Сказание о лесных

Мало. Слишком мало. Даже тонкий аромат родного не мог приглушить грызущий за плечи холод, и дело вовсе не в разогретой печи.

– Кёльберг тоже там.

 Сколько ни смотри в окно – не разглядишь горных огней, за которыми пряталось вечное лето со сверчками, клумбами размером с деревья и лёгкой-лёгкой музыкой. Другой конец света, считай.

А они находились среди дымящихся растений, вычерченных рун, камней, залежей книг с оборванными страницами и отдельных листов, чернил, перьев. Жались к кружкам чая и думали. Каждый – о своём.

– Сказал бы мне кто, эльф, что я приду в гости к вашему брату, – ироничный смешок и косой взгляд на пожелтевший потёртый рисунок, где счастливо улыбалась Тэми.

– «Пред ликом костяной и холодной все сущности в одно слиты», – отрывок, откуда – Добрый и сам не помнил. – Будь ты хоть эльфом, хоть перевёртышем, хоть чародейкой – одной лишь дикой нечисти не сидится в лихие месяцы.

И то верно.

Надо отправляться домой, пока не зажглись звёзды и не запели ветра, протяжно, как любят.

Марта поблагодарила эльфа за гостеприимство и взяла едва высохший плащ, чтобы раствориться среди голых деревьев.

Снежное сияние для Доброго – почти отчаяние. Печь разгоралась сильнее, и изба постепенно убаюкивалась, погружаясь в дрёму. Конечно, однажды гремящая костьми отступит и растечётся с весенне-весёлым журчанием.

Но до этого ещё нужно дожить.

2.

Зимние феи звенели тихо-тихо в промёрзшем воздухе, и смех их оборачивался невидимыми льдинками, которые спиралью неслись к сугробам.

– Ты ведь никогда не плясал с Матушкой Зимой? – Тэми насмешливо глядела на человеческого детёныша, оставленного охотниками в глубинах морозной гробницы – иначе лес в такую пору не назовёшь.

Детёныш плакал и отказывался верить, что его бросили свои же, отмахивался синими пальцами от порхающих фей – а те то и дело норовили схватить за щёки или залезть в рукава и разрастись изнутри холодом.

Обычно лисицы не помогают людям, но Тэми было жаль идиота.

«Зря, – говорил рассудок, – сегодня ты протащишь его сквозь ледяной ад, а завтра он с собачьей сворой будет целиться в твою глотку, попадёт – будет шкура красоваться на досках».

Впрочем, плевать.

3.

– Скажите-ка, – Марта обвела взглядом присутствующих, – когда это мой дом превратился в приют для сирых и убогих, а?

Тэми, прикрыв глаза, зарылась в гнёздышко, украшенное к Йолю ветками ели, букетами из сушёных апельсинов и мелкими ягодами рябины. В логове витали запахи разнородных трав да настоек, такие, что лисий нос дико щипало, и хотелось как можно быстрее выбежать прочь.

– Я не убогий! – отозвался мальчишка.

– Я не беспомощна! – раскрыла клюв ворона Тампт, попытавшись было взлететь и совершенно позабыв о сломанном крыле.

Ведьма возилась у печи, человеческий ребёнок сидел с вытаращенными глазами, птица клевала зёрна (скорее от скуки, чем от голода). Как только сон начал ласково проводить по шерсти, Тэми выгнулась, зевнула и выпрыгнула во двор, к пушистому и щекочущему снегу.

Позволь себе уснуть в тёплом уголке – и пропустишь всю пляску Матушки Зимы, бег, несущий сквозь потоки метели и заставляющий в порыве восторга раскрывать пасть и выть. В такт Ей. И пусть они, неспособные познать Её, дрожат за деревянными стенами и сильнее, чем когда-либо, хватаются за огонь и постель. Пусть!

В зрачках играла жажда, лапы шуршали сами, уши сквозь песню ветра улавливали смешинки крылатых существ. Тэми казалось, что Матушка Зима сама несёт к неизвестности, что она, лисица, очнётся среди звёздного неба и льдов, которые лежат на земле испокон веков и не знают вёсен.

Так сливаются с морозной стихией и перерождаются, меняют пламенный окрас на белоснежный, а клыки – на более острые. Так Матушка сближает одних, заставляя объединяться против колющей бури, и разлучает других, уводя за собой.

