Хохот степей

Александра Питкевич Samum

Хохот степей

– Где же Менге Унэг, эта маленькая беглянка? – я осматривал стан, пытаясь найти тощую фигуру девицы, что спас три луны назад. Мать громко рассмеялась, так что из глаз брызнули слезы.

– Не видишь? И это мой сын. Как ты врагов побеждаешь, если девку прямо перед собой найти не можешь. Вон она, кувшин несет, – женщина, звеня бусами и монистами, тряхнула головой.

А к нам, покачивая крутыми бедрами, с кувшином чистой воды, гордо вздернув нос, как настоящая дочь степей, шла красавица. Я ни за что не узнал бы в ней ту, что наткнулась на меня в лесу, спасаясь от бед. Та, кого я привез в шатер матери, была тонкой и слабой, пряча глаза и вздрагивая при любом звуке.

– Шутишь, мать. Когда это лягушка вдруг принцессой стала? – и все же я видел, что это она. Несмотря на подведенные брови, на украшения на лбу и ткань, покрывающую голову, теперь я узнал ее.

– Выздоровела, отдохнула. Перестала дрожать по ночам. Воздухом чистым надышалась, – фыркнула мать. Глаза мудрой женщины стали лукавыми. – Смотри, сын, к ней теперь очередь из нойонов стоит, а она, как кобылица, только фыркает и копытом бьет. Уведут Лисицу твою. Как есть уведут, если клювом, словно ворона, щелкать будешь.

– Не моя она. Я ее не рабой в твой шатер привел, – возразил, а у самого взгляд к каждому шагу цепляется. Гладко идет, плавно, а в глазах – словно само небо пылает.

Глава 1

– Плохо, что ты такая. Была бы как все, – старуха дергала с такой силой, что из глаз сыпались искры. Частый гребень застревал, выдирая волосы, так что я могла остаться лысой к концу процесса. Словно это была моя вина, что светлые, цвета пепла, они постоянно путались. – Была бы как все, может, смогла бы хоть третьей женой стать в хорошей семье, а так – только как зверушку домашнюю продать. Кто захочет сыновей от такой бледнокожей, тощей и немощной девицы.

Я бы с удовольствием ее стукнула, но за это потом по спине «гулял» бы короткий хлыст, оставляя красные, вздутые рубцы. Резко дернув пряди в последний раз, отчего голова едва не оторвалась от тела, старуха отложила гребень.

– За такую девку даже на рынке не дадут нормальную цену. Говорила тебе, что есть надо больше, а ты не слышишь. У себя же украла. Вот теперь радуйся: хозяин отдает тебя Хасану. Будешь у него при шатре айран разливать.

Волосы больно стягивало косами, а меня мутило так, что скудный ужин грозился оказаться на пушистом ковре. Не видя моего лица, старуха-надсмотрщица продолжала.

– К сильному воину попадешь, но грубый он. Говорят, больше двух лун у него ни одна наложница не задержалась. Только жен своих и бережет. Жаль мне тебя даже, Беяз Фаре.

– Хозяин сказал, что меня Хасану отдаст?

– Да,– обычно старуха не снисходила до ответа, игнорируя вопросы или давая за них по ушам, но сегодня ей, видно, и правда было меня жаль. Даже другие девушки примолкли, с сочувствием поглядывая на меня. – Еще вчера сказал, что отдаст. Жаль, что ты хозяину не приглянулась, но тебе бы и не суметь. Какая из тебя женщина?

В ту единственную ночь, что «посчастливилось» провести в потных объятиях хозяина каравана, мне достались только боль и горячие, толстые руки, шарящие по телу. В тот момент я меньше всего думала о соблазнении, деревенея от одного обещания отдать меня на потеху погонщикам, если только лишний раз пикну или дернусь. Позже, когда горечь перестала так сильно подниматься в горле, я порадовалась, что выглядела столь нескладной на фоне остальных. Здесь были разные красавицы, темнокожие и светлые, молодые и постарше, в чьих глазах читалось что-то таинственное. Только мне никак не удавалось смириться со своей внезапной участью, и я радовалась отсутствию внимания.

