Космический учитель

– Минутку, – отозвался Леклер, переходя к разделу «Характер распространения». – Нашел! В настоящий момент считается, что вирус Кинга-Земекиса и его земной синоним – мимивирус обладают самым большим капсидом среди ДНК-содержащих…

– Клеман, листай дальше! – потребовала Мариам.

– Уже. Действие вируса на организм зависит от множества факторов, среди которых особо выделяются наличие у подвергнувшейся заражению особи хвостовидных отростков позвоночника, ороговевших придаточных желез, моносахаридов в системе кроветворения и нестабильной жидкостной коагуляции, связанной с потерей подвижности стрекательного нерва.

– Вот теперь все ясно! – заметил Джон. – Как хорошо, как доступно написано!

Леклер отшвырнул окно с Галакипедией, оно врезалось в стену и рассыпалось на множество ярких пикселей.

– Давайте поищем другие источники, – предложила Мелани, активируя пульсопланшет. – Смотрите – статья из «Вестника ЗОЖ».

– Закрывай, – посоветовал я. – Ее написал Анхель Гомес. Там наверняка про потусторонние пузыри и лечение молекулами берберийской утки.

Мелани вздохнула и открыла следующую ссылку.

– Тогда заметка в журнале «Здоровье космонавта», – она пробежала текст глазами и воскликнула. – Хорошие новости, ребята! Вирус опасен только для тех, у кого нет нёбных миндалин. Кому-нибудь удаляли?

– Мне, – сказал Леклер.

– И мне, – поник Джон.

– И мне, и мне, и мне…

Из всего коллектива с миндалинами оказалась только Мелани. Ее родители не теряли надежд на музыкальную карьеру дочери и без необходимости старались не менять архитектуру глотки. Весьма дальновидно с их стороны! Мелани выживет, остальные – не факт.

– Хорошо, мы выяснили, что для нас он заразен, – сказал я. – Но почему вы думаете, что он смертелен? Вирусы бывают всякие. Сейчас почти все лечится. Наверняка есть какие-нибудь таблетки, и мы легко отделаемся.

Но грустный вид Мелани говорил об обратном.

– На сто случаев заражения – семьдесят с летальным исходом.

– Ничего себе! – воскликнул Джон. – Да лучше сразу в шлюз.

Среди учителей поднялась новая волна паники. Леклер, выставив руку вверх, как комиссар времен войны, с трудом призвал коллектив к молчанию.

– Во-первых, хватит кричать, вирус не испугается и не убежит. Во-вторых, обратите внимание – распространяется фекально-оральным путем.

Юкико покраснела, а Мариам со всей силы хлопнула Леклера по щеке.

– За что? – закричал он. – Руки мойте после туалета, и выживете. И вообще, тут ниже пишут, что летальный исход – только в случае бездействия. Если вовремя вколоть вакцину, есть неплохой шанс выкарабкаться. Поняли? Успокоились?

Учителя растерянно осматривали руки. Внезапно все сорвались с места и одним большим стадом рванули в сторону санационной машины. Будь та разумной, она бы здорово удивилась, увидев, как люди борются за право подойти к ней. Прежде она не пользовалась таким спросим. Остались стоять у стола только я, Мелани и Леклер.

– Вы не боитесь заразиться? – спросил я у него.

– С некоторых пор для меня смерть – наименьшая из проблем, – пробурчал он. – И руки я мыл совсем недавно.

– А ты чего ждешь, Миша? – пихнула меня в сторону санационной машины Мелани. – Иди, встань в конец очереди.

– Мне и здесь неплохо, – сказал я. – Успею.

Тем временем из терминала опять принялись выпадать окна. Леклер подтащил их к себе и углубился в чтение.

– Новости с полей! – возвестил он, и копошение у санационной машины вмиг прекратилось. – Гомес перенаправил нам копию отчета о состоянии дел. Пока что заболевших четверо, среди них один гуманоид. Больные изолированы в боксах, проводится интенсивная терапия.

– А кто конкретно заболел? – поинтересовался Джон. Он санировался первым, сумев растолкать конкурентов, и теперь выглядел довольно бодро. Леклер открыл список:

– Центаврианин Ы из группы интенсива, аспирант профессора Виноградова кристалл Женевьева Альпенштольц, треть маточного роя – уж простите, не буду перечислять поименно – из группы Миши. И Снорри Сьюки.

– Это тоже мой! – воскликнул я. – Как он?

