Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов

Забор запретки кое-где завалился. Ядвига поразилась дикой, манящей красоте десятилетиями охраняемых законом старых яблонь и опутавшего их кустарника. В глубине видны развалины какого-то сарая.

Мысли и чувства путались в ожидании чего-то необычного и радостного. Во всём виноват тот мужчина на вокзале. Его спина, походка, тёмные волнистые волосы… Сейчас она была уверена, что узнала этого человека.

Она ступила за ограду.

Лёха не выпускал Ядвигу из виду от самого «двадцать первого». Когда она углубилась в запретку, он вытащил из кармана струну и быстро свернул петлю.

Ядвига почувствовала лёгкое прикосновение к шее и взмахнула рукой, смахивая паутину. Но пальцы наткнулись на что-то жёсткое, шелковистое, вызывая когда-то знакомое чувство ужаса.

Лёха резко дёрнул струну. Но вместо привычного вскрика жертвы услышал собственный крик: что-то твёрдое проникло в живот, поднялось к грудине и сдавило сердце.

Холин видел, как парень ловко набросил петлю женщине на шею. Он уже собирался броситься её спасать, точнее спасать дело, – если парня сейчас поймают, то не видать Алову его признаний в других убийствах, – но застыл на месте в шоке от происходившего перед его глазами.

Убийца рванул удавку, но женщина даже не шелохнулась. Она медленно повернулась, и вдруг тело парня взлетело высоко в воздух и рухнуло на землю. Газа женщины светились сине-красно в вечернем сумраке как у кошки.

Мгновенно лицо Холина блеснуло золотой патиной – это луч прожектора с моста совершил свой случайный проход по тому месту, где они стояли, и исчез в глубине его глаз.

– Йехаб…? Хи…? …Ях? …Хаак? Ядвига… Ваня… Он мёртв?… Ангелы не убивают.

Сиротин

Эти два дня майор Сиротин разрывался на части.

Клиента придётся снимать с пассажирского поезда. Надо было поставить на дежурство своих людей. Там, на междугороднем, свои заморочки. «Молодцам из ларца» строжайше запретил пьянку и пригрозил пристрелить, если они не перестанут таскать в заповедный дом девиц.

А тут ещё Родин!

Его тело нашли обезображенным на насыпи.

«Вывалился дурачок, или выкинули?»

В тот же день с поезда сняли и увезли в больницу женщину с пробитой головой. Едва успели. Если бы кто-то не дёрнул стоп-кран, ей бы точно – конец.

«Интересно, Родин ехал на той же электричке? Надо бы у Чаплыгина спросить, но он куда-то пропал».

Люди видели, как на перрон выбежали, сначала парень, потом женщина. Хорошо одетая, иностранка – с виду.

«Иностранка!»

– Ядвига где? – спросил Сиротин с порога.

– Сначала, здравствуйте, – Фурсов недовольно поморщился. – Она с час назад вышла прогуляться. А ты что такой борзый? Случилось что?…

Фурсов слушал, как майор, раздуваясь от собственной значимости, излагает новую диспозицию, полученную им лично, – да, да, лично! против всех правил конспирации! – и всё больше приходил к выводу, что всему наступает конец.

Вчера он водил жену генерала на показ мод. Девочка заметно нервничала, даже не надела своё рубиновое колье, которое ей очень шло. На фуршете переборщила с шампанским, пришлось везти обратно на такси. Она проболталась: в доме трагедия – дочь Ирина лежит в больнице с травмой головы, у неё временная амнезия. Говорят, её такой сняли с поезда, как раз на участке, где командует майор.

«Да, в таком состоянии, генерал может сделать ошибку. И доказательство – эта, прямая встреча патрона с Сиротиным! Этот говорит, что лица патрона не разглядел. А, может, врёт!»

–…племянница твоя должна отвлечь охрану, если она будет у этого еврея, а если нет, то… – продолжал излагать диспозицию Сиротин.

