Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов

– А часы где? – озабоченно спрашивает Денис.

Милка спохватывается, снова лезет в нору и довольная показывает брату свои перепачканные в земле часики.

– Ого! – Денис смотрит на крошечный циферблат, – ребята бежим, а то мне голову оторвут за вас.

Мы быстро идём к арке, и по дороге я, уже ничуть не смущаясь, скороговоркой выкладываю всё о чёрной крысе, о фроне-вороне Яфе, о том как напуганный отец вытаскивал меня из полу-обвалившейся пещеры, о дедушке…

– Стоп!

Я останавливаюсь так резко, что не поспевающая за нами Милка сходу ударяется головой мне в спину и вскрикивает от боли и неожиданности.

– Что такое? – спрашивает Денис.

– Мне туда нельзя, – говорю я, захваченный разорвавшейся в моей голове как бомба страшной мыслью. – Дедушка умирает, и мне нужно срочно доставить ему «водицу».

Очевидно, что-то такое появилось в моих глазах, что Денис берёт меня за плечи, отставляет немного в сторону и поворачивается к Неле.

– Вот что девочка, – строго и в то же время ласково говорит он. – Придётся тебе пойти одной.

– Но я…

– Скажешь, что Илья потерял ботинок и мы его ищем. Как найдём, так сразу и появимся. Ну соври что-нибудь!

Глаза Милки становятся огромными и блестящими, как тогда в коридоре.

– А папа говорит, что врать…

– А Фира Трофна – что иногда можно сказать и неправду. Ты же сама слышала. Взрослые ведь нам не всё говорят, а мы что – хуже? Мила, ты же умная девочка, – расплывается в добрющей улыбке Денис, – вон как про обезьяну сообразила.

Готовая расплакаться Милка перестаёт всхлипывать и, глядя на меня, гордо задирает подбородок.

– Хорошо. Только вы быстрее возвращайтесь.

Мы ждём, пока она не свернёт в конце арки налево в сторону площадки. Переглядываемся.

– А теперь ты куда? – спрашивает Денис.

– На вокзал, – неуверенно говорю я и вздыхаю.

– Ты знаешь, куда ехать?

– Нет, но у меня есть план.

– Показывай.

– Он в тарелке остался, – говорю я и, как только что это делала Милка, всхлипываю.

– Гм… понятно, – вздыхает Денис, – но хоть название остановки помнишь.

– Ну да. Балабаново, кажется.

– Знаю, – обрадовался Денис. – Это с Киевского. За пол-дня обернёмся. Не дрейфь, Илюха, прорвёмся.

Мы выходим на проспект и быстро идём налево в сторону вокзала. После того как я рассказываю Денису про «водицу», которая запаяна в гильзе от винтовки, которую подарил мне дедушка за день до того, как мы пошли гулять с мамой и папой на москвашу и я оказался в пещере, мой товарищ становится серьёзным и ускоряет шаг так, что я перестаю успевать за ним.

– А «водицу» эту, – продолжаю я рассказывать, – дедушка во время боёв под Севастополем со своими товарищами собирал ночью со стены пещеры во множество расставленных в её основании пустых гильз, чтобы давать пить раненным бойцам и омывать раны. Сами они, кто мог двигаться, просто слизывали воду со стен. У них в отряде был серб, так он рассказывал, что в их храме тоже стекает вода по стенам, и зовётся она «водицей», потому что болезни исцеляет.

– Понятно, – говорит Денис, – «живая вода» значит. А как она в норе-то оказалась?

– Наверное, когда папа меня доставал, гильза и выпала?

– Эх ты, растяпа!

– Да я и не знал, что она у меня есть. Дед её наверное незаметно мне положил.

– Сюрприз, – улыбнулся Денис.

