Вне времени

– Если ты будешь потакать её капризам и делать всё, что ей вздумается – ты её не убережёшь.

– Не смейте так говорить о ней! Это не капризы. Вам не понять.

Коул пожал плечами и кивнул Марку на стул возле своего стола, когда они зашли в кабинет. В ящиках мужчины уже рылась, что-то выискивая, Берта.

– Как она себя чувствует?

– Слаба, от солнца стало плохо, – за Марка ответил Коул, сев за стол. Берта кивнула, после подняла взгляд к юноше.

– Расскажи, что ты знаешь о её болезни.

– Я думаю, вам лучше знать, если вы действительно медики.

– Вообще-то мы и хотим помочь, – грубо прервал юношу Коул. Берта положила ему руку на плечо, словно говоря, чтобы тот успокоился, после вновь спросила:

– Как часто бывают припадки? И бывают ли вообще. Когда вы узнали про болезнь?

– Она… родилась такой. Очень слабой. Ни я, ни кто-либо ещё не знал, выживет ли она. Доротея никогда не отличалась выносливостью. Её дневной сон в последнее время был крайне нарушен, она просыпалась и часами могла смотреть в зашторенное окно. Иногда она задыхалась от слишком яркого освещения, и мы глушили свет. Иногда жаловалась на то, что её кожа болит от соприкосновения с тканью. Когда она была ребёнком, было тяжело подносить её к воде, слишком холодная или слишком тёплая вода заставляли её терять сознание.

Берта так же, как и Уолтер, отметила, с каким трепетом юноша говорил о сестре. Это действительно было просто поразительно. Всё его чувство пронизывало не столько слова, сколько интонации, с которыми говорил Марк. Тембр его голоса менялся каждый раз, когда он говорил о Доротее, а её имя из его уст звучало едва ли не мистически. Берта, наконец, достала какую-то папку, положила её на стол и начала листать, упершись левой рукой в поверхность стола. Коул также смотрел досье в папке.

– Вот, я же говорила. Венозная недостаточность. У нас таких случаев не зарегистрировано, есть только перечень старых способов лечения.

– Но вы же сможете ей помочь?

Берта и Коул переглянулись. Коул хотел что-то сказать, но Берта его опередила, заметив:

– А ты на всё готов, кажется, чтобы она жила, верно?

– Совершенно.

Берта несколько секунд молчала в задумчивости, после захлопнула папку.

– Венозная недостаточность – заболевание редких вампиров. Люди этим не болеют, просто потому, что не выжили бы с подобным. Это во многом плата за наш образ питания и жизни в целом. Недостаток солнечного света, верней, его полное отсутствие, кровь, заменяющая многие вещества, и некоторые генетические особенности – всё это влияет на наш организм. Её вены с трудом прогоняют поддерживающие её жизнь вещества, движение в них замедляется. Отсюда недомогания и периодические удушья – перекрываются сосуды, доступ кислорода становится меньше, кислородное голодание и закись мышц…

– Но ведь чистокровным вампирам не нужен кислород…

– Это вы так думаете. Ваш род тоже во многом мутировал со времён первой ветви, знаешь ли. Твоим далёким родственникам кислород действительно не был нужен. В ваших предках не было крови – но они употребляли её, и она, в конечном итоге, пустила абсолютно, принципиально новую кровь – по вашим жилам. Кровь она, конечно, только по названию. То же и с кислородом. Теперь, даже без смешения кровей с человеческой – вы не отличаетесь устойчивостью и сопротивляемостью, какой обладали ваши предки. Ведь ты дышишь, верно? И можешь надолго задержать дыхание, на несколько дней, даже недель, возможно, но после твой организм начнёт разрушаться. Её организм слабей – в этом отношении она немногим лучше смертной. Она как ночное растение, такая же беззащитная и уязвимая. Любой может подойти и сорвать её…

– Прекратите, – Марк сидел, склонив голову. – Я прекрасно знаю всё это. Знаю и без вас. Скажите, что я должен делать, чтобы сохранить её жизнь. Потому что оплот безопасности, в надёжности которого я, мы всей ей всегда клялись… его больше нет.

– Побудьте несколько дней в госпитале, мы выработаем лекарство на основе её крови, подходящее для неё одной. Лекарство позволит ей легче справляться с этой агрессивной для обычного вампира средой. Будешь давать ей его регулярно. Плюсом самые обычные мелочи: поменьше прогулок под палящим солнцем в солнечные дни, солнцезащитный зонтик, комната потемней, регулярное питание и хороший сон.

– Хорошо. Я могу… идти к ней?

– Иди. Я скоро вас навещу.

Марк поднялся и быстро исчез из кабинета. Он не выносил разлуки, даже столь короткой.

– Ты это серьёзно? – спросил Коул, как только закрылась дверь. – Так просто отпустишь?

– Он же не знает, что мы возьмём кровь не только для изготовления лекарства. А эта юная леди нам нужна живой.

– Мне кажется, – Коул усмехнулся, – что если этот парень узнает, что ты хочешь сделать из девчонки подопытного кролика, он тебя прикончит.

– Ты слишком грубо это окрестил.

– Называю вещи своими именами. Этим динозаврам ты не объяснишь, что поступаешь на благо науки и технического прогресса.

– Науки ли? – Берта усмехнулась. – Ты прекрасно знаешь, Коул, что наука ради науки – глупость, которую изобрели люди, так глупо преданные своему делу. Нас интересует исключительно практика.

Что-то неприятно запищало, Берта отогнула рукав белого халата и нажала на кнопку на аккуратных наручных часах.

– Слушаю, господин.

– Они очнулись? – раздался голос Райнхарда.

– Да, но девушка в тяжёлом состоянии.

– Приведите ко мне юношу.

– Боюсь, господин, он не отойдёт от…

– Жду его через десять минут.

Сигнал прервался. Берта вздохнула, немного нервно, после собрала нужные ей папки, убрала их подмышку и направилась к выходу, бросив Коулу:

– Пусть кто-нибудь отведёт парня к Райнхарду. Я пока исследую его куклу. Хотя бы без его надсмотра.

* * *

– Вы свободны, Уолтер.

– Я и не сомневался, – вздохнув, Уолтер покинул кабинет, кивнув Марку. Тот сидел в кресле, не смотря на директора. Тот же сверлил его внимательным взглядом, наиграно улыбаясь.

– Мне вполне понятна ваша история, господин Хоарберри.

– Пожалуйста… не называйте меня так. Ни меня, ни Доротею. Название этого семейства теперь тяготит нас, – Марк провёл ладонью по лицу, тяжело вздохнув. – Я не знаю… Всё произошло так быстро. У нас было всё, чтобы спокойно и счастливо жить. Мы никому не причиняли вреда, никогда, мы даже почти не покидали стен поместья. Но они пришли за нами просто потому, что мы другие.

– Поэтому, молодой человек, и была создана эта академия – где каждый, вам подобный, смог бы спокойно существовать, не опасаясь за свою жизнь. Как вы уже поняли, здесь мы создали среду, максимально подходящую для жизни вампира – при этом не лишая его права человеческого существования. Насколько мне стало известно, юная леди не обладает устойчивостью, равной вашей…

– Да, она очень слаба. И нашей защиты… больше нет.

– Что ж, тогда, полагаю, могу предложить вам остаться здесь, по крайней мере, на период обучения, – Райнхард пододвинул к Марку кипу бумаг. – Необходимая для поступления информация. Правила, список предметов, учебников, преподавателей и тому подобное. Для учеников столь высокого ранга я прикажу выделить самую роскошную комнату.

– Вы очень добры, господин Райнхард. Однако мы никогда не гнались за роскошью, и предпочитаем скромность и умеренность.

– Вы поразительное существо, Марк, – рассмеялся Райнхард. – Обладая вашим статусом, вашей силой и вашими знаниями – вы вполне могли бы потребовать роскошные апартаменты, но вы этого не делаете. Почему?

– Вы дали мне нечто куда более ценное, нежели апартаменты.

– Что же?

– Вы спасли жизнь Доротеи. И даёте ей убежище от внешнего мира.

Райнхард какое-то время смотрел на Марка без каких-либо эмоций, но после поднялся, прошёл к нему и протянул ему руку для рукопожатия, улыбнувшись.

– Что ж, тогда имею честь зачислить вас на первый курс моей академии. Вы можете чувствовать себя в абсолютной безопасности.

Марк поднялся вслед за директором и пожал протянутую ему руку. Но его взгляд вдруг изменился, став едва ли не ледяным.

– Вы лжёте.

– Прошу прощения? – мужчина вскинул брови, ощутив, как неприятно сдавило в груди от страха быть пойманным на лжи. Но Марк тут же опустил взгляд, приложив ладонь к голове.

– Я прошу меня простить… Я немного не в себе. Я слишком испугался за Доротею.

– Конечно-конечно, я понимаю, ведь она – последнее, что осталось от вашей семьи…

– Она больше, чем моя семья.

Райнхард вновь на мгновение пристально взглянул на Марка, но после обхватил его плечо и провёл юношу к двери.

– Что ж, когда юная леди будет чувствовать себя лучше – а я уверен, что благодаря нашим медикам это произойдёт в самом ближайшем времени – я пошлю кого-нибудь, чтобы вам помогли устроиться. Всего доброго.

– До свидания, ещё раз благодарю вас за всё.

Закрыв за Марком дверь, Райнхард вернулся в своё кресло и вновь мрачно рассмеялся. Наконец, в его руках появилось оружие, у которого был такой доступный рычаг управления.

Такое наивное, уязвимое, легко поддающееся манипуляции оружие…

Глава 2

13 сентября, 41 год

Наш род посеял грех, и нам, потомкам, последнему звену проклятого поколения – нужно искупить его. Так нам говорили, всегда. Так мы и сами думали. Но если на нас возложена подобная миссия, то что же делать всем остальным? Как и почему живут они? Не было ли это простым успокоением со стороны наших родителей? Чтобы подарить нам смысл жизни – избавление от исконного греха. Греха убийства, залога души и смешения чёрной крови с красной. Что же осталось от этого смешения? Лишь болезнь и боль. Боль, которая разъедает меня изнутри. Боль осознания неминуемого конца. Что бы Марк ни говорил – мой век ограничен. И он сам уйдёт вместе со мной. Он обещал. Он сдержит слово. Он никогда меня не предаст. Он один. Он исчезнет со мной – и я буду спокойна, возле него.

У каждого живого существа есть две высшие потребности: любить и быть любимым. Даже если мы не столь живые, как люди, мы испытываем их. Кому-то достаточно первой, кто-то может ограничиваться лишь второй. Но и в том, и в другом случае нарушается это хрупкое равновесия счастья. Не в этом ли равновесии наша единственная надежда на искупление? Если нет… я запуталась.

* * *

– Кэри, не надо!

– Да я его поймаю!

Раздался звук быстрых шагов, кто-то бежал, и Уолтер, вышедший из-за поворота арки, едва успел отбить мяч, который в него летел, и ухватить за плечи девушку, которая, не успев остановиться, врезалась в него. Мужчина мрачно взглянул на неё.

– Ой… Простите, сэр, мы не…

– Вы слишком шумно ведёте себя не только на моих лекциях, Кэролайн, но ещё и во внеурочное время? Научитесь вести себя подобающим вампиру образом.

– Да я не хотела, серьёзно!

Под суровым взглядом Уолтера, который становился таким довольно редко, девушка притихла. Она отстранилась, поправила тонкую прядь, выбившуюся из ансамбля короткий фиолетовых волос. Уолтер приподнял руку, на неё опустился мяч.

– Я отнесу его господину Бернару, думаю, вы забрали его с арены, и вряд ли ваш преподаватель будет доволен тем, что…

– Сэр, а вы в последнее время отличаетесь дурным расположением духа, – к ним подошёл юноша, примерно с самого Уолтера ростом, бледный, как и все ученики этой академии, с тёмными волнистыми волосами и холодноватым взглядом карих глаз. Кэролайн заметила, как изменился взгляд Уолтера, когда к нему обратился молодой человек. Мужчина сжал пальцы в кулак и произнёс настолько ледяным тоном, что Кэролайн передёрнуло:

– Ваши дерзкие интонации, Лэнс, непозволительны при общении с преподавателем. Если вы ещё раз, даже во внеучебное время, позволите себе подобное, я буду вынужден принять воспитательные меры.

– Что ж, не смею ослушаться, – Лэнс сказал это коротко, после положил ладонь на плечо Кэролайн и повёл её прочь. Уолтер, стиснув зубы, проводил их взглядом, после резко отвернулся и направился, куда шёл.

– Чего у него на тебя такой зуб? – спросила Кэролайн.

– Есть причины. Может, потом узнаешь. Для первокурсницы ты и так быстро освоилась.

– Ну всё равно не так ещё во всё втягиваюсь, как ты.

– Ещё бы, 4 года здесь. А ты смело так ярко выкрасилась, здесь этого не любят, – Лэнс заложил руки за спину, смотря на ярко светившее солнце. – Здесь всё надо красить в серый и чёрный. Мне повезло, я такой родился, и не хочу менять свою внешность.

– Теперь, когда он забрал мяч и настучит Бернару, я не знаю, как убить остаток дня.

– Домашнее?

– Издеваешься? Ни за что.

– Тебя очень быстро отчислят отсюда.

– Месяца три-четыре продержусь, к экзаменам сделаю шпаргалки.

– Хорошо, обращайся, если что.

– А ты уходишь?

– У меня было окно, сейчас начнётся последняя пара.

– И что, так прилежно все посещаешь?

– Ну почему же, не все. Уолтера прогуливаю. Его демонология и звероловство мне не нужны. Его факультет в принципе хотят сократить.

– Почему так?

– У нас сейчас натянутые отношения с Академией Демонов, что-то там Райнхард с Лукасом не поделили.

– Райнхард трус, а Лукас – чудовище, – пожала печами Кэролайн.

– Я бы тебе посоветовал не говорить об этом так громко, – мрачно сказал Лэнс. – Бунтарство бунтарством, а здесь неплохие условия для жизни. Да и наука развивается ударными темпами.

– Тебе нравится резать ткани?

– Мне нравится наблюдать за тем, как капельки, собранные в пробирке, приобретают другой цвет, а потом, при воздействии с цветком – покрывают его металлической бронёй.

– Здесь все повёрнуты на медицине и оружии, как я заметила.

– А ещё здесь пропадают студенты.

– Да, об этом я тоже слышала. И ещё слышала страшилки типа того, что на студентах тут ставят опыты, – Кэролайн рассмеялась, благодаря этому не заметив, как помрачнел Лэнс. Он решил сменить тему:

– А про двух знатных особ ты не слышала? Они тоже учатся на 4 курсе.

– Да я их даже видела. Марк и Доротея, да? Они такие странные, если честно.

– Ещё бы. Первая ветвь.

– Да не в этом дело. Просто чувствуется, что они какие-то другие. И так похожи…

Башенные часы уронили тяжёлый звон. Лэнс взглянул на собственные наручные часы и поправил лямку сумки.

– Я пойду. А ты найди, как убить время. И мой тебе совет – не лезь к этим аристократам.

– Тогда из принципа полезу. Не делай такое лицо, обещаю, я их не съем.

Кэролайн вновь рассмеялась, ударила Лэнса кулаком в плечо и направилась к небольшой аллее внутреннего двора.

Её закинули сюда, как дочь одной крупной шишки, который не смог совладать с воспитанием дочери. Она несколько раз сбегала из дома, присоединялась к группам бунтарей, ей подобным, но всегда заканчивалось тем, что её возвращали, находя по кровавым следам, которые она оставляла за собой, пуская своим приятелям кровь – по их же просьбе. Она привыкла почти сразу рассказывать им о том, кто она, ничего не скрывая, и те, заверяя её, что вампиром быть круто, давали ей свою кровь. Всё закончилось плачевно, когда на их скромную банду напали охотники, потребовав выдать им вампирессу. Конфликт чудом удалось замять, после чего отец Кэролайн принял решение запереть дочь в этой академии. Хотя девушка прекрасно понимала – при желании отец и в принципе просто сослал бы её куда-нибудь подальше. Так в его действиях был хотя бы намёк на светские приличия.

Кэролайн пнула камень, попавшийся ей под ногу, почесала шею, которую щекотали волосы, после, убрав руки в карманы брюк, огляделась. И её взгляд упал на одинокую скамейку, стоявшую в аллее. На ней сидела бледноликая, невысокая девушка в чёрном платье, её короткие чёрные волосы бросали тень на её впалые фарфоровые щёки. Она держала на коленях маленькую тетрадь и что-то писала в ней. Кэролайн широко улыбнулась и стремительным шагом направилась к скамейке, вскоре нагло приземлившись на неё.

– Привет, ты Доротея, да?

Дора едва заметно вздрогнула, после немного заторможено подняла взгляд на её внезапную собеседницу, но так ничего и не сказала.

– Меня Кэролайн зовут. Но лучше Кэри, так более коротко и звучно. Я с первого курса, так что тут ещё не всё знаю. Ты правда вампир первой ветви?

Дора осторожно закрыла тетрадь на чёрную атласную закладку, прижав ручку специальной прикреплённой к тетради резинкой, и коротко кивнула.

– Круто. Вас таких мало, наверное, осталось. Так что академии повезло, что вы с братом сюда попали, такие знаменитости. Вы на четвёртом курсе, верно? Слушай, а твоего брата как зовут, Марк, да?

Дора вновь лишь кивнула, но на этот раз едва заметно поджала губы. Однако, кажется, Кэролайн этого даже не замечала. Не замечала, что её собеседница не проронила ни слова и до сих пор мыслями была где-то в своих размышлениях, записанных в дневнике.

– А я вот даже не знаю, что я тут делаю. Не хочу учиться. Круто, конечно, что дают возможность гулять днём, но мне и ночью было неплохо. А вакцину эту мой отец выкупил у местных за бешеные деньги, так что я и без того могла нормально жить. А ты, кстати, здоровой не выглядишь. Как, в принципе, и любой нормальный, настоящий вампир. Марк тоже. Вот ещё спросить хотела. Ну, между нами, девочками. У него есть кто? Просто у меня в группе как минимум десять девчонок, которые с ума по нему сходят. Так что, им есть, на что надеяться? Или вы, как истинные чистокровки, не хотите примешивать к своей крови кровь обычных вампиров? Эй, тебе нехорошо?..

Дора опустила голову, закрыв глаза, приложив ладонь к лицу. А после их вдруг накрыла тень, с едва слышимым хлопком. Над Дорой открылся маленький чёрный зонтик с кружевными краями.

– Прости, я задержался.

Марк стоял позади скамейки, смотра на Дору, даже не взглянув на Кэролайн. Та немного покраснела, ей Марк тоже нравился. И она совершенно не заметила, как тот к ним приблизился. Либо юноша настолько беззвучно ходил, либо просто переместился. Что для чистокровного вампира было неудивительно.

– Идём, я отведу тебя домой. Мне не следовало оставлять тебя одну на солнце на столь долгое время, – всё ещё держа зонтик, укрывавший Дору от прямых солнечных лучей, Марк помог девушке подняться, после кивнул ей на здание. Дора, не поднимая взгляда, направилась вперёд, юноша следовал за ней.

Кэролайн в недоумении вскочила, уставившись вслед этим двоим.

– Эй, ну это даже невежливо! – сказала она громко, им в спину, а после бросилась вслед за ними. – Я же спросила, можно ли мне познаком…

Что-то словно хлопнуло в воздухе, Кэролайн даже не успела вскрикнуть от испуга. Только увидела бездну во взгляде тёмных глаз Марка, который резко обернулся к ней, схватив её за запястье руки, которой девушка хотела коснуться Доротеи, чтобы обернуть её к себе. Кэролайн подрагивала, замерев на месте, не в силах отвести взгляд от чудовищного, леденившего душу холода, который сковывал её при этом зрительном контакте с Марком. Тот становился значительно старше, менялись его черты лица. И звук его голоса, и в особенности его слова, заставили девушку задержать дыхание. Словно из отдаления, и одновременно – над самым ухом, она услышала этот мрачный, страшный голос:

– Если ты ещё раз посмеешь коснуться моей жены, то глубоко пожалеешь об этом.

Он разжал пальцы, оттолкнув от себя Кэролайн, с некоторым холодным презрением, оставив её в глубоком шоке смотреть им вслед. Марк вновь поднял зонтик над Дорой, которая так и не обернулась, стоя спиной к ним, склонив голову. Юноша положил ладонь на её плечо и повёл к жилому корпусу.

Они зашли в здание, поднялись по лестнице и дошли до самой отдалённой, изолированной комнаты. Зайдя в неё, Марк сразу же закрыл за ними дверь.

За эти четыре года они не изменились внешне. Такова была их участь: замедленный, едва ли заметный по меркам людей рост, который опережало интеллектуальное развитие. Эта академия стала их пристанищем, их убежищем, их тихой гаванью. Их не тревожили. Их не принуждали ходить на пары. Им лишь приходилось посещать больничное крыло для обследования, для проверки уровня развития вакцины в их крови и прогрессирования болезни Доры, которую, впрочем, удалось если не вылечить, то уберечь от большой опасности. Оставались ещё некоторые побочные действия введённой ей сыворотки, иногда всплывали недочёты самого лечения, на её состоянии всё ещё сказывалось действие солнца. Но она была жива, она могла жить днём, она больше не задыхалась. И это было главным для Марка. Для которого в этой жизни больше ничего не существовало.

Их комната скорее напоминала небольшую квартиру. Основная комната могла показаться мрачной, её готические оттенки навевали уныние, но между тем – в комнате царил странный уют. Мрачный, тёмный, ясный лишь для двоих. На большую двуспальную кровать свисал полог из струящейся белой ткани, мягкой, едва ли ощутимой и невесомой, как и многое другое в этой комнате. Здесь было совершенное равновесие, баланс эмоции, спокойствие наполняло каждый сантиметр пространства. Тёмные столики, на которых стояли часы, лампы, рамки без фотографий, свечи, располагались в таком странном, идеальном беспорядке, что их невозможно было передвинуть – иначе нарушилась бы гармония. Тёмная, чёрная почти мебель была матовая, её обволакивала мягкая ткань небрежно брошенных покрывал.

Марк подвёл Дору к кровати, девушку немного пошатывало.

– Что эта пустословка наговорила тебе?

– Мне жарко. Слишком светло.

Марк быстро успокоился, вздохнув, осторожно обернув к себе девушку и коснувшись пуговиц на её спине. Платье скользнуло по белоснежной коже, вновь обнажив её. Марк поднял Дору на руки, трепетно уложив её на кровать, после снял с неё тонкие чулки и туфли. Затем юноша шагнул к окну, резко сдвинув тяжёлые тёмные шторы. В комнате сразу же стало темно. Он вернулся к кровати, зажёг толстую, уже немного оплавившуюся свечу и поправил полог.

– Тебе нельзя столько времени проводить на солнце. И одежда… она вредит тебе. Твоей коже, – юноша стиснул зубы. – Никто и ничто не имеет права касаться твоей кожи…

– Ляг.

Марк взглянул на Дору. В этом тусклом свете она выглядела полуживой, маленькой и безумно хрупкой обнажённой куклой. Её чёрные волосы немного сбились, грудь едва ли шевелилась под напором вдохов и выдохов. Тонкие, аккуратные пальцы касались ткани подушки. Казалось, жизнь в этой комнате была чёрно-белой – если бы не уникальные глаза Доротеи. Этот глубокий цвет ни с чем нельзя было спутать. И этот взгляд внимательных, больших глаз невозможно было не почувствовать на себе. Марк иногда вздрагивал от него, как и сейчас вздрогнул. Он тоже разделся, расположившись напротив девушки.

– Вампиры не обязаны носить одежду, – сказал он после долгой паузы, во время которой они просто смотрели друг другу в глаза. Но юноше почему-то казалось необходимым сказать это. Дора не отреагировала. Она словно читала какие-то ей одной видимые строчки на лице Марка.

– Чистокровные вампиры, как и люди, рождаются нагими, и должны прожить свой век в этой единственной естественной оболочке, которую подарила им природа… Если бы мы жили, отрезанные от всего мира, я бы не позволил этой мерзкой ткани причинять боль твоей коже.

– А ведь они действительно думают, что мы брат с сестрой.

Марк замолчал. Голос Доры был тих, но так прекрасно, так близко он слышал её лишь во время подобных разговоров, в их мирке. Куда не было доступа ни одному живому существу. Юноша осторожно положил ладонь поверх пальцев девушки. И их мысли, их волны словно соединились.

– Да. Они так думают. Многие.

– Потому что мы похожи…

– Потому что мы похожи. И все чистокровные являются далёкими родственниками.

– Мои родители… что они сказали твоим, когда я родилась?

– Я не помню. Но помню, что я был первым, кого ты увидела. Когда впервые открыла глаза. Они так и остались того цвета.

– Ты моя жизнь.

– Луна моя… – Марк на несколько секунд закрыл глаза. – Они думают, что ты моя сестра, потому что я забочусь о тебе. Потому что ты выглядишь, как дитя. Потому что наши семьи так похожи внешне. На нас замыкается две семьи. Два древа. Мы последние, Дора. Но я страшный эгоист. Для меня не существует иного мира. Лишь твой.

Доротея вновь долго смотрела на юношу. После осторожно притянула к себе его руку и коснулась её губами. Марк ненавидел этот жест. Ненавидел и обожал. Он считал, что девушка не должна так поступать. Но отказаться от этого кроткого, полного любви прикосновения не мог. Ведь он сам готов был провести у ног Доротеи всю свою вечность.

– Что бы было, не полюби ты меня? Если назначенная тебе невеста не оправдала бы твои ожидания?

– Это невозможно, Дора. Ты моя судьба. Прости, сегодня я был груб с этой вампирессой… но я не могу наблюдать за тем, как тебя утомляют пустыми разговорами.

– Марк.

Она называла его по имени реже, чем он её. Но в этих редких случаях в этом коротком выдохе сочетались десятки интонаций. И юноша научился угадывать каждый оттенок каждой из них. И сейчас – он прекрасно уловил эту короткую просьбу. Которую, впрочем, Дора озвучила: