Дом Солнц

– Молодец! – Глаза Волчник засияли от восхищения. – Это их не остановит, но ты хоть показал, что наша Линия не сдается.

– Надеюсь, ты права.

– А теперь беги, Лихнис, ты сделал все, что мог. Жизнью жертвовать ни к чему. Важную информацию я тебе передала. Жаль, пленных не успела переправить, только…

– Я лечу к тебе, – упрямо проговорил я.

– Если ты твердо решил их спасти, я вызову огонь на себя, – сказал человек-машина. – Пролечу мимо Волчник на подходящей скорости и увеличу свою видимость.

– Геспер, ты серьезно?

– Да, и я уже направляюсь туда. Через три минуты подойду к Волчник на максимальное расстояние, потом настрою излучение защитной оболочки и работу двигателя так, чтобы привлечь гомункулярное орудие. Оно вряд ли устоит перед ближней целью, даже если заметит тебя.

– Что бы ни случилось дальше, я… Я очень тебе благодарен.

– Конец связи. Встретимся в межзвездном пространстве, когда улетим из этой злополучной системы.

Имаго робота замерцало и исчезло. Я остался наедине с Волчник.

– Ты разговаривал с человеком-машиной? Но… где ты его нашел?

– Ну, я не так прост, как кажусь.

Следующие три минуты тянулись дольше вечности. Геспер пронесся в полумиллионе километров от корабля Волчник, а я наблюдал за приблизившейся пушкой и ее эскортом. Сомнений не оставалось: передо мной гомункулярное орудие. Я видел его искаженным, но «Лентяй» восстановил на дисплеере истинные размеры и форму – цветок на тонком стебле с венчиком лепестков, прозрачных и испещренных прожилками, словно крылья стрекозы. В космотеке гомункулярную пушку изобразили именно такой. Ее тайно провезли в грузовом отсеке корабля, но скрывать больше не собирались. До чего обманчива внешняя хрупкость! Силовое поле защищало и поддерживало орудие, а буксирами выступали мини-корабли на скейн-двигателях, как у моих миног. Если пушка была цветком, то буксиры – шипами на ее стебле.

Геспер пролетел мимо Волчник и стал «работать на публику» – стрелять по пушке и ее буксирам, чтобы спровоцировать ответ. Двигатель «Вечернего» гудел так, что его слышали на другом краю системы. Слышала его и Портулак, хотя в чем дело – не понимала.

Через минуту я начал снижать скорость и отключил все защитные устройства. Мотор ревел, амортизаторы стонали, что не справляются с торможением в тысячи «же» и плавный полет не гарантируют.

Я поморщился, прижался к спинке кресла и стиснул подлокотники, словно это спасло бы при отказе демпферов.

До Волчник остались тысячи километров, потом сотни, и я наконец рассмотрел корабль, который решил спасти, – ромбовидный, около километра длиной и метров двести шириной. Волчник замаскировала его как могла, но ведь она не волшебница! Бедняга держался на честном слове – такое не отремонтируешь: на месте двигателя зияла аккуратная сферическая брешь, словно великан надкусил; нос разорвался, как перезревшая семянка; черный корпус пестрел серебристыми ссадинами – следами мелких повреждений.

Волчник проявила изобретательность: генератор защитной оболочки работал, и она собрала в пузыре миллионы тонн мусора – получилось нечто вроде защитного экрана, который прикрыл бы корабль в отсутствие пузыря. Вблизи он выглядел неестественно – валуны, слившиеся в мини-астероид, в центре блестящий мрамор, – хотя вряд ли кто-то присматривался.

– «Лентяй» рядом с тобой, – передал я. – Грузовой отсек открыт, места для тебя хватит, только отключи пузырь и отсеки защитный экран.

– Боюсь. Они уже близко. Если уберу пузырь, меня в два счета засекут.

– Сама же говорила, что оболочка на ладан дышит. Терять тебе нечего.

На последней стадии приближения «Лентяй» тормозил не так резко, и я посмотрел, как дела у Геспера. Он менял курс, безостановочно обстреливая гомункулярное орудие. Без внимания его маневры не остались – два буксирных мини-корабля отделились от стебля и понеслись к нему. Сама пушка на приманку не реагировала, а буксирные корабли сделали поворот и разогнались примерно до скорости «Вечернего».

«Лентяй» остановился аккурат у последнего слоя маскировочных валунов. Защитная оболочка отключилась, и корабль Волчник на импеллерах пополз через камни, выпавшие из пузыря. Глыбы бились о корпус, оставляли серебристые вмятины, раскалывались, рассыпались. Импеллеры засветились ярко-розовым, что означало серьезный сбой. Ну и ладно, пусть только протащат корабль еще пару сотен метров, а потом хоть рассыпаются.

Я отправил две миноги соорудить из камней временный экран между нами и гомункулярной пушкой. Постоянное руководство не требовалось – они буквально набросились на камни и засновали туда-сюда с такой скоростью, что не уследишь.

Тем временем я повернул «Лентяя» грузовым отсеком к Волчник и отключил защитное поле. Миноги светлячками заметались вокруг, отводя крупные осколки, разлетевшиеся от приближения второго корабля. Вдруг показалось, что я переоценил вместимость грузового отсека, что, даже обломанный, гость в него не влезет.

– Отключай импеллеры! – скомандовал я. – Скорости тебе хватит. Остальное – моя забота.

Тут половина неба раскололась, словно ночной мрак был тонкой скорлупой на слепящей белизне. Пульт тотчас вывел причитания «Лентяя»: на части корпуса повреждения средней тяжести, один светлячок погиб.

Имаго Волчник задрожало, потом снова выровнялось.

– Пушка выстрелила.

Я кивнул – сам уже догадался.

– Ты ранена?

– По-моему, больше всего досталось камням. Мы пока вне эффективной зоны поражения. У «Лентяя» есть повреждения?

– Ничего такого, что не поддается ремонту или мешает побегу.

О том, что случится, когда орудие приблизится, думать не хотелось. По большому счету, мы от обстрела не пострадали. Я с содроганием наблюдал, как корабль Волчник вползает в грузовой отсек «Лентяя». Он едва помещался, не оставляя и сантиметра свободного пространства. Что-то с лязгом ударилось о корпус, но гость упорно полз вперед. Развалина напоминала грязного тощего зверька, штурмующего уютную норку соседа, и рассыпа́лась буквально на глазах, особенно – области пробоин.

За черной скорлупой неба снова проступил слепящий белок, на сей раз еще ярче, очертив розовым грузовой отсек и корабль Волчник. «Лентяй» пожаловался на новые повреждения. От экрана, который соорудили миноги, отлетел валун, раскаленный докрасна со стороны, обращенной к пушке.

Гость уже скрылся в грузовом отсеке, и манипуляторы заблокировали его в оптимальном положении. Я включил защитную оболочку и приказал «Лентяю» улетать. Миног осталось мало, толкать мой корабль было некому, поэтому разгонялся я медленнее. При тысяче «же» каменный экран распался с потрясающей быстротой. Хотелось верить, что гомункулярная пушка осталась далеко позади, но это было не так.

«Вечерний» я разыскал в момент, когда робот направил его на орудие после такого крутого поворота, который угробил бы большинство кораблей, не говоря о пассажирах-людях.

– Геспер, – шепотом позвал я, – не надо, мы и так выберемся.

Можно подумать, он меня слышал. Можно подумать, он послушался бы, если бы слышал.

Пушка выстрелила снова. Теперь слепящий свет разлился по небу, как асимметричная клякса с рваными краями. Так родилась новая лезия. Видимо, решив убить меня, враги выжимали из пушки максимум.

«Лентяй» рвался прочь во весь опор. Наше спасение теперь от меня не зависело. Тревоги и метания не изменили бы ровным счетом ничего.

Только я не мог улететь, бросив Геспера на произвол судьбы.

Глава 12

– Ты видел, как погиб Геспер? – спросила я.

– Да, – ответил Лихнис.

– Очень жаль. И тебя, и его.

Мы находились на «Лентяе» и лежали рядом. Оба корабля выбрались из облака в межзвездное пространство и набирали крейсерскую скорость. К Лихнису я перебросилась, едва он приблизился к «Серебряным крыльям». Мы льнули друг к другу и обнимались так крепко, словно воссоединились ненадолго и переменчивая Вселенная могла разлучить нас в любой момент.

Целовались мы сперва нежно, потом жадно и неистово, словно за часы разлуки успели позабыть друг друга. Скинув одежду, мы занимались любовью, проваливались в полусон, потом снова занимались любовью – и так до блаженного беспамятства. Физических сил не осталось, но главное – мы уцелели.

Вот мы проснулись снова и цеплялись друг за друга, как усталые пловцы.

– Нужно представить тебя новым гостям, – сказал Лихнис после большой паузы, за время которой я едва не уснула.

– Они как, ничего?

– Да, я проверял. Сейчас бодрствуют только Аконит и Волчник. Я не хотел отмечать их спасение без тебя и попросил подождать в саду.

– А что с пленным? Или с пленными, если их несколько? Что-нибудь новое выяснил?

– Ничего, кроме того, что уже слышал, – бойню непонятным образом спровоцировал я.

– Значит, либо Волчник неправильно поняла, либо пленный наврал ей с три короба.

– И случайно приплел меня?

Что ответить на это, я не знала.

Мы умылись, оделись и перебросились в сад «Лентяя». Я старательно изображала спокойствие, хотя ум без перерыва просчитывал возможности. Как Лихнис мог спровоцировать бойню, если он безнадежно опаздывал на сбор?

Если только не дал повода во время прошлой встречи… Другими словами – повод в нитях Лихниса. Но в таком случае мы имеем дело с шайкой, которая строила дьявольский план на протяжении целого цикла. Так долго некоторые цивилизации не живут. Мерзкие злодеи терпеливее удавов.

– Любое объяснение упирается в Вигильность, – проговорила я.

Лихнис как раз открывал калитку в каменной стене, окружающей сад.

– При чем здесь Вигильность?

– Сам подумай. Не загляни ты в прошлом цикле на Вигильность, тебе не навязали бы доктора Менинкса. Если бы не доктор Менинкс, мы не вернулись бы в тот сектор рукава Щита – Южного Креста, не повстречали бы ни кентавров, ни Атешгу и на сбор не опоздали бы.

– И не спасли бы Геспера. Он так и томился бы в плену у Атешги.

– Понимаешь, к чему я клоню?

– Не понимаю, как это связано с заявлением Волчник.

– Может, и никак, но, если посещение Вигильности вызвало столько перемен, вдруг оно привело к чему-то еще? Цикл назад оно было основой твоей нити. Что, если в твоих воспоминаниях есть эпизод, кого-то сильно возмутивший?

– Какой еще эпизод?

Порой Лихнис доводит меня до бешенства.

– Понятия не имею. Но раз других объяснений пока нет, может, задумаемся над этим?

– Тогда нужно перемотать мою нить назад, – отозвался Лихнис, словно считал это колоссально сложным.

Больше всего на корабле Лихниса я любила именно сад. Мы миновали калитку в обвитой плющом стене и зашагали через луг по тропке, петляющей между статуями, солнечными часами, водяными часами, ветряными курантами, брызжущими пеной фонтанами и движущимися скульптурными группами, к участку в кольце деревьев. Посредине находился летний домик, деревянный, с конической крышей. Окружал его ров с водой, соединенный с прудом. Через ров перекинулся красный мостик в китайском стиле.

В безоблачном небе над садом растворилась молочная голубизна сотен тысяч планет. Сад никогда не менялся, тепло солнечного полудня было вечным. Есть звезды, которых не существовало, когда он закладывался. Есть звезды, которые светили тогда, а сейчас стали мертвым газом, несущимся во мрак. Бесчисленные цивилизации поднимались, расправляли крылья, именовали себя властителями всего сущего, а в результате оказывались на задворках истории.

Волчник и Аконит ждали нас в доме. Они сидели на скамье, между ними стоял поднос с едой и бутылкой вина.

– Здравствуй, Портулак! – сказали они чуть ли не хором при моем появлении.

Лихнис вошел следом.

– Очень рада, что вы оба спаслись, – проговорила я.

– А мы спаслись? – спросила Волчник, обращаясь к Лихнису. У нее были короткие волосы цвета выгоревшей соломы и полупрозрачная кожа с россыпью медовых веснушек на щеках.

– Трудно сказать, – ответил Лихнис. – От врагов мы оторвались, но с облегчением я вздохну, лишь когда от этой системы останется одно воспоминание.

– Хочу спросить, – начал Аконит, хлебнув из бокала. Не шаттерлинг, а воплощение эпатажа – высокий, смуглый, с проседью в бороде и целой гроздью звенящих колец в одном ухе. – От других ничего не слышно? А то мы спаслись, но вещать на все облако не рискнули.

– Если кто и уцелел, то сигналов не подавал, – проговорил Лихнис. – Прости, что не могу порадовать.

– Ну, братец, ты не виноват.

– Нам известно, что выжил Овсяница, – вмешалась я, села на другую скамью и подтянула колени к груди. – Мы получили его сообщение. Овсяница отговаривал нас сюда лететь, но мы рискнули.

Волчник глянула сперва на Аконита, потом на меня:

– Получается, вы не в курсе…

– Овсяница погиб, – сказал Аконит. – Уцелевшие шаттерлинги выбрались из системы сбора, а он остался и, боюсь, отправил сообщение незадолго до этого.

Новость буквально раздавила меня. Я-то считала, что Овсяница жив, иначе как он послал сигнал?

– Что случилось? – спросила я. – Двигатель отказал?

Волчник сокрушенно покачала головой:

– Отвлекал нападавших. При желании мог спастись, но посчитал, что Линия важнее.

– А я плохо о нем думала… – посетовала я.

– Не ты одна, – пристыженно потупился Лихнис.

– Только сырость не разводите! – осадил нас Аконит. – Мы выжили, значит есть кому вспомнить Овсяницу, покрыть его имя славой – и так далее. В лепешку расшибемся, чтобы чувак мог нами гордиться, верно, братан? – Аконит ободряюще толкнул Лихниса.

– Угу, – буркнул тот.

Волчник подлила себе вина. За окном все так же пели птицы, во рву шумел камыш.

– Так вас только двое? – уточнила я.

– Нет, мы не вдвоем в бессознанку погрузились, – отозвался Аконит. – Есть еще Люцерна, Донник и Маун, они сейчас дрыхнут, ну и пленные.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил Лихнис, потянувшись за гроздью винограда. – Медицинская помощь – и так далее?

Наши гости переглянулись.

– Мы с Аконитом чувствуем себя хорошо, – ответила Волчник. – Было тяжело, но корабль о нас заботился. Если бы начались проблемы с питанием или жизнеобеспечением, кому-то пришлось бы погрузиться в долговременную латентность. К счастью, до этого не дошло.

– Вы бодрствуете с начала бойни? – спросила я.

Волчник покачала головой:

– Нет, без латентности мы бы свихнулись от напряжения, поэтому велели кораблю разбудить одного из нас или обоих, если случится что-то необычное. Бодрствовать могла Люцерна или другие двое, но выпало нам.

– Возможно, такой разговор не ко времени, – начал Лихнис, – но гомункулярное оружие могло попасть на планету сбора только спрятанным.

– В корабле шаттерлинга? – уточнил Аконит.

– Неприятно об этом думать, но…

– Ты прав. Три пушки и «Плюющаяся кобра» прилетели на кораблях Шафрана, Скабиозы и Вики. Но эти трое ни при чем. Их корабли захватили, протоколы Линии взломали. – Аконит смотрел на Лихниса, словно других объяснений и существовать не могло, словно считал иные варианты вселенской глупостью. – Соучастниками они быть не могли, если ты к этому клонишь.

– Сейчас не стоит исключать ничего, – заметил Лихнис.

Волчник шумно втянула воздух:

– Аконит, не время прятать голову в песок. Участие нашего шаттерлинга налицо. Даже Овсяница это подозревал. Он не представлял, как взломать сеть Линии без помощи изнутри.

– Помощь не всегда оказывают добровольно, – напомнил Аконит, но тут же поднял руки в знак капитуляции. – Эй, только не будем из-за этого ругаться. Вот попадем в убежище, тогда и потолкуем. Если появятся веские доказательства, я не буду прятать голову в песок.

– Я тоже, – сказала я, взяв ломтик хлеба.

Волчник погладила серую обшивку криофага Донник:

– Нужно их разбудить. Мы так и договаривались, если ситуация изменится.

– Лучше не надо, – возразил Аконит. – По крайней мере, пока не будем в безопасности.

– Давайте хоть на «Лентяя» их перенесем, – предложил Лихнис. – У меня на борту полно спящих, еще парочка хлопот не доставит. Когда все в одном месте, и присматривать легче.

– Не замечала за тобой раньше такого гостеприимства. – Волчник сконфуженно улыбнулась.

– Просто так получилось, – отозвался Лихнис.

Пленных держали отдельно от наших шаттерлингов. Волчник шагнула к первой камере, открыла массивный замок и распахнула узорчатую латунную дверь. В камере стоял каркас древнего устройства – рама с генераторами барьера, которые подпитывали ограничительный пузырь – прозрачный, словно стеклянный, шар, достаточно большой, чтобы вместить кресло. Внутри парила другая рама, поддерживающая устройства сжатия времени, которые надули второй пузырь – с алым отливом, словно из тонированного стекла. В нем зависло кресло с высокой спинкой и краями, загнувшимися по размеру шара, в нем сидел человек, крепко связанный, чтобы исключить непроизвольные движения. Мертвецкой неподвижностью он напоминал голограмму, хотя на деле ни мертвецом, ни голограммой не был.

– Это Синюшка? – спросила я, вспомнив, что Волчник говорила Лихнису в сообщении.

– Нам известно, что в Линии Марцеллин некогда был Синюшка, – ответила Волчник. – Марцеллины отвечали за гомункулярное оружие. Но пока не просканируем ему мозги, наверняка не узнаем.

– Как вы их поймали? – спросил Лихнис.

– Часть шаттерлингов прорвала заслон и ушла в межзвездное пространство. Нападавшие преследовали их, они явно не хотели, чтобы мы выбрались из системы сбора. Овсяница подбил их корабль, позволив уйти другим шаттерлингам. По-моему, он так и не понял, что экипаж уцелел, – когда мы взяли их в плен, он уже погиб.

– Взяли в плен? – хмуро переспросил Лихнис.

– Подбитый корабль прошел рядом с моим. У врагов могли остаться запасы энергии и оружие, которые пригодились бы нам, поэтому мы решили отключить защитную оболочку и выслать шаттл. Да, затея рискованная, и да, без споров у нас не обошлось. – Волчник в упор посмотрела на Аконита. – Я возражала, но в конечном счете мы поступили правильно. Полезного там оказалось не много, зато взяли в плен четверых. Трусы! – презрительно ухмыльнулась она. – Будь у них хоть капля нашей храбрости, покончили бы с собой, только бы не попасть в наши руки.

– Мы тотчас погрузили их в стазис, – продолжил Аконит. – Стазокамеры у нас допотопные, но других нет, а оставлять пленных в реальном времени было опасно. Они могли сбежать, подать сигнал своим или совершить самоубийство.

– А прежде чем запереть? – уточнила я.

– Допросили как могли, но ничего путного не добились.

– Только от Синюшки, – подсказала я.

– Синюшка раскололся уже после стазокамеры.

Волчник нажала на участок слева от дверцы – показалась секретная панель с массивными латунными ручками, витиевато украшенными датчиками и шкалами. Главный рычаг поворачивался вправо на девяносто градусов. В данный момент его выставили на четыре пятых шкалы, на отметку сто тысяч. Значит, одна секунда в стазисе равнялась суткам за пределами стазокамеры. Если логарифмический рычаг повернуть до отказа, кратность сжатия времени возрастала до миллиона, но на такое шли лишь с суперсовременными устройствами и в экстренных случаях.

– Сейчас он безопасен, – сказала Волчник, поглядывая на Марцеллина, – но, когда мы попробовали вывести его из стазиса, стало пропадать защитное поле. Поэтому мы держали его на низком уровне, чтобы замедлиться до такого же синхросоком и допросить, но на больший риск не пошли.

– Я вас не виню, – сказала я. – А что с другими?

– Риск тот же, если не больше. Стазокамера Синюшки лучшая из четырех – остальные три еще допотопнее. – Волчник закрыла панель и захлопнула узорчатую дверь. – Его лучше не трогать, пока не долетим до убежища. Там попросим технической помощи у других членов Линии.

– У горстки выживших, – уточнила я.

– В убежище нас ждут другие шаттерлинги, – уперлась Волчник. – Хочешь – считай меня наивной, только если бы я в это не верила… я покончила бы с собой. Акт самоуничтожения совершила бы.

– Мы все в это верим, – успокоил ее Лихнис.

– Портулак знает, что сказал нам Синюшка? – спросил его Аконит.

– Да, знает.

– И что вы об этом думаете?

– Я хотел бы лично потолковать с ним.

– Потолкуешь, братан, всенепременно потолкуешь, – мрачно улыбнулся Аконит.

– Я верю Синюшке, – заявила я. – Выслушивать такое неприятно, только зачем ему выдумывать эту странную подробность? Раз сказал, значит у Синюшки на то веские основания. В любом случае это не делает Лихниса вражеским сообщником.

– А что об этом говорит Менинкс? – полюбопытствовала Волчник.

– В последнее время доктор не слишком разговорчив, – ответил Лихнис.

– Доктор Менинкс умер, – пояснила я и добавила: – Резервуар сломался.

– Ну и совпадение! – выпалил Аконит, содрогнувшись.

Лихнис аж руками заслонился:

– Я не виноват! Мне строго запретили касаться его резервуара, и я не касался.

Аконит по-свойски похлопал его по спине:

– Если хочешь, я взгляну. Только я не раз сталкивался с водными тварями и заранее знаю, что увижу, – ржавеющую развалюху, напичканную доисторическими устройствами, которая вот-вот отдаст концы.

– Спасибо, – отозвался Лихнис, явно огорошенный таким предложением.

– Видишь, и от Аконита польза есть, – сказала Волчник.

Тут я и получила мысленное сообщение от «Серебряных крыльев» – пришли важные новости.

Мы смотрели на параллелепипед, разделенный зеленой координатной сеткой на кубики. С одной стороны изображались иконки наших кораблей, так близко друг к другу, что напоминали одну сдвоенную, с другой – размазанное световое пятно, обозначающее гелиопаузу системы, которую мы только что покинули. За гелиопаузой влияние звезды несущественно, то есть начинается межзвездное пространство. Посредине были иконки трех кораблей, гнавшихся за Лихнисом с тех пор, как он спас Волчник и остальных.

– Про три корабля мы и так знали, – сказал Аконит. – Может, я туплю, но, хоть убей, не понимаю, из-за чего весь сыр-бор.

Мы вчетвером перебросились на мостик «Серебряных крыльев» и стояли вокруг главного дисплеера.

– Сыр-бор из-за того, что один догоняющий отрывается от двух других, – пояснила я.

Аконит почесал подбородок:

– Вот ты сказала – и я сам увидел… Это впрямь странновато.

Иконки догоняющих напоминали вытянутый треугольник с вершиной – ускоряющимся кораблем. Мы буквально ели глазами дисплеер и через пару минут заметили, что координатная сетка ползет слева направо, а магнитопауза исчезает из виду.

– Резерв мощности, если он был, они уже исчерпали, – пояснила я. – Объяснение тут лишь одно: третий корабль – «Вечерний». Лихнис, ты говорил, что видел, как его уничтожили, но получается, «Вечерний» уцелел.

– Выдержал прямое попадание гомункулярной пушки? – удивился Лихнис.

– Я не утверждаю, что корабль не пострадал.

– Геспер на связь не выходил? – спросила Волчник.

– Поступил сигнал бедствия, который он ввел в корабль. Мы заранее оговорили протоколы – подобный сигнал может передать только Геспер.

– Вдруг кто-то проник на борт и взломал систему? – предположил Лихнис. – Возможно такое?

– Теоретически – да. Но это значит, что проникший очень ловок и умен, а Геспер, почуяв опасность, не уничтожил сигнальный прибор.

– Значит, сигнал от Геспера, но наверняка ты не знаешь, – заключила Волчник.

– Наверняка выясним, когда заглянем в кабину «Вечернего».

– То есть позволим ему догнать нас, а дальше – как получится? – встревоженно уточнил Аконит.

– «Вечерний» нас не догонит. Мы летели, летим и будем лететь быстрее его, если двигатель не откажет. Может, у «Вечернего» и осталась псевдотяга, но в нынешней ситуации это вряд ли.

– Значит, ему крышка, – проговорила Волчник, кусая губы.

– Если только мы за ним не вернемся, – уточнил Лихнис.

– Да, – кивнула я. – Раз Геспер сигналит, значит просит помощи. В трудную минуту он помогал Горечавкам. Мы не можем его бросить.

– Похоже, я что-то упустил, – начал Аконит, – но ведь если мы сейчас развернемся или хотя бы притормозим, то снова попадем под обстрел.

– Есть и другие варианты, – сказала я. – У меня в грузовом отсеке целая коллекция кораблей. Некоторые способны развивать скорость выше, чем «Лентяй» и «Серебряные крылья». Правда, ненадолго, но слетать за Геспером я успею.

– А если нет? – опасливо спросила Волчник. – В принципе затея хороша, но… не многовато ли риска?

– Это вполне реально, – объяснила я. На заранее настроенном дисплеере появилась иконка, спешащая от «Серебряных крыльев» к «Вечернему». Я даже наложила овальные проекции зон вражеского обстрела, решив, что ни гомункулярных пушек, ни «Плюющихся кобр» у догоняющих не осталось. – Если Геспер не изменит скорость, можно слетать за ним, не попав в зону обстрела, вернуться на «Крылья» и включить максимальное ускорение. Так мы и отрыв организуем, и не приведем погоню к убежищу.