– Ну да, он у меня шутник. Но он не знал, что там в подкладке дыра и я не мог её сразу обнаружить. А через месяц – когда ещё здоровый был – звонит: ну как там мой подарочек? Я всё перерыл, нигде нет. Денис, как он огорчился, что гильза пропала! Но неделю назад, когда позвонили от деда, меня как током ударило, я вдруг понял, за что хитрая Фира Трофна решила спасибо деду сказать.

– Ага, ай да мама-крыса!

– Так ты думаешь, что она её тогда у меня…?

– Украла? Ещё бы, – сказал Денис и зло сплюнул, – кому не хочется сто лет прожить здоровеньким.

– Вот именно. Но всё-таки я уверен, что сам выронил гильзу, поэтому и подбил тебя и Нельку с собой пойти, на всякий случай. А Фира Трофна… Нет, Денис, ты не прав. Видишь она какая, как знала, что я за «водицей» вернусь и знак оставила.

Около кинотеатра «Пионер» Денис просит подождать меня и через пару минут выходит с небольшим рюкзаком в руках.

– Домой забежал. Здесь термос с чаем и бутерброды, – говорит он, довольный. – Держи. Можешь туда пока своего крыса поселить, а то ему в кармане куртки тесно.

Я достаю Лифти и тот с радостным писком исчезает в рюкзаке.

– Чудно! Как он тебя нашёл? И потом, парень, ты же говорил, что мать его по-нашему говорить могла, а этот пока ни словечка не молвил.

– Ну да, – отвечаю я, – наверное, Фира Трофна его не успела научить. Погибла она – под гусеницу экскаватора угодила.

– Это он тебе рассказал, – ухмыляется Денис.

– Не рассказал, а показал. Не веришь?

Мы останавливаемся, я достаю Лифти и ставлю его на выступ стены.

– Лифти, – громко говорю я, – осторожно, двери закрываются.

Лифти отскакивает от стены, но тут же с наглым видом прислоняется к ней спиной.

– Лифти, что ты делаешь, это запрещено и опасно! – кричу я и смотрю на него «сукором».

Крыс небрежно отмахивается от моих слов.

– Двери открылись, Лифти, – кричу я, еле сдерживая смех.

Крыс делает движение, будто внезапно потерял за спиной опору, и падает навзничь. Секунду полежав, встаёт и делает в нашу сторону глубокий театральный поклон.

Денис смеётся до слёз.

– И ещё он рассказал, что голодный пробрался в подвал нашего детсада и некоторое время жил там с другими крысами. Он не знал, что моя спальня как раз над ним находится. А потом пришли люди и насыпали яду, и крысы отравились и стали умирать. И Лифти тоже съел отраву, но когда уже совсем тошно стало, вспомнил, чему его учила мама-крыса. Кончиком хвоста пощекотал у себя в глотке и его вырвало. Весь яд и вышел. Глафира Петровна, уборщица наша, нашла его у порога полудохлого и пожалела. Уж больно шерстка у него красивая, сказала. А дальше ты знаешь про Нельку и про меня.

– Ладно, убедил, – говорит Денис и мы быстро бежим к вокзалу.

Денис ненадолго оставляет меня на площади, спрятав за пивной ларёк, чтобы милиционеры не приставали, а сам мчится к кассам. Когда он возвращается, то на нём, как в таких случаях говорит мама, лица нет.

– Что, билет не дали? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Денис, не поднимая глаз, – я на всякий случай позвонил домой. Ну, чтобы предупредить… про рюкзак, ну и вообще, чтобы не волновались… В общем, через час приходит учитель меня слушать. Мама хочет пристроить меня в музыкальную школу. Ну и…

– Понятно, – говорю я, стараясь выглядеть безразличным.

– Илья, – взволнованно говорит Денис и хватает меня за руку. – А давай поедем завтра. Мы тогда и Милку с собой возьмём. Я договорюсь.

– Знаешь, что, – отвечаю, я и меня вдруг охватывает какая-то слабость. Чтобы тут же не зарыдать, я решаю крикнуть Денису что-нибудь грубое, дерзкое, но вместо этого говорю: – ты иди. Спасибо тебе. Я здесь немного постою, отдохну и тоже пойду домой.

