Дом Солнц

– Тоже вариант. – Лихнис невесело улыбнулся и глянул на дисплеер. – Пыль густеет, по крайней мере вокруг меня. На всякий пожарный повышу-ка я мощность генератора барьера. Кстати, и тебе советую.

Я дала «Крыльям зари» соответствующую команду.

– Уже повысила. Ты слышишь меня?

Изображение замерцало, запестрило бело-розовыми помехами.

– Да, – хрипло отозвался Лихнис. – Ты входишь в облако, вижу оболочку «Крыльев». Разумеется, я знаю, куда смотреть, но «Крылья» стали заметнее, чем минуту назад.

Не минуту, а две – нас по-прежнему разделяли две световые минуты.

Я увеличила мощность сенсоров до максимума и наблюдала, как мерцает оболочка «Лентяя», отражая встречные обломки. Порой я ругаю Лихниса за то, что он летает на маленьком кораблике, но сейчас видела: оболочка «Лентяя» в сто двадцать раз меньше, чем у «Серебряных крыльев», а значит, меньше и шанс столкновения.

Через два часа обломки добрались и до меня. Чем дальше в планетный пепел, тем гуще становилась пыль. В ответ на каждое попадание «Крылья» вздрагивали – защитная оболочка впитывала импульс приближающегося объекта и через генераторы передавала его кораблю. Амортизаторы старались нейтрализовать колебания местной гравитации, но предупреждения они не получали, поэтому и реагировали с большим опозданием.

Я чувствовала себя капитаном ледокола, пробирающегося мимо айсберга: при каждом толчке с бортов со звоном слетала обшивка.

– Тут хуже, чем я ожидал, – признался Лихнис. От помех лицо у него стало полосатым, голос дребезжал, значит связь портилась. – Погоди, удары пойдут одной волной, и станет легче.

Примерно через час его предсказания сбылись. Теперь «Серебряные крылья» пробивались через плотный град обломков. Тряска превратилась сперва в ритмичное покачивание, потом в едва ощутимую вибрацию. Зато частые удары тормозили мой корабль. Чтобы удержать скорость на уровне двух процентов световой, приходилось подключать двигатель, причем только при заглушенных генераторах защитного поля. «Крылья» периодически встряхивало при встрече с особенно крупными обломками, так что мои нервы в конце концов истрепались в клочья.

После трех с половиной часов болтанки в облаке мы подобрались к первой лезии. Она проступила из пыли, словно остров из тумана, плоская с одного конца, изогнутая посредине, раздробленная на длинные полосы, похожие на скрюченные пальцы, с другого конца. Залитая мягким молочным светом, лезия напугала меня до смерти.

Я стиснула холодные перила, ожидая, что корабль резко дернется.

Эта язва в ткани пространства вращалась вокруг звезды вместе со всем облаком, но бесчисленные пылинки внутри ее двигались по разным орбитам с разной скоростью. Рано или поздно любые две из них должны были столкнуться и высвободить столько энергии, что вся лезия преобразуется. Что случится дальше, оставалось только гадать. Может, исчезнет – и тогда заключенная в ней энергия без ущерба впитается в пространство-время, из которого появилась. Или взорвется – и мгновенно породит разрушительную силу, способную снести кору с планеты.

Самое разумное – держаться подальше.

– На время прекратим связь, – сказал Лихнис. – Слишком велик риск, что инфопоток рассеется. – Когда пролетим мимо звезды и плотность облака снизится до безопасного уровня, я дам знать.

Следующие пять или шесть часов показались бесконечными. В меня, как в любого шаттерлинга, заложена способность переносить длительные периоды одиночества, но все внутренние программы и настройки у меня сбились давно и безнадежно.

Сейчас хотелось, чтобы рядом был человек, иначе живым человеком мне себя не почувствовать.

Геспера я не видела, но знала, по какой траектории он собирался лететь. Покинув «Серебряные крылья», на связь робот не выходил, однако я не тревожилась. Мимо лезии Геспер пробрался раньше нас с Лихнисом, а его юркий кораблик вряд ли возмутил эту аномалию. Куда больше меня беспокоили «Крылья». Траектория моего полета проходила намного дальше, зато силовое поле было значительно шире, чем у «Вечернего», и я не знала, хватит ли сотни километров космического пространства, чтобы изолировать язву от моего двигателя и защитной оболочки.

Космотека ничем не успокоила.