– Майор, – перебил его Фурсов, – ты газеты читаешь?

– Да. Нет. А в чём дело?

– Там про тебя пишут. Оборотни в погонах – слыхал про таких…

Сиротин замер. Животный инстинкт подсказывал, что он в суматохе последних событий, пропустил что-то очень важное. И Фурсов после инсульта сильно изменился. Дело было не в его неимоверно раздувшемся чреве. В писателе появилась какая-то ехидность и непочтительность к руководству и к самому Сиротину, а самое главное – бесстрашие.

Но что блазнило Сиротина, так это частые и навязчивые рассуждения толстяка о справедливом распределении дохода.

Фурсов вздрогнул от неожиданности, когда майор неожиданно придвинул стул плотную к креслу и застыл с прямой спиной, положив ладони на колени, как школьник, неотрывно глядя ему в глаза.

– Я… Я весь внимание, – настороженно сказал Фурсов.

– А ты знаешь, что фамилия девицы – той что с пробиой головой в больничке – Щёлкина?

Брови Фурсова взлетели вверх от такой сообразительности майора.

– Эта та, что… – на всякий случай решил уточнить Фурсов.

– Да, да. Лежит в Нарской больнице, дочь замминистра Щёлкина, – раздражённо сказал Сиротин, и чело его будто просветлело от внезапного озарения, – моего покровителя и нашего с тобой патрона. Ведь так, товарищ Фурсов?

– Если вы не против – сказал восхищённый литератор,– я налью себе немного. Вам?

– Водки. Стакан.

Когда часы пробили полночь, план был готов.

Со всей очевидностью кольцо вокруг генерала неотвратимо сжимается. Воскресная «Правда» обрушилась со страшной силой на руководство МВД. С коммунистической прямотой и принципиальностью были названы все имена высшего руководства министерства, кроме одной. А известно – хочешь знать правду, умей читать «Правду», но между строк: на Щёлкина объявлена охота.

Всё один к одному… И эта спешка генерала с новым делом, его негласное добро на крайние меры, личная встреча с Сиротиным и, наконец, огромная сумма «зелени», которую он на днях авансом содрал с Фурсова… А эта реакция генерала на фамилию Алов!

Неожиданно дискуссия прервалась. Только сейчас до них дошло. Алов! Торжественные похороны на Новодевичьем. Да вот она – эта газета! Щёлкин собственной персоной – стоит рядом с Председателем КГБ в скорбном молчании, венок с надписью «Дорогому… от…». Значит приятель Холина никакой не однофамилец! Просто чекисты всех обманули, подсунули «куклу», усыпили врага. Что ж, надо им помочь. Но как? Нужны улики, а их нет: все подарки генералу от Фурсова легальные, остальное – только дензнаками, которые давно переведены на зарубежные счета с помощью того же дяди Ядвиги или генерала Новикова.

Заговорщики приуныли.

– Может, подкинуть? – предложил Сиротин и смущённо посмотрел на Фурсова, ожидая насмешки и обвинения в откровенной глупости.

Но реакция литератора была неожиданной.

– Ну конечно! – воскликнул Фурсов. – Кольцо!

Изящное колечко с черным камушком поступило в «картотеку» писателя после громкого ограбления квартиры архитектора Бергмана.

– Мне помнится, что вы тогда работали участковым на этом районе, товарищ майор, – ехидно улыбнулся Фуросов.

Сиротин скромно развёл руками.

– Но в описи украденного колечко не значилось? – уверенно сказал он.

– Наверное владелец не придал ему значения из-за малой ценности…

– Поэтому генерал безбоязненно и нацепил его на палец…

– Но мы-то знаем его истинную цену! – неожиданно громко расхохотался Фурсов.

Сиротина подозрительно засопел: похоже, этот гад смеётся не только над генералом.

Дело оставалось за малым. Фурсов вставил в машинку шесть проложенных копиркой листов.