– Правда? – Данис поворачивается и уходит. Потом вдруг возвращается. Жмёт мою руку. – Знаешь, Илья, ты настоящий мужик и совсем взрослый парень.

Он снова уходит, а я тоскливо смотрю на площадь…

Пару раз мимо меня проходит милиционер. Я стараюсь не встречаться с ним глазами.

Из метро высыпает ватага таких-же как я малышей, с такими же как у меня рюкзачками за спиной. Впереди идёт большая полная тётка.

– Не разбредаться, – громко кричит она, – все в автобус.

Дядька с большим животом, обтянутым майкой с какими-то масляными тёмными пятнами, отставляет в сторону недопитую бутылку газировки и оборачивается на её голос. Хватает и натягивает на голову матерчатую кепку.

– Ах ты чёрт, – ругается он, и неожиданно хватает меня за плечо. – А ты что стоишь, особого приглашения ждёшь?

Он берёт меня за руку. Милиционер останавливается и почему строго смотрит на меня. Я решаю не сопротивляться и мы с дядькой бежим к автобусу с надписью на стекле – «Дети». Дядька руками отжимает гармошку двери и садится за руль. Я юркаю вслед за ним и устраиваюсь в углу на заднем сиденье.

Вслед за нами автобус наполняется гомонящей детворой. На моём сиденье сразу становится тесно. Последней рядом со мной втискивается девчонка, очень похожая по комплекции на Милку, и прижимает меня в угол так, что воспитательница, когда, стоя рядом с водителем, пересчитывает нас по головам, меня не замечает.

– Всё, – успокаивается она, – все на месте. Поехали, Палыч.

На выезде из города, тётя Валя, так зовут воспитательницу, поднимается с сиденья, поворачивается к нам, взмахивает большими руками и запевает: «Солнечный круг, небо вокруг…». «Это рисует мальчишка…» – подхватывают все дети. Я в страхе молчу. Соседка больно толкает меня локтем в бок и я подхватываю: «Нарисовал он на листке и подписал в уголке…» Меня начинает охватывать жуткое беспокойство, и на последних словах припева – «… пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я» – я начинаю всхлипывать. Девочка удивлённо смотрит на меня и протягивает бутерброд. Чтобы заглушить рыдания и впиваюсь в него зубами.

Я жую бутерброд и смотрю в окно. В автобусе становится жарко, меня быстро укачивает и все мои панические мысли исчезают вместе с бутербродом.

Просыпаюсь я с твёрдой мыслью сдаться. Осторожно снимаю с плеча голову спящей соседки и стараюсь выбраться в проход. Но автобус неожиданно подскакивает на колдобине и я снова падаю на сиденье. Внезапно за окном мимо меня пролетает большая синяя табличка со знакомым названием «Балабаново».

– Стойте! – кричу я, но за шумом мотора и дребезжанием корпуса автобуса меня никто не слышит.

Тогда я встаю и ору во всё горло:

– Я хочу писать!

И это подействовало! Автобус встал на обочине. Мальчишки и девчонки с криками «мальчики-налево, девочки – направо» бросились вон из автобуса, не слушая предостерегающего кудахтанья тёти Вали. Я выбегаю первым через заднюю дверь, бросаюсь в кусты и замираю.

Дети садятся в автобус. Тётя Валя считает свой «горох» по головам, стоя у двери. Последней заходит моя соседка-толстуха. Она оборачивается, хмурит свой маленький лобик, оглядывает кусты, – я вжимаюсь в землю – потом встряхивает волосами и заходит в автобус. Двери захлопываются и я остаюсь один…

Я смотрю в сторону, откуда приехал автобус и теряюсь – знака с той самой надписью нет. Отчаянно бегу что есть силы и на ходу соображаю, что дорога-то в том месте делала поворот. И правда – вот он знак. Здесь отец обычно выходил из машины и делал разминку, заставляя меня и маму делать глубокий присяд и размахивать руками.

