Полная версия
Записки несостоявшегося гения
человека.
Она неплохо для своего возраста выглядела. Дорогая, со вкусом подобранная
одежда тонко подчеркивала ее зрелые прелести. Высокий рост, короткая, несколько
старомодная прическа, открытое, с высоким чистым лбом миловидное лицо, прямой
взгляд ясных, живущих в полной гармонии с собою и со всем миром глаз.
Ее движения были неторопливы, речь спокойна и выдержанна, отношения со
студентами и коллегами – безупречны. Только одно было нам непонятно: зачем ей – на
самом пике ее женской судьбы, когда только жить и жить – этот с шаркающей ломкой
походкой седовласый старик?
За ними было интересно наблюдать, когда они возвращались после работы домой.
Обычно их сопровождали молодые преподаватели кафедры украинской литературы.
Супружеская чета, в модных тогда габардиновых плащах, шла чуть впереди.
Мария Максимовна, статная, с породистым чутким лицом, на котором выделялись
слегка подкрашенные темной помадой, по-девичьи пухлые, выразительного рисунка губы, всегда держала своего супруга под руку, привычно прижимаясь к нему и легко
подстраиваясь под его неторопливо-размеренный шаг. Их спутники о чем-то весело
болтали, Иван Федорович шагал, безучастно глядя перед собой, а его жена охотно
поддерживала разговор. Интересно, замечал ли он, как на его Машеньку глядят молодые
веселые сослуживцы?
63
Материально они жили прекрасно. Во времена моей учебы в пединституте их
единственный сын заканчивал в Киеве аспирантуру. Он тоже пошел в науку, но не по
стопам родителей: ему прочили большое будущее в области экспериментальной физики.
Хорошо помню, как кто-то из студентов моей группы, от нечего делать, стал
подсчитывать, сколько зарабатывают в месяц супруги Задирко – оба кандидаты наук, заведующие кафедрами. Честно говоря, сумма эта нас весьма впечатлила!
Не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто автор этих строк
проявляет повышенный интерес к содержимому чужих карманов. О материальном
положении моих героев я рассказал лишь с одной целью: чтобы подчеркнуть, каким
незыблемым, прочным и стабильным было существование этой семьи, а значит, и сколь
предсказуемым и безоблачным – их предполагаемое будущее.
Если бы так! Несмотря на большую разницу в возрасте, на пенсию они вышли
одновременно и тут же исчезли из Херсона. Обменяли свою квартиру на киевскую.
Хотели быть поближе к внукам.
К этому времени их мальчик в научном плане перерос родителей: успешно
защитил и кандидатскую, и докторскую, занимался серьезной экспериментальной
работой, возглавлял лабораторию в засекреченном научно-исследовательском институте.
Супруги Задирко, уважаемые пенсионеры, вели тихий размеренный образ жизни.
Он еще продолжал по инерции изредка публиковаться в филологических журналах, Мария Максимовна большую часть времени уделяла подрастающим внукам и ведению
домашнего хозяйства. Спокойная заслуженная осень. Небольшой круг знакомых, вялая
переписка с бывшими коллегами по Херсонскому пединституту, безмятежное
миросозерцание.
Мудрые люди считают, что в жизни человека всегда есть место для перемен, ибо
существование живого предполагает явную или завуалированную динамику изменений, превращений, метаморфоз. Другими словами, что-то всегда с нами происходит, а если нет, это означает только одно – действие разворачивается на кладбище.
Перемены неотвратимы. И если сегодня вам плохо, а день вчерашний – тоже не
радовал, то с высокой степенью вероятности можно утверждать, что завтра, наконец-то, небо над головой обязательно прояснится! Чем хуже нам сейчас, тем больше шансов на
то, что вскоре наступит улучшение. Должно же, черт побери, что-то на этом свете
меняться! Верь мне – и пусть тебя согревают эти слова, мой добрый читатель!