Через минуту анонимный донос был готов. Первые пять он тут же сжёг. Последний, на котором знаки еле проглядывались, что исключало идентификацию шрифта, вручил Сиротину.

– Вот, прошу! Лично в руки товарищу следователю КГБ Алову. Канцелярия ведомства к анонимкам относится подозрительно. Нам поможет личный интерес «невинно убиенного». Да, и ещё: оценку товара буду производить лично и на месте. Там же и поделим по заслугам.

– Но будет вся моя команда.

– М…м. Всех убрать.

– Тогда и племянницу, – буркнул Сиротин и вздрогнул: в чреве Фурсова что-то громко булькнуло, тело всколыхнулось, халат на животе вздулся и опал, будто наружу прорвался пузырь и лопнул. Но Фурсов неожиданно улыбнулся.

– И её… И насчёт Алова… – на Сиротина уставились два неподвижных круглых газа, такие Сиротин видел у акулы за стеклом огромного аквариума в Сочинском аквапарке. – Я бы тоже хотел с ним повидаться, очень.

У Сиротина уже был план: Холин убирает свидетелей, последний в его списке – Алексей Новиков; устроить засаду у Новикова; арест Холина, и вот он – Алов! Сам же и нарисуется, чтобы напарника своего вызволить.

Майор рванул исполнять задуманное.

С Зозулей за рулём до Смоленки они добрались за пять минут.

Сиротин, прежде чем позвонить в квартиру Алексея Новикова, надавил на дверь… Схватился за кобуру, когда та неожиданно приоткрылась.

Крадучись вошли. Полная тишина. Дверной проём комнаты в глубине коридора ярок светится. Вдруг оттуда – механический щелчок, затем короткое жужжание. И снова всё замерло.

Посредине комнаты, оборудованной под фото-студию, на басовой струне, закреплённой на кронштейне, удерживающем яркую лампу, висело тело хозяина квартиры.

Полароид на треноге направил свой объектив на тело и размеренно выплёвывал фотографии, которые веером рассыпались по полу.

Сиротин поднял одну: часть носа Новикова крупным планом и глаза. Правый с рассечённым веком как стеклянный. В нём сосредоточенность, будто фотограф настраивает аппарат для съёмки. Зозуля протянул ему другое фото: парень поставил ногу на стул, который сейчас валялся опрокинутым под телом, всё также продолжая смотреть в объектив.

Вот снова он: стоя на стуле накидывает на шею петлю.

Сиротин поморщился, отдал снимки Зозуле и приказал собрать остальные. На столе лежало несколько листов бумаги, исписанных под копирку. Это было чистосердечное признание.

Сиротин поискал глазами – оригинала нигде не было…

***

Иван осторожно поддел ногтем бумажную ленту с гербовой печатью, приклеенную на обе створки двери его квартиры.

Пропустил вперёд Ядвигу. Закрыл шторы, зажёг свет, не стал убирать разбросанные после обыска вещи, только поправил на стене фотографию отца. На кухне поставил греться чайник. Обернулся – Ядвига протягивает ему два смятых конверта.

Его и её почерки?! Прочитав, он взял её за руки и почувствовал какая она живая и горячая.

Они сидели рядом, глядя друг другу в глаза, пока не засвистел чайник.

Очнулись, когда вдруг зазвонил телефон. Иван помедлил и взял трубку. Он увидел как напряглась Ядвига.

– Алло, – услышал в трубке и тут же узнал голос Василия Шелестова.

Зажал трубку рукой. Телефон могли прослушивать.

– Встречаемся сегодня там же, где и вчера, в десять вечера – быстро сказал он и бросил трубку.

– Парня надо успокоить, – сказал он Ядвиге, – я его знаю, всю Москву перевернёт, не уймётся, пока меня не найдёт.

С Ядвигой они договорились встретиться ещё раз.

А сейчас он спешил вручить Алову признание Новикова.