Коснувшись для верности столба, на котором висит указатель, я успокаиваюсь до такой степени, что решаю срезать путь к дедушке и пойти через лес. Тут же обнаруживаю тот самый «компотный» ручей с серо-коричневой водой и быстро иду вверх по течению. Сначала быстро, потом всё медленнее. Заросли кустарника вдоль ручья всё гуще и гуще.

Я начинаю беспокоиться, оборачиваюсь, чтобы вернуться и пойти по дороге, но вижу за собой точно такую же сплошную стену кустарника. Мне душно и жарко. Я решаю скинуть курточку, сбрасываю рюкзак. Оттуда сразу выскакивает Лифти, осматривается, принюхивается, хватается короткими лапками за голову и стоит покачиваясь.

Да, похоже, идти ещё очень долго – так я его понимаю. Я достаю из рюкзака скатёрку, на неё выкладываю бутерброды, термос с чаем, какой-то кулёк из газеты. Открываю его – и Лифти радостно пищит и бросается к специально вложенной для него Денисом пшенной каше.

Я просыпаюсь от холода. Немного стемнело, но не на столько, чтобы не продолжать спешить на помощь дедушке. Я решаю немного отойти от русла ручья и пойти лесом, прислушиваясь к шуму воды. Неожиданно быстро начинает темнеть. Становится всё страшнее. Я останавливаюсь и громко всхлипываю. Вокруг нет никого, кто может мне помочь. К тому же куда-то пропал шелест воды моего «компотного» ручья.

Я снимаю рюкзак и падаю у подножья высокого толстого дерева. Из рюкзака появляется Лифти, в зубах у него коробок спичек. Я радостно обнимаю крыса: вот кто мне поможет – «рассудительность». Папа говорит, что она всегда приходит на помощь в трудной ситуации. Для этого надо только разжечь костёр и долго смотреть на пламя. Тут она и явится. Я быстро съедаю паёк, усаживаюсь поудобнее и смотрю на языки пламени небольшого костра. Но моя спасительница всё не приходит, вместо этого в голове крутятся образы притаившихся за стволами деревьев волков с большими как у Милки глазами. Вверху сидят на ветках тофы и ждали моей гибели…

Сквозь дрёму я слышу отчаянный писк Лифти. Открываю глаза. Вижу в слабом свете едва тлеющего костра, как большой чёрный фрон гоняется за моим крысом. У меня заходится сердце от страха, когда огромная птица вдруг хватает Лифти и высоко подбрасывает вверх. Я срываюсь с места и бросаюсь на фрона, тот взлетает на ближайшую ветку и, кося на меня чёрным глазом, с презрительным спокойствием чистит клюв о кору дерева. Я хватаю комок земли, но мне под ноги бросается Лифити, его передние лапки широко расставлены, будто он пытается защитить фрона. Я ничего не понимаю, но Лифти своей уморительной мимикой объясняет мне: то что я принял за погоню, всего навсего игра двух старых и добрых друзей. «Знакомься – это фрон Яфа»…

Я сижу у костра, напротив важно расхаживает Яфа, иногда подхватывая с земли остатки моего бутерброда. Лифти сидит, привалившись к большому белому грибу, и потихоньку отщипывает от его толстой ножки лакомый кусочек. Я рассказываю своим бессловесным друзьям про мои недавние приключения, про папу с мамой, про дедушку.

Проходит время и внезапно сквозь листву проглядывает первый луч восходящего солнца. Страшно хочется есть, а самое главное – пить. Я вспоминаю рассказы дедушки и пробую лизать кору дерева – но она сухая и шершавая. Вдруг мелькнула мысль про гильзу с водицей. Она большая, думаю я, если я немного отопью живительной влаги, там ещё много останется.