Старуха-надсмотрщица в последний раз дернула мои многострадальные волосы, закончив затягивать шнурком третью косу, как тут было принято, и толкнула в плечо.

– Иди, помолись своим богам. Может, они и услышат. Какая бы неумеха ты ни была, а все же тебя жаль.

Убравшись в свой угол, натянув тонкое покрывало на голову, я посильнее закусила губу, чтобы только не завыть в голос. Я видела этого мужчину, Хасана. Бородатый, растрепанный, с вечными комьями грязи на сапогах и злыми, бегающими глазами.

– Убегу, – сквозь сжатые зубы пробормотала на родном языке. Снова куснув губу, сжала сильнее. Боль немного отрезвляла, не позволяя упасть в панику. – Завтра же убегу.

– Тише, Беяз Фаре, – шепнула женщина, сидящая рядом, с опаской глянув на смотрительницу, – она знает это слово. Если услышит – в клетку посадят.

Про это я тоже знала, но глаза словно застило кровавой пеленой. Мне нужно было бежать из этого мерзкого, покрытого показной роскошью места, где меня величают Белой Мышью.

– Беяз Фаре, проснись, – меня аккуратно трясли за плечо, пытаясь вырвать из объятий сна. С трудом открыв глаза, я непонимающе уставилась на служанку Кадэ-фуджин, второй жены хозяина каравана.

– Что тебе, Найтэн? – обычно меня не допускали к делам жен, так что я сонно моргала, пытаясь понять, что происходит.

– Хозяйка сказала, что поможет тебе. Только надо быть готовой. И если тебя поймают, Беяз Фаре, ты ни словом не обмолвишься о госпоже.

– Что? – было сложно понять, с чего вдруг Кадэ-фуджин решила пойти мне навстречу, когда это дело ее не касалось вовсе.

– Хозяйка, она тоже из горных кланов, как ты. Только ей повезло больше. Родив двоих сыновей, она может жить спокойно, а если ты попадешь к Хасану – жизни не будет. Только смерть.

– И как твоя хозяйка может мне помочь? Ее могут обвинить в том, что она украла у мужа.

– Потому ты и должна бежать только тогда, когда нас встретит Хасан, и хозяин передаст тебя ему. В час, когда горят костры. Будь готова, Беяз Фаре. Другого шанса не будет.

В тишине женского шатра послышались сонные шорохи, и служанка испуганно затихла, вжимаясь в мою скудную постель. Когда все вновь наполнилось простыми ночными звуками, еще немного выждав, Найтэн, пригибаясь к самому полу, выскользнула из шатра.

Ночью паххеты боялись ходить по этим скудным землям, становясь кольцом и сгрузив самое ценное в середине. Столько месяцев прошло, а я все не могла привыкнуть к их устоям, к тому, что жены путешествовали с купцом в этом странном путешествии. К тому, что нужно прятать лицо и опускать глаза, словно болеешь проказой. К тому, что ты просто вещь, и цена твоя не выше стоимости овцы, что паххеты гнали в порт.

Прикрыв глаза, но не в силах больше уснуть, я все думала, что же за судьба меня ожидает. Вернуться домой – невозможно. Там я для всех мертва, а явившись, могу принести только беды родичам. Пробовать добираться до Сайгоры? Но путь совсем неблизкий, а у меня, кроме того, что надето, нет ни единого клочка одежды и ни корки хлеба.

Но и в степи одной почти не выжить. Пока мы идем вдоль лесов, пользуясь их прохладой и тенью, тем, что между деревьями прячутся ручьи, но еще пара дней, и караван вступит на пыльную, голую равнину, где жизнь сурова и трудна, когда не знаешь правил.

