Английский брат

Предпринимательская деятельность, впрочем, сильно повлияла на размеры тела. Аккожин раздобрел, лицо приобрело одутловатые очертания, но, тем не менее, это не помешало обзавестись ему, кроме жены и двоих детей, красивой любовницей по имени Сания. Лимит времени обусловил и то, что отыскал Канат ее в том же офисе, где работал сам. Сания являлась главным бухгалтером их совместной компании.

Джеймс и Мартин поднялись на четвертый этаж и не спеша направились к кабинету, где размещались оба руководителя: слева – Джеймс, а справа – Канат. Посередине же находилась, как положено, приемная, где хозяйничала миловидная секретарша по имени Гуля. На этом месте переработало много таких девушек, и только Гуля Пайдалова своей исполнительностью, кипучей энергией и дипломатичностью сумела ужиться с такими своеобразными людьми, как ее боссы. Кроме того, Гуля умела общаться на трех базовых для страны языках плюс владела еще и китайским, поскольку закончила факультет восточных языков университета. Джеймс и Канат, не сговариваясь, через день ее работы пришли к общей мысли увеличить ее оклад до таких высот, чтоб у девушки не возникло желания бросить компанию «Moon-Ай».

– Good morning, James10, – ласково поздоровалась Гуля с боссом, а тот, отвечая на приветствие, представил ей сына.

– Мартин будет работать и помогать нам. Только что из Англии, поэтому первое время надо будет его опекать. Поможете, Гуля?

На столе у секретарши, всегда старавшейся приходить раньше боссов, царил идеальный порядок. Та извлекла остро отточенный карандаш из письменного набора и что-то быстро пометила в ежедневнике.

Новоиспеченный гость с восхищением уставился на стройную девушку с красиво изогнутыми черными ресницами и неброским гримом. Все в ее фигуре казалось идеальным, а во взгляде читались решительность и знание того, что нужно делать в любой момент времени.

Мартин невольно подумал: на такой скромной должности девушка долго не просидит, несмотря на все финансовые приманки, расставленные отцом и компаньоном. Не того полета птица…

– Канат на работе? – поинтересовался Джеймс, прежде чем открыть массивную, покрытую коричневым лаком дверь с табличкой «Джеймс Дарен, учредитель компании «Moon-Ай» и посмотрел на противоположную дверь, где на такой же табличке красовалась фамилия партнера по бизнесу с идентичной должностью.

– Нет, – ответила Гуля. – Чуть попозже подъедет, сами знаете, не любит Канат Ержанович в пробках стоять. Как рассосется, приедет.

– Рассосется? – удивился Мартин, – what does it mean, dad?11

– Машин меньше будет, – пояснил отец, пропуская вперед сына. – Ты еще многому здесь научишься, но главное, правильно понять менталитет этих людей. Странностей будет много.

– Каких, например? – поинтересовался сын, разглядывая просторный кабинет отца с широкими окнами, прикрытыми по бокам темно-красными шторами. На проспекте Кабанбай Батыра, действительно, создалась тягучая пробка, созданная автомобилями, управляемыми чиновниками, бизнесменами, учителями, студентами, торопящимися к началу работы, занятий или спешащими по другим хлопотливым делам.

Джеймс подошел к сыну и сказал:

– Сам увидишь, но причина их кроется в одном. Ты, Мартин, приехал из страны первого мира в страну третьего. Ничего обидного для аборигенов этим сказать не хочу. Всё предельно объяснимо. В нашей доброй старой Англии ее правители уже насосали свои бочки крови, разбогатели, насытились и подтащили остальное большинство к приемлемому уровню существования. В этой же стране всё в самом разгаре. Пауки еще ждут в своей паутине, тигры затаились в засаде, львицы только окружают стадо буйволов. Поэтому здесь так интересно жить и работать. Всё каждый день новое и неизвестное. Однако есть одно маленькое «но». Никогда третий мир не станет первым. Ему не дадут. Поэтому на этом лежит оттиск некоей вселенской печали.

Мартин задумался над словами отца, медитативно уставился на нескончаемый поток машин, плывущих по проспекту сквозь косые полосы дождя и заметил:

– А как же Китай с его небоскрёбами и достижениями? Ему-то еще дают волю.

– Вот именно, что ещё, – прицепился к слову Джеймс. – Ну ладно, всего понемногу. Он нажал на кнопку громкой связи и произнес в микрофон:

– Гуленька, принеси, пожалуйста, нам кофе.

