Путь палача

Достигнув огромного дерева перед собой, я стал взбираться вверх, хватаясь пальцами цепко за кору. Никогда ещё я не чувствовал себя настолько сильным, нервным и испуганным. Возможно, страх был настолько велик, что делал меня необычайно выносливым. И я поступал не как девятилетний ребёнок, а как маленький зверь, уже давно живущий в лесу и знающий, что повсюду здесь подстерегает опасность. Только оказавшись на одной из высоких веток, я затих, прикрыв веки. Все звуки вокруг тоже приглушились, будто их накрыли прозрачной пеленой. Наконец, я смог заставить себя распахнуть глаза и с ужасным чувством страха посмотреть вниз. Я оцепенел. Там никого не было. Вообще никого.

Поляна, усеянная цветами. Я увидел, что по ней будто никто и не ходил, она даже не примята. И если бы зверь действительно бежал за мной, земля бы валялась небрежно, а вокруг лежали бы ошметки грязи. Однако абсолютно всё находилось в идеальном состоянии, и тогда хоть я и не мог предположить, что со мной разум сыграл злую шутку, я подумал, что зверь всё равно был, просто, возможно, потерял мой след по пути и свернул в другую сторону.

Выдохнув, мне стало чуточку легче. Но слезать с дерева я всё равно не решился. И так уснул, потрясённый событиями, в неудобной позе.

Из сна меня вытащил чей-то голос:

– Далеко ли он убежал?

– Кто? Твой сын?

– Нет, медведь. Следов почти не осталось.

– А что с сыном будешь делать?

– Каким? У меня нет сына.

И мужские голоса разразились обоюдным хохотом.

Едва разлепив глаза, я уставился вниз и увидел две удаляющиеся фигуры своего отца и его товарища.

– Папа, папа! – выкрикнул тут же я.

Они обернулись на мой голос. Я стал кричать, что я наверху, нужно только поднять голову. Они долго всматривались вдаль, не понимая, откуда исходит звук. А потом дядя Джордж увидел меня на ветке и указал.

– О, вот же он!

Отец посмотрел на меня и удивлённо сморщился.

– Где?

Джордж засмеялся и махнул рукой:

– А, видимо, показалось…

Ещё несколько секунд отец вглядывался мне в глаза, а потом тряхнул головой и хлопнул товарища по плечу.

– У меня же нет сына. Был бы – нашел бы путь домой. – дополнил он, и они одновременно развернулись и пошли прочь.

Я кричал. Я был шокирован. Но кричал им вслед, потому что не мог слезть.

«Как, как?»

Я очень жалел, что рядом нет матери. Всё в этом лесу казалось сумасшедшим. Все эти звери, существа, твари… Даже папа сошёл с ума. Мне пришло в голову, что, возможно, это не был отец. Это была тварь, принявшая облик Айзека Хилла, чтобы напугать меня до смерти.

Но я продолжал истерить, плакать, стучать по ветке, ломать сучья, раскачиваться и расцарапывать себе кисти рук. Я буянил до того, пока треск ветки не врезался в ухо, а я не увидел, что весь лес вокруг меня просто начал подниматься вверх.

И тьма.

Боль в локтях и коленях. Я не мог открыть глаза, но ощущал, что мои ноги в неестественном положении, а рука неправильно согнута. С этого момента всё передо мной было как в тумане. Из всего дальнейшего я только помню, как возникло виноватое лицо Джорджа и потерянная физиономия отца. А потом я провалился в глубокий сон, ощущая лишь на фоне боль в костях и то, как меня постоянно отводят, поднимают, дёргают и пытаются со мной разговаривать.

Это был первый раз, когда я сломал себе кости. Два перелома: правая рука в локте и тазобедренная кость.

***

Всё, что я запомнил с тех адских дней – невыносимая боль в сломанных местах. Едва ли помню тех, кто со мной пытался разговаривать, потому что только открывался рот, меня пронзала ещё большая боль (скорее всего, выдуманная, ведь в детстве всё кажется преувеличенно большим), а глаза покрывала пелена тумана.

– Стенни, милый, – доносился голос матери. Я улавливал блеск в её слезливых глазах, и хотел обнять её, тоже что-то лепетал в ответ. Но я не мог пошевелиться – меня парализовало. И любое движение мозг воспринимал как боль.