Но лучше умереть в дороге, чем от рук паххета с жестокими глазами.

Глава 2

Хасан догнал караван на другой день. Я не знала, куда отправлял его хозяин, но обычно этот жестокий человек крутился всегда рядом, то и дело мелькая мимо крытой телеги, в которой мы ехали. Стада овец, множество товаров – караван был гружен от оглоблей до самого верха, радуя своего владельца хорошей прибылью, оттого двигался медленно, не торопясь вступать в пыльные, голые земли степей. И это было мне на руку. Даже если Кадэ-фуджин, эта женщина, давно утратившая сходство с горцами под слоями тканей и красок, не сдержит слово, я все равно убегу.

Караван встал на ночлег у негустого леса, замкнувшись кольцом. Шатры для самого хозяина и его жен стояли ближе к центру, мы же, ютясь двумя десятками под одной тканевой крышей, ночевали рядом с отарой, пытаясь уснуть под блеянье овец. Когда со всеми делами было окончено, а в звездное небо улетали искры из костров, явилась смотрительница.

– Со мной иди, Беяз Фаре. И не вздумай глупостей делать, – резкая, сморщенная, как яблоко, эта женщина хорошо исполняла свои обязанности, держа рабынь в страхе и узде. Окинув меня недовольным взглядом, она покачала головой. – Тебя бы приодеть, да не поможет вовсе.

Стараясь не рассмеяться от горечи, я молча встала со своего места, следуя навстречу горькой судьбе. Дома я считалась красивой, желанной невестой, но все изменилось в один миг, стоило попасть в этот караван.

– Молчи и головы не поднимай, – строго инструктировала надсмотрщица, постукивая по бедру короткой плетью. – Кивай и благодари, если к тебе обращаются.

Шатер хозяина, грузного, невысокого паххета с темной, блестящей от масел кожей, встретил смесью приторных запахов благовоний и жареного мяса, отчего тут же замутило. И вовсе не стоило удивляться, что мне ничего не лезет в глотку, стоит только вдохнуть подобную смесь ароматов.

Сидя на больших, местами протертых подушках, купец облизывал жирные пальцы, вытирая их об халат. Напротив, с показательным почтением склонив голову, сидел Хасан, вежливо кивая на слова собеседника, при этом оглядывая внутреннее убранство так, словно все это принадлежит ему. Не первый раз видя подобное, я была уверена, что недолго осталось ждать смерти хозяину каравана. Не вынесет темная душа паххета такого искушения.

– Привела? Смотри, любимый мой племянник, какую красоту я тебе в подарок приготовил, – в очередной раз обтирая ладони о халат, отчего меня всю перекосило, проговорил купец.

Хасан вскинул голову, рассматривая меня. Лицо почти не сменило выражение, но я видела, как недобро блеснули темные глаза. Не простит паххет такого подарка. В его глазах я была объедками со стола. Блюдом, что пришлось не по вкусу.

– Благодарю тебя, дядя. Достойный дар, – прижав руку к груди, как полагается ответил Хасан, другой рукой, частично скрытой полой халата, сжимая кинжал. Убьет он его. Как есть убьет. Но мне не было жаль ни одного, ни второго. Глядя на все это со стороны, единственное, о чем мечталось – это о том, чтобы ни один, ни другой не достигли края степей, не добрались до порта, где ожидают быстрые корабли.

– Как звать тебя? – стараясь скрыть недовольство, склонил голову набок Хасан.

– Она Беяз Фаре, благородный воин, – услужливо отозвалась надсмотрщица, отчего удостоилась гневного взгляда.

– Не тебя спрашивал. Как смеешь ты открывать рот, когда не полагается? – позволяя гневу выйти наружу, яростно вскричал Хасан.

Прислужница рухнула на колени, упираясь лбом в пушистые, запыленные дорогой ковры, дрожа всем телом. Я думала, у смотрительницы случится припадок, когда ей в плечо уперлась нога Хасана. Правильно. Бойся его. Такой может и зашибить ненароком.