***

Между тем, Канат Аккожин отнюдь не пережидал час пик, как думала всегда всё знающая секретарша.

В это время он уже сидел в кабинете главного бухгалтера, а по совместительству, любовницы Сании Акперовой.

Она единолично занимала просторную комнату и обставила ее по собственному изощренному вкусу, заказав приличествующую по штату итальянскую мебель, выдержанную в бежевых тонах. По стенам развесила картины, купленные в дорогих художественных бутиках. Одна картина особенно нравилась и самому Канату. Мужественный казах держал за луку красавца-коня, а на другой руке восседал мощный беркут с колпачком на голове. Вся сцена была выписана на фоне высоких заснеженных гор и цветущей степи, что придавало дополнительный колорит и рождало в нем ностальгические воспоминания о детстве, когда и он с друзьями мчался также на конях, разгоняя встречных сурков и полевых мышей.

Сания жила одна с двумя сыновьями, ревниво относившимися к матери и, тем самым, не дающими устроить бедной женщине личную жизнь. Поэтому встречи с Канатом проходили втайне ото всех.

По этой причине существующий порядок вещей, как нельзя, устраивал обоих.

В этот раз Сания сама попросила прийти пораньше Каната, поскольку раньше всех узнала о намерениях Джеймса взять на работу своего английского сына.

– Не нравится мне всё это, Кана, – мягко втолковывала она свою точку зрения. – Теперь он его в соучредители потащит, так ты можешь в меньшинстве остаться. Твоим планам может это очень повредить.

Она знала о тайной мечте Каната вложить деньги в перспективный участок в Восточном Казахстане.

– Представляешь, Сания, – разворачивал он перед ней свой бизнес-план, – возьмем контракт, отыщем нефть. Очень быстро сможем потом бабки отбить! Уже и инвестор есть!

Сания одобряла его идеи, но в то же время понимала, почему Джеймс всячески противится этому.

Англичанин был сугубо прагматичным человеком и ни в коем случае не хотел идти на неоправданные риски. Кроме того, он не без основания полагал, что в случае удачного развертывания производства может тут же попасть под точечный удар рейдерского захвата.

Канат тоже опасался подобного развития событий, но в нем жил дух степного авантюризма, и он любил повторять поговорку: «Кто не рискует, тот не пьет Дон Периньон из больших бокалов!»

На эти громкие сентенции у Джеймса имелся обычный ответ:

– Лучше пить молоко из маленького стакана, чем остаться на бобах.

– Удивляюсь тебе, Джеймс! Ты представитель когда-то огромной империи, а рассуждаешь, как отсталый абориген. Поэтому, наверное, вы и потеряли все былое величие.

Он грустно махал рукой, и на этом дебаты завершались.

Обо всех долгоиграющих разногласиях Сания прекрасно знала и понимала, что приезд Мартина не внесет дополнительной гармонии в и так не слишком простые взаимоотношения двух владельцев компании.

– Ладно, Кана, не грусти, что-нибудь сделаем с Мартином. Я думала, что только у казахов кумовство сильно развито, а эти британцы тоже не далеко от нас ушли.

Аккожин рассмеялся.

– Да везде все одинаково, Сания! Не знала, что ли? Просто по-разному и не в таких формах. Всё равно мы будем расширяться, хоть с Джеймсом, хоть без него!

Он пожал руку любовницы и покинул гостеприимный кабинет.

Длинный темно-зеленый с золотистыми полосками ковер в ширину всего коридора собирал на себе целые мешки пыли, поэтому уборщица тетя Фая каждый раз приступала к процедуре очистки, неодобрительно поджав губы. Отличалась она веселым нравом, помогавшем ей противостоять трудностям жизни и воспитывать красавицу-дочь, ее гордость и надежду.

Вся в кропотливой работе по собиранию волосков, крохотных частиц пыли и вездесущих скрепок, вылетевших из папок хлопотливых сотрудниц, она еле глянула на Аккожина, буркнула приветствие и продолжила борьбу с молчаливым мохнатым чудовищем.

Канат Ержанович хмыкнул:

– Доброе утро, тетя Фая, как жизнь, как дочка?

– У нас все нормально, да только за инфляцией никак не поспеваем. Угнаться не можем, а так-то все хорошо.

– Всем сейчас трудно, – вздохнул Аккожин. – Никто в молочных речках с кисельными берегами не купается.

– Так-то оно так, – нехотя согласилась тетя Рая, – да мне от этого не легче.

Аккожин поторопился забежать в свой кабинет. Он всегда избегал разговоров с людьми, стоящими, как говорится, ниже его по социальному положению, искренне считал, что нынешняя жизнь устроена ох как несправедливо и, по-своему, жалел обездоленную массу, с трудом влачащую жалкое существование. Про себя решил поговорить с Джеймсом и повысить зарплату уборщицам и водителям.

– Сәлеметсіз бе12, Қанат Ержанович, – приветствовала секретарша, отрываясь от компьютера, где она готовила презентацию для будущей встречи с инвестором. Это задание он дал ей втайне от Джеймса, поэтому попросил зайти в свой кабинет и обсудить расположение слайдов.

– Гуля, опять вы превысили лимит! Слайдов должно быть максимум десять, максимум! Иначе человек устанет, внимание рассеется, а эффекта не будет. Он для того, понимаешь, и богател, чтоб его лишней информацией не грузили, а мы тут на него выливаем целый ворох данных! Зачем, кому это надо? Слайд один – наше героическое прошлое, слайд два – важные результаты и победы, пара-тройка слайдов о наших планах и контрольный выстрел в голову – ожидаемая прибыль. Всё! Усекла?

Девушка, закусив губу, выслушала реприманд сурового начальника и быстро сделала у себя пометки. Заметив, что та расстроилась, Аккожин похлопал ее по плечу:

– Ты не виновата, со спонсорами мало общалась. А я столько литров алкоголя с этими толстопузиками выпил, что тебе и не снилось. Ладно, давай. Сколько тебе времени надо, чтоб завершить? Два часа хватит?

– Двадцать минут, – смело заявила Гуля и, не теряя времени, покинула кабинет.

Бумажки правят нашим миром. Они могут принимать самую разную форму: от ассигнаций с водяными знаками до листовок с призывами свергнуть законно избранную власть. Есть еще линованные бумаги формата А4, на которых печатаются развернутые заявления на вспомоществование от щедрых спонсоров в виде презентации, подготавливаемой трудолюбивой Гулей. Распечатанные на цветном принтере в двух экземплярах, заботливо прихваченные тоненькими пружинками, они лежали на столе Аккожина и ждали своего часа.

Канат Ержанович еще раз внимательно просмотрел содержимое и остался доволен. Похлопал себя по полному животику, сокрушенно подумав, что ежегодный абонемент на поход в фитнес-зал лежит девственно чистым, не знавшим рук инструктора. Да и ладно. Спорт не для него.

Перебросившись парой дежурных фраз с Джеймсом и хмуро пожав руку нежданно-негаданно появившемуся Мартину, Канат отправился в престижный ресторан «Керубино» на проспекте Туран. Там на втором этаже его ожидал предполагаемый спонсор-инвестор Аманжол Жаксыбаев. Дверь в просторный холл предупредительно открыл помпезный швейцар в мундире с золотыми галунами. Аккожин подумал, дать ли ему чаевых, и, помедлив, не дал. Кто знает, какие все-таки у них порядки. У нас тут не Англия, понимаешь.

Сдав приветливой гардеробщице кожаное ручной работы пальто, купленное им в Эмиратах, куда они недавно ездили с женой и причесав перед зеркалом лысеющую шевелюру, он, несмотря на полноту, легко взбежал по мраморной лестнице на верхний этаж.

В отдельном кабинете, где расположился Жаксыбаев, хлопотали два официанта. На столике, покрытом белоснежной скатертью, теснились тарелки со всевозможной закуской: разнообразные грибочки, маринованные огурцы, салаты, разносолы. Инвестор, не встав из-за стола, кивнул Аккожину, приглашая сесть на выдвинутый официантом стул и нехотя пожал протянутую гостем руку.

Аманжол Жаксыбаев являлся очень известной фигурой в бизнес-мире. Правда, вокруг него всегда ходили дурно пахнущие слухи: то он отжал у кого-то бизнес, то куда-то пропали бывшие его партнеры. Однако Канат Аккожин решился иметь с ним дела по одной простой, но веской причине: Аманжол был его земляком, их родители вообще жили в одном ауле, а поэтому он и делал на это ставку.

«Все-таки рискую сильно», – вдруг заволновался Канат, словно в непосредственной близости от мощного, уверенного в себе бизнесмена уловил враждебные флюиды.

Его земляк занимался в молодости вольной борьбой, наградившей своего адепта здоровенными плечами, поломанными ушами и привычкой коротко стричься.

Властным движением руки Жаксыбаев велел официанту налить водки гостю, и тот стремглав бросился исполнять высочайшее указание.

Молча выпили.

Аманжол сосредоточенно настиг вилкой всё ускользавший от него

жёлтый груздь и смачно проглотил его.

Дождавшись, когда благодатное тепло разойдется по мощному тренированному телу, буркнул, наконец:

– Показывай, что там у тебя.

Канат торопливо вытащил из тоненькой папки подготовленную презентацию и положил перед хмурым хозяином стола.

Жаксыбаев вяло перелистал страницы, затем промолвил.

– Меня уговаривать не надо. Знаю про эту бодягу получше тебя. Тема годная. Когда договор подпишем?

– Абеке, я-то хоть сейчас. Компаньон у меня ни в какую не хочет, а без его подписи ничего не решится.

– Это мои проблемы?

– Нет, конечно, – захлопотал униженно Канат. – Я с ним еще поговорю, к нему подход надо.

Инвестор подождал, когда официант поставит перед ним и Канатом вкусно пахнущий шашлык и вилкой выгрузит нанизанные на шампур кусочки мяса и потемневшие колечки лука, жестом велел угощаться и помолчать.

Еще раз подняли стаканчики и снова выпили уже под шашлычок.

Аманжол ел старательно и с наслаждением. Официант глядел поверх стола, стараясь ненароком не помешать величественному процессу поглощения пищи.

Наконец, последний кусочек отправился в ненасытное брюхо бизнесмена и тот выдавил из себя.

– Сколько времени на тебя потратил, а толку? Это хуже, чем угроза, Канат, это обида. А обид я прощать не умею. Понял? Сам разбирайся со своим англичанином, а как решишь проблемы, тогда и приходи. Или мне самому с ним говорить?

Канат похолодел. То, что такой разговор ни к чему хорошему не приведёт, было ясно как день.

Он отрицательно покачал головой.

Хозяин стола махнул рукой: мол, свободен.

Аккожин медленно поднялся со стола, забрал папочку и тихо покинул зал.

Канат Ержанович молча сунул купюру швейцару, дожидавшемуся его всё время разговора с суровым спонсором и сошел со ступенек ресторана в состоянии, близком к ступору.

То, что инвестор безоговорочно принял его идею и оказался в курсе задуманного Канатом, радовало. Однако угрозы, исходящие из уст земляка, звучали конкретно, а Жаксыбаев вовсе не тот человек, который разбрасывается словами впустую. Не того полета птица. Не соловей, не стервятник, а тот самый беркут на руке воинственного предка. Отличие только в том, что на такую птицу никто не наденет смиряющего колпачка. Этот хищник сам на кого хочешь колпачок напялит и летать заставит.

В состоянии, близком к трансу, доехал он до своего офиса, чисто на автопилоте управляя джипом. Начался ливень, из-под колес выметывались пузырящиеся лужи брызг, обдавая несчастных прохожих, в поисках убежища оккупировавших соседние магазины и кафе. «Да, не продумали с ливневкой», – в сотый раз посетовал про себя Канат, но сейчас ему было не до этого. Натянув на голову пальто, он постарался как можно быстрее заскочить в бизнес-центр.

Холодный дождь нисколько не остудил Каната, все еще взбудораженного разговором с потенциальным инвестором.

Раздраженно хлопнув дверью, он вбежал в приемную, где, памятуя об указании Джеймса, Гуля вводила в курс дела британского гостя.

– У нас, здороваясь, говорят Сәлеметсіз бе, а ровеснику можно сказать Сәлем, ну типа Hello или Hi.

Оба молодых человека с изумлением проводили взглядом врывающегося в кабинет Джеймса его компаньона в мокром пальто, сочащегося каплями весеннего дождя.

Гуля насторожилась, а Мартин продолжал пытать ее своими расспросами. Видно, что тот всерьез хочет обогатить свой лингвистический багаж языком номадов. Любознательные люди всегда встречаются в нашей жизни. Попади такой человек в Китай, через месяц он будет знать больше иероглифов, чем среднестатистический житель Поднебесной, да еще сыпать хлесткими цитатами из Конфуция и Лао-Цзы.

– А как сказать «спасибо»? – донимал лингвист девушку.

Но та не успела ответить на вопрос. Из кабинета, где беседовали боссы, донеслись воинственные крики. Видно, что перепалка достигла высокого градуса, причем проходила она на разных языках. Не найдя аргументов, собеседники перешли на самый низкий уровень общения, прибегнув к обсценным лексическим идиомам, как к последнему средству. Причем, что интересно, Аккожин ругался по-английски, видимо, чтоб было доходчивее для оппонента, а Джеймс перешел на казахский для усиления эффекта.

– Что такое акен аузын? – в очередной раз переспрашивал удивленный Мартин, но Гуля, тревожно вслушиваясь в отголоски скандала, внезапно схватила за руку и велела быстро двигаться внутрь кабинета.

И оказалась права. Распахнув дверь нараспашку, они увидели, что партнеры по бизнесу начали обмениваться хлесткими ударами. Все это выглядело бы скорее комично, поскольку Джеймс был на голову выше Каната, поджар, даже худ, а его визави, напротив, представлял собой полного коротышку. Однако кровь, текшая из носа Аккожина, не показалась выглядящей комично ни Мартину, ни его учительнице языка.

Они бросились разнимать дерущихся, чем Джеймс поспешно и воспользовался, а Канат еще рвался, жаждая отмщения, но тщетно. Мартин крепко удерживал его сзади за локти, а Гуля увещевала словами.

Наконец, утомившийся бесплодными усилиями вырваться на волю, Аккожин глухо произнес: «Пусти!»

По тону голоса Мартин понял, что тот, действительно, успокоился и ослабил хватку. Ни на кого не глядя, драчун смачно выругался, одернул плащ и широкими шагами вышел из кабинета.

– Гуля, прошу прощения за некрасивый скандал, – произнес Джеймс, заметно потрясенный произошедшим. – Никогда такого не было раньше. Что за муха его укусила?

– Не знаю, – дипломатично отвечала та. – Думаю, остынет, и всё нормализуется.

– Надеюсь, – задумчиво протянул Джеймс, потирая ушибленную от удара руку.

Больше всех скандал поразил Мартина, так и не понявшему, то ли смеяться над произошедшим, а то ли переживать…

Глава 3

Сегодня у Лейлы до обеда не было занятий, и в тысячный раз она возблагодарила судьбу за выбранную профессию преподавателя, при определенных больших минусах имевшую еще и замечательные бонусы в виде более-менее свободного графика жизни. Джеймс бранил ее, требовал бросить работу и сидеть дома, но преподавание помогало ощущать себя нужным человеком, а не бесцельным прожигателем жизни. В нем она порой даже видела смысл своего существования. Будучи женой богатого бизнесмена, Лейла выглядела белой вороной среди коллег. Взятки ей предлагать оказалось бесполезно, что поначалу вызывало шок у студентов. Потом они уже привыкли к богатой эксцентричной «англичанке». Единственным минусом было то, что лекции и семинары занимали много времени, поскольку Лейла Сабитовна работала на полную ставку. Как там говорил Ницше? Если человек не может потратить на себя две трети своего времени, его следует считать рабом. Входят ли в эти две трети сон, задумалась женщина и решила, что нет. Впрочем, сам великий философ провел остаток жизни в психиатрической больнице, так что в отличие от горних вершин мыслей в обыденной практике он вряд ли авторитет. Как бы то ни было, свое свободное нерабское время Лейла решила посвятить визиту к пастору Марку, в чьей церкви она состояла уже третий год. Она ощущала себя дочкой советских шпионов Пейдж из сериала «Американцы». Бедная девочка, узнав, чем занимаются ее любимые родители, пришла в священный патриотический ужас и тут же побежала к своему пастору за советом, как жить дальше. Так и Лейла. В церкви она нашла своё отдохновение, там скрывался её источник сил, терпения и мужества.

Она доехала до торгового центра «Сарыарка» на автобусе. У нее имелись права, но женщина не любила водить машину. В свое время Джеймс предоставил ей в распоряжение «БМВ Х6», но Лейла выезжала на нем не часто, предпочитая общественный транспорт или же ходьбу пешком. После того же, как получила психологический стресс, стукнув ехавшую впереди машину на перекрестке, и вовсе оставила железного коня на приколе в гараже…

Вдалеке виднелся грандиозный «Хан Шатыр», сверкающий на солнце светлым полимерным покрытием, левее виднелась белоснежная «Астана Опера», откуда взирала величественная сакская царица Томирис, управляющая квадригой. Церкви «Жаңа Жол» принадлежал двухэтажный особняк на проспекте Туран, чуть в стороне от вереницы ресторанов «Багратиони», «Портофино», «Алаша» и других. Он представлял собой аккуратный дом в американском стиле, обнесенный высокой железной оградой, а за ней можно было увидеть чинно выстроившиеся деревья и кусты, понемножку выпускавшие набухшие почки навстречу набирающему силу солнцу.

Зайдя в дом молитвы, Лейла увидела в прихожей пастора. Тот разбирал пухлую пачку корреспонденции, по всей видимости, только что доставленную посыльным.

Пастор Марк выглядел как типичный американец, со здоровым цветом лица, аккуратно постриженной бородкой и всегда улыбающимися карими глазами. «Откуда у них такой аппетитный цвет лица?» – всегда задумывалась Лейла. То ли природа у них благоприятствующая, то ли витамины поглощают в невероятном количестве. Тем не менее, она безошибочно могла угадать американца, в какую бы одежду тот не маскировался.

Сейчас Марк надел демократичную темно-зеленую футболку с надписью «shine, Jesus, shine», размашисто вьющуюся по кувшину с вином. Очки в тонкой оправе, надеваемые им во время чтения, делали взгляд по-детски удивлённым и наивным.

Они поздоровались, и пастор пригласил её жестом подняться по лестнице наверх, в свой кабинет.

Там царила идеальная чистота. Все бумаги на столе находились в порядке, на углу компьютерного стола красовались два флажка: американский и казахский. У стены стоял сделанный по заказу огромный, во всю длину стены, книжный шкаф с многочисленными книгами, журналами и брошюрами.

Говорили они по-английски, хотя Марк мог прекрасно изъясняться и по-русски, и по-казахски, что делало его еще более привлекательным для прихожан церкви «Жаңа Жол», «Новый Путь» или «New Way».

Лейла не знала, с чего начать, и, внимательно взглянув на её грустный вид, Марк сразу понял, в чём дело. Каждый день приходилось ему разбираться с семейными проблемами прихожан, поскольку их тяга к религии, к Христу в его трактовке, зачастую встречала непонимание у домочадцев. Пастор знал о нелюбви мужа Лейлы к религии вообще и к его церкви, в частности.

– Снова Джеймс? – мягко спросил он женщину. Та кивнула головой.

– Считает, что я кидаю деньги на ветер. Мол, лучше бы отдала какой-нибудь благотворительной организации, чем продавцам воздуха, как он вас называет.

Вместо ответа пастор предложил дать ей обе руки. Лейла тут же закрыла глаза, и даже до того, как тот начал читать слова молитвы, впала в легкое забытьё, как всегда случалось с ней во время песнопений и молитв.

В голове её сначала шумело, баритон Марка проникал через какую-то невидимую завесу, упорядочивал сознание… Так продолжалось несколько минут. Она почти не вслушивалась в слова молитвы, но осознавала их правильность и справедливость, безгранично вверив себя учителю и наставнику. Наконец, Марк отнял руки, и женщина медленно открыла глаза.

– Так лучше? – с нежной улыбкой спросил он прихожанку. Лейла благодарно улыбнулась.

Почему-то сразу показались мелкими мысли и чувства, обуревавшие ею до того, как она пришла к пастору. Совместная молитва придала внезапно силы и уверенность. Женщине стало казаться, что теперь мгновенно справится со всеми своими семейными трудностями, даже стало стыдно за временные слабость и уныние.

А ведь пастор Марк очень занятой человек. Столько сил тратит на дела благотворительности. Буквально в прошлом месяце на собранные от прихожан и спонсоров деньги церковь построила детский дом и теперь взяла опеку над его воспитанниками. Иногда к ним приходят посторонние люди и просят о помощи: этим нужны деньги на лечение, тем – на пропитание, кто-то прогорел с ипотекой и остался без крова. Никому не отказывает Марк, находит и средства, и время, чтоб пообщаться с бедолагами и хоть как-то помочь.

Что говорить о прихожанах! У каждого в запасе есть своя история о том, как мудрое слово пастора придало сил и вдохнуло в страдающего новую жизнь. Мария, ее знакомая по церкви, рассказала, что в своё время она много страдала от тирана мужа. Нет, тот не бил её, но как-то сделал жизнь её невыносимой, третируя постоянными насмешками, издеваясь над религиозностью и тягой к молитвам. Стоило ей недосолить блюдо или сделать не по вкусу, как град насмешек буквально сыпался на её голову. Мягкий характер Марии не позволял вступать в словесную перепалку, она начала молча страдать, потом заболело от переживаний сердце.