Кажется, я не дышала, пока скрюченные пальцы лезии не остались позади. Все обошлось, но в облаке таились и другие язвы. Мои нервы буквально звенели от напряжения, ведь жизнь полностью зависела от защитной оболочки корабля. Если она не сработает, «Серебряные крылья» вмиг разлетятся на части, и я вряд ли об этом узнаю. Сильные удары периодически напоминали, что я лечу среди каменных глыб, а не только среди мелкой пыли.

Вторая лезия оказалась крупнее первой, зато дальше от меня. Ближе чем на шестьсот тысяч километров мы к ней не подбирались. Формой она напоминала предыдущую, но у этой кривое, ущербное тело разветвлялось посредине, а длинные пальцы уродовали шишки и сломанные ногти. С каждой минутой лезии все больше напоминали мне рога, сброшенные в невероятной схватке оленями-гигантами, способными бродить по открытому космосу.

На седьмом часу движения в облаке я максимально приблизилась к окутанной пылью звезде. По другую сторону от нее «Серебряные крылья» зарегистрировали плавное снижение плотности обломков.

Я понимала, что возобновлять связь с Лихнисом еще рискованно, и приготовилась к долгому ожиданию, но вдруг увидела его лицо.

– Я сигнал перехватил, – неуверенно начал Лихнис. – Он очень слабый, но движется независимо от мусора. Вдруг его издает корабль?

– Корабль Горечавки?

– Нет, на Горечавку не похоже. Протоколы слишком старые.

– Тогда не полетим на этот сигнал. Мы ищем уцелевших шаттерлингов нашей Линии, а не идиотов, которых угораздило сюда забраться.

– Верно, – отозвался Лихнис. – Но вдруг шаттерлинг нашей Линии не может подать нормальный сигнал? Вдруг его корабль поврежден или он укрылся на борту чужого?

– Да, Лихнис, разные «вдруг» ты сочиняешь мастерски.

«Серебряные крылья» ничего не улавливали. Впрочем, «Лентяй» мог быть ближе к источнику сигнала и перехватить его под носом у моих сенсоров. Когда он передал информацию «Крыльям», я убедилась, что именно так и вышло.

– Согласна, сигнал надо проверить, но, пожалуйста, будь осторожен. Мы проигнорировали предупреждение Овсяницы, а сейчас идем на риск, который пару часов назад сочли бы недопустимым.

– Приспособляемость – оборотная сторона здравомыслия, – отозвался Лихнис. – Ладно, лечу на сигнал, до скорого.

Следующим на связь вышел Геспер:

– Портулак, Лихнис меняет курс. У него и оболочка стробирует. Что произошло?

Плохо, что в маневрах Лихниса ни капли скрытности, но тут ничего не поделаешь.

– Он сигнал перехватил – возможно, от выживших.

– А возможно, от кого-то страшнее и опаснее.

– Это точно, – процедила я. – Лихнис в курсе, но в стороне оставаться не желает.

– Если не возражаешь, я полечу за ним. Разумеется, это в ущерб маскировке, однако, если система под наблюдением, наше присутствие уже наверняка заметили.

– Пожалуйста, будь осторожен!

– Непременно. По возможности извести Лихниса о моих намерениях. Не хотелось бы его пугать.

– Хорошо, Геспер, извещу. И спасибо тебе, я боялась, что не выдержу напряжения и сломаюсь.

– Портулак, в такой ситуации это волне простительно.

Геспер отключился. Я передала Лихнису, что робот летит за ним, а мое сообщение подтверждать не надо. Сидеть и молчать совершенно не улыбалось, но чем меньше разговоров, тем лучше.

Что такое страх, я знала не понаслышке, но прежде мне удавалось подсластить себе пилюлю. Я всегда утешала себя, что если выживу, то вплету в нить воспоминаний невероятное приключение, которое на пару дней прославит меня на всю Линию, хотя побеждать в Тысяче Ночей меня совершенно не тянуло. Даже если погибну и Линия не получит мою нить, меня все равно помянут. Когда факт моей гибели подтвердится, шаттерлинги придумают, как достойно увековечить шесть миллионов лет моего существования. Мою фигуру либо высекут на поверхности планеты, либо надуют из газа туманности, либо соберут из обломков сверхновой. Такое в Линии уже делали, и не раз. На следующем сборе и на следующем за следующим – и так пока с последним шаттерлингом не исчезнет память об Абигейл Горечавке, на Тысяче Ночей меня будут славить как живую. Хотя бы до утра.

Только ни сборов, ни Тысячи Ночей больше не будет. Даже если найдутся другие опоздавшие, даже если мы выживем, на новый сбор явно не решимся. Опыт и знания нужно сберечь, а самое разумное для этого – забиться в разные углы галактики и ждать, пока наших врагов не истребит время.

Сейчас, как никогда раньше, хотелось утешиться и успокоиться, а у меня не получалось.

Глава 11

Я не слишком удивился, когда произошло нападение. О засаде нас предупредили прежде, чем мы проникли в эту систему, а я сомневался в тревожном сигнале, хоть и летел на него. Впрочем, огонь открыли внезапно.

Мне повезло: я как раз заглушил двигатель, чтобы обломки тормозили «Лентяя», а поближе к источнику сигнала остановили окончательно. Меняй я направление, пришлось бы отключить поле, и в эти секунды незащищенный корабль уничтожили бы. А так «Лентяя» не спалили, а только проверили на прочность. За мгновение защитная оболочка корабля впитала больше энергии, чем за все время полета в облаке. На аварийный режим «Лентяй» переключился, не дожидаясь моих распоряжений. Пузыри защитной оболочки надулись и вокруг основных устройств, и вокруг груза, и вокруг меня. Даже если бы главный пузырь лопнул, а корабль развалился, внутренние пузыри уцелели бы. Они выкатились бы наружу, как икра из потрошенной рыбы.

Несколько бесконечных мгновений я гадал, сколько продержится защитная оболочка. Передо мной парил пульт управления, красная линия на нем неумолимо ползла вправо. Если бы мощность луча не уменьшилась – не удалось бы протянуть и тридцати секунд. Хотелось увести корабль подальше, сбежать без оглядки, только как?

Первую волну атаки я пережил. Луч погас. То ли пушка перезаряжалась, то ли к стрельбе готовилось другое орудие. Я придумал, какой приказ отдать «Лентяю», но корабль снова меня опередил. Прямо с активированной оболочкой безопасности «Лентяй» открыл люки и выпустил несколько десятков миног – самоуправляемых мини-кораблей с маломощными скейн-двигателями и пушками на борту. Миноги разделились на отряды и направились к барьеру, который автоматически разредился, пропустил их, а затем восстановил непроницаемость. За считаные секунды под оболочку налетели осколки и забарабанили по корпусу «Лентяя», словно огромная стая голодных ворон.

Миноги выполняли два задания. Три отряда по четыре корабля остались у пузыря, заслонив его от предполагаемого источника луча. Остальные шесть отрядов на полной скорости унеслись прочь. Каждый кораблик бурил в облаке туннель, гамма-лучи ионизировали пыль и обломки, превращая их в плазму, которую можно отвести электростатикой. Из-за этого миноги отлично просматривались, однако мне было не до них.

Те, что остались у пузыря, толкали «Лентяя», синхронно воздействуя на его уплотнившееся поле. Через пару секунд они изменили курс корабля, лишив противника шанса прогнозировать мое перемещение. Мощность скейн-двигателей, даже совокупная, ничто в сравнении с мощностью главного двигателя, тем не менее ускорение получилось ощутимым, ведь я включил амортизаторы, и «Лентяй» летел по инерции.

Тут пушка снова вспомнила обо мне. Защитная оболочка едва восстановилась после первой атаки, а красная линия на пульте опять поползла вправо. На другой секции пульта я увидел, как поток энергии, отразившись от пузыря, спалил две миноги. Уцелевшие десять еще могли толкать корабль, но уже не так резво.

Тем временем двадцать четыре авангардные защитницы начали стрелять по источнику луча из тех же гамма-пушек, которыми буравили облако. На главном, во весь мостик, мониторе я видел их лучи. У границы с облаком они рассеивались до видимого спектра, давая яркий контур. Лучи миног напоминали спицы на колесе, осью которого был мой затаившийся противник. Красная линия на пульте показывала, что изменение курса «Лентяя» большой пользы не принесло, – враг подобрался так близко, что при баллистических расчетах мог компенсировать задержку на прохождение света между нами либо не учитывать ее вообще.

Раз! – луч переметнулся к авангардным миногам и уничтожил три подряд. Так колесо лишилось сразу трех спиц. Пока он не вернулся ко мне, я успел разредить поле и выпустить еще четыре миноги. Арсенал мой истощился, и я заказал синтезатору новые миноги. Вражеский луч отыскал меня – кто бы сомневался! – но красная линия на пульте отползла влево, ведь часть смертоносной энергии рассеялась.

Из новых защитниц две остались толкать «Лентяя», еще две помчались в разные стороны, чтобы влиться в колесо. Вражеский луч уперся в меня, лишь изредка переключаясь на спицы-миноги. Счастье, что пушка была только одна, две доконали бы «Лентяя». Я бы погиб или ждал бы скорой смерти, болтаясь в пузыре.

У меня оставалось восемь миног: четыре – в обороне и четыре – в контратаке, когда вражеское орудие взорвалось. В облаке пыли образовалась брешь размером со спутник, но нас тут же унесло в разные стороны. Одна за другой утекали секунды, атака не возобновлялась, и можно было вздохнуть чуть свободнее. Тем не менее я понимал, что отключать защитную оболочку рановато.

Собрав уцелевшие миноги перед «Лентяем», я запустил двигатель. На этот раз пузырь я убрал полностью, чтобы корабль летел на всех парах, – предпочел безопасности скорость, чтобы сбежать подальше от противника. Хоть пушка была уничтожена, но тревожный сигнал так и не стих.

Тут на связь вышел Геспер – передо мной возникло его зернистое изображение.

– Лихнис, похоже, на тебя напали, – начал он. – Ты получил повреждения? Серьезно пострадал?

– Жив! – гаркнул я, стараясь перекричать протестующий рев «Лентяя», которого гнал во весь опор. Двигатель выл, как адская молотилка на последнем издыхании. – Спасибо, что спросил. Тревожный сигнал был приманкой. Зря я на него полетел, видел ведь, что протоколы староваты, Горечавки такими не пользуются.

Геспер приблизился, теперь нас разделяла одна световая минута.

– Так ты в порядке?

– Да, мы с «Лентяем» целы и невредимы. Зато я убедился: не зря Овсяница велел держаться подальше от этой системы. Сущий террариум, нужно убираться отсюда подобру-поздорову.

– Связь тут посредственная, но Портулак у меня в зоне радиовидимости. Я сообщу ей, что ты цел. Чем тебе помочь?

– Мне главное – из облака выбраться, и все будет нормально. А ты позаботься о себе и о Портулак. Пусть ни на какие сигналы не реагирует.

– Ты уверен, что здесь не осталось живых?

– В этой системе? Сколько можно тешиться пустыми надеждами!

Не успел я ответить, как раздался звонок с пульта управления. Я раздраженно глянул на дисплеер – новостей мне уже было достаточно.

«Лентяй» перехватил новый сигнал от другого объекта. Этот оказался куда четче, а значит… Значит, кто-то следил за нами и мог нацелить сигнализатор.

На этот раз я не сомневался: сигнал от Горечавки.

Я потянулся к пульту, но остановил руку буквально в сантиметре от него. По уму сигнал следовало отклонить, особенно после сказанного Гесперу, но у меня не хватало духу.

– Лихнис, в чем дело?

– Поступил новый сигнал. Он от Горечавки, протоколы свежайшие.

– Опять сигнал бедствия?

– Да.

– Раз здесь нам устроили засаду, разве не логично, что они пойдут с многих кораблей? Уверен, что враги не перехватили ваш сигнал и теперь его не копируют?

– Если у них есть настоящий сигнал Горечавки, зачем начали с подозрительного?

– На этот вопрос ответить не могу, – тихо отозвался Геспер. – Я лишь прошу тебя быть осторожнее. Сообщить новости Портулак?

– Погоди! – Пульта я так и не коснулся. «Лентяй» обнаружил, что у сигнала есть вложение второго уровня – модуляция, которая распознается как аудиовизуальное сообщение.

Коснувшись пульта и вскрыв сообщение, я должен был действовать. А разве мне хотелось этого?

Можно было улететь отсюда и утверждать, что на вторую приманку я не отреагировал, хотя она вызывала больше доверия, чем первая. Видно, враги поняли, что я шаттерлинг Горечавки, и переключились на формат нашей Линии.

– Лихнис, – позвал Геспер, – прости за самоуправство, но я сообщил Портулак о новом сигнале.

Я больше удивился, чем рассердился:

– Я же не просил!

– Мне показалось, что новость крайне важна и утаивать ее неразумно. Теперь Портулак известно, что в этой системе есть некто способный копировать сигналы Горечавок. Некто может оказаться Горечавкой, а может не оказаться. Даже если нас обоих уничтожат, Портулак теперь предупреждена, а значит – вооружена.

Спорить с Геспером не было сил, тем более в глубине души я понимал, что он прав.

– Как она отреагировала?

– Считает, что сигнал разумнее проигнорировать. Свое мнение она отстаивала весьма активно.

Я улыбнулся – «активно отстаивала», это, конечно же, мягко сказано – и велел «Лентяю» вывести аудиовизуальное вложение на плоскую поверхность за дисковой панелью управления.

Появилось женское лицо. Я сразу узнал Волчник, она из нашей Линии.

– Надеюсь, что говорю с Лихнисом, – начала она. – Да, почти уверена, твой корабль с другим не спутаешь. Сколько раз советовала тебе его бросить, а сейчас рада, что ты такой упрямый. Знаю, тебя обстреляли, и очень сочувствую, хотя «Лентяя» заметила лишь тогда. Пожалуйста, не отвечай, пока мы не сблизимся. Я-то увидела тебя с другого конца системы, но сама замаскирована и надеюсь, что этот инфопоток не прослушивают. – Волчник облизала губы, бледные и пересохшие, как у измученного жаждой. В нашей Линии ее считают дурнушкой. Самые яркие черты Горечавок – высокие скулы, разные глаза, чувственный рот – у Волчник выразительными совсем не кажутся. Она стояла у стены, увешанной сенсорами и датчиками, – значит, вещала из своего корабля, – волосы собрала в хвост, такой тугой, что кожа на лбу натянулась как на барабане, и надела сиреневую блузку, обнажавшую одно плечо. – Думаю, о бойне тебе уже известно. Я находилась в латентности, корабль должен был разбудить меня, если что-то пойдет не так. Когда стали палить из «Плюющейся кобры», я поняла, что у нас незваные гости. – Лицо Волчник перекосилось от гнева. – Перебили не всех. На корабле у меня несколько шаттерлингов, которых я подобрала, когда разверзся ад. В системе наверняка прячутся и другие. На борту у меня и пленные, однако с места нам не стронуться – двигатель отказал. Выползти из облака могу, но рано или поздно меня поймают.

– Что я, по-твоему, должен сделать? – чуть слышно спросил я.

Волчник шумно втянула воздух:

– У нас мало времени. Синхросок кончился, девять жизней в стазисе я использовала. Мой корабль умирает – он уже не способен на авторемонт, из всех систем нормально работает лишь генератор защитной оболочки. – Глаза Волчник так и сверлили меня, словно мы играли в гляделки. – Дай знать, что ты получил сообщение. Даже если проигнорируешь его, слегка отклонись от курса. Хочу убедиться, что меня услышали. Если бросишь нас здесь умирать, я должна кое-что сообщить другим шаттерлингам. Я упомянула пленных. Овсяница не знал о них, значит и ты знать не можешь. Одного мы раскололи. Его зовут Синюшка, он паршивая овца из Линии Марцеллин. Вот откуда у врага гомункулярные пушки. Однако Марцеллинов винить не спеши, – кажется, Синюшка с приятелями действовали без их ведома. Не знаю, как отреагируешь, если ты настоящий Лихнис, но Синюшка твердит, что в бойне виноват ты. Нет, не так. – Волчник с досадой покачала головой. – Не виноват, а совершил невинный поступок, который привел к бойне. Нарочно или случайно, но спровоцировал ее ты.

– Как я мог ее спровоцировать? Как, если отродясь здесь не был? – ошеломленно вопрошал я.

Я переслал сообщение Портулак – пусть услышит про Марцеллинов и про мое якобы отношение к бойне – и тотчас, не дожидаясь ответа, стал поворачивать. Через пару секунд мой маневр повторил Геспер. Чтобы обогнать «Лентяя», он несся во весь опор. Небось под пять тысяч «же» ускорялся, не представляю, какой амортизатор тут справился бы.

Волчник ответила быстро:

– Спасибо, Лихнис. Я надеялась, что ты повернешь, но рассчитывать, разумеется, не могла. Чем бы дело ни кончилось… я твоя вечная должница. Про тебя говорили гадости… Я сама говорила, а теперь каюсь. Ты лучший из наших шаттерлингов, мы должны гордиться тобой.

– Давай я сначала вас выручу, а уж потом гордиться будешь.

– Отправляю тебе наши координаты, – сказала Волчник. – Они неточные, но ничего лучше предложить не могу. У нас утечка из защитной оболочки, по ней и разыщешь, когда приблизишься. Я, конечно, постараюсь тебя направлять, а вот тебе выходить на прямую связь со мной не стоит.

На пульте появились числа, на главном мониторе – иконка, окруженная бурым пятном облака. Волчник оказалась градусов на пятнадцать севернее точки, откуда поступил сигнал, и чуть глубже в облаке. Если не сбавлять скорость, «Лентяй» долетит туда менее чем за час. Я вглядывался в раздробленную планету, наивно надеясь усмотреть скрытую опасность раньше, чем среагируют гиперчувствительные сенсоры моего корабля.

– Волчник упомянула «Плюющуюся кобру», – начал Геспер. В отличие от меня он дара речи не лишился. – Откровенно говоря, я не представляю, что это.

– А о червоточинах слышал?

– Немного. Перерожденцы ими звезды омолаживают.

– Это потому, что другого применения нет. Бог посмеяться решил, вот и создал червоточины. Предтечи умели переправлять через них корабли и информацию, а нам их секрет неизвестен. Мы накачиваем их материей, и точка. Ну, еще топливо с планеты на планету перегоняем. Может, машинный народ умеет начинять поток материи информацией? У нас не получается. На одном конце смодулируешь, а с другого сигнал все равно выходит скомканным.

– Мы столкнулись с теми же проблемами, – отозвался Геспер.

– К счастью, червоточину Предтеч можно превратить в огнемет. Берешь, один конец фиксируешь на звезде – пусть горючее хлещет из другого конца в пустое пространство. Горловину облепляешь устройствами, которые регулируют подачу топлива и наводят «пушку» на цель. Говорю же, огнемет, сущий огнемет.

– Другой конец должен быть в той же системе?

– Хоть в той же, хоть в сотне лет от нее. На звезде может быть несколько червоточин и несколько горловин.

– По-твоему, здесь было несколько горловин?

– Боюсь, точно не скажешь. Мы подбили горловину, однако едва ли повредили. Устройства, может, и разрушили, но ощутимого ущерба точно не нанесли.

– Почему враги используют это оружие, а не гомункулярные пушки?

– Главным образом из-за диапазона обстрела. «Плюющаяся кобра» дальнобойна, но куда менее мощна. Гомункулярные пушки надо размещать ближе к цели. Раз планету сбора уничтожили, значит пушки заранее поставили неподалеку.

– А если они спрятаны?

– Только внутри корабля.

– Но корабль-то не скроешь, – заметил Геспер.

– Кто заподозрит неладное, если корабль принадлежит нашей Линии и подает наши опознавательные сигналы?

Геспер долго не отвечал. Мое предположение вряд ли его потрясло, – скорее, почтительное молчание было знаком согласия. Факты красноречивы, других выводов из них не сделаешь.

Засаду устроили при непосредственном участии шаттерлинга Горечавки.

Звонок с пульта известил о новом сообщении от Волчник. Оно было кратким – лишь координаты ее корабля. «Лентяй» скорректировал свой курс и выдал расчетное время встречи. С поправкой на торможение мы должны были подойти к ней через двенадцать минут.

– Лихнис, – позвал Геспер, – не хочу тебя пугать, но я вижу нечто помимо корабля Волчник. Нечто большое появилось пару минут назад и направляется к нам.

Раз независимый источник указал на присутствие неизвестного объекта, «Лентяй» напрягся до предела и снизил порог обнаружения. Через пару секунд на дисплеере возникло расплывчатое пятно, вокруг него – рамка и скудная информация, собранная «Лентяем». Объект был крупный, километров пять-шесть шириной, замаскированный и – робот не ошибся – летел к нам.

– Может, это большой корабль, может, корабль с гомункулярным орудием, может, крылатая пушка, – предположил я.

– Вокруг него видны объекты, издающие слабые сигналы. Наверное, там и другие корабли.

Тут Волчник снова вышла на связь. Мы сблизились настолько, что она могла заслать на «Лентяя» имаго, не опасаясь перехвата. Как ни храбрилась шаттерлинг, голос у нее дрожал.

– Лихнис, поворачивай назад! За тобой отправляют гомункулярную пушку. Гони во всю прыть – и уйдешь из зоны обстрела. Они снарядят погоню, но, может, ты окажешься проворнее.

На этот раз протокол ее сообщения позволял мне ответить.

– Похоже, меня хотели расстрелять из «Плюющейся кобры», но я ее подбил.