Меня посещали смутные чувства при виде отца. Его щетина колола каждый раз, когда он прикладывал свои губы к моему виску. Так он проверял мою температуру или выражал свое сочувствие. В моей голове пазл отказывался складываться. Лишь сейчас, спустя годы, я могу без эмоций проанализировать случившееся. Но знаете, что? На самом деле даже сейчас я не могу понять ни мотив действий отца, ни его мыслей, которые он крутил в своей голове, говоря «у меня нет сына».

Отец? Это была шутка?

Если и да, то смешно было только ему.

Пазлы не сходились. Потерянные детали уже не найти. Я пытался восполнить в дальнейшем пробелы, возникшие в моем сознании, но тщетно. Логика действий отца не совпадала с тем, что происходило. Пока я был едва ли дееспособен, я мог только чувствовать боль или погружаться в раздумья.

Тот случай научил меня нормально и ясно думать. Я был менее разговорчив, больше угрюм, задумчив. Мысли текли потоком. Детские, казалось, мысли, но на деле я думал о недетских вещах. То и дело закрывая глаза, я видел перед собой одну и ту же картину: как отец смотрит на меня пустыми глазами, осознает и точно видит, что я – на дереве, но вместо того, чтобы помочь мне, разворачивается и уходит. И потом, открывая глаза, я ощущал внутри себя невосполнимую тоску. Со временем от которой так и не смог избавиться.

Но вы можете представить себе? Вот человек. А в нем – небольшая дыра. Ее не убрать руками, как можно убрать со стола книгу или ручку. Это – дыра. Она есть часть человека, потому что непосредственно находится в нём. Эту дыру можно закрыть ладонью – тогда всем будет казаться, что её нет. Отсутствует часть тела. Чтобы восстановить дыру и сделать человека целым, стоит только вернуть кусок от него в дыру – и тогда всё заживёт. Возможно. Но только в том случае, если это сделать в первые мгновения, когда дыра возникла. Дальше – уже поздно. Дыра немного подзатянется, но так и останется на месте. И вы думаете, что я уже давно залатал эту дыру? Вы глубоко ошибаетесь. Я замотал её в бинт, чтобы никто не видел, и продолжил жить дальше.

С дырой внутри.

– Мама… – радостно выдохнул я, увидев её в дверном проёме. Она сделала жест приветствия пальчиками, как будто сыграла на фортепиано и вошла в палату как можно тише, чтобы не разбудить присутствующих людей.

Приход матери стал для меня как кислородный баллон, необходимый на океаническом дне.

– Ну что, крошка? Готов выписываться?

Она начала рассказывать о том, как обстоят дела дома, как она скучала и что дома без меня очень тихо и скучно. Как будто на кладбище. Мне понравилось это сравнение, и я смог даже выдавить из себя улыбку. А через несколько минут посерьёзнел. Мне хотелось спросить, рассказать… Пока я мешкался, в коридоре стали раздаваться громкие голоса. Напрягшись, я все же выдавил из себя:

– Мам, когда я был на дереве…

– Скажи мне, малыш, почему ты туда залез? – перебила ласково меня мама.

– Папа… – только начал я говорить, как в палатку ворвался отец и уставился на нас. Я оцепенел.

– Что папа? – переспросила мать.

– Папа… – Я задохнулся, встречаясь с его безумным и встревоженным взглядом. Мне показалось на долю секунды, что он запрещает мне об этом говорить.

В горле пересохло. И я собрался с духом и выдохнул:

– Папа… привет.

Мама развернулась к отцу, они начали разговаривать обо мне и том, что сегодня я отправляюсь домой и теперь буду восстанавливаться там.

В общем, моё выздоровление заняло месяца два. Самый тяжёлый перелом – в тазобедренном суставе, кость срасталась дольше всего. Рука зажила быстро. После снятия гипсов я начал делать упражнения, которые показывала мне бабушка, когда приходила к нам в гости. Именно тогда она помогала мне, условно говоря, встать на ноги.

В один момент я всё же решился подойти к маме и рассказать от начала до конца то, что произошло. А в конце задать давно мучивший меня вопрос: почему отец так поступил? Слушала она меня внимательно, не улыбаясь. А потом, не отвечая на вопрос, вышла из дома.

У меня затряслись ноги, потому что я слышал, что мать разговаривает с папой на повышенных, очень раздраженных тонах. Я выглянул в окно. Тут же – отец приметил меня и стал кричать ещё яростней. Я убежал к кровати и стал ожидать вердикта. Мать вернулась ко мне злая:

– Ты же соврал, правда? – спросила она неестественно зловещим голосом.

– Нет… – испуганно выпалил я.

– Ну конечно! Фантазёр! Слишком много у тебя фантазий! Так трудно мне сказать, что ты просто сбежал от отца, не послушал его?

– Нет, папа сам уш…

– Довольно. – отрезала она ещё резче. – Я тебе не верю. – И ушла вглубь другой комнаты.

Если трещина между мной и моим отцом возникла ещё в лесу, то с этого момента появилась лавина между мной и мамой.

9 глава

Мы не вместе. Но для Веры Уокер я теперь как спаситель, как воздух, даже смысл жизни. Она хватается за меня как за единственное, что может вытащить её из пьяняще-мрачной ямы. Глубокой, помойной, куда она затащила себя сама когда-то, когда случилось то, с чем она не смогла ужиться. Засадила себя в непроглядный омут, потому что внутренне практически умерла. Но на деле она была при смерти. И теперь я оказываюсь тем человеком, который может её спасти.

Ею управляли алкоголь и наркотики. Это то, чем она жила и то, от чего решает отказаться сейчас. Я мало представлял себе до этого, как это – быть для кого-то единственным. Но оказался таковым для Веры. Теперь она вряд ли сможет меня отпустить.

Ею управляет ненависть по отношению к её брату. Я вижу это сразу, с того момента, когда первый раз познакомился с ней, а в дальнейшем эта теория подтвердилась. Уокер никогда не говорит об Аллене открыто, будто боится его всеми фибрами своей души, и даже проявляя откровенность со мной, Вера не может взять себя в руки, чтобы рассказать, что произошло когда-то давным-давно. И что сделало её изувеченной? В любом случае, она раскрывается с каждым днём мне ещё больше. И я понимаю, что она безгранично и безоговорочно доверяет одному мне.

Когда я подаю ей руку, Вера выходит из помойной ямы нехотя, но с наслаждением озирается по сторонам, видя совершенно иной мир, который уже с ней наравне. Вид снизу никогда не может понравиться… И она всё же выходит. Её одежда тоже пахнет помоями, блевотиной, дерьмом, поэтому я стараюсь в любую свободную минуту приехать к ней домой, чтобы выслушать её очередную истерику – дать ей проплакаться, чтобы вновь протянуть руку помощи. Теперь она восстанавливается со мной в постели. И дружба, хоть она и остаётся, но превращается уже в нечто иное. Секс уже не просто необходимость, а желание. Но я точно могу сказать: если Вера уже начинает испытывать ко мне больше, чем дружеские эмоции, у меня по отношению к ней одни только сочувствие и жалость.

Я вожу её на программы для бывших алкоголиков и наркоманов. Здесь она слушает множество рассказов людей о своей прошлой паршивой жизни, а в то время я нахожусь у входа, ожидая её. Когда она выходит из здания, то виновато разводит руками и говорит, что это был очередной её отвратительный денёк, от которого тянет блевать. Я смеюсь. Вера тоже. Подходя ко мне, она обвивает мою шею в объятиях и прижимается к моей груди. Я выдыхаю, слегка обнимая её за спину, но сильно не прижимаюсь. Мне неловко от таких моментов.

– Да, конечно, встретимся сегодня… – Из здания, где проходят программы по восстановлению наркоманов и алкоголиков, выходит мужчина, разговаривающий по телефону. Его руки трясутся, по лбу стекает пот. Вера смотрит на него и шепчет, что он видела сегодня его в группе, а потом молчит, тоже наблюдая за ним.

Когда мужчина бросает трубку, он стоит на одном месте, о чём-то задумавшись. Кажется, что ещё вот-вот и он завалится на лестницу от бессилия. Страшная тряска его кистей оповещает о ломке, и с этим он не в состоянии справиться самостоятельно.

– Может, мы поможем… – шепчет Вера и уже дёргается, чтобы подойти к нему, но я крепко стискиваю её локоть и не позволяю двинуться.

А в этот момент трясущийся мужчина, судорожно заходя в свой автомобиль, достаёт оттуда пакет, а из пакета – блестящую бутылку виски и, с трудом раскрыв её, начинает хлестать алкоголь.

Вера ослабляет схватку и с сожалением опускает голову, чтобы не видеть безобразной картины. Мы идём в другую сторону, и долгое время она молчит, даже не касаясь меня и не смотря в мою сторону.

«Есть проблемы?» – спрашиваю я её жестами. Я точно знаю, что она видит вопрос, но какое-то время не отвечает. А потом напряжённо останавливается и тоже спрашивает:

– Почему ты не позволил мне подойти к нему?

«Это опасно. В таком состоянии он может навредить кому-угодно.»

– Но у меня был шанс ему помочь! – восклицает Вера и подбрасывает руки вверх. Глаза её сверкают, что оповещает об очередном нервном срыве, поэтому не останавливаю её и продолжаю слушать. – Ты думаешь, мы все пришли туда, чтобы исповедаться и осознать, что совершили ошибку в своей жизни? Ты ошибаешься, Стенфорд. Многие, кто там находится, ещё на самой первоначальной стадии борьбы с зависимостью. И у многих нет тех, кто может им помочь. Мне повезло с тобой. Но есть, например, женщина, она убила своего мужа в состоянии алкогольного опьянения и уже отсидела срок. Теперь у неё нет никого. Есть молодой парень, сирота, совсем недавно вышедший из детского дома, когда ему исполнилось 18. И теперь ему некуда идти. И если общество хочет исправиться, должны исправляться не только зависимые от алкоголизма или наркотиков, должны исправляться все! Если каждый из нас будет также равнодушен друг к другу на улице – это поспособствует изменению мира, а?

Она выкрикивает ещё в мой адрес обвинения, что я поступил неправильно, что мне стоило самому подойти к мужчине и поговорить с ним. И, осознав, что она говорит, Вера удивлённо смотрит на меня несколько секунд, а потом сбивчиво добавляет:

– То есть… я имела в виду, что ты должен был позволить мне поговорить с ним. Я…

Развожу руками. Сказано то, что сказано. Это не ударяет меня, не делает мне больно, но на несколько секунд мне становится неприятно. Ведь я в действительности ни с кем не могу нормально поговорить… Из-за того, что я нем.

Мы идём по парку молча, а она чувствует себя виноватой передо мной, что выразилась не так, как нужно. Проходим сквозь разные толпы, примечаем анархистов – их поведение более шумное, чем у гражданских. Проходим весь парк, потом сквер, движемся к Набережной. И Уокер, видимо, сильно поглощённая в свои мысли, так и не может себя заставить что-либо сказать в своё оправдание, пока я не останавливаюсь и не спрашиваю:

«Так и будем молчать, Вера?»

И она, пытаясь что-то сказать, мнётся на одном месте. С этого момента сон становится глубже, чем ранее. Он становится настолько глубоким и затягивающим, что я не помню, что происходит далее. Только лишь смутные образы, голоса, цвета… Иногда просыпаясь, я ощущаю, как весь полностью покрыт холодным потом, а потом сон вновь заглатывает меня в себя, и снова голоса, прикосновения, образы…

Когда ясность сознания на немного возвращается, я оказываюсь в постели с Верой. Она выглядит расслабленной и умиротворённой, потому что только что у нас был секс. Прикрыв глаза, она томно дышит полной грудью. Нахожу её настолько привлекательной, что это кружит голову, но после каждого с ней полового акта, кроме опустошения, я не чувствую ничего. Чего не скажешь о Вере, потому что она, наоборот, начинает чувствовать себя гораздо лучше прежнего.

– Ты со многими занимался любовью? – спрашивает Вера и распахивает веки, игриво просверливая меня взглядом.

«Ни с кем». – Я развожу руками.

Её лицо вытягивается в удивлении и, опираясь о кровать локтями, она ещё более внимательно на меня смотрит:

– Шутишь? – смеётся.

«Нет».

У меня есть чёткое разграничение понятий, и «занятие любовью» отличается от «занятия сексом», потому что первое – это чувство, а второе – всего лишь влечение. Объясняю Вере, она многозначительно улыбается и когда узнаёт, что у нас тоже с ней только секс, она не придаёт этому какое-либо значение, потому что ощущает себя счастливее, чем раньше. И я ясно вижу, что с этого момента она абсолютно и бесповоротно начинает в меня влюбляться.

С тех пор её поведение изменяется. Теперь Уокер не думает ежесекундно, где купить очередную бутылочку виски или у кого выкупить немного порошка, чтобы в очередной вечер забыться. Она начинает совершенно другой образ жизни: записывается в фитнес-клуб, больше гуляет возле дома или по городу. Изучает кулинарию, чтобы каждый раз, когда я прихожу к ней в гости, радовать меня удивительным блюдом. И если ранее я немного испытывал к Вере отвращение, то сейчас я осознаю, что человек по-настоящему меняется. И делает это ради меня. Жаль только, что ответить мне всё равно нечем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.