Сказание о лесных

Диана Чайковская

Сказание о лесных

Часть 1. Записки у ведьминой избы

I. Самайн

Самайн играл разными красками, от светло-жёлтых, ярких, тёплых, почти пламенных, до чёрных и леденящих кожу.

Смутное время нынче настало – каждый год в канун праздника нечисть старается разгуляться как можно сильнее, а ведьмы хватаются за обереги и варят настои, испускающие ароматный дым.

Колдовством в октябрьском воздухе пахло так, что инквизиторские псы у городских ворот протяжно завывали, пока их хозяева проверяли, хорошо ли сидят в ножнах лезвия, и поглаживали лошадиные морды, готовясь начать очередную охоту.

Выходишь воевать на два фронта, прячешь травы глубоко в погребе и шепчешь духам леса, чтобы запутали нежеланных путников, задержали их, пока магия не наденет невидимый плащ и не спрячется в бытовых вещах.

Нарис бежала на четырёх лапах, хрустя листьями и попутно принюхиваясь, нет ли погони. Так и в капкан можно угодить, но волчица искренне надеялась на свою удачу. Главное сейчас – пересечь эту часть как можно быстрее, пока не начнётся ведьмина тропа, а там уже можно не бояться: где грибы при полной луне светятся бирюзовым, а на каждом дереве вырезаны непонятные чужакам знаки, где кроны и птицы слышат всё и говорят человеческим языком, где не ступала нога ни одного живого инквизитора, – находится их общий дом.

Чем ближе Самайн – тем страшнее выбираться в город, да и вообще за пределы ведьминого леса. Сегодня схватили Бланку, позавчера пропал Кёрис, а исчезнувшие неделю назад Тильда и Бор висели в виде чучел на городской площади. И это только из волков, а уж если вспомнить всяких ведуний и вещунов…

Нарис мотнула головой, отгоняя мрачные мысли, и перепрыгнула через небольшой овраг. Почти добралась. Впереди уже слышалось, как сплетничают между собой знакомые вороны. А вот и Кёльберг, летит к своей сестре Марте с какой–то побрякушкой в клюве. Кавалер, однако.

Раз-два-три – дом! Нарис раскрыла пасть и протяжно завыла, приветствуя всех-всех и ускорилась, вытянув язык. Как приятно вернуться живым!

…Превращаться в человека больно. С возрастом становится острее чувство, что каждую частичку твоего тела медленно и мучительно разрезают. Волчица свалилась прямиком на листву и потянулась за припрятанной у дуба одеждой.

Она дома, она дышит и она чертовски этому рада. Как только наступит зима и придёт время волчьей поры, соберётся стая и непременно поквитается за своих, но осень – осень была инквизиторской. Горящей. Пламенеющей и призывающей зарываться поглубже в лес.

А кто не спрятался – тот и виноват.

II. Сестринство

Есть вещи, о которых ведьмы не говорят. Они прячут их в себя, глубоко–глубоко, чтобы ни одна живая душа не узнала о существовании подобного. И единственная, кто может тебя понять, – это твоя сестра, не кровная, но связанная другими узами. Она тоже молчит. Молчит, но ведает. И вы обе сходитесь у лесного костра, чтобы просто вместе помолчать. Каждая – о своём.

Тайны давили и рвались на свободу, как рвутся на волю пойманные птицы, но Марта держала крепко. Казалось, вот-вот – и сорвётся оно с языка, как только вспыхнет алым костёр!…

Гёрта сжала сестринскую руку и посмотрела в глаза, в которых сила Бездны сплелась с секретами. Их секретами. Неведомыми друг другу, но знакомыми.

Женщины болтливы. Но у ведьм есть вещи, о которых надо молчать. Молчать и помнить о силе сказанного слова. И чем опытней и мудрей ведьма – тем больше у неё таких вещей.

– Скоро главная жатва, – как бы невзначай промолвила Гёрта. Она старше, она ведает о многом. Кто знает, какие тайны скрывает сестра? Никто – и тем лучше для всех.

– Самайн, – а в голове – крики тех, кто не смог удержать рот на семи замках. Они сходили с ума и горели чёрным пламенем, ярко и завораживающе до безумия, пока не погасли. Что стало с их душами – остаётся загадкой.

Чужая боль змеёй ползла по сердцу и не давала покоя. Кто знает, может она, Марта, тоже когда-нибудь вот так вот?…

– Ты справишься, потому что ты сильная, – Гёрта знала, о чём говорила. По крайней мере, Марте очень хотелось в это верить. – Даже если не осознаёшь своей силы.

Пока сестра была рядом, утихало шипение запертых тайн, и тихий, но такой зловещий скрип засовов становился терпимым.

Гёрта верила в неё, и из этой веры растекалась целая река солнечного тепла, делая желанным каждый вдох и выдох. В такие моменты Марта как никогда ранее чувствовала жизнь всеми частичками своей сущности.

И была уверена, что справится. Со всем.

III. Эльф, лисица и глинтвейн

Приманить Тэми легко. Едва учуяв запах корицы, она неслась на всех четырёх лапах вперёд, утопая по самую морду в сугробах. Лисица знала: где корица, там и глинтвейн, а где глинтвейн – там добрый эльф. Вообще зимой все приличные эльфы либо спят, либо сидят, запершись в своих логовах, и наслаждаются ароматом сушёных трав.

Тэми никогда их не понимала. Всю зиму просидеть в духоте, когда можно купаться в пушистом снегу и с наслаждением вдыхать свежий морозный воздух? Не ей, лисице, говорить об эльфах. Тяжко, наверное, беднягам без зимней шубы.

Но Светлый никогда не был приличным представителем своей расы. К матушке-зиме он относился с равнодушием, равно как и к любой другой погоде.

Тэми кралась едва слышно, как во время охоты. Вот он, желанный казанок с горячительным напитком багрового цвета, окружённый со всех сторон эльфийскими рунами. Чтоб ни одна нежить не проскочила.

Светлый делал вид, что не замечает торчащего рыжего хвоста на фоне огромных белоснежных деревьев, и продолжал помешивать варево.

– Да ты никак поднабрала, – эльф улыбнулся так, что лисице захотелось налететь на него и откусить ухо. То самое, из которого торчит серебряная серёжка.

Ведьмин лес спал. Одна лишь нежить бегала в поисках поживы и уютного уголка, где можно будет переспать ночь.

У них не бывает ни дома, ни гнёзд, как у птиц, потому что лисья жизнь – это вечная погоня и беготня до страшной и выкалывающей глаза темноты. А уж если рядом топчутся люди, то сиди безвылазно и выжидай, попутно думая, как и куда будешь бежать в случае чего.

Впрочем, в холодные месяцы людей здесь почти не водилось. Поэтому большую часть своего времени Тэми носилась в поисках еды и приюта.

Точнее, просто приходила к Светлому, то и дело норовя утащить в зубах казанок и вылакать всё в одну морду. Эльф смеялся. А особенно звонко — в те моменты, когда лисица старательно кралась, а затем отскакивала в испуге или улетала в сугроб так, что только лапы оставались торчать.

Несмотря на то, что она всё равно получит свою порцию и место у костра.

– Что-то глупая из меня лисица получается, – а сама пододвигает отдающий специями напиток поближе к морде и с наслаждением втягивает нечто тёплое, пряное, чересчур волшебное и далёкое от покалывающего шерсть мороза. Такое, что ни запахом, ни ароматом не назовёшь.

– Или слишком хитрая, – качает головой Светлый.

Тэми же утыкается мордой в кружку, предпочитая ничего не отвечать.

IV. Холод

«Лисы делают что-то только ради собственной выгоды или интереса. Лисы могут приходить и уходить, когда им вздумается, не считаясь с мнением других. Подойти к лису на близкое расстояние практически невозможно, если зверь вам не доверяет».

Тэми читала и краем глаза наблюдала, как огромные лесные сугробы за окном стекают водой и сменяются скатертью белых цветов. Смотреть на это из дома Марты было чем–то невероятно уютным, особенно, когда хозяйка разрешила свить лисье гнёздышко из пахучих трав, чтобы иногда зарываться в него носом и засыпать с урчанием, уносясь на какие-то несколько часов в другие миры.

Марта вообще старалась держать своё жилище в порядке, особенно по весне, потому что в эти месяцы вот-вот должен был вернуться с Юга её брат-ворон Кёльберг. Честно признаться, крылатых Тэми любила только тогда, когда видела их смачно поджаренными в медовом соусе с кунжутом.

– Кажется, лапа ещё не совсем зажила, – Марта отвлеклась от своей пряжи и взглянула на лисицу. Кто бы мог подумать, что та по удивительной глупости перепутает дороги, скатится комом прямиком по крутой снежной горе и мгновенно угодит под охотничий арбалет?

«И, наконец, лисы обладают способностью выживать в любых условиях, даже в тех, в которых дикий зверь с воем завалился бы на бок и погиб. Благодаря врождённой хитрости…»

– Я съем твоего брата, – Тэми отвернулась к стене и представила, каково сейчас на далёком Севере, где такие, как она, перегрызают глотки волкам, поклоняются Огню и не вылезают из пылающего жаром тесного логова, пока снаружи снежинки размером с куриное яйцо кипят, жалят, подобно наконечникам охотничьих стрел, и взрываются на ветру. Наверное, хорошо, иначе бы старшие туда не ушли.

– Даже по лисьим меркам это будет наглостью, – фыркнула хозяйка.

– Сказал человек.

Дом Марты безумно прекрасен, он светел и приветлив в те моменты, когда тебе нужно отлежаться и отдохнуть от вечной беготни. Но и только.

Кёльберг действительно прилетел. С карканьем спрыгнул с дерева и обернулся странным неопрятным юношей со взъерошенной шевелюрой. Тэми выглядывала из кустов и поневоле радовалась, глядя как бывший вороном со смехом кружит свою сестру, а затем, окончательно убедившись в том, что приютившая её на зиму ведьма больше не станет тоскливо вздыхать при виде ворот, вильнула хвостом и понеслась по талому снегу, сквозь который пробивались россыпи ярких подснежников, к окраинам леса. Каким необъятным он ей казался раньше и каким маленьким был сейчас! Порой лисице неистово хотелось вернуть эти ощущения, когда она с опаской кралась по каждой тропинке и тщательно вынюхивала, нет ли поблизости врага. Или боялась, что сдохнет посреди зимы от скуки, когда почти все лесные обитатели спали едва ли не мёртвым сном.

Боль в лапе действительно напоминала о себе, а ещё о том, что ни один из её братьев не попался бы так глупо, потому что Север подобных ошибок не прощает. А братья – она чувствовала – живы и люты не по-лисьи.

«Да восславится Север, кипящий кровью!» – так и хотелось завыть от всей души. Однако не время, не место, и вообще для лисицы это неприлично. Но приличной лисицей Тэми себя никогда и не считала.

V. Лисица и ворон

1.

– Ты же вроде бы собиралась на Север?

Лисица не ответила, только лихо юркнула в дом и пробежала к родному гнёздышку. Кёльберг заварил черничный чай и разлил по двум чашкам размером с оленью голову, а часть оставил в иссиня-чёрной тарелке. С другой Тэми и не стала бы пить.

– Как ты могла отдать ей мою любимую? – почти угрюмо возмущался поначалу ворон. Затем привык. И к чашке, и к шерсти на одежде, и к прищуренным глазам, ярко пылающим в темноте.

«Если лисы к кому-то привязываются, они этого никогда не показывают», – гласил отрывок из «Лесной Энциклопедии», от которой Тэми не отрывалась порой целыми сутками.

– Холодно, – выдала наконец лисица. – На Севере – холодно.

– Ты же любишь холод, так? – Марта, подобрав платье, опустилась на просыревший пол и принялась разбирать остатки пряжи. Если бы ведьма сейчас взглянула на свою приятельницу, то заметила бы искреннее недоумение, которое та пыталась спрятать за пушистым рыжим хвостом.

Кёльберг косился на Тэми молча: так бесстыдно врать не могло ни одно лесное существо. За исключением, пожалуй, двоих.

– Я хочу увидеть лето, – признаваться в этом было почему-то невероятно стыдно.

2.

Ноги по щиколотку утопали в песке, деревья с вьющимися вдоль столбов лианами остались далеко за спиной. Они вышли рано утром, когда едва-едва начало светлеть, теперь же солнце тянулось к линии горизонта и окрашивало кровавым цветом сухую кору и кроны. Среди сосен было легче собирать цветы, шишки, иглы – в общем всё, что валялось мимо тропинок. Марта со скрученными в кольца ветвями ив срывала нужные травы. Позади слышался шум: Кёльберг и Тэми наперебой отбирали друг у друга кусок берёзы, который тащили уже несколько часов с рощицы. Лисица лупила юношу лапами по ноге со всей дури, пока тот торжественно поднимал над головой отвоёванный в жестокой схватке трофей.

Обиженная Тэми, устав в своих попытках отомстить ворону, вильнула хвостом и была такова.

– Я многодетная мать, – выдохнула Марта. Лисица прижалась к ней носом, явно желая, чтобы её приласкали.

– Твой брат – наглая скотина, – казалось, животное вот-вот разразится слезами и свернётся в клубок, спрятавшись от рухнувшего на неё отчаяния.

– Я знаю, – ведьма с довольным видом начала сплетать лежащие в жёлтых иглах стебли между собой, петля за петлёй, пока не получился красно-зелёный венок с искрящими золотом зёрнами колосков, прикрытыми покровом свежей хвои. Марта для верности скрепила всё это великолепие салатовой веткой ивы и воодрузила на голову подруги.

– Спасибо, – та смотрела уже совсем по-другому, меча победные искры в сторону ворона.

Ощущать ведьмин венок на себе было до одури приятно, и лисица наслаждалась этим с лихвой. Будь она котом, то, наверное, замурчала бы, как мурчит Коготь, их общий питомец, когда его нежно поглаживают за шею и кормят курятиной.

Тэми успокоилась и прилегла возле сосны, наблюдая сквозь лёгкий туман дремоты, как Марта соединяет между собой стебельки. Подошедший Кёльберг принялся помогать сестре. Вместе они сами являлись чем-то удивительно гармоничным и сплетённым природой. Тогда парень-ворон представлялся ей именно тем, кто был нужен Марте больше всех сокровищ и чудес Вселенной.

Лисица расплылась в улыбке. Настоящая семья, ничего не скажешь.

И тут же подорвалась с места и вгрызлась зубами в тот самый зловещий кусок берёзы. Кёльберг с жалобным взглядом посмотрел на сестру. Марта закатила глаза и махнула рукой, мол, Создатель с вами.

Тогда юноша, весь пламенеющий от азарта, понёсся вслед за лисицей глубоко в чащу, где уже заканчивались сосны, заметно уступая густым зарослям, в глубинах которых похрапывал старик Леший. Впрочем, уже не похрапывал, а грозно махал маленьким кулачком.

– Совсем молодежь разгулялась! Никакого спасу нет от вас, негодных! – фыркал совсем по-старушечьи.

– Не то слово, – тихо согласилась ведьма. Кажется, со сбором и прогулкой пора заканчивать, иначе потом перед половиной лесных жителей извиняться придётся за беспощадность. Тут хоть всю жизнь травы-ягоды рви, всё равно – на каждого не напасёшься!

3.

– На вот, понеси, – Кёльберг пытался всучить в пасть Тэми добротный и пахучий зелёный пучок, – а то болтаешь много.

– Маарррртааа! – лисица взревела по-волчьи. – Можно я ему глотку перегрызу чисто случайно?

Ведьма спокойно шла впереди и старалась не обращать внимания на творящийся за плечами дурдом. Домой они возвращались с руганью, песнями (иногда это одно и то же) и играми, словно затянувшаяся прогулка ни капли не утомила.

– Даже я уже подумываю, что у вас мозги одни на двоих, – фыркнула ведьма и пошла ещё быстрее, чтобы оторваться от этого балагана, а не возглавлять его.

Фраза Марты вызвала ещё большую вспышку. Кёльберг незаметно подобрался к сестре и хватанул ту за подол платья. Каким чудом не разлетелось всё, что было кропотливо собрано, остаётся лишь догадываться. Ведьма даже не вздрогнула – саданула локтем гадёныша и зашагала себе дальше.

Тэми в очередной раз показала ворону язык и присоединилась к подруге, ступая рядом и горделиво покачивая венком.

– Женщины, – многозначительно вздохнул юноша и поспешил занять место по левую руку своей сестры, чтобы не уступать лисице ни в чём.

VI. Лугнасад

1.

Зазвенели колосья, едва заслышав крики утренних петухов. Селяне повалили все вместе: женщины тащили с собой детей, а мужчины с орудиями труда устремились к центру поля. Вот он – великий праздник Лугнасад, обозначавший сбор урожая и подготовку к жестокой зиме!

Серп, запущенный нехилым детиной ростом с молодой дуб, замер у окраины леса, аккурат рядом с носом лисицы. Та собралась было его заинтересованно обнюхать, но Кёльберг покачал головой.

– Я тоже хочу с ними играть! – решительно заявила Тэми.

– Поиграем позже, – ведьма растянула губы в улыбке.

И не обманула: пока девки кружились в танце, размахивая во все стороны длинными косами, цветастыми юбками и бисерными поясами, троица разлеглась на росистой траве и не без интереса наблюдала за огроменной охапкой пшеницы – святым местом и обиталищем полевой русалки. Сама она притаилась в глубинах и ждала повода, чтоб улизнуть от человеческих рук и пуститься в бега.

– Впервые вижу русалку без рыбьего хвоста, – Тэми покосилась на её травянистый подол юбки – чего в нём только не было! И цикорий, и зверобой, и лён, и пшеница, и ячмень, кое-где даже проглядывали листики дуба и зелёные жёлуди. Не русалка, а невеста Лешего прямо-таки!

– Я, вообще-то, в поле обитаю, а не на болоте! – заскрежетала зубами та.

– Вот она! – коренастые парни ринулись толпой, заметив мелькнувший вдали венок. Царевна полей выпрямилась во весь рост и тут же растворилась в воздухе, оставив шлейф дивных листьев. Кёльберг довольно потряс мешок с семенами, чтоб услышать изнутри звонкое и возмущённое «Ай!»

Тем временем на поиски местной нечисти бросились все, кому не лень – остальные крутились у ворот пекарни или пивной.

В игру включилась и Тэми – как понеслась с выпученными глазами по полю на всех четырёх лапах. Кто-то уж было схватился за вилы, чтоб спровадить лисицу обратно в лес, но староста деревни знаком повелел не трогать – негоже злить природу в Лугнасад, если та, конечно, не приносит вреда.

А русалка со вскриком вывалилась из мешочка, цапнула пальцами плечо перевёртыша*, затем перепрыгнула через стог сена и осела у колодца, игриво подмигивая Водяному, который высунулся из своей обители, чтоб разругаться на нерадивую молодёжь за шум.

– Ищи-свищи, – усмехнулась Марта, глядя, как упорно роятся мужики в золотистой траве, разгребая пшеничные заросли огромными руками.

– Как в воду канула, – жаловался деревенский староста. Тэми согласно кивнула и принюхалась – в воздухе пахло злаками и свежей выпечкой, но не беглянкой.

– А ты не дурак, – хохотнула Марта. – Полевых цариц почти за пазухой носить!

– Чтоб тебя Полоз побрал! – совершенно не по-девичьи выругалась оная на Тэми – та клацнула челюстью в сантиметре от изумрудного платья, но поймать-таки не успела.

– Не девка, а самый настоящий чёрт! – чертыхнулся змеевидный комок, показавшийся на мгновение из-под ветвистой берёзы. – Ух я б её!

А пляска всё продолжалась. Тэми скалилась, а её соперница звенела колокольчиками то у домов деревенских, то у логова Лешего, то возле детишек местного батюшки, особое внимание уделяя последним. Так и пролетел ясный день.

На закате по всему полю запустили цветасто-янтарное колесо, означавшее начало трудных работ. Как прокатилось оно с шумом-гомоном, так и зажглись огни повсеместно, и вступил в полную силу праздник с песнями-плясками. Даже лисице досталось – с лукавой усмешкой щеголяла среди пышущих красками платьев с колоском у правого уха и подкрадывалась к подвыпившим мужикам в образе юной красавицы, которая словно спустилась с небес, освещая медью дорогу. Но стоило лишь протянуть руку навстречу желанной страсти, как красна девица тут же покрывалась туманом, а за спиной раздавался дикий хохот. Пока отупевшие от вожделения крестьяне протирали глаза, Тэми по другую сторону деревни каталась в истерическом припадке и делилась своими похождениями с подругой-ведьмой.

– А этот куда повадился? – вскрикнула Марта, заметив, как Леший в виде статного юноши увивается за поющим хороводом. – То есть как в лесу порядок навести, так силушек у него нет, а как за девками таскаться!..

Полоз понимающе кивал, сверкая мёртвыми глазами, которые нет-нет, да и переливались мёдом. Тэми хотела было схватить змеёныша и протащить его через всё село в зубах, но вовремя остепенилась – отравится же! Хоть и не по душе он ей был – уж слишком скользок и противен.

– А ты чего ни с кем не играешь, а? – царевна вынырнула из-под ковыля и подхватила Полоза под белы руки, поближе к кострам, перепрыгивая через пламя босыми ногами.

Марта пила, плясала и снова пила. С кем – и сама уже не знала толком, главное, что внутри кипело тепло, отнюдь не похожее на райское, напротив – как вулканья лава. До того яркое, что и поётся, и пляшется, и хохочется, порой – одновременно.

*перевёртыши – так презрительно называют человекоподобных существ, которые способны обращаться в животных.

2.

Едва первые лучи озарили лесные кроны, нечисть растворилась-разлетелась-расползлась (кто как уж) и принялась за повседневные дела. Только хмельной Леший остался, чтоб пожевать горячего воздушного хлеба да поглядеть, как купается в речке молодёжь. И стащить сарафан, да не простой, а с кружевной обережной вышивкой!

– Тьфу ты! – Марта сплюнула и тут же ухватила старика за бороду. – В лесу дел невпроворот! Ты что, за ночь не нагулялся, что ли, башка твоя плешивая?! Ни стыда, ни совести!

– Вот ведьма! – Леший выпустил скупую слезу и посеменил к опушке следом за Кёльбергом, его сестрой и лисицей. Полоз проводил товарища сочувствующим взглядом и продолжил нежиться на нагретом сеновале.

Так начался сезон Лугнасада. По-своему тяжёлый как для нечисти, так и для простых смертных.

VII. Сон в зимнюю ночь

Январская вьюга среди укрытых метровыми сугробами домиков – это вам не городской ветер, сбивающий с ног. Стоит только высунуться за пределы порога – и всё: покрываешься инеем, растворяешься в стихии и идёшь со стеклянным взглядом на лисий зов. А она – рыжая, с хитринкой в глазах – ждёт тебя в глубине снегов, подвывая ветру, а в глазах переливается дивный мёд.

Вместе с дикой жаждой напиться человеческого огнива.

Но ты ведь умный, не так ли? Перевернёшься на другой бок, укутаешься посильнее в несколько одеял и заснёшь слаще прежнего, пока хозяйка дома подкидывает дров в печь и следит, чтоб тепло растекалось по стенам.

Больше жара.

А в горле замер привкус домашнего вина, ягодного и отдающего мягким светом в венах.

Она приходит даже во сне. Воет неистово, сверкает клыками и зовёт тебя нежно-нежно: «Попляши со мной! Попляши!»

Надо было лишь протянуть синеющие пальцы вперёд, к безумному вихрю снежинок, как чьё-то прикосновение к ладони заставило очнуться и уставиться в потолок.

…Домовой погладил ласково по запястью и растворился в углу комнаты. За окном не на шутку разыгралась зима, на залежах белоснежного снега, совсем рядышком с рамой, светились следы.

– Воды из колодца не набрать, – хозяйка уселась в кресло. – Завтра днём натаскаем вёдер.

И застыла, улетев в объятия Морфея. Со спицами и клубками разноцветных ниток у подола. Не мешал даже скрип ставен, грозный и говорящий о том, что пляска нечисти в самом разгаре и что в окрестностях околачивается оборотень.

Только не отведать ему ни крови, ни хозяйкиных напитков. Слишком хорошо стережёт заряженное ружьё. Впрочем, до него зверь не добежит – не пересечь ему, каким бы лютым ни был, обережного плетения у входных дверей. Рухнет замертво и растает поутру.

А ночь – ночь переживётся. С деревенским уютом и запахом засушенных трав.

VIII. Морозная Матерь

1.

– Я боялся зимы – и вот она здесь, у моего порога, голодная, неистовая и жаждущая чужого трепета и поклонения. Была ли хоть одна ночь, проведённая среди завывающей метели, спокойной? Было ли хоть одно утро, когда я просыпался и не слышал её скрежета по увитым узорами стёклам? Но даже сейчас мне не хватает смелости взглянуть в эти опустевшие глаза, способные заморозить само солнце. Приди леденящая в Цветочный город, опоясанный светящейся зеленью и дышащий цветами, названия которых тебе ничего не скажут, – и он бы рассыпался снежинками в морозных ладонях.

Марта плотнее куталась в багрово-чёрный платок и старалась изо всех сил не слушать, как снаружи тянет свою песнь ушедшая на охоту лисица, как рычат и грызутся волки, оставляя за собой кровавые пятна и спутанные следы.

Добрый пальцами хватался за охапки дивных трав – одно из редких напоминаний о родине и принюхивался.