остальным. Они как раз искали брата Ингольберта, но тот как на небеса вознёсся.

– Я завтра пойду к оружейнику. Хочешь со мной? Выберем тебе палочку, – увидев Айдана, промолвила Этельфледа. Её голос, монотонный, но добрый, придал ему немного уверенности в борьбе с предчувствиями. Он радостно кивнул, и воображение наполнилось картинами предстоящего похода.

Западное небо отгорело, и только узкая полоса синевы держалась ещё под натиском звёздного воинства. На стенах зажглись яркие бледные огни, не мигавшие, не чадившие – явно магические. Смотреть на них было больно, приходилось либо сидеть лицом в другую сторону, либо всё время рыскать глазами по земле, прикрываясь ладонью от жестокого пламени. Вокруг ворот же зажглись обыкновенные жаровни – Айдан всё не мог понять, чем их топили в этой пустыне, да так жарко – углём, что ли? Особенно пугливые монахи не преминули бы ввернуть: душами грешными! Странники, сделавшиеся при этаком освещении похожими на привидений, роптали, прикидывая, не пора ли прямо тут уже встать лагерем. Виллем не выдержал: достал несколько полосок солонины, предложил соседям – те вежливо отказались – и принялся жевать. Проглотил одну, вторую – и тут наконец издевательский лязг возвестил о том, что Толимар готов-таки принять очередную дозушку шелупони, как желчно выразился Фродвин – после подробного досмотра, конечно же.

Ворота медленно, по одному пожирали путников, и – виной ли тому беспокойные огни вокруг них или мучившие Айдана дурные предчувствия – они в этот час более всего напоминали вход в преисподнюю, подле которого демоны, вооружённые списками грехов всех тварей начиная с самого сотворения мира, вершили суд, назначая каждому его судьбу на оставшуюся вечность. Крестьян заставляли выворачивать убогие мешки, стражники даже не погнушались разворошить копну соломы в одной из телег. Фродвин ворчал, что со своей поклажей он едва ли и к утру окажется внутри. Даже Этельфледа почему-то выглядела озабоченной и прошептала своему телохранителю, что зря отправилась в Толимар. Айдан в какой-то момент уже перестал терзаться и просто тупо дожидался своей судьбы. Его даже не тревожило то, что чародеи наверняка почуют краденую пирамидку и обвинят в контрабанде магических артефактов. Как знать, может, ограничатся конфискацией. Легко пришла – легко ушла, да и назначение её по-прежнему оставалось загадкой.

Когда уже пара десятков шагов осталась до моста, со словами «Ну, вы ведь не против?» пододвинулись рыцари, заодно вернув бродягам Вальтера, всем довольного и уже не вполне трезвого. Стражник, довольно гаденький, с мышиным вытянутым вперёд лицом и торчащими из носа серыми волосками едва глянул на подорожную и сразу заинтересовался клеткой. Голова его закачалась из стороны в сторону, силясь заглянуть в узкие щёлочки между брёвнами, чародейский огонёк на конце бронзового жезла взмыл вверх, но среди движущихся теней различить можно было только тёмную бездвижную груду.

– Это что у вас? – требовательно спросил страж.

– Так орки ж, – гулко грянул Рогир и несколько рыцарей хохотнули вслед за ним. – Не уберегли – так расплачивайтесь, нет? – он повторил, как заученное.

– Орки? – почти оттолкнув его, стражник неуклюже, какими-то рывками устремился к повозке. Двое его коллег оторвались от дел и с любопытством посмотрели ему вслед; один из них даже забыл вынуть руку из тощего мешка очередного крестьянина. Отблески колдовских огней и настоящего, живого пламени дрожали в их глазах.

Когда длинный нос почти уже просунулся в клетку, что-то внутри пошевелилось. На сердце Айдана легла смутная тяжесть, словно воспоминание о давней ошибке, а следом этот комок внутри прорвался волной паники. Толстенные брёвна клетки разорвало, окатив рыцарей щепками – одному воткнулась в плечо, другому по щеке полоснуло. Крыша грохнулась неподалёку, разбившись о камни. Орки одни за другим спустились на землю – трое, перевязанные жгутами молний, с непроглядной чернотой в немигающих глазах. Айдан видел то стену крепости, то совершенно голый утёс, нависший над мрачной равниной, то укромный пятачок, окружённый шестёркой стоячих камней, на котором грелся у костра дряхлый, скукоженный орк. Он поднялся и стал звать кого-то, загребать лапищей. На краях камней замелькали тени. С трёх черноглазых клыкачей прянула молния, прямо в сердце ударила мышастого стражника, швырнула его к самым воротам. Оттуда уже спешили маги, высылая вестниками сгустки фыркучего пламени – жахнули в орков, у одного рука обуглилась, он даже не поморщился. Молнии всё ползли вверх, уже, как пальцами, вцепились в зубцы на стене, пару выкрошили, но и там ааренданнцы выскочили – отпугнули вражеские чары, свои вниз бросили, да не свалили клыкастых. Рыцари забегали, но с колдунами не стали связываться, Рогир вскричал: «Защищаем людей!» – и сам подхватил двух ребятишек, а их родителям гаркнул, чтоб тоже драпали. И вовремя: чернота, проступив сквозь орков, разродилась волчьей стаей – не под стать клыкачу-всаднику, но всё равно злющими, клыкастыми бестиями. Одна замешкавшегося бойца тяпнула за ногу и протащила, как мальчика, но не загрызла насмерть, а, бросив беднягу, ринулась к чародеям.

Айдан успел отойти, но кто-то подобрался сзади, поставил подножку, бросил на спину – и, взгромоздившись сверху, стал душить. Злодей выпростал зубы, на смятом лбу надулась жилка – один из картофельных.

– Давай скорей! Колдун сгинет – и волшба его развеется, – подзуживал его дружок.

Душитель был силён, но Айдан успел прохрипеть по странному наитию:

– Я сгину – погибнут тысячи!

Хватка лишь чуть ослабла, мрак отступил немного, и тот, другой, оттолкнув пугливого, сам замахнулся кинжалом со злющей рожей – в плечо ему вонзился арбалетный болт, отбросив в сторону. Кинжал выпал. Она была как тёмный воинственный ангел, и огни со стены одели её в пылающую корону.

– А ну, прочь! – крикнула она.

– Ведьма! – взвизгнул душитель и, подхватив нож, бросился к Этельфледе. Её собственный нож, с пояса, раскроил мерзавцу ладонь, а Годфруа, не замарав и меча, плечом отбросил селянина.

– Не трогай её, негодяй! – прозвенело гневное.

– Что у вас там? – гаркнул Вальтер. – Давайте сюда скорее! – и поманил к себе, где редкий пунктир прикрывшихся щитами рыцарей отчёркивал брошенные телеги, между которыми ещё метались последние тени драпающих крестьян. Пара шальных волков уже валялась под ногами у бойцов – головы с телами врозь – остальные вились под ногами у чародеев, мешали расправляться с орками.

– Помоги ему подняться! – бросила она телохранителю, занимая позицию позади Рогировых бойцов. Годфруа не церемонился: подхватил за шкирку и поволок, Айдан едва успевал перебирать ногами, да и больше смотрел на неё, чем вниз, и, споткнувшись о камень, последние несколько шагов пропахал сапогами.

– Они бы ещё дракона притащили, – сплюнул Вальтер.

Изогнувшись над орками, молния протянулась к рыцарям, но её поймал, закутал в серебристое сияние всадник в шерстяной широкополой шляпе – не ааренданнец, проезжий из королевской гильдии магов.

По земле прокатилась дрожь. Возле клыкастых выросла белая туча, окинула рыцарей тяжёлым взглядом – и не туча это вовсе, а дракон – белогривый, с меховым воротником, с венцом из костяных шипов, с глазами цвета сумерек – недобрыми, расчётливыми. Айдан не мог сказать, крупный ли это зверь, не видел раньше драконов, но размером он был с ланцигский храм, не меньше, и проглотил бы целиком хрониста.

– Да вы издеваетесь! – Вальтер негромко скомандовал своим: – Давайте назад, и без резких движений!

На изгибах крыльев пристроились пальцы несуществующих передних лап, дракон тяжко припадал на них и распахивал землю шипастой грудиной, вертел и покачивал головой, щёлкал хвостом, расшвыривая комья грязи, демонстрировал два частокола заточенных зубов с изрядными щелями у клыков, рыкал и ворчал на рыцарей, а те отходили, выставив против него свои железки. Выпад – челюсти схлопнулись почти перед лицом Рогира, беднягу окатило паром, он грохнулся – к нему тотчас же кинулся сосед, прикрыл щитом, помог подняться. Но зверь и не хотел жрать рыцарей – мимоходом раздавил бросившегося ему под ноги волка, перекрутил шею и стал смотреть, что творится у стен, трагично вскрикнув, когда его ужалила случайная молния.