Я достаю гильзу. Фрон прекращает клевать червячков и внимательно смотрит на гильзу. Она надёжно запаяна и все мои попытки открыть медный цилиндр с помощью перочинного ножика не приносят успеха. Когда я всё это делаю, фрон недовольно ворчит и совсем близко подскакивает ко мне. Он настырно тянет длинный клюв к гильзе, я пытаюсь защититься, но Яфа неожиданно и больно клюёт меня в раскрытую ладонь, хватает выпавшую гильзу и, громко хлопая крыльями, исчезает среди крон деревьев.

Из ладони течёт кровь, мне больно и обидно. Плача, я собираю свои пожитки и иду… теперь уж не знаю куда…

Внезапно из кустов вылетает та самая собака, с которой всё и началось. Лифти пищит и мгновенно прячет голову в рюкзаке. Собака прыгает вокруг меня и громко лает. Слышны голоса людей. Из зарослей выходят папа и наш сосед, хозяин собаки, потом милиционер, водитель автобуса. Все бросаются ко мне. Папа первый подхватывает меня на руки.

***

Мы совсем недолго ехали в машине. Папа рассказал, как к маме прибежала мама Дениса и Нельки и всё ей рассказала. Как мама звонила в милицию, «подняла на уши» больницы и морги. Папе пришлось срочно вернуться из командировки. Быстро нашли постового милиционера, который по описанию вспомнил, что видел меня у пивного ларька, и что я сел в автобус вместе с другими детьми. Связались с водителем автобуса и узнали место, где я мог сойти. Ну а дальше совсем просто: папа вспомнил про собаку соседа, которая там, на «москваше», указала место моего первого исчезновения. Взяли с собой её и хозяина – соседа. Собака быстро нашла след и вот все живы и здоровы, слава Богу.

– Не все, – говорю я.

– Это ты про дедушку? – спрашивает папа, – так мы его скоро увидим. Мама уже там, рядом с ним.

– Дедушка умер, – говорю я, – потому что…

Я показываю папе рану на ладони, которая вдруг начинает сильно саднить. Я горько плачу. Папа ничего не понимает, но добавляет газу.

У дома дедушки нас встречает встревоженная мама: она не успела повидать отца. Соседка сказал, что два часа назад его забрали в больницу на «скорой».

Мы заходим в палату. Дедушка лежит неподвижно. Живые только глаза. Входит врач.

Он забирает у мамы лекарство и вопросительно смотрит неё и на папу.

Мама бледнеет.

– Что-нибудь ещё?

– Да. К этому лекарству нужен особый физраствор, – отвечает врач.

Мама хватается за моё плечо, чтобы не упасть. Я смотрю на дедушку и слышу голос отца:

– Ну что же ты, Надя!

– Может быть я оставила его в машине? – спохватывается мама и выбегает из палаты.

Мне кажется, что дедушка улыбнулся и подмигивает мне. И вдруг я вижу на тумбочке рядом с его кроватью мою гильзу. Я хватаю её и протягиваю врачу. Гильза большая и ржавая.

– Вот! – говорю я.

Брови врача ползут вверх и он строго смотрит на меня, потом на папу.

– Вы шутите!

Я встречаюсь глазами с дедушкой и его бледные губы еле слышно произносят:

– Я беру всю ответственность на себя. И, Витя, пусть мальчик уйдёт.

Я выхожу, обиженный и опустошённый, и в то же время уверенный, что теперь моё дедушка будет жить. На выходе из больницы мимо меня проносится мама.

***

Утро следующего дня. Я, мама, папа и доктор стоим в палате пред больничной койкой, на которой лежит худой-худой наш дедушка…

Дед улыбается. На столике рядом с кроватью лежит моя гильза, уже пустая.

– Вы представляете, – говорит доктор и как-то хитро улыбается, – состав воды из гильзы полностью совпал с требуемым.

– Это не вода, а «водица», – кричу я.

– Успокойся Илья, – говорит дед, – ведь до сих пор только нам с тобой было известно, что это такое. Теперь ты можешь открыть тайну.

Я говорю сначала сбивчиво и торопливо, но потом успокаиваюсь, когда вижу, что доктор и мои родители слушают меня с интересом. Я рассказываю про войну, Севастополь, раненных бойцов, про серба, который назвал, то что было в гильзе «водицей» и почему.

– Понятно, – говорит доктор, но уже вполне серьёзно, – «живая вода» значит.

Я перевожу дыхание.

– Да, а ещё этот серб говорил: та что из гильз «водица» намного сильнее действует, так как напитана не только живой небесной влагой, но и силой, которая была отобрана у врага пулей, выпущенной из этой гильзы.

– Что же ты молчал до сих пор? – спрашивают в один голос мама и папа.

– Всему своё время, – важно отвечаю я словами Фиры Трофны…

Мы выходим в коридор. Мама и папа идут в кабинет врача, что оформить какие-то документы. Я жду их, сидя на диване.

Мимо меня проходит полная девочка и неожиданно говорит:

– Здрасьте.

Это та самая моя соседка из автобуса. В конце коридора она несколько раз оглядывается.

И тут я вспоминаю про гильзу. Как она могла оказаться на тумбочке у дедушки? И мама… Её слова про физраствор, забытый в машине. Когда она пробегала мимо меня, то в руках у неё была какая-то коробочка.

Я забегаю в палату к дедушке и… в восторге замираю на пороге. С подоконника на меня смотрит Яфа. Рядом с ним сидит Лифти и корчит довольную рожицу. Дедушка привстаёт с кровати и предлагает мне присесть рядом.

– А ты решил, что сказке конец? – говорит дедушка…

Дедушка рассказал, как к нему рано утром в дом влетел фрон Яфа. В клюве у него была гильза. Как обычно, дедушка налил ему в стакан воды, и как только фрон опустил туда свой клюв, вода окрасилась в красный цвет.

Дедушка сразу решил, что это моя кровь и со мной что-то случилось нехорошее. Он тут же позвонил в милицию и послал фрона, чтобы тот указал маме и папе, где меня искать. Но там была собака, которая отпугивала Яфу и только мешала поискам, а так бы меня нашли намного быстрее и, возможно, застали бы дедушку в доме. Но случилось так, что дедушка разволновался и ему стало плохо. Поэтому и вызвали «скорую».

– Теперь ты всё знаешь, – говорит дедушка, – Правду твои папа и мама всё равно когда-нибудь узнают, но говорить о нашей тайне им пока вовсе не обязательно. Ну, как ты?

А что я…? Завтра же помирюсь с Милкой и признаю, что Тянитолкай – это не одно, а два слова, связанные одним именем, а вот по поводу Мойдодыра мы ещё поспорим.

Москва, март 2018

Модильяни с того света

(рассказ)

Она с трудом натянула на выпирающий живот платьице в горошек, сверху накинула шубку. Сунула ноги в валенки, туфли и колготки бросила в сумку. В последний момент вспомнила о мобильнике. Ещё раз прочитала полученную вчера SMSку от бабули. На мгновение задумалась: «Всё ясно, но что за картина и чья свадьба?»

В электричке – духотища. Малыш шевельнулся в утробе, она испуганно схватилась за живот. Старик напротив ободряюще улыбнулся.

– В Москву, дочка?

– Да, – пролепетала Людмила.

– К мужу?

– Может быть…

– Понятно.

Старик пожевал беззубым ртом.

– Не стесняйся, девонька, – прошамкал старик. – Теперь многие бабы, из наших, местных, так делают. Прямо у больнички падай и кричи. Там тебя и положат. А то внучка моя в нашей горбольнице в коридоре опросталась. Привезли и бросили, будто кошку бездомную.

Людмила вся вспыхнула: «Какой злой старикашка. И вовсе я не собираюсь рожать». Прикрыла живот сумочкой и уставилась в окно.