«Интересно, что сейчас делает этот подлец? Небось побежал к своему папочке».

При встрече с Аловым, зная отношение Аратрона к Фулю и его ординарцу, про Ядвигу он умолчал.

***

Идя на встречу с Холиным, он сочинил правдоподобную версию своего появления в Москве, решив умолчать до поры о Ядвиге.

Радости Василия не было границ. В самом конце встречи Василий рассказал, как сегодня возил хозяина, некоего Фурсова (о нём Ядвига ничего не говорила) в какую-то глухомань под Атепцево. Машина застряла в грязи и хозяин, страшно матерясь, попёрся дальше на своих лакированных двоих. Василий смешно изобразил, как тот двигался, переваливаясь словно медведь, по скользкой колее.

Холин слушал друга в пол-уха, думая совсем о другом. Получается, что со своими человеческими долгами он рассчитался. Их подопечный, Илья Шторц, в полной безопасности. И если бы не Ядвига, он готов был попросить Аратарона дать разрешение на «исход». Но последние слова Василия заставили его насторожиться:

– Ты представляешь, Ваня, стою я весь в грязи, в руках домкрат, тачку только что еле вытащил, а он возвращается на уазике. А за рулём этот майор Сиротин. Зачем, говорю, машину зря корёжить по буеракам, у вас же уазик есть. А Сиротин вдруг так на меня посмотрел, что мураши с горох побежали.

Опять этот Сиротин!

Зель

В этот же день Яша попросил Илью о встрече.

В визе в Израиль ему отказали. Всё пропало, но не всё потеряно! Яша добился-таки встречи с послом.

– Договорились, что после получения паспорта, я смогу возобновить попытку выехать из страны, а до тех пор за мной – агитация среди знакомых, поиск евреев, кто хотел бы выехать в Израиль, – уныло закончил Яша, – но есть кое-что конкретное.

Через два дня из Винницы выезжает некто Зель Исаак Соломонович. Яша должен его сопровождать в качестве племянника.

– Вот я и подумал: пусть у дяди будет три племянника.

Глаза друга светились от собственной гениальности.

– Посольской машины тебе, значит, мало, – усмехнулся Илья. – А кто третий.

–Чапа.

Чапу нашли у Светки. После того случая с Ириной он ушёл из дома: мать не давала прохода и обвиняла в случившемся с Родиным его. Отец обещал приехать и надрать сыну уши. А у него все мысли только об Ирине. Её перевезли в Москву и теперь каждый день он проводил в больнице, где она лежала.

Если бы не Светка, им бы не удалось уговорить Чапу. Она откармливала его пельменями. Он называл её мамочкой и съедал штук по тридцать за раз, но оставался всё таким же худым и мрачным. Только после того как «мамочка» пообещала ухаживать за Ириной во время его отсутствия, он согласился.

***

Исаак Соломонович Зель – маленький, толстенький человечек, с волосами ёршиком на большой круглой голове и огромными, покрытыми длинным жёстким волосом ушами – говорил быстро и невнятно, мешая украинский и русский. До конца понимал его только Яша. «Дядя» весь расплылся и растрогался, когда «племянник», к величайшему удивлению своих «братьев», вдруг заговорил на иврите.

В купе с дядей ехали Яша и Илья. Чапа – в соседнем. Он старательно делал вид, что ни с кем не знаком из дружной семейки.

Ребятам казалось, что в случае нападения – иначе зачем нужно сопровождать какого-то человека, у которого и вещей-то только один маленький потёртый саквояж, да зубная щётка, – третий сможет успеть предупредить проводника или нажать стоп-кран.

Через три часа они уже будут в Калуге, а там до Москвы рукой подать. Чапа стоял у окна напротив купе и курил, выдыхая дым в форточку. Через открытую дверь купе до него долетел голос «дяди».

– Ангелы, молодые люди, бесплотны и невидимы.

– А я видел, – послышался голос Ильи, и Чапа усмехнулся, вспомнив, как они вылетели из лаза на «москваше», и тут же в голове возник образ Ядвиги, её кошачьи глаза. Он прислушался.

– Это возможно. Они имеют физический облик, и в книгах есть их описания, доставшиеся нам от людей просветлённых неустанными молитвами, допущенных до горних сфер. Иногда плоть им нужна, чтобы, например, открыть гробницу и помочь душе усопшего взлететь к небу, если она по какой-то причине не успела этого сделать. Это критический момент для ангела. Если его увидит человек, то ангел вынужден будет задержаться на земле до тех пор, пока рана, нанесённая его обликом глазу человека не заживёт. И здесь возникает проблема.

– Ну да, – сказал Илья, – как же он пойдёт по улице, если у него голова как топор и второе лицо на затылке. А другой – настоящий осьминог и голос как из бочки.

– Вы родились в августе, молодой человек?

– Да.

– Значит первый – это ваш. Очень смахивает на Аратрона. А второй… С вами рядом должен был находится ещё кто-то – январский. Иначе второго вам бы не разглядеть. Это Фуль. Обычно он проявляется в виде чего-то большого, аморфного, с одутловатым лицом. Их сопровождают помощники: первого – Хи-Хаак, весёлое такое существо, второго – Йехаб-ях, похожий на женщину. Чтобы быть рядом со своими подопечными, они теперь вынуждены находить различные уловки. Например, на предсмертном вздохе вселиться в кого-нибудь, кто вот-вот собирается умереть. Но здесь опять незадача. Душа этого человека теперь не может покинуть обретённое тело и между ней и ангелом начинается борьба. И подопечный теперь воспринимает своего ангела как простого человека и может даже возразить или отказаться действовать по его указаниям. Если раньше ангел направлял, а когда надо, воспитывал человека, то теперь человек может сопротивляться и даже стать его наставником. Ангел очень рискует. Там, наверху, его за это по головке не погладят. Впрочем, время позднее, давайте ложиться спать.

На всякий случай Чапа решил пройтись до головы состава: вдруг заметит что-нибудь подозрительное. Вернулся и обнаружил, что семья непрерывно лузгавших семечки хохлов куда-то испарилась. С верхних полок раздавался громкий синхронный храп новых соседей. Полка напротив пустовала.

Он не мог заснуть. Плотный как вата воздух мешал дышать. Да что воздух! Чапа вдруг физически ощутил как сжалось время с того момента, как он очнулся в ванной у Сазонихи. За какие-то два месяца: кольцо, подлец Сиротин, рыдающая Шурыгина, ужасная смерть брата и раненая Ирина. И теперь этот поезд, еврей Зель, его «племянники» и… ангелы! Ясно, что – как его?… Йехаб-ях – это Ядвига. А Фуль? Ну конечно – это Фурсов! После инсульта он так безобразно расплылся и выпирал из своего кресла как квашня. Где он прячет свои щупальца?

Вдруг Илья почувствовал, что в купе стало тихо. Сверху к его голове свесились вонючие ноги. Он скосил глаза и увидел силуэт второго пассажира, сидящего напротив. В темноте лица не разглядеть. Оба молча вышли в коридор. В свете аварийной лампы Чапа увидел лицо одного и обомлел. Это же один из «шестёрок» Сиротина! В ужасе он замер. Послышался какой-то щелчок. Вскочил, дёрнул дверь. Заперто! За стенкой послышался крик, вроде голос Яши. Потом глухой удар в перегородку, ещё один.

Он приложил ухо к двери и узнал голос Сиротина:

– Зозуля, все купе запер? Тащи старика. Близнецы, этих в наручники и за мной. Лобанов – саквояж.

Чапа ринулся к окну. Поезд стоял. Он быстро открыл фрамугу, спустился на руках на насыпь, упёрся в какую-то скобу, подпрыгнул и заглянул в соседнее купе. Там уже было пусто. Он перекатился под вагоном на другую сторону. В десяти шагах от полотна стояла «волга». Ей в бампер упёрся знакомый «уазик». Туда братья грузили Мещерю и Илью.

Гигант Зозуля легко снял с плеча неподвижно свисавшее тело «дяди», уложил на заднее сиденье «волги» и вслед за ним втиснулся сам. Не зажигая фар, колонна тронулась.

Илья повернулся, собираясь позвать на помощь, но поезд уже набрал скорость и быстро уходил в сторону Москвы. Тогда он ринулся вслед машинами, и через минуту ощутил под ногами асфальт. Никого! Пусто. Сердце колотилось с частотой дрожи, глаза застилали слёзы. Он стоял и плакал от бессилия.

Он бросился ничком на обочину, когда вдруг услышал сзади клаксон. Вскочил и рванул к затормозившему «москвичу». Внезапно задняя дверь открылась и чья-то рука схватила его за куртку и втащила внутрь. Голос Ядвиги произнёс:

– Гони, Вася!

***

– А вот и они.

Алов пальцем ослабил жёсткий воротник френча. На груди тихо звякнули ордена и медали. Он сидел на детском стульчаке, вытянув вперёд длинные худые ноги, между которыми стояла тренога штатива с биноклем.

Холин напряг зрение, но в темноте ничего не увидел.

Вот уже четверо суток они сидели в засаде. И только вчера здесь появился Сиротин. Вынес из дома лопату и пошёл в лес.

Повинуясь знаку Алова, Холин скользнул за ним.

Майор, сняв мундир и рубаху, копал яму. По размеру она походила на братскую могилу. Закончив, бросил туда лопату и замаскировал яму. Вернулся, сел в машину и уехал.

Сегодня утром подъехал «уазик». Из него вышел невероятного толстый мужчина и прошёл в дом. Машина уехала. Толстяк появился через минуту, огляделся, бросил случайный взгляд в сторону шалаша. Холин заметил, как Алов подобрал ноги и напрягся. Лицо его потеряло фас.

Зазубрина на лезвии секиры издала лязгающий звук:

– Значит – война.

Толстяк вернулся в дом.

Около часа ночи к дому подъехали две машины. Из «волги» вышел Сиротин. Его высоченный напарник вытащил с заднего сиденья тело маленького человечка и занёс в дом. Вернулся и застыл, присев на капот. По команде майора из кабины «уазика» вышли Лобанов и Попов. Подошли к Зозуле. Все трое закурили.

Из задней двери автозака вылезли близнецы, за ними – Илья и Яша, со связанными руками.

При виде ребят голова Арартрона пришла в движение. Секира вращалась с такой скоростью, что с любой стороны наблюдатель видел два чёрных глаза и жуткую кривую усмешку беззубого чёрного рта.

В окне дома мелькнул свет. В дверях показался Сиротин. В руках у него был автомат.

Короткая очередь – и Попов, Зозуля и Лобанов упали, сражённые наповал. На звук выстрелов выскочили близнецы. Их Сиротин уложил из пистолета. Затем спокойно вернулся в дом.

Заворожённый увиденным в свете фар действом, Холин только что обнаружил, что стульчак лежит на боку, а Алов исчез.

***

Сиротин ревниво следил за Фурсовым. Тот настроил лупу и взял со стола один из драгоценных камней.

Старик Зель жалобно пискнул и из глаз его брызнули слёзы: сколько трудов стоило винницкой общине собрать это богатство, чтобы их товарищи на первых порах не умерли с голоду в земле обетованной. В обмен на бриллианты – идеальный котрабандный товар – продано всё, обручальные кольца переплавлены в слитки. Какой страшный конец их мечтам! О себе старик в этот момент не думал – теперь он проклят и нет ему места на этой земле.

А ещё жалко мальчиков. Их тоже убьют. Какие большие глаза у этого тщедушного еврейского юноши. Они полны ужаса и отчаяния. А этот рослый сероглазый русский мальчик?!

Илья с ненавистью посмотрел на широкую спину теперь уже майора. Как и тогда, в опорном пункте, неведомая сила заставила его вдруг сорваться со стула и бросится головой вперёд на врага. Сиротин успел среагировать и сделал шаг в сторону. Илья пролетел мимо и со всего маху опрокинул стол. Лампа упала, всё, что было на столе, разлетелось по комнате.

Сиротин инстинктивно бросился собирать камни. Фурсов, придавленный столом к стене, беззвучно открывал и закрывал рот.

В этот момент справа от него через окно вместе с рамой влетел, позвякивая орденами и медалями, чёрный мундир, поверх которого вращалась страшная голова. Жерла рукавов светились синим пламенем.

В ту же секунду Илья вместе со столом перелетел через копошащегося на карачках Сиротина и ударился о стену.

Исаак Соломонович схватил Яшу и попытался прикрыть собой, когда над ними тучей нависла быстро теряющая свои очертания фигура Фурсова. Клубясь и жутко всхлипывая, она мгновенно заполонила всё пространство комнаты. Лицо Исаака Соломоновича покрылось какой-то слизью, стало трудно дышать.

Внезапно в глубине тучи сверкнул стальной клинок секиры, заметался во все стороны, рассекая вонючую массу. Но отдельные куски её тут же срастались, придавая Фулю новую силу.

Тогда Аратрон изменил тактику. Теперь после каждого удара, он прижигал ужасные раны синим пламенем, исходящим из рукавов мундира, и отбрасывал отсечённые части в стороны.

***

Василий резко нажал на тормоз, когда на повороте в свете фар сверкнуло золотом и метнулось через дорогу существо, похожее на огромного паука.

– Стой! – раздался голос Ядвиги.

Василий удивлённо обернулся, но встретился только с полными ужаса глазами Чапы. Женщины в машине не было.

Вышел из машины, вгляделся в темноту: «Вот чёрт! То гони, то стой. Приспичило ей что-ли?»

***

Кошачьи глаза Ядвиги отчётливо различали несущегося впереди золотистого паука. Она ощутила, как её тело покрывается густой, выстреливающей серебристыми искрами шерстью. С непривычки громко ойкнула, когда в лапу вонзилась острая сосновая иголка. Паук мгновенно развернулся в её сторону.

– Йехаб…? Хи…? …Ях? …Хаак? Ядвига… Ваня… Война?…Война.

Хи-Хаак приготовился к атаке.

Вдруг земля под ногами вздрогнула в чистом небе ударила молния. В тот же момент глаза Ядвиги вновь стали серо-голубыми с крапинками жёлтой осенней листвы по краям радужки. Длинные когти превратились в тонкие пальцы. На землю упал маленький клочок продолжавшей искрить шерсти.

– Успокойся, Ваня, – всё кончено.

***

Василий, ругнувшись, сел в машину, включил передачу, но тут же скинул ногу с газа: в капот обеими руками упёрся какой-то маленький человечек. За ним, поддерживая друг друга стояли два парня. Чапа выскочил из машины.

– Илья! Яша! Исаак Соломонович, вы живы.

Метаморфозы

– Вам не кажется, Артур Вадимович, – недовольно произнёс Председатель, – что это уже слишком. Шесть трупов, один из которых известного всей стране литератора Фурсова. Тот вообще без головы. Майор Сиротин в психушке, бормочет что-то о какой-то летающей секире, брильянтах. Военные в шоке – вторую неделю радары обесточены, весь городок остался без света. И вы… Мы вас с почестями, понимаешь… А вы тут сидите. Впрочем, всё равно, спасибо. Эта бумага, найденная у Сиротина… Теперь Щёлкину точно конец. Я уже послал людей к нему на дачу.