– Прости меня, о благородный, – причитала женщина, стараясь как-то унять гнев паххета.

– Молчи, глупая женщина. Уведи подарок, что так щедро достался мне от твоего господина, – отступая и опускаясь на подушки, махнул рукой паххет. – Пусть пока побудет со всеми. А как до кораблей доберемся, там и посмотрим.

Я с трудом сдержала улыбку, пялясь в пол и стараясь привлекать как можно меньше внимания. Все верно. У Хасана нет здесь своего шатра. Как глава охраны каравана, спит он под открытым небом, а даже такую собственность как я, полагалось держать все же укрытой.

**

За ужином мне удалось стянуть пару лепешек. Что я с ними буду делать, если не сумею найти воды – не знала, но об этом пока не хотелось думать. Свернувшись в самом дальнем углу шатра, надеясь, что все же удастся ускользнуть, я постаралась уснуть хоть на пару часов, зная, что сил потребуется много.

– Беяз Фаре, – тихий голос Найтэн и легкое касание к плечу, заставили вскинуться, сонно осматриваясь кругом. Стояла глубокая ночь, и в лагере изредка раздавались то лошадиное ржание, то блеянье лошадей. Из рассеченного бока шатра, на меня смотрели, едва различимые в темноте глаза служанки. – Будь готова. Я вспугну овец, стража отвлечется. Другого шанса не будет.

Совсем еще молодая, незлая женщина протянула мне кинжал, которым разрезала до этого шатер, и какую-то темную накидку. И то верно, мое светлое одеяние даже в темноте видно издалека.

– Спасибо, Найтэн.

– Только не подведи. Если тебя поймают, никто не спасет. И себя, и нас погубишь.

– Знаю, – едва слышно шепнула, крепче сжимая кинжал.

**

Ожидание в темноте казалось бесконечным, хотя прошло не более пары минут, когда над стоянкой раздалось встревоженное блеянье овец с другой стороны шатра и взволнованные голоса стражи. Мужчины думали, что животных напугали степные волки. Окинув взглядом внутреннее пространство шатра, убедившись, что женщины не обратили внимания на этот, почти привычный, шум, глубоко вздохнула. Ни одна из них не выйдет из шатра и не поднимает голову, даже если, и правда, проснулась.

Пользуясь той тихой суетой, что вдруг наполнился лагерь, я медленно вынырнула в ночь, пригибаясь к земле. Тут же скользнув под одну из телег, пытаясь унять бешено грохочущее в ушах сердце, накинула капюшон плаща на голову. До леса было всего-то с пару десятков шагов. Равномерной черной громадой он высился впереди, хорошо различимый на фоне сияющего, такого бескрайнего здесь, неба.

Судорожно дыша, выискивая глазами, где может быть стража, я медленно, стараясь держаться ближе к большим камням, двинулась в сторону леса. Молясь всем известным мне богам, духам, земле и небу, я просила только об одном – добраться до деревьев незамеченной.

Мелкие камни перекатывались под ногами, заставляя дрожать еще сильнее. Казалось, ветер разносит любой звук так далеко, что меня сейчас же схватят, но лес приближался, а криков погони все не было. Может, духи этих мест все же сжалятся надо мной?

Глава 3

Эргет Салхи

Если бы не нужен был отдых лошадям, и не темнота ночи, мы бы ехали дальше, не делая привалов. До улуса было всего-то пара дней, а пройденный путь велик, но скакать без остановки – значило совсем не добраться. Впятером, мы сидели у огня, ожидая, когда солнце окрасит горизонт, и можно будет тронуться в дорогу. Сейчас, пока мы еще не в чистой и открытой степи, было бы опасно идти в темноте.

Первыми встрепенулись кони, сонно подняв головы и прядая ушами. Так как следить за огнем и стоять на страже был мой черед, я поднял голову от деревяшки, которую стругал, чтобы не заснуть, прислушиваясь.

Шорох, треск веток, тихие охи. Все это донеслось до меня через два десятка вдохов. Кто-то небольшой и явно неумелый продирался сквозь негустой в этом месте подлесок.

– Проснитесь, братья, – тихо позвал я, вынуждая храбрых нойонов открыть глаза. Звери не ходят так по лесу, а чужое присутствие в такой час обычно не приносит ничего доброго.

Меховые накидки зашевелились, и как медведи после снегов из завалов на меня глянули черные глаза воинов.

– Что, Эргет? – сонно, крепче сжимая рукоять кривого ятагана, спросил Тамаир.

– Слушай, брат.

Звук уже был так близко, что и напрягаться не нужно было. Кто-то шел прямо к нам. Поднявшись, я шагнул ближе к лесу, не чувствуя угрозы, позволяя братьям отойти ото сна.

Прошло совсем немного времени, когда на поляну, едва дыша, с трудом переставляя ноги в разваливающихся сапожках, вывалилась девушка. Ее огромные глаза в ужасе осмотрели нас, а затем ночная гостья рухнула на колени к моим ногам, хватая за полу кафтана, как за последнюю надежду.

– Спрячьте меня, – тихо, на языке гор, с мольбой попросила она. Первым порывом было оттолкнуть ее, так непривычно и неприятно было поведение девушки, но, присмотревшись, я разобрал паххетские узоры в одежде и три косицы светлого, почти пепельного цвета.

Горянка в одежде восточных купцов? Мы видели ближе к ночи караван, что стоял в стороне от тракта, но обычно рабынь стерегли достаточно хорошо, чтобы кто-то сумел сбежать. Тем более, так далеко.

– Прошу, спасите меня, – в свете огня, что разгорелся с новой силой, получив порцию дров, я сумел рассмотреть многое. На ней не было ни ошейника рабы, ни украшений жены или невесты. Паххеты явно рассчитывали сбыть ее с рук по прибытии на родину.

Выдернув полу длинного кафтана, я отступила на несколько шагов, чтобы рассмотреть беглянку лучше.

Тонкая, бледная. Одежда недорогая, а украшений вовсе нет. Точно на продажу.

Решив, что небо само должно разбираться с ней, а мне нет дела до паххетской беглянки, я молча вернулся на прежнее место у огня, взяв в руки не до конца вырезанную фигурку.

Девица так и стояла на коленях, с мольбой оглядывая братьев, что потягивались под меховыми накидками. Ночи даже на окраине степи пока еще были холодными и сырыми. Я почти закончил вырезать нос лисы, когда за деревьями раздалось лошадиное ржание и свист.

Неужто паххеты обнаружили пропажу? Не так и хорошо они следят за своим имуществом, как рассказывают.

Услышала это и девушка, тихо заскулив, и прямо на коленях двинувшись ко мне.

– Прошу, спасите. Они убьют меня за побег. Пожалуйста, – тонкие пальцы снова уцепились за одежду, вынуждая поднять взгляд.

Несколько ударов сердца я рассматривал ее лицо, пытаясь угадать, что помимо страха еще есть в этой маленькой душе, но ничего не смог увидеть там, в глубине. Меня привлекли глаза. Яркие, синие, как чистое вечное небо над головой.

Не совсем определившись, что мне с нее, я откинул в сторону меховую накидку, что укрывала от холода ночью, махнув головой девушке.

Лошади все приближались, и было уже видно, как огни пляшут между деревьев, когда беглянка, наконец, забралась под шкуру. Накинув на нее мех, я молча продолжил вырезать фигурку, кивнув одному из братьев.

Понятливый воин тут же веткой затер слабые следы на песке, скрывая присутствие беглянки от внимательных глаз. Тамгир только покачал головой, но смолчал. Это было мое дело, и брат не станет поднимать шум и спор из-за женщины.