«И зачем я ей понадобилась, – размышляла Людмила, – он уж и не помнит меня. А если помнит – не признает…»

Она бросила взгляд в окно:

«Ой, наше озеро. Замёрзло. А вон и берёзовая роща»

Людмила неосознанно напрягла зрение. Там на одном из стволов он вырезал скальпелем: «Мила+Паша=…»

***

В последний день своей практики в сельской больнице Павел пригласил Людмилу ночью на озеро. Тогда всё и произошло.

Он оставил ей номер своего телефона. Обещал сам позвонить.

В Москве дверь в квартиру бабули Павлу открыла соседка. Только что Анастасию Петровну отвезли на скорой в больницу.

В реанимацию Павла не пустили. Бабуля просила оставить ей телефон – её сломался.

Людмила набрала Павлу только через месяц, когда окончательно убедилась, что беременна. Она и так-то сомневалась, что Павел захочет с ней общаться – ведь ни разу ей так и не позвонил, а когда услышала в трубке незнакомый старушечий голос, совсем расстроилась и отключила сигнал.

На следующий день Анастасия Петровна позвонила сама.

– Кто у телефона? – строго спросила она.

– Людмила.

– Не знаю такую, – проворчала трубка.

На мгновение воцарилась тишина.

Ясное сознание с трудом возвращалось к Анастасии Петровне после наркоза.

– И почему же вы, милая, звоните по этому телефону? – тот же голос, но уже более мягкий и заинтересованный.

И Людмила призналась, что ей нужен Павел, после чего Анастасии Петровне, полностью пришедшей в себя бывшей учительнице старших классов в школе №711 Москвы, не составило особого труда вызнать, что произошло между Глашей и внуком. Очарованная старушкой Людмила набралась храбрости и подвела итог, который ошеломил Анастасию Петровну и заставил срочно искать в изголовье «тревожную кнопку».

Пришёл Павел. Мудрая и опытная интриганка заставила внука признаться: Да, в июне на практике у него были отношения с одной …, но ничего такого… Назвать имя девушки юноша наотрез отказался и, сославшись на жуткую занятость, ретировался.

По дороге в институт он с внезапно нахлынувшим ожесточением думал о Миле: «Сама виновата. Почему не позвонила, я же оставил свой номер». Из головы совершенно выпало, что телефон и номер теперь бабулины. «Ну и дура!» – заключил Паша. Чтобы успокоиться, позвонил родителям, но в ответ только получил факсимильную доверенность на оформление наследства.

Очевидно, тема разговора Павлу была неприятна, но когда Анастасия Петровна попросила описать девушку, глаза юноши так засверкали, а лицо сделалось таким глупым, что у неё сразу созрел план. Она позвонила Людмиле и настояла, чтобы с этого момента девушка в точности исполняла все её указания.

Только старушка не рассчитала своих сил. От пережитых волнений ей внезапно стало хуже.

После смерти мужа у неё и так совсем плохо стало с памятью, теперь же она с трудом признавала Павла, брата Фёдора не пустила на порог, почему-то обозвав Иудой, язвила зятя Алкида Львовича, обвиняя в стяжательстве, обзывала «гузнотрясом».

Не дождавшись звонка бабули, так про себя Людмила назвала Анастасию Петровну, девушка в нарушение строгого запрета несколько раз звонила. Но телефон был «вне доступа».

В конце декабря старушка вдруг ожила и настоятельно потребовала амбулаторный режим с приходящей сиделкой.

30 декабря – день рождения бабули.

Подходя к подъезду, Павел привычно прочитал на памятной доске: «Здесь с 1945 по 19… жил и работал…» – и воспитывал своего знаменитого внука – Павел ухмыльнулся – «… генерал армии Афанасьев Егор Петрович».

За праздничным столом уже сидели: сама бабуля, дядя Фёдор, его дочь Катя, рядом по-хозяйски развалился её муж Алкид. Вровень со столом торчали чубы, глаза и уши их двойняшек, Данилки и Егорки.