Другое дело, когда у тебя все хорошо. Позавчера, вчера и сегодня. Человек легко
привыкает к приятностям баловня судьбы. Ему кажется, что удача и он – будут всегда
неразлучны, что ветер и впредь будет так же наполнять его паруса, что яростные ливни
судьбы – исключительно для других. Он забывает вещую надпись «все проходит» на
внутренней стороне знаменитого кольца царя Соломона, ему кажется, что, по отношению
к нему, закон перемен бессилен. И потому он к мрачному будущему, как правило, не
готов. Не забывай об этом, мой вдумчивый читатель!
А теперь штрих пунктиром. Все благополучие пенсионеров Задирко закончилось в
тот момент, когда их сын, преуспевающий физик-экспериментатор, вместе с двумя
коллегами подвергся внезапному облучению. Его вестибулярный аппарат был поврежден, сделав из цветущего, физически развитого мужчины, жалкого калеку, передвигающегося
из-за полной потери чувства равновесия или лежа, ползком, или сидя в инвалидной
коляске.
Еще через полгода от бедняги отказалась жена, заявив, что должна работать, а не
терять время у постели больного, и если его не заберут родители-пенсионеры, она отдаст
мужа в интернат для инвалидов.
Больше всего несчастных стариков потрясло не столько предательство черствой
невестки, как то, что их любимые внуки, шестнадцатилетний мальчик и тринадцатилетняя
девочка, отнеслись к происходящему равнодушно, без всякого сострадания к
беспомощному отцу. Это был полный крах.
64
Они безропотно забрали к себе сына, бережно ухаживали за ним, страдая от
беспомощности близкого человека, не понимая, откуда и за что свалилось на них такое
несчастье. Невестка, оставив за собой на содержание детей пенсию мужа-инвалида, прекратила с ними всякие отношения. Меньше, чем через год, в ее квартире появился
другой мужчина.
А старики Задирко продолжали принимать на себя удары судьбы. Весной Ивана
Федоровича парализовало, а летом Мария Максимовна уже хоронила своего Ванечку, одна-одинешенька, практически, без друзей и знакомых. Гроб провожали несколько
соседей. Ни внуков, ни невестки на похоронах не было. За время болезни старика от
одиночества и бессилия сильно сдал их сын. Он замкнулся в себе, ел мало и неохотно, стал избегать в своей комнате яркого света, лежал, уставившись затравленным взглядом в
одну точку, таял, буквально, на глазах.
Что только ни делала Марья Максимовна, каких только специалистов ни
приглашала, все было напрасно. Ее мальчику просто не хотелось жить. Честно говоря, ей
– тоже.
На похоронах сына было много бывших сотрудников. Дети пришли с цветами без
матери, получившей накануне в институте крупную сумму в виде единовременного
материального воспомоществования.
На кладбище сына подселили к отцу. Жизнь для Марьи Максимовны остановилась.
Внешне она очень изменилась. Дородная статная матрона превратилась в сутулую
сухонькую старушку, выходящую из дому только за продуктами или по другим
неотложным нуждам. С соседями в разговоры не вступала, нигде не появлялась и никого у
себя не принимала. По воскресеньям, независимо от погоды, навещала своих на кладбище.
Сидела на скамеечке с соседней могилки, сладко мечтала о времени, когда устоится земля
и можно будет поставить памятник двум самым близким существам на свете.
…Канули в Ле́ту научная работа и партийные собрания, детство сына и
заинтересованность коллег, влюбленность которых она старалась не замечать, домашние
хлопоты и всеобъемлющее чувство к тому, кого ей посчастливилось полюбить в юности.
Один раз – и навсегда. Полюбить – и суметь вызвать отклик в его сердце.
Мне бы на этом завершить свой рассказ. Об уверенной в себе прекрасной даме, которая когда-то неторопливо входила в нашу аудиторию, окидывала всех внимательным
взглядом своих серых, несколько выпуклых, с дивною поволокой глаз, и юноши-студенты
невольно умолкали, затаив дыхание. На них смотрела женщина их мечты, блестящая и
загадочная, подобная которой – если судьба будет к ним благосклонной! – непременно
встретится на их жизненном пути.
И о ее добром супруге, старом вузовском преподавателе, большом знатоке великой
русской литературы и ее богатейшего языка, с которым я много лет назад, когда на свет
появилась моя дочка, советовался, какое ей выбрать имя покрасивее: Анна-Мария, например, или звучное – Регина? И был неприятно удивлен, когда уважаемый педагог
вскользь осведомился:
– А у вас, что, Виталий, маму зовут Марией? Ведь вторая часть двойного имени, как правило, имя родственника, которое хотят в семье увековечить. Что до слова – Регина,
– продолжал он, – то оно, действительно, звучит звонко, только вот, знаете, отдает
немножко чем-то рвотным…
Мне бы закончить на этом, но самые страшные испытания ожидали Марию
Максимовну впереди. Она так и не успела поставить на могиле памятник. Жестокие
приступы атакующего полиартрита в считанные месяцы скрючили ее когда-то роскошное
тело. Она потеряла способность ходить, сутками маялась в безмолвной опустевшей
квартире. Какое-то время соседи из жалости приносили ей, всеми забытой, продукты из
магазина. А потом на горизонте появились потенциальные наследники: старшие сыновья
Ивана Федоровича от предыдущего брака. Они потихоньку спровадили Марью
65
Максимовну в интернат для престарелых, где она и завершила свои дни в полном
забвении.
Сегодня вряд ли кто-нибудь найдет могилы членов семьи Задирко. Они ушли в
полную безвестность. А я иногда вспоминаю эту цветущую, солнечную, элегантно одетую
женщину из моей студенческой весны, и никак не могу представить ее жалкой, всеми
забытой и беспомощной старухой, проведшей свои последние годы на не очень чистой
кровати, в дурно пахнущей комнате среди четверых, таких же, как и она, несчастных…
Мне почему-то кажется, что ей было там тяжелее всех. Угодить в такое скорбное
прибежище после долгих лет счастливой жизни – кто мог когда-нибудь предугадать
подобный финал?!
Недаром говорят, что определить, счастлив ли был человек, можно лишь после его
смерти, когда уже ничего в его судьбе не может измениться к худшему.
Что впереди – никто не знает.
…Когда она входила в аудиторию, все смолкали…
Конец.
===========
ГЕРОИЧЕСКАЯ ВДОВИЦА
(Заранее прошу прощения, если кого-то покоробит эта невыдуманная история. Издавна
неравнодушен к талантливым лжецам. Может, и вам понравится) Есть люди, которые всех вокруг считают дураками. Врут напропалую и думают, что кто-то в состоянии поверить их недалеким фантазиям, не отдавая себе отчета в том, что их безудержная ложь – прекрасная характеристика как мелкотравчатости их
мышления, так и крайне низкого интеллекта. Яркий пример тому – рассказ Нины
Еременко, вдовы маршала Андрея Ивановича Еременко, из газеты «Факты» №207 от
8.11.2002.
Многоопытная рассказчица познакомилась с будущим супругом в январе 1942 года, когда
шестнадцатилетней (?) выпускницей военно-фельдшерского училища стала его личным
врачом (???). Сорокадевятилетнему генералу понравилось, очевидно, как бережно
перевязывает симпатичная девчушка раненую ногу. Как вам такая врачиха?
Дальше – больше. По ее словам, она была столь боевой и отчаянной, что даже, лично
участвуя в сражениях (надо понимать, попутно с выполнением своих медицинских
обязанностей!), взяла в плен 22 немецких солдата и одного офицера. За что чуть было
Героя не получила… (Похоже на «Коня на скаку остановит…» – не правда ли?) В общем, фантазирует бабуля с боевым прошлым, сопровождала она своего маршала, как
«ангел-хранитель», пользуясь огромным уважением других военачальников. Тот же
Хрущев, например, подарил ей любимый аккордеон Паулюса (шестнадцатилетней девке!), а ее Андрею – фельдмаршальский пистолет. (Ну и мародеры – если это действительно
так!) Кстати, Хрущев, по ее словам, перед полководческими талантами Еременко
буквально трепетал. Он говорил:
«Ну, какой из меня, Андрей Иванович, военный?! Я умею только кукурузу сажать, поэтому любой твой приказ подпишу!» (Это тогда, когда он еще не побывал в Америке и
о кукурузе слыхом не слыхивал!)