IX. Возвращение

Весенний ветер приятно щекотал перья, несясь вдоль зеленеющих крон, играл с ним, как с ребёнком, хохотал заливисто и звонко. Кёльберг раскрыл клюв – воронье карканье раздалось в унисон с шелестом. За поющими ветвями всё отчетливей проступала струйка дыма, совсем тонкая и едва заметная.

Ворон знал: там его ждут. Ещё немного – и он приземлится аккурат посреди двора, завоет по-человечески от боли, разомнёт кости, а затем обнимет сестру.

– Попался! – Тэми подпрыгнула на задние лапы, клацнув зубами совсем рядом. Лисица за зиму стала вдвое больше и длиннее, почти как взрослая. Глядишь – обернётся однажды человеком и постучится к кому-нибудь в дом.

Кёльберг кружил по двору, стараясь держаться от неё подальше, а та, навострив уши, внимательно следила – только и ждала момента, чтобы схватить.

– Тэмира! – Марта вылетела прямиком в фартуке. – Ну что ты творишь, бестия?!

Лисица виновато опустила голову и замерла, позволив ворону принять человеческое обличье. Кёльберг рухнул наземь юношей. Ни крика, ни стона – совершенно ничего. Застыл, подобному мёртвому. Но стоило лисице начать обнюхивать тело, как перевёртыш резко дёрнул подругу за хвост.

Ведьмин двор резко превратился в побоище: шипяще-вопящий ком из человека и лисицы едва не врезался в ворота, а после понёсся в другую сторону.

– Трудный возраст, – вздохнула у окна Тампт. – Тяжело тебе с ними, наверное.

– Тьфу! – ведьма захлопнула дверь и скрылась за кипой книг, из которых торчали травы, обрезки лент, перья и что только не. На распахнутых страницах блестели чернила, перемешиваясь с камнями и осколками. Тампт пережёвывала травы и любовалась резной шкатулкой – оттуда заговорщицки подмигивала серебристая подвеска. Украсть бы её, да только колдовское добро добром не пахнет.

Марта что-то писала на подгоревшем листке: то ли очередное заклятье, то ли кухонный рецепт. Впрочем, иногда это одно и то же.

А за окном под неистовые крики Кёльберга и шипенье Тэми просыпались древние после долгой и изнуряющей зимы. В этот раз Морозная Матушка забрала не одну жизнь, пролив много крови – и нечистой, и человеческой.

Пошёл трещинами лёд на реке, среди огромного ковра сухой листвы то и дело сверкали зеленью новые ростки, да и брат, в конце концов, вернулся!

– Отнесёшь? – ворона тут же подхватила клювом сложенную записку и выпорхнула в окно.

***

«С пробуждением, эльф! Тэмира больше не держит на тебя зла. Заходи на чай, если хочешь».

Добрый усмехнулся улетающей птице и прикрыл окно шторами: пусть чародейка-весна проходит мимо порога, а у него впереди – долгий-долгий сон под звучание флейты, вырезанной когда-то одним из лучших мастеров Каменного города.

X. Рассветное

1.

Весна барабанила по листьям проливным дождём, заставляя охотников прятаться в глубины хижин. Какое зверьё высунет нос из норы, когда тропы растеклись болотом, глаза то и дело ослепляет молния, а за ней ударяет гром?.. Больно и мерзко.

– Ну погоди у меня! Ещё попляшешь! – раздетый мужичок выбежал во двор и тут же рухнул в лужу, переполошив всех кур. Смольная девица успела выхватить одну и с хохотом растворилась в туманно-дождевой завесе. Не самая крупная добыча, но всяко лучше, чем грызть ягоды перевёртыша. Оно, конечно, и сочно, и вкусно, но лисий желудок требовал мяса, и не абы какого, а ворованного.

2.

А в доме было всё по-прежнему, только огня в камине стало меньше. Морозная ушла гулять в другие края, солнце время от времени пробивалось сквозь ветки, да и то – с большим трудом. Кёльберг жадно вдыхал запах дождя, Тампт вычищала перья клювом и вздрагивала всякий раз, когда лес сотрясало вспышкой. Марта вязала что-то в углу.

Тэми проскочила сквозь порог и рухнула у печи. Вымокшая, грязная, но с довольной мордой и куском курятины в зубах.

– Твою ж мать! – ворон окинул взглядом комнату в поисках кочерги. Жутко хотелось замахнуться на лисицу воспитания ради: только-только навёл в доме порядок, вычистил тряпкой пол и убрал огроменные клубы рыжей шерсти – и пожалуйста! Нет бы лапы протереть у крыльца!

– Чувствую, по деревне уже слухи поползли про одну красну девицу, – усмехнулась Марта. – Точнее, чёрную.

Тэми только фыркнула в ответ, на миг вырвавшись из приятной дрёмы. Что может быть лучше удачной охоты? Даже пляски с Матушкой Зимой не приносили столько радости и – особенно – тепла. Печка пылала жаром, и пусть хоть тысячи молний бьются в расплывчатом небе! Пока есть огонь – плевать! Так и уснула, предвкушая, как завтра проберется в охотничий амбар и украдёт чего подобрей…

XI. Лис и лисица

Тэми смотрела так, словно он упал с луны, описал в воздухе пируэт и грациозно приземлился на все четыре лапы. Молодой лис хотел было поначалу затащить соперницу в капкан и улизнуть из курятника в гордом одиночество, но, видя жуткое (и забавное!) замешательство, вильнул хвостом и поманил Тэми за собой. От греха подальше, пока на шум не сбежались деревенские.

…Неслись они оттуда вместе на всех порах. Вдали уже слышался людской вопль, но что им-то, когда всего пара прыжков – и вот он, колдовской лес, где ни одна человечья тварь не пройдёт.

– И откуда ты такой взялся?! – Тэми точно знала, что здесь рыжие не водятся. Перевёртыши, эльфы, гномы и говорящие коты иногда попадаются, но не лисы!

А тот улыбался хитро-хитро и зыркал глазами.

– Звёзды принесли.

– Ох и красиво врёшь!

Так и сцепились: в два хвоста разоряли деревни и дразнили охотников. Самые смелые из них даже к Марте ходили, мол, помогите, госпожа ведьма, от нечисти спасу совсем нет, а она улыбчиво кивала, тонко намекая лисьему семейству, что пора бы сбавить обороты. Кёльберг и Тампт с переменным карканьем дразнили хвостатых, то приземляясь, то взлетая к кронам.

Жизнь вскипела, как только весенний ветер прогнал дождевую завесу. Марта вычищала метлой остатки трав, а в голове уже дымился большой котёл, символизирующий начало ведьминского слёта, и летели крики во славу грядущего месяца. Правду говорят, что лето вскруживает и людей, и лесных, да ещё как!

XII. Полёт

За окном птицы допевали последние песни. Кёльберг плотно закрыл банку с земляничным вареньем (кажется, это была последняя), оставил пару закладок в колдовской книге для сестры и топнул ногой по полу, прощаясь с человеческим обличьем.

Из ведьминой избы вылетел ворон, карканьем предвещая начало осени. Он кричал – и ему отзывался многоголосый клёкот. Им, крылатым, предстоял тяжёлый путь за пределы леса. И возвращались по весне далеко не все – кто-то не долетал до южных краёв, кто-то падал без сил по пути домой. Кёльберг знал: главное – улететь до первых заморозков, чтоб дорога была лёгкой и короткой.

А внизу – журчащие реки и кроны, где-то пока зелёные, где-то уже пожелтевшие. К вечеру он постучится клювом в окно к старому лесничьему, который обитает у самой опушки, а послезавтра заночует у горных хребтов – древних и могучих хранителей эльфийских земель.

Знал Кёльберг и то, что не простит его Марта: улететь пораньше и не сказать ни слова! Долго будет злиться сестра, да за зиму остынет: откроет варенье в разгар лютых морозов, выпьет горячего чаю и успокоится окончательно.

А ему – в тысячелетний Каменный город, где годами пируют те, кто заносчивей людей, и в чём-то эльфы их даже хуже. Но – огни цветов, головокружительные запахи и лучшие настойки – прекрасная зимовка, ничего не скажешь!

***

Тэми смачно грызла воронье перо, пока Марта бушевала, носясь из одного угла дома в другой наперевес с кочергой и грозилась, что лично выдернет ворону крылья, едва только вернётся.

– Нет, ну ты представляешь! По эльфийкам мы, видите ли, соскучились! Тьфу!

Лисица облизнулась, представляя, насколько красиво смотрелся бы Кёльберг в окружении подливы. Да, ворон она не любила есть – уж лучше курятину у деревенских утащить, но перевёртыша схрумала бы с большим аппетитом.

– Эй! – остановилась Марта. – Он мне живым нужен, если что.

Тэми разочарованно вздохнула, но не перестала мечтать – уж слишком насолил ей Кёльберг за это лето. Игралась себе спокойно, дразня деревенского старосту в девичьем обличье, – а этот похабник как подкрался сзади и оборвал подол юбки! А чего стоили волчьи ягоды вместо черники в чае, хорошо хоть учуяла носом! Ну ничего, за зиму у неё будет время подумать о мести, настоящей, лисьей, изощрённой!

XIII. Грибы и Леший

1.

– Тэмира, запри дверь на замок хорошенько!

Коричневое платье слишком сжимало. Как в таком можно бежать по лесу – непонятно. Особенно когда на тебе башмаки размером больше (других у Марты попросту не было). Благо, хоть солнце не жарит – светит едва-едва сквозь пепельную сырость.

– Закрыла! – Тэми подобрала свою корзинку и развернулась к ведьме – та уже отошла к тропинке и почти скрылась за завесой тумана. В лисьем обличье она бы сразу узнала Марту, а тут… Смотреть человеческими глазами тоже было непривычно. И двигаться на двух ногах, а ещё – чувствовать кожей холод! Хотелось по привычке встать на четвереньки и побежать изо всех сил.

– Твой выбор, – усмехнулась Марта. Как только заговорили о грибах и осенних ягодах – лисица тут же вызвалась помочь. Ну и «выгулять» заодно человеческое тело, хотя знала – будет, мягко говоря, не по себе.

2.

Ведьма по лесу не шла – летела так, будто у неё были собственные крылья. Как у Кёльберга, только больше в разы. Тэми едва успевала: башмаки то и дело соскальзывали, воздуха не хватало, а внутри нарастала обида. Обернись она лисой – уже ускакала бы далеко вперёд, навстречу осенней сырости и холодному ветру. И сквозь туман бы чувствовала нежизнь и жизнь, а не пугалась внезапного карканья или появившейся невесть откуда сороки.

– Если хочется обратно – можешь, – Марта откровенно наслаждалась мучениями лисицы. А ведь говорила ей ведьма, что в мрачном лесу девице делать нечего – от лисьих ушей и то больше пользы будет!

– Не хочется! Мне удобно! – фыркнула Тэми и вдруг поймала себя на мысли, что верх платья не так уж сильно давит, а она сама идёт ровным шагом, не боясь упасть в месиво из грязи и сухих листьев.

Навстречу им вылетела Тампт. Поздоровалась с Мартой и хотела было что-то спросить, но при виде Тэми вытаращила глаза. От девицы несло лисятиной за несколько троп, хотя – человек человеком.

– Ученица? – ворона ткнулась клювом в плечо и тут же отскочила, как бы пробуя незнакомку «на вкус». Ударит или начнёт браниться – точно людская девка.

– Тьфу на тебя трижды, Тампт! – Тэми хотела было прыгнуть за птицей и схватить лапами, но сдержалась. – Свихнулась, что ли?

– Тэмира же, – объяснила Марта.

– Ну и дела! – ворона вновь посмотрела на новоявленную девицу и поспешила убраться от греха подальше. То ли ведьма с ума сошла, то ли шутит, то ли ей самой нужно отдохнуть, а заодно и подкрепиться чем покрепче.

А они – Тэми и Марта – тем временем вышли из залитой туманом долины к багрово-янтарному лесу. Казалось, что и солнце здесь светит ярче, помогая им поднимать хрустящий ковёр и наполнять корзинки. Гонялись они за грибами, толкая друг дружку юбками, обсыпая листвой с головы до ног, а иногда просто валялись.

Не обошлось и без Лешего. Стоило Марте отойти на цветочную поляну, как старый похабник тут-как-тут, объявился и начал зазывать Тэми, мол, иди ко мне, красна девица, обогрею, одарю.

– Ты на свою плешь посмотри сперва! – хохотнула та. – А вообще, шёл бы ты отсюда подобру-поздорову, а то как окликну ведьму, чтоб кочергой тебя проучила!

– Злющая ты, – обиженно отозвался Леший. – Под стать этой противной бабе!

И исчез. Учуял, видимо, что Марта возвращается. Леший её боялся, ибо заставляла она несчастного старика дикие вещи творить: мусор всякий убирать, за животными присматривать, пруд с Водяным и его русалками десятой дорогой обходить, от девок лесных глаз воротить… А как застанет не за работой – так сразу кочергой по спине! Одним словом – ведьма!

3.

– Ты в следующий раз согласись, авось больше грибов достанется.

– Да ну его к собакам деревенским!

Теперь уже Марта шла позади – Тэми не терпелось вернуться домой, разобрать корзины, доверху заполненные запасами, а затем снова перевоплотиться, отоспаться, зарывшись в родной хвост, и кааак погнаться на всех четырёх за стариком, чтоб показать ему «красну девицу»! Ковровый лес уже остался за спиной, а здесь – сырой туман, где что–то копошилось, шипело, кричало, иногда – вылетало вперёд (видимо, вороны опять вина напились и поголовно начали сходить с ума).

– Слушай, – вдруг осенило Тэми, – это часом не твои духи дом стерегут?

– Скажешь тоже! – покачала головой Марта. – Просто осень разрастается.

– То ли жуткая, то ли винная… Хотя нет: я бы назвала её скорее игривой! – всплеснуть бы в ладоши, да только руки заняты.

А дома – дела. Печь поскорей затопить, чтобы прогрелись стены, обереги в порядок привести, про грибы-ягоды не забыть, чаю тёплого заварить, еды приготовить. А потом уснуть под волчьи завывания. Крепко-крепко, прижавшись к мягкому пледу родным рыже-белым мехом.

XIV. Листопад

1.

Лихое время – листопад: вся нечисть упивается пиром да ищет новой добычи, подстерегая честного человека за углом. Торговец потянулся проверить, на месте ли кошель, но застыл, увидев два сияющих глаза в кустах. Секунда, две – и ездовая лошадь понеслась по тропинке под жуткое «Ноо, пошлаа!» Зря он не задержался в городе подольше, ой зря. Пересидел бы лихую годину в тёплом доме. Так нет ведь, потянула нечистая рука в чащу!

Лисица проводила лошадь насмешливым взглядом и понеслась в другую сторону, прыжок по мягким листьям, второй – и вот горячие огни. Костры взвивались ровными рядами, а между ними плясали ведьмы в окружении воронья. На крайнем холме завывала стая волков. Лисица не удержалась, выпустила довольный визг и понеслась в пляску, наворачивая круги меж цветастых юбок.

Открывалась грань миров. Казалось, что тоненькая, как лунный шлейф, оболочка вот-вот разорвётся, и хлынут к ним непрошеные гости со всех сторон. Но нет: кордон слабел, но держался, хотя некоторые и стремились прорваться.

А тут их приветствовали, а заодно заклинали или не бесчинствовать особо, или убираться на родину, ибо эта земля занята и объята колдовским пламенем, обложена обережными щитами, чтоб злое даже ступить не могло.

Торговец тем временем допивал эль в задымлённом трактире. Свезло ж добраться целым! Правда, хозяин поначалу не очень хотел впускать одинокого путника, пока тот не осенил себя крестным знамением и не пообещал хорошо приплатить за место для себя и лошади.

– Дурное время, тьфу! – в сердцах спюнул трактирщик. – Мало ли какая дрянь прикинется то старухой, то молодой девкой, то добрым человеком, лишь бы только за порог попасть. Ибо в освящённую землю ей самой ходу нет! Думаете, просто так трактир у самого края леса стоит? А шиш!

Люд смеялся, фыркал, обсуждал последние новости. Один чудак вообще заявил, что решил тёмное время в трактире пересидеть, потому как с женой поругался, и та его отправила в хлев ночевать. Сырой, холодный и совершенно без выпивки!

– Куда же это годится, чтоб доброго человека – и в хлев? – возмущался он.

– А не узнала ли твоя, что ты к соседке на днях за пудом соли бегал? – насмешливо спросил его товарищ.

Собеседник лишь угрюмо уткнулся в выпивку. Мало ли какая зараза его, бедолагу, попутала, так что ж теперь, за это из дома родного кочергой гнать? Э нет, не на того напала!

– А слыхали ли, что снова война грядёт? Говорят, что всяких в солдат стали набирать, – сказал было кто-то и осёкся.

– Хворь тебе на язык! – шикнул торговец. Не стал он упоминать, что сам чуть не угодил в руки здоровенных молодцев в доспехах, которые искали парней покрепче, поувесистей, а иной раз вообще не колебались и хватали первого встречного, уводя в казармы.

Но страшные мысли пропали после нового глотка, да и трактирщик не скупился, подливая каждому ещё за вырученные монеты.

– Гойя-хейя, гойя-хейя, – ударил по струнам местный менестрель. – Пляши и пей, тоску свою вином убей, пусть льётся ночью без конца и гонит нечисть от крыльца!

И зашагала ночь быстрее, раскурились трубки, полилось ещё больше добротной выпивки и монет (не каждый день гуляем!). Каждый то и дело норовил показать, что не боится злой силы, даже если она уже просочилась сквозь дверь и готовит подлянку.

А в дверь и впрямь постучали. Воцарилась тишина, только пара человек храбрости ради отпили ещё из кружек.

– Впустите, дяденька, холодно как! – умолял девичий голосок. Трактирщик усмехнулся: объявилась-таки, родная! Сколько он ей куриц за год перетаскал к лесу, лишь бы только человеческую землю стороной обходила, а эта зараза – что с нее взять? – не удержалась.

– Вон пошла, дрянь! – фыркнул он. – Где это видано, чтоб молодые девки ночью сами шлялись?!

По ту сторону зашипело злобно-злобно, а затем раздался протяжный вой. Обиженная и обозлённая, Тэми возвращалась домой ни с чем. Ну ничего! За это жадный хозяин заплатит ей вдвойне! Иначе не стоять его трактиру, будь он хоть трижды освящён.

2.

Холодный ветер поутру пролетел сквозь туманную дымку и загасил догорающий у избы фонарь. Марта и Тэми уставились на морозный иней у крыльца, сквозь который едва-едва пробивалась пёстрые, обледеневшие листья. Морозный воздух давил изнутри. Багрово-ягодная госпожа с венками и обилием вин уже удалилась – лишь где-то вдалеке раздавался звон её свиты. А на смену ей уже летела королева в ледяном одеянии. Одно дыханье этой женщины покрывало снежными хлопьями весь лес!

– Спать пора, – зевнула Марта. – Отгулялись вчера, проводили осень, а теперь вот – встречай холодную!

– Лишь бы не костяную, – фыркнула лисица.

Обе хорошенько проверили, крепко ли держит засов, и разбрелись по дому. Тэми завалилась набок в своём уголке, вдохнула запах черники и засопела. А Марта заваривала чай с надеждой, что в этот раз зима унесёт меньше душ.

XV. Снег и кровь

 1.

За стёклами бушевала вьюга, не на шутку пугая обитателей леса. Из ведьминого дома валил дым – пламя печи пожирало брёвна, давая жар. Марта после долгой уборки наказала домовому следить за огнём, не пускать в дом чужаков и отваживать лисицу подальше от мяса.

Завернувшись в три пледа, колдунья заснула под песнь Морозной Матери. Йольская ночь закинула её в старые, давно запечатанные воспоминания.

2.

Кёльберга бросало то в жар, то в холод, перед глазами плавало что–то невнятно-цветастое, а за плечи то и дело хватала Смерть. Она приходила после Самайна и впивалась в кожу холодом.

Марта суетилась вокруг, перерывая свои книги в поисках нужного зелья. Только что могло спасти от проклятья? Ладно, если б девица какая поворожила, а тут – родная кровь, да ещё со всей своей инквизиторской дури, как она ему только плешь окончательно не проела!

«… И да не переживёт мой греховный сын ни одной зимы. Пусть коснётся его жил холод и обратит в лёд. Не будет в роду моём перевёртышей и прочей нечисти!»

Отцовские слова будто въедались в тонкую кожу, разжигая изнутри, чтобы тут же обдать морозом. Да, Великий Инквизитор – семья, чтоб её! – колдовал не хуже ведьмы со стажем. Только знал ли он, что «молитвой» натравил на слабеющего сына Морозных Духов? Скорее всего, охотник за ересью бы назвал это небесной карой, а не проклятьем, ведь у тех ничего общего с Богом не было.

– Нельзя ему с Зимой встречаться, – Марта разожгла печь погорячее и крикнула: – Обращайся скорее, слышишь?!

Как только ветра утихомирились, отпоенный снадобьями ворон вылетел из избы и устремился прочь, подальше, к югу, превозмогая боль. Останавливаться нельзя – в спину дула ледяная Смерть.

«… И не коснётся крыльев моего брата холод. Пусть ищет его отцовское проклятье вереницу зим, но не найдёт. Ибо власть Зимы бессильна там, где царит тепло».

Не нашла Марта другого способа. Когда на охоту родная кровь выходит, остаётся, разве что, на другую часть земли бежать. А ещё лучше – в Цветочный город, окольцованный эльфийской защитой со всех сторон.

3.

Ведьма вздрогнула, приоткрыв глаза. На минуту ей показалось, словно кто-то постучался клювом в окно.

Но нет – Кёльберг был далеко, домовой наблюдал за печью, а Тэми спала в своём уголке, посреди еловых веток и шишек. Лисице тоже было неспокойно – слишком сильно схватил за хвост давний кошмар…