– Состояние критическое. Ампутировано промежуточное щупальце, выбрит пятнадцатый ряд зубов, сейчас проводится трепанация подвздошных пазух.

– Боже…

А я ведь желал ему смерти. И что теперь, он умрет? Совсем?

– Неужели ничего нельзя сделать? – дрожащим голосом спросил я. – Давайте я кровь сдам, у меня третья отрицательная, редкая.

– Зачем ему твоя кровь? – удивился Леклер. – У него же нет сердца.

Нет, подумал я в тоске, это не у него, а у меня нет сердца. Если вдуматься, все мои желания сбывались: хотел денег – получил, пусть потом и отняли. Бросила девушка – завел новую. Решил прославиться – успешно выступил с докладом. Даже напился, когда захотел, в несуществующей рюмочной. А теперь я своей волей приговорил к смерти невинное существо. Он был такой хороший! Он так любил глобусы.

– Миша, ты что? – испуганно спросила Мелани. – Плачешь?

Я отвернулся и пошел к санационной машине, которую наконец оставили в покое учителя.

– Постойте-ка, я ошибся! – вдруг сказал Леклер. – Четвертый заболевший – барбитанец 125 993, вольнослушатель.

– А что Снорри Сьюки?

– Жив, здоров и нагловат. Разблокировал дверь каюты и явился в медицинский отсек с набором инструментов. Предлагал свою помощь в проведении операций. Заперт в пустом боксе, от греха подальше. Гомес просит Виноградова в подобных случаях разрешить ему использовать нервнопаралитический газ.

– А в каком состоянии остальные? – спросил я, переключившись мысленно на своих шуршунов. Не хотелось бы, чтобы их стало меньше. Мы с ними планировали поставить к дню космолетчика балет «Щелкунчик». Мне нужна вся труппа, а не все трупы.

– Центаврианин помещен в барокамеру, у него тахикардия и стоматит. Кристалл потерял внутреннюю решетчатость, сейчас Гомес советуется с коллегами, какую лечебную тактику применять. У роя проблемы с общественным поведением, они разлетелись по боксу и не желают взаимодействовать. Уколы не помогли, Гомес переходит к психотерапии.

– И долго нас будут держать взаперти? – спросил Джон. – Я, например, есть хочу.

– А я пить, – заявил Збышек.

– А я и пить, и есть, – крикнула Мариам.

– Тихо! – цыкнул на них Леклер. – Голосовое сообщение от Виноградова.

Чуть скрипучий голос профессора заполнил учительскую.

– Братья и сестры! В дни сомнений, в дни тягостных раздумий о судьбах родины нам пришлось столкнуться с ужасающей бедой. Сегодня, в шесть утра, без объявления войны, школу поразил вирус Кинга-Земекиса, чума двадцать второго века. Я призываю вас сохранять спокойствие, поддерживать раненных и стариков, оказывать помощь фронту…

– Что он несет?! – прошептал Джон. Стоявшие рядом учителя зашикали на него.

– … держаться с достоинством, присущим великим учителям прошлого, – продолжал Виноградов со слезой в голосе. – Сплотимся же против общего врага и дадим ему отпор. С нами правда! С нами космолингва!

Запись оборвалась.

– Похоже, и он заболел, – заметила Мелани.

– Не исключено, – почесал подбородок Леклер. – К счастью, помимо пламенной речи он прислал еще и памятку на случай биоатаки – не совсем наш случай, но тоже подойдет. В течение одних земных суток нам предписывается оставаться там, где нас застала информация о заражении, то есть в учительской. Кормление не предполагается, поэтому готовьтесь затянуть пояса. В нашу сторону направлена команда эпидемиологов. Они заберут пострадавших, проведут чистку помещений, после чего мы останемся на карантине еще на полгода.

– Что это значит? – спросил я.

– Это значит, что свое заявление об увольнении ты можешь считать недействительным. Мы все здесь застряли. Никто никуда не летит – ни к нам, ни от нас. Провизию будут доставлять одноразовыми беспилотниками. В целом жизнь продолжается в прежнем ключе, просто с ограничениями. Уроки не отменяем, вирус вирусом, а план надо выполнять.

– Но как же так?! – вскричал Збышек. – А права человека? А свобода перемещений, собраний? Свобода слова, наконец?

– Болтать никто не запрещает, – успокоил его Леклер. – Неделю посидим в каютах, и если никто больше не заболеет, вернемся к урокам. О зарплате не волнуйтесь, она будет поступать в прежнем объеме и в те же числа.

Учителя принялись переговариваться, обсуждая предстоящий карантин. Мелани подошла ко мне и спросила:

– Ты все еще хочешь улететь?

– Сам не знаю, – сказал я. – Раньше была цель, а теперь ее нет.

– Придумай другую. Хочешь, займемся вместе наукой – на Земле?

– Я бы лучше в бизнес.

Мелани подняла указательный палец и важно сказала:

– Учить инопланетян – твое призвание, Миша! Не зарывай в землю талант.

– Правильно, зарывай туда учеников, – заметил проходивший мимо Джон и демонически захохотал. Видно, его окончательно отпустило. Вот что мытые руки делают с человеком!

Следующие двадцать три часа мы провели, как робинзоны на частично обитаемом острове. Под руководством Леклера мы свалили все съедобное в одну кучу. Вышло негусто: три протеиновых батончика без сахара – от худеющей к свадьбе Мариам, пакет нано-чипсов от Джона, шоколад с древесным нозеанским картофелем от учителя рисования Ли Куня и водный шарик от информатика Фукса. И если еду реально было разделить, то водным шариком мог воспользоваться только кто-то один. В качестве источника живительной влаги выступал и кофейный автомат, доступ к которому теперь был по записи. Разрешалось взять кипяток только два раза и строго двести миллилитров. Всем сразу нестерпимо захотелось пить, и Леклера, охранявшего автомат, чуть не затоптали. Вода быстро кончилась, народ поутих.

Некоторые проблемы были и с туалетом. Джон, живший до института на мангустиновой ферме в тропической зоне, организовал отхожее место, соорудив ширму из нескольких свитеров. Вместо унитаза пришлось использовать кадку из-под ямофикуса – сам ямофикус решили приберечь на тот случай, если еда закончится раньше карантина.

Полураздетый Леклер с синим носом и угрюмым выражением лица продолжал изучать литературу про вирус. Джон собрал из подручных материалов простенький передатчик и выстукивал на нем SOS. Мелани невозмутимо проверяла сочинения. Я тоже хотел заняться делами, но потом решил отложить их до лучших времен. Я в неволе не пою, не тружусь и не размножаюсь!

Через некоторое время Леклер объявил отбой и уменьшил освещение в учительской. Девушки с сомнением смотрели на пол, мужчины ежились. Спать вповалку мы уже привыкли, но только теперь у нас не было такой роскоши, как надувные матрасы. В учительской поддерживалась температура в двадцать два градуса, чтобы никто не расслаблялся, и без свитера мне было зябко. Другие тоже замерзли, хотя не сознавались. Помявшись, я лег рядом с Мелани и на удивление быстро уснул.

Нас разбудил звук разблокировки двери.

– Есть кто живой? – спросил незнакомый голос.

Учителя повскакивали. Самые проворные уже через секунду были у двери, осторожные остались сидеть на своих местах.

– Не бойтесь, мы пришли с миром, – сказал человек в дверях. – Я старший сотрудник Отдела эпидемиологической безопасности Земли, Джозеф Витгенштейн. Карантин окончен, можете быть свободны.

– То есть как окончен? – раздосадовано спросил Леклер. – А как же заболевшие? Вы их увезете?

– Зачем? – удивился Витгенштейн. – Они останутся здесь, долечиваться. Мы дали вашему доктору подробные инструкции. Он заверил, что справится.

Горстка учителей, склонных к необоснованному оптимизму, попыталась покинуть помещение, но вмешался Леклер.

– Не сметь расходиться, пока во всем не разберемся! – он пристально посмотрел на Витгенштейна, словно хотел уличить его во лжи. – Послушайте, офицер, мы здесь сутки просидели, и теперь нам надо знать наверняка – есть опасность заразиться или нет.

– Опасность нулевой не бывает, – развел руками Витгенштейн. – Дело-то вероятностное. Вот недавно зачищали мы офис Доминион-банка на Венере, там завелись ассимиляционные клопы. Крепко ядовитые, до ожога. Спалили крупные гнезда, опрыскали плинтуса. Шанс выживания для популяции ничтожный – меньше процента. И что вы думаете, не прошло и недели, как снова готово! Покусали кассира, а у того сразу отек Квинке. Теперь объяснительную пишем, почему упустили кровососа.

– Впечатляет, – сказал Леклер. – А нам-то что делать? Надеяться, что пронесет?

– Зря волнуетесь. Вирус почти безвредный. В худшем случае отвалятся ногти на ногах, но обычно до этого не доходит.

– Да? А как насчет летального исхода?! – закричал Збышек, стоявший позади всех. – Вам легко говорить, вы в биозащите.

– Хотите – сниму? – предложил Витгенштейн. Женская часть коллектива радостно согласилась, мужская отмолчалась. – Я понимаю, у вас была тяжелая ночка. Вы не выспались, вас тошнит. Но вам ничего не угрожает. От понтовируса еще ни одна особь не погибла, даже кубоиды – а уж они-то хлипкие, чушь ветер просвистит – у них замор.

– Понтовирус? – переспросил я. – А разве не вирус Кинга-Земекиса? Или это одно и то же?

Витгенштейн глянул на меня, как на двоечника, беспомощно разыскивающего озеро Байкал в районе Сахары.

– Ха, ну вы и сравнили! Вирус Кинга-Земекиса – это не шутки. Из-за него целые планеты на карантин закрывают. На днях летали с проверкой в сектор М-10, просто спросили, не было ли у них случаев заражения, так там такая паника началась, мама родная! Солдаты скафандры нацепили, сидят, боятся. Офицеры с перепугу тревожную кнопку семь раз нажали – сирена еще сутки ревела, отключить не могли. Вот что такое вирус Кинга-Земекиса. С ним не забалуешь.

– А с понтовирусом забалуешь? – допытывался я.

– Некоторые пытаются. У нас ребята говорили, в лабораториях на Нибиру вывели особый штамм. Заражаешься, и наступает обалдение, как от грибов шта. Знатная вещь, я вам скажу. Стоит разок попробовать.

– Вирус-наркотик? – нахмурился Леклер. – Только этого нам не хватало!

– Так то на Нибиру! – успокоил его Витгенштейн. – Там в воздухе пять процентов сурьмы, любого прищучит. Нет, у вас другое – обычный понтовирус, без мутаций, статический.

– Чем он опасен? – спросил Джон, которому не терпелось уйти из учительской.

– Если иммунитет слабенький, прошибет диарея. Бывает еще сыпь по телу – не чешется и даже красивая, спиральками такими. Лечится быстро, забывается еще быстрее.

Учителя облегченно вздохнули, но Леклер продолжал напрягаться.

– Откуда же тогда информация про вирус Кинга-Земекиса? Почему ученики при смерти?

– Никто не при смерти, – сказал Витгенштейн. – Идите и проверьте сами. Ваш доктор, не хочу говорить про него плохо, но придется, не смыслит в вирусах совсем. Когда мы к нему пришли, он как раз читал инструкцию по введению катетеров шуршунам. Минута-другая – и ввел бы, а они от этого крылья отбрасывают.

– Значит, он просто перепутал вирусы? – спросила Мелани.

– Перепутал, – подтвердил Витгенштейн. – Начальные симптомы похожи, а сделать вирусограмму он не догадался или не смог. Придется штраф вам выписать за ложный вызов службы. Может, это научит его отличать смертельные вирусы от несмертельных.

Тут Витгенштейн бросил взгляд на пульсопланшет и заторопился:

– Вызов с базы, мне пора. Будут вопросы, звоните на нашу горячую линию. Первая минута бесплатно, дальше по тарифам министерства. Счастливо оставаться!

И он скрылся в лифте. Мы несмело высунулись в коридор – там было пусто. Не хватало только песчаного вихря, перекати-поля и завывания ветра.

– Расходимся? – спросил Джон.

Леклер кивнул, и учительская мгновенно опустела. Остались только я, Мариам и Мелани.

– А вы чего тут забыли? – пробурчал Леклер. – Идите, наслаждайтесь свободой.

– Пойдем к Гомесу, – предложил я. – Узнаем, как у него дела.

– Как-как! В ближайшие месяцы будет сидеть на голом питании, без зарплаты, – сказал Леклер. – А черт с ним, с понтовирусом, пошли!

В медотсеке остро пахло дезинфектантами, с потолка сыпались хлопья пеносмеси с антивирусом общего действия. Унылый, потухший Гомес сидел на стуле и вертел на пальце окно с учебником по пренатальной психологии альдебарранцев.

– Как дела у больных? – аккуратно спросила Мелани.

– Уверенно идут на поправку, – сказал Гомес, не прекращая вертеть окно. – Не понимаю, зачем понадобилось вызывать эпидемслуждбу. Я бы и сам справился. Недоверие – корень зла в современном обществе. И знаете, почему так происходит? У всех – почти поголовно – энергетический поток забит ложными смыслами. Надо собраться, найти в себе силы и сформировать эгрегор сострадания. Я давно об этом говорил, но меня не слушают!

– А как его формировать? – поинтересовалась полная сочувствия Мариам. Гомес слегка воспрянул и заблестел глазами.

– Перво-наперво надо потрудиться открыть верхние чакры. Процедура очень простая. Готовим карма-детокс, пьем раз в сутки строго натощак, затем садимся в позу цы.

– Вы понимаете, что из-за вашей халатности мы сутки просидели под замком – и в позе цы, и в других позах? – взорвался Леклер. – Я вам сейчас все чакры открою!

Мариам схватила его за рукав и потащила к выходу. Гомес невозмутимо смотрел им вслед. А я подошел к боксу с шуршунами. Те, увидев меня, начали биться о стекло и жалобно жужжать.

– Отойдите от пациентов, – сказал Гомес. – Вы усугубляете их нравственные страдания.

– Может, выпустим их, если они не заразные?

– Мне разрешили подержать их еще день на карантине. Для всеобщего блага.

– Но им же плохо!

– Отнюдь! Видите, у них на лапках распрямились ворсинки. Это знак того, что больные медленно, но верно движутся к балансу лимфы и сферического перикарда. Чего и вам желаю. А сейчас покиньте помещение. Мне предстоит серьезная операция, я должен настроиться.

И мы с Мелани ушли.

– Он угробит мне шуршунов, – поделился я с ней своими опасениями. – Давай ты отвлечешь его, а я их выпущу.

– Не выйдет, – сказала Мелани. – На боксе стоит сканер отпечатков пальцев.

– Хорошо, другой вариант. Ты отвлекаешь его, я оглушаю и прикладываю палец к сканеру.

– Миша, хватит изображать героя боевика. Не будет он ничего делать. Он сам в шоке. Наверное, Виноградов его уволит.

– Я бы его не просто уволил! – сказал я. – Его надо сослать на Юпитер, в седьмой дом в Стрельце. Ему там самое место.

– До чего ты кровожадный! – заметила Мелани. – Каждый может ошибиться. В прошлом году, когда один цефеанин заразил свою группу клюквенной чесоткой, Гомес выписал с Земли сироп и спас школу.

– Тоже мне достижение. Это, на минуточку, его работа – сиропы выписывать! Думаю, начальство его по голове не погладит.

Я как в воду глядел! Уже на следующий день выяснилось, что Виноградов со свистом уволил Гомеса и тот полетел домой. На прощание он окропил кабинет, смотровую и боксы водой примирения, заряженной положительными эмоциями, и сказал, что не держит ни на кого зла. Больные, выпущенные из боксов, волшебным образом выздоровели, даже многострадальный барбитанец. Страховая обещала возместить ему ущерб, который он понес в результате незаконной ампутации, и это вернуло ему радость жизни и веру в себя. Из минусов: за время изоляции в боксе он умудрился сдружиться с шуршунами, с которыми общался с помощью социального танца, и теперь требовал перевода в мою группу. Леклер склонен был согласиться, а на мои возражения о том, что я и так едва справляюсь с проверками домашних заданий и контрольных, сказал, что на мне пахать надо.

Всплыли и другие подробности карантина. Доблестный профессор Виноградов, получивший сообщение о вирусе первым, без колебаний, с холодным сердцем сел в спасательный бот и отлетел от школы на три парсека. Вторым ботом в том же направлении направилась его секретарша. К ней присоединился завхоз, замдиректора по воспитательной работе, три бухгалтера и несколько избранных аспирантов-стажеров. Капитан корабля, увидев тотальное бегство, задраил люки между служебной и школьной частью и перевел каюты на режим индивидуальной рециркуляции. Учитывая объем резервуаров, кислорода нам хватило бы на пару суток, не больше. В этой школе все норовит меня прикончить. Похоже, пора сматывать удочки. Засиделся я на одном месте. Мне, звездному страннику, не по душе покой, меня ждет неизведанное. И изведанное тоже ждет. В путь!

6.

Несмотря на всю свою решимость, рюкзак я так и не собрал. Мне надо было успокоить учеников, на которых карантин подействовал удручающе. Мармала потеряла аппетит, Шпыш перестал петь. У шуршунов от разделения роя началась икота, которая прекращалась только на уроках. Нрд боялся подцепить понтовирус и теперь ходил в маскхалате. Бактерия перелиняла в одиночестве, ей требовалось одобрение и поддержка. Снорри, не понятый в своем порыве помочь в борьбе с грозным недугом, впал в депрессию, закатил внутрь бинокуляры и не реагировал на внешние раздражители. Один только альдебарранец стоически разводил сопла в стороны и пытался учиться с прежним рвением. У него даже наметился прогресс: когда он долго напрягался, то мог сказать вместо «у» – «уы». Наверное, на нем положительно сказалось общение с пострадавшим от понтовируса земляком.

На место уволенного Гомеса была прислана дама, которую я сперва принял за сестру-близнеца нашей секретарши. Она монолитом вписалась в кабинет, заполнив собой все свободное пространство. На табличке теперь значилось: «Зинаида Петровна Пугина, кандидат медицинских наук, ксенопрокторог, терапевт широкого профиля, преподаватель Медицинской академии Доминиона, ведущий медицинский сотрудник, завбаклаб, врач высшей категории, прием с восьми до трех, обед с двенадцати до часа тридцати, по выходным приема нет. Без стука не входить. При себе иметь бахилы, индивидуальный санитарный пакет, резиновую шапочку и справу о прохождении флюорографии. Уважайте труд уборщиц».

Последнюю фразу кто-то приписал маркером. Ее стирали, но она появлялась каждое утро вновь.

В первый же день своей работы, врач ворвалась к нам в учительскую и провела бесплатную – «я подчеркиваю, пока бесплатную, потом посмотрим» – лекцию о вреде пьянства, табакокурения и случайных половых связей с инопланетянами.

– А что, у кого-то есть связи? – весело поинтересовался Джон. – Поделитесь опытом, можно в личку!

Так он оказался первым в списке на полный медицинский осмотр, забор крови из пальца, вены и ягодичной мышцы, а также эндоскопию.

– Нельзя, просто преступно пренебрегать анализами! – говорила Пугина, тесня слушателей к столам. – Какой пример вы подаете инопланетным гражданам? Вы должны заботиться о своем здоровье! Когда вы последний раз сдавали мочу?

И она показала на меня. Чудесно! Как вопросы про мочу, так сразу мне, больше некому.

– На третьем курсе, – с трудом припомнил я. – А что?

– А то! – сказала она грозно. – Вы представляете, какой букет болезней у вас сейчас?! Не представляете! А я в лаборатории всякое повидала. У вас в моче наверняка шигеллы, клебсиеллы, цилиндры, клетки плоского эпителия, белок.

– И кубоиды с Нибиру, – подсказал Джон. – Доктор, срочно запишите его на осмотр. Он очень болен, буквально разваливается. Возможно, его придется везти в медотсек на каталке. Давайте я помогу?

– Каталки заняты, – отрезала Пугина. – Ходячие больные должны явиться ко мне самостоятельно. И вот еще что. У вас тут принято халатное отношение к хроническим заболеваниям бронхо-легочной системы. Это недопустимо. Я уже отправила директору требование всеобщей добровольной диспансеризации. Будьте любезны ознакомиться с графиком прохождения. Он будет вывешен на моем кабинете во второй половине дня. Каждая группа – строго в отведенное ей время.

– Но если диспансеризация добровольная, то можно не приходить? – наивно спросила Юкико.

– За неявку учителям полагается выговор и лишение зарплаты, ученикам – исключение из школы без права восстановления. Все добровольно и в рамках закона о повышении мер охраны здоровья жителей Доминиона, его предместий, колоний и космических станций.

На этом лекция о здоровье закончилась, и врач высшей категории Пугина покинула учительскую. Минут десять мы не решались даже моргать. Тишину нарушил Збышек.

– Ничего себе! А нельзя вернуть Гомеса? При нем как-то лучше жилось.

– Нельзя, – вздохнул Леклер. – Министерство после нашего инцидента решило контролировать медицинские кадры в школах. Посылают только проверенных.

– По этой сразу видно, что она проверенная, – заметил Джон. – Вон как рубит!

– Госпожа Пугина – заслуженный работник медицинской отрасли, – с мягким укором сказал Леклер. – Так что вы это… поосторожнее!

Намек был понят. Мы разошлись по классам, задавленные очередным грузом проблем. Во время обеденного перерыва каждому пришло сообщение от Виноградова о том, что необходимо оказать полнейшее содействие врачу Пугиной в ее фундаментальном порыве исцелить учащихся и учителей, чье здоровье находится под угрозой. И правда, такой угрозы мы еще не знали. Я морально подготовил свой класс к тому, что им предстоит пройти медицинское обследование.