**

Сапожки, совсем не предназначенные для беготни по темным лесам, развалились почти сразу после того, как предрассветная роса промочила тонкую ткань насквозь. Колючие ветки царапали лицо, цеплялись за одежду, но я упрямо брела куда-то вперед. Было неважно, куда бежать, только бы подальше от стоянки.

Долго меня искать не станут, так что с рассветом мне и было только нужно, что укрыться в какой-то тени и переждать. Только планам не суждено было сбыться.

Сперва моих ушей, сквозь сиплое дыхание и треск ветвей под ногами, достиг звук рога, который использовал обычно Хасан. А после, когда сердце забилось, словно набат, я не слышала больше ничего, кроме этого грохота.

Дрожа, спотыкаясь и обдирая руки, я помчалась сквозь кусты. Не знаю, сколько еще времени прошло, но в какой-то момент сквозь темноту мелькнул слабый огонек. Надежда, совсем неоправданная и глупая, вспыхнула в груди.

Продираясь сквозь кусты, не чувствуя гудящих ног, я вывалилась на поляну, где, словно молчаливые боги степей, сидели мужчины, одетые в меха и вышитые кафтаны.

Рухнув на колени перед ближайшим мужчиной, который казался мне великаном, я только и смогла разглядеть, что сапоги с загнутыми носами. Степняков на своей земле боялись даже хитрые паххеты. Поговаривали, что сами духи на их стороне, так что если кто и мог меня укрыть от глаз торговцев, так это они.

Взмолившись, не представляя, что могу предложить взамен, я надеялась только на то, что степняки понимают мой родной язык.

Но нет, мужчина выдернул из моих рук полу кафтана, которую я инстинктивно ухватила, и сел на большое бревно у костра, больше не глядя на меня. Окинув взглядом поляну, я поняла, что никто из присутствующих больше не смотрит в мою сторону, занимаясь только своими делами.

Шум за спиной, лошадиное ржание и треск веток стали громче, изгнав остатки смелости и гордости, что все еще ютились где-то в глубине, я подползла к великану, что первым встретился мне.

– Прошу, спасите. Они убьют меня за побег. Пожалуйста.

Степняк молчал, разглядывая меня черными глазами. Я успела рассмотреть и сложную серьгу в ухе, и какое-то затейливое плетение косиц, и аккуратную бородку, но на лице не дрогнул ни единый мускул, чтобы показать, что меня услышали.

Мгновения тянулись долго, пока степняк вдруг не откинул какую-то шкуру рядом, кивнув туда. Не очень уверенная, что все поняла верно, я сжалась комочком у самой ноги мужчины, когда мех накрыл меня сверху.

Глава 4

К костру выскочили сразу трое на низеньких, тощих лошадках. Видно, привезли с собой, из Паххеты, потому что в степи подобные не водились.

– Чистого неба вам, путники, – тот, что заговорил, не спускаясь с седла, даже улыбкой не мог скрыть жестокий блеск глаз. Права беглянка: такой убьет и не задумается. – Куда путь держите?

– Ты для того нас среди ночи побеспокоил, чтобы о пути спросить? – сощурил глаза мой побратим. Тамгиру не понравилось, что я припрятал девушку, но это он мог стерпеть, а вот наглость паххетов – нет.

– Прошу простить нас, дети степей. Не по своей воле мы нарушили покой ваш, – паххет прижал руку с хлыстом к груди. – Ночью сбежала у нас рабыня. Не видали ли вы следов?

– По ночам здесь только глупцы шастают лесами. А рабынь не было, – все так же резко отозвался Тамгир.

Паххет поджал губы, стараясь удержать на месте гарцующего коня.

– А если мы следы отыщем? – тихо, почти проворковал восточник, отчего и браться, и я вскинули головы, внимательно рассматривая незваных гостей.

– Попробуй, паххет,– фыркнул Тамгир, потирая рукоять кривого клинка. – Мы из улуса Чоно. Рискнешь?

Паххет побледнел, даже его загорелая, темная кожа не смогла скрыть страх.

– Простите, дети степей. Сбежала моя невеста. Нужно вернуть беглянку, пока беда с ней не приключилась, – попытался повиниться паххет, не слишком правдоподобно.

– Невеста, говоришь? Что ж ты так за ней плохо смотрел, что она сбежала? – фыркнул брат, а шкура у моих ног дернулась. Потянувшись, я перекинул ногу так, чтобы прижать мех. Не хватало еще из-за страха или нетерпения в еще большую беду попасть. Взяв заботу о безопасности девушки, глянув на ее хозяина, я не сомневался в своем решении.

– Не было тут ни невест, ни рабынь, паххет, – весомо произнес я, ясно помня в чем пришла девушка. – Уходи и не мешай людям перед дорогой.

– И все же, если на вашем пути появится пропажа, я сумею хорошо наградить за помощь, – никак не сдавался паххет, сверля нас темными, злыми глазами.

– Иди, паххет. Унес твою невесту-рабыню Колючий Ветер степей. Не найдешь теперь, – фыркнул Тамгир, коверкая мое имя на горском языке.

Паххет, чувствовал издевку, но, не понимая в каком месте его оскорбили, тронул поводья, уводя своих людей обратно к каравану. Сквозь негустой лес было видно, как почернело небо с одной стороны. Значит, за моей спиной уже должна была появиться светлая полоса наступающего утра.

– Шутишь, брат? – без злобы спросил я Тамгира на родном языке, продолжая вырезать лису. Курчавый, с рыжими прядями в голове, Тамгир расхохотался.

– Всю правду сказал, от слова до слова, – кивнул другой побратим, поднимаясь и складывая свои шкуры в мешок. – Что делать будешь со своей находкой, Эргет Салхи, Колючий Ветер степей?

– Посмотрим, – убрав ногу с мехов и откинув край шкуры, я с интересом посмотрел на тощую, запуганную девушку.

– На лису похожа, серебристую. Как та, что по осени к улусу приходила, – фыркнул Тамгир, кинув один короткий взгляд в сторону девушки.

В чем-то он был прав. Бросив девице флягу с водой, я вернулся к костру. Что с ней делать дальше – сам не представлял. Может, переждет, пока паххеты караваном тронутся, да дальше пойдет? Но отчего-то эта мысль казалась неверной.

**

Сидя под меховым покрывалом, дрожа от холода, я пыталась оставаться неподвижной, надеясь, что степняки не выдадут. В горах поговаривали, что паххеты побаиваются местных, которые в любой момент могут лишить караваны права пересекать степи.

Лошадиное ржание и голоса, знакомые, с затянутыми гласными, вызвали новый прилив паники. Что решит степняк, если придется выбирать – я не предполагала.

Разговор начался спокойно, но я не сдержалась, вздрагивала, и через мгновение на меня легло что-то тяжелое, придавив к земле, не позволяя дергаться.

Голоса были приглушенными, слова удавалось разобрать с трудом, но по резким интонациям можно было предположить, что степняки отказали Хасану. Прошло еще немного времени, когда шкура откинулась, и на меня опять, без какого-либо выражения уставились черные глаза. Я ждала вопросов, каких-то слов, но степняки разговаривали только между собой, на своем языке, в котором я не понимала и пары слов.

Кинув мне бурдюк с водой, степняк отвернулся, словно его интерес на этом пропал. А мне было нужно как-то убедить черноглазого забрать меня собой. Хоть рабыней, хоть девкой при шатре. Домой вернуться было невозможно, а у степняков даже рабы живут лучше, чем госпожи у паххетов. Правда, я не представляла, как убедить в своей нужности этого молчаливого мужчину, что не сказал мне ни единого слова.