Распри между Еременко и Жуковым она поясняла так: «… у них обоих были сильные
характеры!». Нашла кого и с кем сравнивать…
66
Далее она приводит целый ряд мелких, но многозначительных подробностей. В начале
50-ых Паулюс изъявил желание встретиться с генералом, который взял его в плен. Здесь
интересно, что Еременко ехал на эту встречу аж из Новосибирска, где командовал
округом. Не пленный – на поклон к своему победителю, а наоборот!
Оказывается, Паулюс при встрече с примчавшимся по его первому зову маршалом якобы
сказал: «Я благодарен судьбе за то, что меня взял в плен такой русский генерал!» (А как
там, интересно, трофейный аккордеон: вернулся ли он к хозяину?) Броз Тито подарил ее мужу позолоченный (?) портсигар, их детям – золотые швейцарские
часы, а ей жена Тито Иванка преподнесла браслет из кораллов в золотом обрамлении.
Вообще, Еременко, по ее мнению, обладал массой достоинств. Не слишком грамотный, он любил Шиллера и Гете (!!!) и лично написал изумительную поэму о Сталинградской
битве на 150 (!) страницах:
«Мы надеемся, что со временем (сколько его еще надо?) это произведение увидит
свет…»
Что там поэзия! «Не раз сражался на равных с нашим знаменитым гроссмейстером
Смысловым и даже выигрывал у него!» (Интересно, знал ли об этом сам Смыслов?) Показательно, что дочь маршала Татьяна не сильно отстает от словоохотливой мамаши:
«Мама была настоящий законодательницей мод – на многих официальных встречах и
раутах даже жены послов первыми бежали (!) взглянуть на жену маршала Еременко, чтобы сравнить, насколько модно они одеты». Не знаю, так это или нет, хотя и думаю, что
любая Дунька, даже если ее назвать Ниной, не станет от этого модно одеваться…
Благородная вдова с удовольствием продолжает: «Вспоминаю случай в Сталинграде. Я
как раз делала мужу перевязку. Обычно он сидел на одном стуле, раненую ногу клал на
другой, я обрабатывала рану, а он продолжал командовать: гонял адъютантов и
посыльных, отвечал на телефонные звонки, отдавал приказы. И все это на повышенных
тонах да с крепким словцом. Сами понимаете, война. И тут заходит адъютант и говорит, что на проводе Жуков и Василевский – едут с инспекцией. Тут Еременко аж подскочил:
«Передай этим… что я их на порог не пущу!»
Это – Жукова-то он на порог не пустит?! Впрочем, ненависть Еременко к высоким
инспектирующим, толкавшим его в гущу боя через Волгу в Сталинград, вполне можно
понять. Недаром в своих мемуарах Жуков описывал, как трудно было сдвинуть Еременко
с насиженного места и погнать в бой…
«Я взяла в плен 22 немецких солдата, а генерала Еременко в плен уж точно возьму!». Что
касается последнего утверждения из этой реплики, то надо признать, что это ей удалось.
По поводу несостоявшегося награждения: «Через неделю от Хрущева пришло
сообщение: меня вызывали на награждение. Награждали тогда многих бойцов, а двух
танкистов – Золотыми Звездами Героя Советского Союза. И тут Хрущев сказал, что еще
одним героем должна была стать фельдшер Нина Ивановна Гриб (ее девичья фамилия).
Представление он подписал, но самолет с документами, перевозивший раненых, к месту
не добрался – его сбили. Поэтому мне вручили орден Великой Отечественной войны 1
степени. А после этот вопрос замяли. Зато мне присвоили внеочередное звание майора
(1943 год – ей 17 лет!), а войну я закончила подполковником» (???)
…«Еременко задерживали присвоение Героя, потому что воевал он «не по-советски» – с
минимальными потерями» (!)
И это жена советского маршала…
Заканчивая тему, со всем вышеизложенным могу сравнить лишь бред, который несла в
последних интервью престарелая народная артистка СССР Нонна Мордюкова о своем
младшем братце, столь, по ее словам, умном, что его, четырнадцатилетнего (!), приглашали в местный райком партии, чтобы он делал там доклады по текущему
международному положению…
Вот что делает с нормальными людьми любовь к близким, неуважение к далеким и
желание прославиться
67
Это фото передает весь авантюрно-хвастливый характер баловницы судьбы, берущей в
плен немцев пачками и "браслеты из кораллов в золотом обрамлении" от жен лидеров
других стран. Повезло все-таки маршалу…
============
К НЕМУ ПРИЛЕТАЛА КОРОЛЕВА
(памяти поэта)
Его уход зимой 2007 года прошел многими незамечено. О похоронах мне стало
известно слишком поздно, и знаю о них я разве что понаслышке. Несколько друзей и
знакомых, сын, жена, брат, – вот, пожалуй, и все. Холодная промозглая погода, переезд на
Голопристанское кладбище к месту упокоения его родителей и – прощай, Сережа!
А между тем, мы и сейчас не полностью отдаем себе отчет, кого с его уходом
лишилась убогая на настоящие таланты, не слишком уютная для незаурядных людей
Херсонщина. Понимаю, что написанное мной многим не понравится. Но зная Сергея
Пасечного много лет, не входя, правда, в круг его близких друзей, а так сказать, наблюдая
со стороны, не будучи в чем-либо должником перед ним (не автору этих строк он
посвящал свои удивительные стихи!), думаю, что имею моральное право писать о нем, придерживаясь правды и собственного понимания этой незаурядной личности.
И последнее, о чем, во избежание лишних вопросов и претензий, я не могу не упомянуть.
В своих скромных заметках автор категорически отказывается от принципа: «о мертвых –
или хорошо, или ничего». Это по нраву лишь всяким подонкам, а приличный человек, пусть и совершавший в своей жизни ошибки, имеет посмертное право на полную
открытость. Хотя бы для того, чтобы его судьба не канула в лету, а стала для других
добрым уроком.
68
Мы познакомились осенью 1970, в пригородном «Винрассаднике», на уборке винограда.
В те времена было принято ежегодно на месяц-полтора направлять студентов ВУЗов на
помощь сельскому хозяйству. Я перешел на третий курс, уже отслужил в армии, был
комсоргом литфака Херсонского пединститута, Сергей только поступил. Студентов
разместили в огромных комнатах, где жило по 10 – 12 человек. Так случилось, что мы
оказались вместе. Все обитатели нашей комнаты были постарше Сережи, мы чуть
подтрунивали над ним, а иногда просто разыгрывали. Надо сказать, что внешне (он был
чуть выше среднего роста, голубоглаз, кудряв, улыбчив и совершенно очевидно – наивен!) Сережа идеально подходил для этого.
И вот как-то вечером, ближе к ночи, когда мы уже расположились на кроватях и
выключили свет, зашел перед сном разговор ни о чем. Слово за словом, поддергивали
друг друга, кто-то уже «смежил» усталые очи. Первую скрипку, помнится, вел я. И чисто
для розыгрыша спросил у пылкого новичка, который ужасно хотел вписаться в нашу
«взрослую» компанию, не поэт ли он.
– Да, да, – поэт! – готовно согласился Сережа, и стал рассказывать, как любит поэзию, и
что с детства сам пишет довольно приличные стихи. Такая нескромность нас позабавила, и я, еще не догадываясь, что будет дальше, небрежно бросил:
– Тогда почитай!
Уже готовые ко сну ребята (между прочим, студенты литературного факультета, то есть в
той или иной мере знакомые с поэзией) заметно оживились в предвкушении получения
порции дешевых бредней сельского рифмоплета. И тогда в темной комнате неожиданно
прозвучали слова, которые я уже больше сорока лет помню наизусть:
Этой ночью королева прилетала.
Королева Снежная, из сказки.
Окна льдинкою она разрисовала,
Подобрав похолоднее краски…
Сергей продолжал читать, не замечая, какая в комнате установилась тишина, и не отдавая
себе отчет, чем она вызвана.. Потом, когда мы обсуждали этот эпизод с ребятами, оказалось, что эти стихи мы все восприняли одинаково: пацан нас просто дурит, читает
стопроцентную классику, смеется над нами, а мы, великие знатоки, сами тайно
крапающие неумелые стишки, развесили уши, вместо того, чтобы немедленно одернуть
зарвавшегося салагу… Надо ли говорить, как мы лихорадочно перебирали в мозгу всех
нам известных поэтов, пытаясь с ходу установить авторство! Ничего тогда у нас не
получилось. И потом – тоже. Его стихи, как это нынче выдает популярная компьютерная
программа «Антиплагиат», стопроцентно уникальны. Поэт! Больше никто и никогда не
69
насмехался над русоволосым «вьюношей» из Голой Пристани. Ведь это к нему по ночам
прилетала королева…
***
Помню другой занятный случай. Был я по каким-то делам в деканате и застал такую
картинку. Заходит молодая преподавательница, с треском бросает курсовой журнал на
стол и начинает бурно рыдать. К ней тут же бросаются коллеги, пытаются успокоить, а у
девицы – слезы в три ручья:
– Как это все-таки несправедливо… – всхлипывая, произносит она. – Столько лет учиться, знать вроде свой предмет, и вот – какой-то сопляк, при всем курсе делает меня дурой!
Из ее дальнейших, прерываемых плачем разъяснений становится ясно, что на лекции, где
шла речь о принципах софистики, поднялся этот «пресловутый» Сергей Пасечный и стал
глумливо расспрашивать ее о какой-то «второй» софистике, спекулируя именами Герода
Аттика и Элия Аристида, которых она то ли «забыла», то ли вообще не знала… В общем, скандал. Педагоги внимали ей с озабоченными лицами, чувствовалось, что никто не хотел
бы оказаться на ее месте. Я вышел из деканата.
***
Перед самым окончанием института мне довелось побывать в доме Сергея в Голой
Пристани и даже переночевать там. Об этом расскажу чуть погодя, а сейчас лишь замечу, что, созерцая в их домашней библиотеке все тома Большой Советской Энциклопедии
(которая, при всей своей заангажированности, никогда не выйдет из моды в семьях нашей
интеллигенции), я из рассказов его мамы понял, что все эти фолианты тщательно
проработаны им с раннего детства. Вот откуда его энциклопедический уровень развития.
Между тем, сельский мальчик не был лишен некоторых недостатков. Прежде всего, это
склонность к алкоголю. Через много лет я узнаю, как у него это начиналось. Оказывается,
«процесс пошел» с четвертого – пятого классов. Родители его, о которых речь пойдет
дальше, были убежденными противниками спиртного, но сынок завел обычай заходить со
школьными дружками после уроков в гости к своей бабушке, матери мамы, которая
проживала отдельно. Старушка радовалась внуку и хлебосольно угощала его с друзьями
вареньем и красным домашним винцом. Кто б мог подумать, во что это выльется…
С уровнем развития Сергея и его способностями он мог быть не просто отличником, а
именным стипендиатом или достичь еще каких-то учебных вершин, но занимался лишь
тем, что его интересовало. Не был приверженцем системного труда и учился средне, лишь
бы получать стипендию. Здесь проявляется еще одно его качество: он жил для себя. По
сути, это был убежденный гедонист, считающий главным в жизни – исключительно
получение собственных удовольствий. Не хочу, чтобы у читателя сложилось убеждение, что я его осуждаю. Сейчас поздно ругать или хвалить Сергея, в его судьбе ничего уже не
изменишь. Тем более, разве не всем нам, в той или иной степени, свойственно стремление
к удовольствиям?! Просто большинство готово платить за радости жизни: своим трудом, например, или отказом во имя одного от другого; а Сергею, не желавшему излишне
напрягать себя, в конце концов, за полученные радости жизни пришлось не платить, а
расплачиваться. Так тоже бывает.
***
70
С 1972 года наши пути расходятся. Сергей остается в институте, а я уезжаю работать в
пригородную сельскую школу. Мы с ним изредка встречались в городе, кажется, были
интересны друг другу. От кого-то я узнал, что у него были неприятности в институте. С
несколькими такими же шалопаями он, тогда уже без пяти минут выпускник, заходил к
абитуриентам и произносил пламенную речь в защиту голодающих детей Африки, завершая ее предложением «скинуться материально на хлебушек черным страдальцам».