Полная версия
Дева Луны
– А сама база почему замолчала? – спросил кто-то из зала.
– Разведгруппа приняла решение перенести артефакт на базу для более подробного анализа. На базе для этого имеется всё необходимое научное оборудование. Но уже на следующий день они не вышли на связь с нами в условленное время. Поэтому, как мне кажется, вывод здесь очевиден. Они начали исследование артефакта, и с ними произошло то же самое, что и со спецотрядом Западной коалиции.
– А что именно? – раздались возгласы.
– Этого мы, к сожалению, не знаем. Слишком мало информации, – ответил Олег и снова неуклюжим движением резанул воздух.
В зале поднялась очередная волна шума. Все начали что-то бурно обсуждать друг с другом и делиться своими мнениями. Мира сидела молча. Она почему-то подумала о том, что наверняка на той базе есть необходимое для неё медицинское оборудование. Может быть, даже и томограф там есть. А может, и ещё что-то, чего она даже и не знает. Хорошо бы попасть туда. Только как?
Профессор постучал по столу, призывая к тишине. Люди стали успокаиваться, и шум в зале постепенно стих.
– Друзья! – взволнованным голосом заговорил Профессор. – Не буду отнимать ваше драгоценное время и перейду сразу к делу. Я считаю, что это наш шанс! И мы обязательно должны им воспользоваться. Потому что другого такого шанса у нас, возможно, уже и не будет. Во-первых, база К12, о которой шла речь, может решить все наши проблемы и продлить наше существование на долгие годы вперёд. На этой базе есть всё необходимое: ресурсы, продукты, оружие, медикаменты и многое другое. Поверьте, я знаю, что представляют собой подобные военные базы. Кроме того, экологическая обстановка в её окрестности существенно улучшилась, и мы сможем со временем наладить и развить собственное производство сельскохозяйственных продуктов и даже простейших промышленных товаров первой необходимости. Все нужные для этого знания у нас пока ещё имеются. Здесь от нехватки ресурсов наша колония рано или поздно зачахнет. Разведотряды, о которых мы говорили, позволят протянуть какое-то время. Но всё равно ненадолго. Там же мы сможем существенно увеличить нашу популяцию. Кроме того, мы сможем принять и других беженцев, если таковые ещё остались. Вы понимаете, о чём я говорю? Мы сможем стать центром новой цивилизации!
Профессор перевёл дух и продолжил свою речь:
– Во-вторых, и это может оказаться даже более важным фактором, мы должны использовать этот шанс из-за найденного там артефакта. Мне почему-то кажется, что он оказался там неслучайно. А вдруг это ключ ко всему? Вдруг из-за него и произошла Катастрофа? Ведь об истинных причинах Катастрофы нам до сих пор так ничего и неизвестно. А метеорит упал туда как раз во время Катастрофы. Может, здесь есть какая-то связь? Напомню вам ещё раз, что этот артефакт, предположительно, имеет внеземное происхождение. Мы должны, нет, мы просто обязаны продолжить исследования этого артефакта. Конечно, с учётом всего того, что произошло.
Профессор на некоторое время замолчал, ожидая реакции зала. Но все напряжённо молчали, боясь пропустить что-нибудь важное.
– Моё предложение такое, – снова заговорил Профессор, – мы должны организовать полноценную разведывательную экспедицию в район базы К12. Основной задачей экспедиции будет сбор данных и выяснение всех обстоятельств происшедшего. Кроме того, необходимо будет найти оптимальный и наиболее безопасный способ переселения всех членов нашей колонии в район базы К12. Поэтому это должен быть не маленький разведотряд, какие мы договорились выделить для исследования ближайших окрестностей Пещер. Это гораздо более серьёзное и опасное мероприятие. Следовательно, в эту группу должны войти военные, учёные, техники. Всего должно быть человек десять-пятнадцать. Мы постараемся снабдить их всем необходимым. В общем, должен вам сказать, что это уже не только моя идея. Мы в Совете предварительно всё это уже обсудили и пришли к единому мнению. Руководителем экспедиции я предлагаю назначить Полковника, члена Совета и начальника службы безопасности нашей колонии. Однако прошу заметить, что окончательное решение об организации экспедиции по законам нашей колонии должно принять общее собрание. Так что давайте обсудим это предложение. У кого какие есть мнения на этот счёт?
Зал снова зашумел. Предложение Профессора вызвало бурную реакцию. Некоторые люди встали со своих мест и начали что-то говорить.
– Тише, тише! – попытался успокоить собрание Профессор. – Давайте будем говорить по одному.
Постепенно все успокоились и уселись на свои места. Остался стоять один только Казбек, который в начале собрания задавал вопрос Профессору.
– Короче, – начал Казбек. – Я не любитель много говорить. Ну, вы меня знаете. В общем, это, как его там?.. Что я хотел сказать-то?.. А, да! Короче, я полностью, ну, то есть безоговорочно, поддерживаю предложение Совета. И, это, как там его?.. Чёрт!.. Короче, если можно, я хотел бы принять участие в экспедиции. Вот!
Казбек глубоко вздохнул и вытер рукой пот со лба. По всему было видно, что он затратил целую уйму своих сил на эту пафосную речь.
– Хорошо, Казбек! – улыбнулся Профессор. – Мы тебя поняли. Я не против, чтобы ты принял участие в экспедиции. Да я думаю, что и Полковник тоже будет не против.
Профессор посмотрел на Полковника, и тот утвердительно кивнул ему в ответ. Казбек, вполне удовлетворённый таким решением, сел обратно на своё место.
Теперь встал другой человек. В колонии его все звали Колей, хотя это было не имя, а прозвище.
– Экспедиция – это, конечно, хорошо! Экспедиция – дело полезное и нужное, – начал он как бы издалека. – Я в целом поддерживаю эту идею.
– А что тебя смущает, Коля? – спросил Профессор.
– Экспедиция – это дело, конечно, важное, – продолжал Коля, не обращая внимания на вопрос Профессора. – Артефакт исследовать там и всё такое. Это всё, конечно, здорово.
– Коля! – вставил Профессор. – Давай всё-таки ближе к делу. Какое твоё предложение?
– Экспедицию послать туда, конечно, надо. Тут вопросов никаких нет, – разглагольствовал Коля. – Только вот переселение туда может выйти нам всем боком. Не доберёмся мы туда! Никто не доберётся! Погибнем все по пути. Я помню, с каким трудом сюда добрался. Что мне пришлось вытерпеть и пережить. Никогда этого не забуду. До самой смерти теперь буду помнить. А вы предлагаете всё это заново проделать, что ли? Я правильно понимаю? Нет, не будет такого! Я не позволю выгнать куда-то непонятно куда мою семью, моих детей! Мы останемся здесь! Мы никуда отсюда не уйдём! Неважно, что продукты закончились. Зато здесь безопасно. Кто хочет, может идти, куда ему вздумается. А я с моей семьёй остаёмся здесь!
– Коля, все знают, что ты человек честный и порядочный. Что ты всегда беспокоишься о своей семье, о жене и детях. За это все тебя уважают. Я прекрасно понимаю твоё беспокойство о судьбе твоей семьи. Да и все остальные это тоже прекрасно понимают. Но пойми, пожалуйста, что в данный момент речь пока не идёт о переселении колонии. Речь идёт только об экспедиции. Экспедиция должна выяснить обстановку и определить, можно ли и нужно ли нам туда переселяться. Когда члены экспедиции вернутся обратно, мы снова соберёмся здесь и на основе полученной информации решим, что делать дальше. Вот тогда, возможно, и будем обсуждать вопросы о переселении. В данный момент я считаю обсуждение этого вопроса преждевременным.
Коля недовольно буркнул что-то себе под нос и уселся на своё место. Профессор посмотрел на людей в зале.
– Никто больше не хочет выступить? – спросил он.
Больше желающих не нашлось.
– Хорошо. Тогда давайте голосовать. Кто за организацию экспедиции в район базы К12? Кто против? Воздержался? Понятно. Решение принято единогласно!
Глава 3
Южный лес
Хорн обошёл Ночлежку. Там за ней, с другой стороны, располагался небольшой сарайчик, в котором все хранили свои вещи. Необходимо было взять рюкзак, топорик и ещё кое-что для охоты. Подойдя к сарайчику, Хорн увидел Евклида с детьми. Евклид был человеком уже немолодым, но ещё и нестарым – лет под шестьдесят. О себе рассказывал, что до Катастрофы он был не то учёным, не то школьным учителем. Город покинул вместе с основным потоком беженцев. Долго скитался по окрестностям, пока, наконец, не оказался на Свалке.
Евклид старался регулярно устраивать учебные занятия с детьми. Он говорил, что должен передать хотя бы часть своих знаний следующему поколению. Иначе его знания просто пропадут. Видимо, для него это было важно. Вот и сейчас Евклид стоял спиной к стене сарайчика, а дети – три девочки: Юнона, Ева и Алина – сидели на брёвнышке напротив него. Он с наставительным видом что-то им объяснял.
– Давайте теперь решим задачку, – предложил Евклид. – Допустим, что у Алины есть четыре яблока.
– А что такое яблоко? – спросила тут же Юнона.
– Ну это фрукт такой. Они, к сожалению, у нас сейчас уже не растут, – ответил Евклид. – Что ты там ищешь? – обратился он к Алине, видя, что она крутит головой.
– У меня нет никаких яблок, – растерянно сказала Алина.
– Ну, конечно, у тебя нет этих яблок! – воскликнул Евклид и всплеснул руками. – Это задачка такая, понимаешь? Я же сказал: «Допустим». Допустим, что у тебя есть эти яблоки.
– А как они выглядят? – снова спросила Юнона.
– Да какая тебе разница, как они выглядят? – возбуждённо продолжал Евклид. – В математике нужно уметь абстрагироваться.
– Что уметь? – спросила Ева.
– Абстрагироваться, – ответил Евклид. – Яблоки – это просто название предмета. Вместо них в задачке можно использовать камешки, палочки, шишки. Суть задачи никак не поменяется.
– Странно как-то, – сказала Алина.
– Почему странно? – не понял Евклид.
– Зачем мне камешки? – начала объяснять Алина. – Их вон вокруг сколько. Играй – не хочу. Надоело – выбросила. А вот яблоки я бы выбрасывать не стала.
– И я бы не стала, – поддержала Юнона.
– Да я не предлагаю вам выбрасывать яблоки! – Евклид, похоже, уже и сам был не рад, что выбрал эту тему. – Разве я говорил, что их нужно выбрасывать?
Дети с недоумённым видом переглянулись и отрицательно покачали головами.
– Нет, не говорил, – ответила за всех Алина.
– Вот видите! – уже более спокойным тоном произнёс Евклид и добавил: – Давайте договоримся, что мы не будем выбрасывать никакие яблоки, а просто их пересчитаем.
– А что их считать-то, если их нет? – удивилась Юнона.
– Я уже их посчитала! – радостно воскликнула Ева. – Их ноль штук!
– Как ты могла их посчитать, если я ещё даже задачу до конца не сформулировал? – парировал Евклид. – Что вы меня всё время путаете? Вы хотите решить задачу или нет?
«Вот бедняга! – подумал Хорн про Евклида. – Я бы, наверное, уже давно бросил это дело». К этому времени он собрал все необходимые вещи и направился обратно к костру. Обернувшись ещё раз в сторону детей, он увидел, как Евклид старательно что-то выписывает палкой на земле. «И всё-таки, зачем ему это?» – снова подумал Хорн.
Завернув за угол, он увидел Птицу, расположившегося с другой стороны сарайчика. Птица здесь устроил себе нечто вроде мини-мастерской. У него был небольшой столик, а рядом стояли какие-то ящики. Наверное, с инструментами или с разными деталями. Птица в их маленьком сообществе выполнял роль техника. Если что-то надо починить или отремонтировать, то это к Птице. Он сам облазил всю Свалку в поисках всяких полезных для ремонта вещей. Да и остальные тоже приносили ему всё, что попадалось полезного. Птица добытые вещи тщательно сортировал и раскладывал по своим ящикам. Рано или поздно всё это для чего-нибудь пригождалось.
«Может, это он вбил в потолок тот штырь, на который я наткнулся сегодня утром? – неожиданно вспомнил Хорн. – Раньше вроде его там не было». Хорн машинально дотронулся рукой до того места на голове, о которое он ударился. Всё ещё болело, но уже не так сильно. Он ещё раз мысленно выругался.
Хорн старался как можно реже разговаривать с Птицей. У Птицы была довольно необычная манера речи. Хорн никак не мог разобрать: то ли он говорит серьёзно, то ли нарочно над ним издевается. Впрочем, в такой манере он разговаривал со всеми, кроме, может быть, Александра Македонского. И то не всегда. О его прошлом практически ничего не было известно. Птица очень не любил рассказывать о своём прошлом. А специально с расспросами никто к нему (да и к другим тоже) не лез.
Птица сидел на широком сосновом чурбане, приспособленном под стул. Перед ним стоял небольшой столик, который представлял собой фактически доску, прибитую к лежащему на земле бревну. Склонившись к самой доске так, что его густая тёмная ветвящаяся борода иногда касалась поверхности, собирая на себя пыль и мелкие частички мусора, он старательно что-то мастерил, тихо насвистывая. Широко расставленные сапоги были заляпаны свежей грязью. Видимо, Птица успел уже поутру пробежаться по Свалке. При этом, однако, небрежно висящий на нём грубый плащ-дождевик с откинутым назад капюшоном был сухой и чистый.
Хорн решил, что просто так проходить мимо будет невежливо. Он остановился напротив Птицы.
– Доброе утро! – поздоровался Хорн.
– И тебе того же, – пробурчал себе под нос Птица, продолжая что-то мастерить.
– Слушай, ты не посмотришь: топорик у меня совсем расшатался. Мы сейчас на охоту собрались в Южный лес. Боюсь, как бы топорище не отлетело в самый неподходящий момент.
– Топорик? – заинтересовался Птица. – А ну-ка, дай посмотреть.
Хорн передал ему свой топорик. Птица внимательно его осмотрел и даже покрутил несколько раз рукой.
– У-у-у! – озабоченно протянул он. – Да разве можно до такой степени инструмент доводить? Его, похоже, вообще ни разу никто не ремонтировал! Надо, надо подлечить топорик твой.
Он открыл один из своих ящиков с инструментами, продолжая говорить. Птица вообще любил поговорить. Особенно с самим собой и со своими инструментами.
– Не волнуйся, бедненький. Сейчас, сейчас мы тебя подлечим. Будешь у нас как новенький. Так, где тут у меня молоток? А, вот ты где! Спрятался, что ли, от меня?
Он посмотрел на Хорна.
– А ты чего стоишь? Присядь пока. Успеешь ещё, небось, ноги-то натрудить на охоте.
Хорн молча сел на бревно, лежащее сзади. Птица ловко выбил молотком топорище, с озабоченным видом осмотрел рукоятку топорика, покачал головой и снова начал что-то искать в своих ящиках.
– Ничего, ничего. Не волнуйся, сейчас мы тебя подлатаем, – приговаривал он.
Хорн с интересом наблюдал за его действиями. Птица долго рылся в ящиках, продолжая невнятно бурчать себе под нос. Наконец, он достал оттуда пару каких-то инструментов и несколько мелких металлических пластинок.
– А ты чего сегодня так рано поднялся? – неожиданно спросил Птица. – Не спится, что ли?
– Я думал, ты меня не заметил, – насторожился Хорн.
– Как это не заметил? Ты такой шум устроил, словно медведь раненый. Чуть Ночлежку не разрушил, пока выбирался. Я уже было подумал, нехорошо стало человеку, раз он так на улицу спешит. Да ещё словами крепкими себе помогает, чтоб быстрее добежать.
– Да не в этом дело, – начал было Хорн, но тут же осёкся. Дальше пришлось бы говорить о штыре. А вдруг это правда, что его сам Птица к потолку приспособил?
– А что тогда? Сон кошмарный приснился? – продолжал как ни в чём не бывало Птица. – Это у нас тут со всяким бывает. Духота, теснота…
– Сон мне и вправду приснился, – согласился Хорн. – Кошмарный, не кошмарный, но точно какой-то необычный.
– Необычный? – Птица, не отрываясь от работы, искоса посмотрел на Хорна.
– Понимаешь, мне приснился Город. А я в Городе никогда не был и поэтому даже не представляю, как он выглядит. И ещё там были люди, много людей в странных одинаковых одеждах.
– В каких таких странных одеждах? – удивился Птица.
Хорн нехотя в нескольких словах обрисовал тех людей из сна, их одежды, а также общую обстановку. Он не хотел особо посвящать во всё это Птицу. Однако Птица с неподдельным интересом выслушал Хорна и, слегка вытянув брови, на минуту задумался.
– Говоришь, ни разу не был в Городе? – наконец, спросил он.
– Когда мы покинули Город, я был грудным младенцем на руках у матери. Поэтому совершенно ничего не помню.
– И одежды такие никогда не видел? – снова спросил Птица.
– Не видел, – ответил Хорн.
– Вообще-то, до Катастрофы в таких одеждах многие ходили, – задумчиво произнёс Птица. – Я помню то время.
– Что бы это могло значить? – спросил Хорн без особой надежды.
– А то, что это не твой сон, – ответил Птица.
– Как так: не мой? – удивился Хорн.
– Не могу знать. Может, кто-то тебе его внушил. Может, воспоминания из прошлых жизней. Может, вещий сон.
– Какой ещё вещий сон? – переспросил Хорн.
– Плохих событий там никаких не было?
– Событий? – не понял Хорн.
– Никто не умер, не погиб, ничего не сгорело?
– Да нет вроде, – задумался Хорн. – Была только вспышка молнии, гром, и после этого я проснулся.
– Выходит, что тебе кто-то внушил этот сон, – заключил Птица.
– Как это: внушил? Разве сон можно внушить? – вот здесь Хорн уже начал сомневаться, издевается над ним Птица или нет.
– А чего нельзя-то? Ещё как можно!
– Да кто его может мне внушить? – наигранным тоном спросил Хорн.
– Колдунья какая-нибудь или ворожея, – продолжал упорно гнуть свою линию Птица. – У меня в детстве, помню, случай был. Начал мне каждую ночь сниться один и тот же сон. Сначала я оказываюсь в каких-то тёмных подвалах. Долго там брожу, не могу найти выход. Иногда даже приходилось ползком просачиваться. Страшно до жути! Ползёшь, ползёшь, проход всё уже и уже и никак не заканчивается.
– И что было дальше? – заинтересовался Хорн.
– Дальше? – переспросил Птица и продолжил: – Дальше я всё время оказывался в большой комнате с чёрными занавесками на окнах. Посреди комнаты стоит стол, накрытый чёрной скатертью. А за столом сидит старуха, тоже вся в чёрном, и смотрит на меня.
– Да ну! Какая ещё старуха? – недоверчиво спросил Хорн.
– Какая, какая! – передразнил его Птица. – Такая! Сидит молча за столом и смотрит прямо на меня. Смотрит и смотрит. Смотрит и смотрит.
– Ну и что?
– А потом из-за стола возникает чёрная рука и ка-а-ак потянется ко мне.
– Какая рука? – Хорн уже почти не сомневался, что Птица над ним попросту издевается.
– Чёрная такая, волосатая вся, и ногти длинные-предлинные. И тянется она быстро так, сначала по стене, словно тень, потом по потолку, а с него прямо к моему горлу.
– А ты чего?
– А чего я? – пожал плечами Птица. – Пугался во сне до жути и тут же просыпался весь в поту.
– Ну и дела! – снова наигранным тоном протянул Хорн.
– До чего ведь дошло? Дошло до того, что я спать боялся ложиться. Понял, да? – невозмутимо продолжал Птица. – Каждую ночь мне та старуха являлась. Никак выспаться не давала. Я уже, знаешь, и так и сяк. И со светом спал, и на улице. Ничего не помогало. От постоянной бессонницы вялый стал совсем, болезненный, еле на ногах держался. Ещё бы немного – и, наверно, того. Поминай лихом!
– И что ты сделал? – спросил Хорн.
– Повели меня к бабке одной – она в другой деревне жила. Знала заговоры там всякие, молитвы. В общем, милая такая бабка оказалась, довольно интеллигентная. Завели меня к ней в дом, значит, усадили на стул, и она как начала что-то там шептать, сплёвывать и руками водить. Полчаса, наверное, заговаривала. Я сижу, как дурак, боюсь пошелохнуться: вдруг чего-нибудь испорчу невзначай. Пришлось бы потом всё заново начинать. Поводила она, пошептала и говорит: «Всё, милок, можешь идти». Ну я ей сказал, мол, спасибо и вышел. Приезжаю домой, ложусь вечером спать и, представляешь, первый раз за всё это время смог нормально выспаться. Я наутро такой счастливый был, будто заново родился. И больше мне тот сон ни разу не снился. Как рукой сняло! Вот оно как бывает!
– Так, а что это за старуха-то во сне была? Она что-нибудь про неё рассказала? – спросил Хорн.
– Да шут её знает, что за старуха. Бабка сказала, что, мол, сглазили меня где-то. Может, нарочно, а может, случайно. Вот она у меня этот сглаз своими заговорами и сняла. Очистила, стало быть.
– Ты хочешь сказать, что меня тоже кто-то сглазил? – спросил Хорн.
– А я знаю? – ответил Птица. – Я только хотел сказать, что сон можно внушить. А ты уж сам решай, сглаз это или что похуже. А не можешь сам решить – обратись к кому-нибудь, кто сможет. Вроде бабки моей.
– А ты знаешь кого-нибудь из таких людей? – снова спросил Хорн.
– Среди местных вроде таковых нет, – задумался Птица. – Ты лучше вот что. Спроси-ка лучше у друга своего, Александра Македонского, про учителя его.
– Учителя? Какого учителя?
– У него учитель был, монах, который его научил всяким штукам. Живёт он, по-моему, где-то не так далеко отсюда – в горах. Александр Македонский рассказывал, что монах этот много чего умеет. Даже чудеса всякие, дескать, способен устраивать. Вдруг он тебе помочь сможет или, на худой конец, подскажет чего дельного.
– Ладно, – согласился Хорн. – Надо будет обязательно спросить про этого монаха. Спасибо тебе за совет.
– Да не за что, – ответил Птица. – На вот, держи свой топорик. Подлатал я его тебе немного. Поживёт ещё маленько.
– Спасибо, – поблагодарил Хорн.
Топорик, действительно, теперь выглядел как новенький. Топорище сидело прочно – Птица укрепил его металлическими клиньями. Засунув топорик себе в рюкзак, Хорн направился к костровищу. Там его уже ожидали другие участники охоты.
Александр Македонский сидел на бревне напротив догоревшего костра. Косой и Углерод сидели рядом на сосновых чурбанах. Они в очередной раз отчитывали Фрола, который, по-видимому, только что вернулся с Ручья, куда ходил с утра за водой. Фрол явно был с похмелья, причём довольно глубокого. Передвигался он медленно и даже как-то осторожно. На вопросы отвечал с большим трудом, мотая головой, при этом то и дело с усилием зажмуривая глаза.
– Меня одно удивляет, – сокрушался Александр Македонский, – как ты умудряешься это делать?
– А чего ты опять-то начинаешь? – отвечал невпопад Фрол.
– Э-э, нехорошо ты сделал, – поддержал Косой и, немного подумав, воспитательным тоном добавил: – Нехорошо так делать!
– Ты склад какой-то нашёл, что ли? – продолжал Александр Македонский. – Где ты это всё берёшь?
– У соседей, – пробурчал Фрол. – Выменял.
– На что выменял? У тебя же нет ничего.
– На что надо, на то и выменял! Тебе-то что? – разволновался Фрол.
Прежде чем продолжать беседу дальше, Александр Македонский негромко, но очень смачно выругался, чтобы хоть немного успокоить свои чувства. Заметив это, Косой решил заполнить образовавшуюся паузу:
– Ай как нехорошо ты сделал! – покачал головой он.
К этому времени Александр Македонский уже смог говорить более спокойным тоном.
– Вот что, дорогой Фрол, – подчёркнуто вежливым тоном начал он. – Каждый раз одно и то же. Говоришь, говоришь, а тебе что в лоб, что в темя – всё одно. Короче, мне это надоело, да и не только мне. По-хорошему ты, видимо, не понимаешь, поэтому придётся применить более жёсткие меры.
Фрол очень внимательно слушал Александра Македонского, нахмурившись и слегка подёргивая бровями и губами. По всему было видно, что он усиленно пытается соображать.
– Короче, ты понял? – продолжал Александр Македонский. – Это последнее предупреждение. Ещё один такой прокол – и всё. Мы более не будем задерживать тебя здесь. На что ты нам такой сдался? