Дом Солнц

В извечном противостоянии органики и механики моя семья занимала диаметрально противоположную позицию. Как я уже говорила, несмотря на внушительные размеры жилища, роботов мы держали мало, в основном строителей – для постоянной реконструкции и расширения дома. Остальную работу выполняли слуги-люди и клон-няни.

– Я узнала, почему нашу империю называют Золотым Часом, – сказала я мальчишке, когда мы шли в игровую, где ждал чудесный Палатиал.

– Это все знают.

– А ты вот не знаешь, спорим? – Мальчишка промолчал, и я поняла, что можно продолжать. – Из-за света. Быстрее света не движется ничто, даже наши сообщения. Пока ты на планете или на спутнике – никаких проблем. Но чем больше люди осваивали космос, тем дальше друг от друга оказывались. Стало невозможно нормально разговаривать – слишком долго ждать ответ. Вот и мы с тобой можем болтать, только если сидим в одном доме. Ты теперь живешь с другой стороны солнца, и если я крикну тебе: «Привет!» – ответный сигнал услышу лишь через несколько часов. Со временем такая отдаленность перестала нравиться людям. Космос – это свобода и независимость, поэтому осваивать его они хотели, но тратить часы на простой разговор… Так появился Золотой Час, где почти все мы живем. Энциклокуб говорит, по форме наша империя – тор, кольцо вокруг Солнца. Если мерить скоростью света, диаметр кольца один час. В этом кольце и планеты, и спутники, и миллионы микропланет вроде нашей. Внутри Золотого Часа любой ответ приходит за два часа, а обычно куда быстрее. Еще энциклокуб говорит, что к такой конфигурации человеческая цивилизация шла почти десять столетий. – Я обожала длинные рифмующиеся слова, особенно те, которыми меня пичкал энциклокуб. – Зато теперь мы сможем ею пользоваться тысячи лет, а то и десятки тысячелетий. Разве не здорово? Мы будем дружить вечно.

– Это вряд ли, – надменно выдавил мальчик. – Папа говорит, долго он не протянет.

– Кто не протянет?

– Золотой Час, конечно. Папа говорит, что он лишь временный выход. Мол, потом нам станет скучно, мы развяжем новую войну или придумаем, как общаться быстрее скорости света. В общем, люди забудут про Золотой Час.

Я решила, что мой гость знает гораздо меньше моего.

– Никуда мы отсюда не денемся. Энциклокуб говорит, что в этом нет смысла. Что находится за пределами Солнечной системы, нам давно известно, зачем же туда лететь? Здесь есть и планеты, и спутники, и микропланеты – места всем хватает. – Я старалась говорить убедительно. – Межзвездные перелеты бессмысленны и, самое главное, невозможны.

– Уже возможны, – возразил мальчишка. – Люди уже летали на Эпсилон Индейца и вернулись обратно.

– Ну, это лишь трюк, сомнительный фортель. Вернувшись домой, те смельчаки повредились умом – за время их полета жизнь изменилась, а они к ней так и не приспособились.

– Они просто летели медленно, а мы сможем быстро. Рано или поздно мы полетим быстрее, чем свет. Папа говорит, что вопрос лишь во времени, – столько исследований сейчас ведется!

– Ну, не знаю…

– В энциклокубе об этом не написано, верно, Абигейл?

– Быстрее света не полетишь, это просто невозможно.

– Потому что ты так говоришь?

– Так говорит энциклокуб, а он всегда прав.

– И про черную дыру у тебя под домом он правду говорит? Ты ведь читала про дыру?

– Ее можно не бояться.

– Ага, конечно!

Я твердо знала, что права, а доказать не могла. В энциклокубе я читала, что скорость света – абсолютный предел, что за тысячу лет экспериментов и пустых надежд обойти ее не удалось. От такого руки опускались – ограничение скорости, будто подрезанные крылья. Будто мне позволили ходить только шагом – спина прямая, руки заложены за спину, а бегать и прыгать по дому через скакалку запретили. Почему ограничили скорость? Почему нельзя бегать и прыгать? Увы, суть ограничения я могла объяснить не больше, чем таблицу умножения. Дважды два четыре – и точка. В отдельные комнаты дома нельзя заходить – и точка. Быстрее света не полетишь – и точка.

Только чувствовалось, что такие аргументы не для мальчишки.

– Я объясню тебе, почему быстрее света не полетишь. – Он явно упивался тем, что знает больше, чем я. – Причина в каузальности.

Этого слова я не знала, но запомнила, чтобы разобраться потом.

– И ты в это веришь, – проговорила я в надежде, что мальчишка не будет на меня давить.

– Мой отец не верит. Он считает, что каузальность – временная преграда. Мол, из-за нее летать быстрее света трудно, но возможно. Однажды мы эту преграду обойдем и заткнем остальных за пояс. Хотят жить на Золотом Часе – пусть живут, а нам его мало.

Мальчишка и вредничал, и дразнил меня, но только его я считала настоящим другом и только с ним любила играть. Дети-клоны, которых мне периодически присылали, в подметки ему не годились – чересчур безвольные и уступчивые. Я обыгрывала их и знала: поддаются, а мальчишку с другого конца Золотого Часа могла обыграть, лишь постаравшись, то есть по-честному.

Чем ближе мы подходили к игровой, тем покладистее становился мальчишка – так его манил Палатиал. Без моего разрешения войти туда он не мог, вот и говорил, что я хорошенькая, что он обожает черные ленты у меня в волосах.

Палатиал стоял в игровой, но в отдельной комнатке. Привезли и установили его техники в зеленой форме. Время от времени один из них появлялся с коробкой, полной блестящих панелей-лабиринтов, которые вставлялись в пазы на корпусе Палатиала, и осматривал мой чудо-город. К тому времени я поняла, что моя игрушка не единственная, что тестовый период Палатиалов идет не совсем гладко, поэтому их массовый выпуск до сих пор не разрешен, хотя я свой экземпляр получила уже год назад.

Зеленый куб Палатиала был чуть меньше мини-комнаты, где его установили. Снаружи куб украшала лепнина – замки и дворцы, принцессы и рыцари, драконы, пони и водяные змеи. С одной стороны в толстой стене зиял проем, сквозь который просматривалась комната. Впервые пробравшись сквозь проем, я почувствовала головокружение, и мои мысли бешено закружились в эпициклах дежавю. Секундой позже галлюцинации прошли, второй раз прошел легче, третий – совершенно безболезненно. Впоследствии я выяснила, что стены напичканы сканерами мозга, которые прочесывают его невидимыми пальцами. У мальчишки тоже был «первый раз», за которым я наблюдала с садистским удовольствием, но и он с каждым разом чувствовал недомогание меньше и меньше. Просто Палатиал хранил карты наших разумов и после первого раза лишь корректировал их.

Палатиал набили не устройствами, не мебелью, а диковинами и чудесами. Посреди зеленоватой пустоты на вершине крутой горы стоял дворец, плод наших галлюцинаций. Узенькая тропка вилась на вершину, пересекала мосты, петляла по туннелям, выводила на жуткие уступы и, наконец, по сияющему разводному мосту попадала внутрь. Копия моего дома, только вытянутый не в ширину, а в высоту, он буквально подпирал облака, розовые и голубые, как глазурь на праздничном торте. Едва увидев дворец, я возжелала узнать, что внутри.

Палатиал позволял туда заглянуть. Разве устояла бы я перед таким соблазном? За окнами, на балконах и в башнях двигались фигурки. Точь-в-точь как живые, но светящиеся, словно витражи или словно картинки на залитой солнцем книжной странице. По сравнению с ними живые фигурки, которые я видела в энциклокубе, казались блеклыми картонками. В Палатиале фигурки были настоящими, каждая жила своей жизнью.

В самый первый раз я заметила во дворце принцессу в синем платье с желтыми звездами. Одна-одинешенька, она сидела на балконе и расчесывала длинные золотистые волосы. В следующий раз, как и сегодня, я застала ее за шитьем. Фигурку с ноготок в книжке не рассмотришь, но в Палатиале я видела ее лицо с невероятной четкостью. Оно дышало грустью и невыразимой тоской, что искренне меня удивило. Разве живущие в чудесном дворце не должны светиться от счастья? Палатиал, верно, почувствовал мой интерес, потому что внезапно я стала той принцессой. Теперь я сидела на балконе, шила и смотрела на сказочный пейзаж. Однако под фигурку в синем платье подстроились не только мои органы чувств. Я проникла в ее разум и думала за нее. Перед пробуждением на миг вспоминается весь сон, а я за один миг «вспомнила» пережитое принцессой. Начиналось все с весеннего дня, когда гуси возвращались с севера и в самой большой, самой светлой комнате дворца родилась принцесса. Я узнала историю ее королевства, уклад общества, в котором она жила, тяжесть бремени, которое выпадет ей после восхождения на трон. Я узнала, что ее отец, король, пал в битве с армией соседней провинции. На самом горизонте я увидела мрачный замок, который прежде не замечала. Вражеское логово словно источало непонятную магическую силу.

Я стала принцессой, погрузилась в ее мир, но при этом оставалась и Абигейл Джентиан, Горечавкой, наблюдающей за ней со стороны. Я хранила ее воспоминания, но при этом не расставалась со своими. С ипостаси на ипостась, с Абигейл на принцессу и обратно, я переключалась обычной концентрацией внимания. Видно, Палатиал помогал мне, ведь скоро переключаться стало легче, чем моргать.

В дверь постучали – затянутым в перчатку кулаком по тяжелой дубовой раме. Я вышивала уголок узора, разложив на коленях свои любимые принадлежности, но тут отложила работу и оглянулась. Вошел дворцовый стражник, щелкнул шпорами по каменному полу и отдал мне честь:

– Прошу прощения, миледи, получена депеша. Мажордом велел сразу отнести ее вам.

– Хорошо, Ланий, – проговорила я, – давайте депешу, я прочту ее на балконе. Света еще достаточно.

Дублерша, попав на сцену посреди спектакля, не хочет расстраивать зрителей и играет, вот и я не смогла промолчать. Откуда взялся мой ответ, кто его придумал, я или Палатиал? Имя стражника я назвала очень уверенно. Смутно вспоминалось, как мы вместе с ним угодили в авантюру, о которой сейчас говорить не хотелось.

Я сломала восковую печать и развернула депешу. Писал мой сводный брат, граф Мордекс из Черного Замка. От ужасных новостей у меня задрожали руки. Диверсионный отряд Мордекса взял в плен мою фрейлину, теперь ее держат в Подземелье Криков. В обмен на ее освобождение Мордекс требовал моего дядю, могущественного чародея Калидрия, который отрекся от магии, поселился в деревушке на окраине Королевства и стал обычным кузнецом.

– Мордекс вздумал использовать магию Калидрия для своих гадких целей, – объявила я. – Ту самую, которая даже в руках человека с добрым сердцем едва не расколола Королевство пополам. Нет, я не выдам дядю Мордексу. Или, по-твоему, стоит ради фрейлины? – спросила я, собирая швейные принадлежности. Для вышивки я использовала все имеющиеся иглы, и лишь одна, окровавленная, по-прежнему лежала в специальном отделении.

– Прошу прощения, миледи, но главный стражник просит позволения организовать рейд в графские земли. Прослышал он, что в Лесу Теней стоит отряд принца Аранея. С их помощью нам вполне по силам захватить Черный Замок.

– Воины принца Аранея не пожелают вмешиваться в наш конфликт с Мордексом. У принца своих забот немало.

– Принц помнит, как мы выручили его в Битве Семи Болот. Даже если он запамятовал, его воины наверняка помнят.

– Ланий, все это весьма напоминает ловушку. Неужели у меня одной такое чувство?

– Ваша осторожность оправданна, миледи. Только действовать нужно быстро и решительно. Главный стражник хочет попасть в Лес Теней засветло, дабы его людей не одурманила Чаровница Змеиных Врат.

– Мне стоит потолковать с Цирлием.

– Он с другими стражниками доспехи готовит. Вызвать его сюда?

– Нет, без особой надобности мешать сборам не стану. Ланий, проводи меня в оружейную и вызови туда Добентона. По пути мы побеседуем о графе Мордексе. Сдается мне, ты, как никто другой, способен постичь замыслы моего сводного брата.

Я полностью растворилась в ипостаси принцессы, но при этом не забывала, кто я такая. Я видела сон, но осознанный, – понимала, что смогу проснуться, если понадобится. Поэтому, волнению и опасности вопреки, страха я не испытывала. Понятно, это лишь игра и происходящее в зеленом кубе по-настоящему мне не повредит.

Мальчишке игра понравилась сразу. Когда я показала ему Палатиал, то уже привыкла к ипостаси принцессы. Я вполне могла примерить роль любого обитателя дворца, но успела привязаться к своей златовласой сестричке.

– Я – принцесса, – объявила я, показав на фигурки. – Выбирай любую другую.

– Зачем мне роль принцессы?

– Мое дело предупредить.

– А по ходу игры роли менять можно?

– Да, – кивнула я. – Просто сосредоточься на новой фигурке, затолкни себя в ее голову. Только меняться можно на фигурку в той же комнате. Если ты – узник в темнице, то не можешь переселиться в стражника у ворот и заставить его отворить темницу. – Пока разбиралась в правилах Палатиала, я перебрала множество фигурок и вернулась к принцессе. – Слишком часто переселяться тоже нельзя – разрешение сменить роль дает сама игра.

– Что это за замок вдали?

– Это Черный Замок графа Мордекса. В Палатиале он мой сводный брат.

– Хочу быть им.

– Нельзя. Выбирать можно только из обитателей Облачного Дворца.

– Откуда ты знаешь?

– Чтобы вжиться в героя, нужно его видеть, а граф Мордекс всегда очень далеко.

Стражники принцессы несколько раз отправлялись к Черному Замку, но так до него и не добрались. В первую ночь на поляне Леса Теней их поджидали воины графа, переодетые в форму армии принца Аранея. Они подкараулили принцессиных стражников и многих перебили. Атака захлебнулась, главный стражник Цирлий отступил. Еще дважды он пытался штурмовать Черный Замок, чтобы освободить фрейлину, но получал отпор, терял воинов и коней. Тем временем лазутчики графа Мордекса прочесывали деревушки в поисках спрятавшегося чародея. Еще немного, и Калидрий снова обратится к магии, иначе его обнаружат.

– Наверняка есть способ вжиться в графа Мордекса, – не унимался мальчишка.

– Мордекс – плохиш, зачем он тебе? – удивленно спросила я.

– Это для тебя он плохиш. Небось сам он плохишом себя не считает.

– Мордекс похитил мою фрейлину и не отпустит, пока не найдет Калидрия.

Мальчишка спросил, что я сделала для спасения фрейлины. Я рассказала про дядю-чародея и про неудачные попытки проникнуть в Черный Замок.

– Значит, нужно придумать что-то новенькое. Если я стану Мордексом, то смогу освободить твою фрейлину.

Я объясняла мальчишке, что в Палатиале он станет думать и чувствовать, как Мордекс, – только словами такое не объяснить. От моих доводов он отмахнулся с напускным безразличием:

– Все равно хочу быть Мордексом.

– Не получится. Граф не приближается к Облачному Дворцу и к Черному Замку никого из нас не подпускает.

– Даже гонцов?

– Он тебя убьет.

– Явлюсь к нему под видом шпиона. Мне, мол, известно, где волшебник. Тогда Мордекс меня не убьет. По крайней мере, пока не выслушает. Тогда я в него и переселюсь.

– Вдруг Мордекс не пожелает встречаться с тобой лично?

– Тогда я стану стражником в его тюрьме и шаг за шагом подберусь к нему.

– Ну, не знаю… – с сомнением протянула я.

До сих пор я единолично владела Палатиалом и во время игры определяла ход событий на пару с хитроумным интеллектом самой игры, прорабатывающим бесчисленные варианты. Если мальчишка начнет играть в роли графа Мордекса, моя сказка изменится. На ход событий будет влиять еще один человеческий интеллект. Проиграть другому ребенку совсем не то же самое, что проиграть машине. Смирюсь ли я, если проиграю?

Но до чего же мне не хотелось пускать его в свой тайный мир!

– Начать можно прямо сейчас, – сказала я. – Только в Палатиале спешить не принято. До отлета домой в Черный Замок ты не отправишься.

– Хоть осмотрюсь, – настаивал мальчишка. – Могу и план составить.

– Да, конечно, – отозвалась я. – Планируй сколько влезет, только в итоге это ничегошеньки не изменит.

– Почему?

Глава 10

Тщетно Лихнис пытался скрыть свой страх – его выдавали складки, залегшие у губ, и стиснутые зубы, он плескался в глазах и сочился через поры.

– Что стряслось? – Язык у меня заплетался, как у пьяной. – Я собиралась переброситься к тебе, а не наоборот…

Ответить Лихнис не успел – его опередили «Серебряные крылья», беззвучно нашептав мне объяснение. Оба наших корабля получили тревожный сигнал Горечавок. Ситуация чрезвычайная, вот корабли и решили разбудить нас, своих пассажиров. Мы по-прежнему летели на максимальной скорости, по-прежнему в десяти с лишним световых годах от места назначения.

– Я оклемался первым, – похвастал Лихнис. – Вот оно, преимущество стазиса.

– Не люблю стазис! – раздраженно заявила я, хотя, разумеется, Лихнис это знал.

Он помог мне выбраться из вертикальной камеры криофага и прижал к себе. В его крепких, теплых объятиях я почувствовала себя холодной и хрупкой, как погруженный в жидкий азот цветок, который при малейшей неосторожности разлетится на яркие осколки.

– Как себя чувствуешь? – шепнул Лихнис мне прямо в ухо, прижавшись своей щекой к моей.

– Хочу снова на боковую. Чтобы этот неожиданный подъем оказался лишь плохим сном.

– «Серебряные крылья» разбудили тебя слишком резко, отсюда и легкая заторможенность.

Я плотнее прижалась к Лихнису – надежному и прочному, как якорь, с которым не страшны шторма.

– Вы давно не виделись, – начал Геспер, стоявший за спиной Лихниса. – Если хотите спариться, могу уйти в другую часть корабля и на определенное время отключу свои наблюдательные функции.

Я хотела не спариться, а крепче обнять Лихниса, чтобы жизнь понемногу вернулась в мои кости, мышцы и нервные волокна.

«Серебряные крылья» беззвучно наполняли меня информацией.

– Что во вложении? – только и спросила я вслух.

– В каком вложении? – резко отстранившись, уточнил Лихнис.

– Ты даже не посмотрел?

– Это просто тревожный сигнал, вложения для таких не предусмотрены.

– «Серебряные крылья» утверждают, что вложение было. Может, оно пришло, но «Лентяй» его не принял?

– Это не по правилам. Мы должны подключиться к внутренней сети и выяснить, из-за чего сыр-бор.

– Тут явно какой-то сбой. Лихнис, как ты вложение проворонил? Без меня как без рук, – добавила я скорее сварливо, чем зло, а потом поморщилась. – Не обращай внимания, у меня крыша едет.

– Мне уйти, пока вы разбираетесь с сообщением? – тактично спросил Геспер.

– Нет, – покачала головой я. – Что бы ни стряслось, это касается всех, включая наших гостей. Приготовься к плохим новостям. Вполне вероятно, что твое возвращение к машинному народу откладывается.

– Спасибо, что думаешь обо мне, когда у вас самих проблем хватает. Если позволите, я хотел бы ознакомиться с вложенным посланием. Может, здесь его и изучим?

– Сперва мне нужно выпить, – заявил Лихнис, опасливо на меня поглядывая.

Все понятно… Я ведь сама разрывалась между желаниями поскорее услышать новости, пусть даже страшные, и оттянуть момент истины.

– Пойдемте на мостик, – предложила я, закрывая дверцу криофага.

– Есть еще одна новость, – шепнул мне Лихнис, когда мы шагали к ближайшей камере переброса.

– Что еще? – Я крепче стиснула его ладонь.

– Мы потеряли пассажира.

– Кого-то из спящих пленников Атешги? – спросила я, соображая по-прежнему туго.

– О нет! Доктора Менинкса. Всё, лишились мы его приятной компании.

– Что? – тупо переспросила я, помня, что в паре шагов за нами следует Геспер.

– Менинкс погиб. У него камера сломалась. Геспер якобы заметил неполадку и попробовал ее устранить, но доктор переборщил с охранными устройствами. – Лихнис выделил слово «якобы», показывая, что говорит со слов нашего гостя.

– Господи!

– В любой другой ситуации я думал бы только об этом. Но тут еще и сигнал бедствия… – Лихнис не договорил.

– Не стану врать, что буду скучать по старому фанатику, только…

– Только смерти ты ему не желала. У меня те же чувства. Нас теперь с потрохами сожрут?

– Им только повод дай, но ты не виноват… – Я очень старалась не делать глупостей, но тут не удержалась и глянула на Геспера.

– Утверждает, что это несчастный случай, – чуть слышно сказал Лихнис. – Пока я решил поверить ему на слово.

Когда мы перебросились на мостик «Серебряных крыльев», я не знала, чем мучусь больше – страхом перед вложенным сообщением или сомнениями в невиновности Геспера. Сильно взвинченная, я взошла на мостик, на котором тут же зажегся свет. Корабль ждал нас и приготовил вокруг главного дисплеера – стеклянного полушария на постаменте – три кресла. «Серебряные крылья» раз в пятьдесят больше «Лентяя», зато мостик тут раз в двадцать меньше. Видоизменяемые стены у меня вечно серые, потолок рифленый, опутанный светильниками, устройствами и управляющими интерфейсами, хотя на виду только самые необходимые.

– Думаю, насчет выпивки ты не шутил, – проговорила я, ожидая, когда синтезатор приготовит два напитка, алкогольный для Лихниса и тонизирующий для меня, чтобы скорее восстановиться после спячки в криофаге.

– Спасибо! – поблагодарил Лихнис, взяв свой бокал.

Я знаком велела Гесперу занять самое прочное кресло, а мы устроились в соседних.

– Хватит тянуть резину, – дрожащим от волнения голосом поторопила я. – «Крылья», объясните нам, что было во вложенном сообщении.

– Во вложении неинтерактивная запись продолжительностью сто тридцать пять секунд, – громко объявил корабль. – Скрытые информационные слои не обнаружены.

– Вложение безопасно?

– Вложение изучено с предельной тщательностью. Угроз не обнаружено.

Я облизнула пересохшие губы:

– Тогда включай! Все готовы?

– Я готов, – отозвался Лихнис, легонько касаясь моей руки.

В полушарии появилась мужская фигура, точнее, лишь верхняя ее часть, зато в натуральную величину. Шаттерлинга Линии Горечавки я узнала мгновенно и почти прошептала:

– Овсяница.

– Зачем ему… – начал Лихнис, но тут Овсяница заговорил:

«Вы получили это сообщение, потому что опаздываете на наш сбор. В обычной ситуации вы заслужили бы строжайший выговор, только… нынешняя ситуация отнюдь не обычна. Сейчас вы заслуживаете благословения, признательности и прежде всего – искреннего пожелания уцелеть. Возможно, вы последние из Линии Горечавки».

Овсяница серьезно кивнул, и мы поняли, что не ослышались, смотрели на него – и не узнавали: от надменности и высокомерия осталась лишь тень; лицо осунулось, влажные растрепанные кудри липли ко лбу, усталые испуганные глаза превратились в щелки; на щеке что-то темнело – не то ожог, не то синяк, не то жирная грязь.

«Мы угодили в засаду. – Овсяница с отвращением растянул последнее слово. – Тысяча Ночей еще не началась – около дюжины кораблей еще не подлетели, хотя к тому моменту мы задержались на пятнадцать с лишним лет. С другой стороны, более восьмисот кораблей уже были на орбите. Большинство шаттерлингов высадились на планету – кто бодрствовал, кто погрузился в латентность. Когда открыли огонь, мы были практически беспомощны. Защитная оболочка планеты оказалась непрочной, а контратаку наши корабли подготовить не успели – их уничтожили. Против нас применили гомункулярное оружие – непередаваемый словами ужас из самых жутких недр истории. Превратив в облака ионизированного газа наши корабли, даже самые большие и мощные, нападавшие занялись миром, выбранный нами для сбора. Сто часов его накачивали энергией. Это предварило несколько минут, за которые раскалилась атмосфера и выкипели океаны, так что планета стала безжизненной, какой была до нашего появления. На этом они не остановились и продолжали подавать топливо, пока не расплавили кору, потом мантию… Наконец остался шар жидкого огня, который сначала сверкал оранжевым, потом золотым, потом начал распадаться, уже не подвластный силам гравитации. За четыре с половиной дня боевые орудия выработали больше энергии, чем ближайшая звезда. Они уничтожили абсолютно все. По моим подсчетам, случилось это лет восемь назад, хотя неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем вы перехватите мой сигнал. Настройте сенсоры корабля на систему сбора – и увидите новую туманность, облако каменных обломков, газа и пыли. Теперь это облако держится лишь за счет гравитационного поля самой звезды. Оно просуществует века, то есть значительную часть цикла. В нем вращаются спутники и планета, все, кроме той, которую мы надеялись сделать своим временным домом. Она погибла, а вместе с ней – почти вся наша Линия».

Овсяница остановился и пальцем потер припухлость, набрякшую под глазом-щелкой. Неужели он ослеп? Пока проигрывалась запись, взгляд нашего собрата ни разу не остановился на конкретном предмете.

«Тем, у кого самые быстрые корабли, лучшая маскировка и аппаратура радиолокационного противодействия, удалось спастись. Но таких меньшинство. Неудивительно, что я задействовал протокол Белладонны. Немедленно сойдите с нынешнего курса. Ни при каких обстоятельствах не приближайтесь к месту сбора, ведь даже сейчас, через восемь лет после расправы, нападавшие патрулируют систему, подстерегая опоздавших. Начав исполнение протокола Белладонны, опасайтесь погони, курс меняйте тайком, путайте следы. Если вас вычислят, лучше пожертвуйте собой, чем привести врага к резервному убежищу Белладонны».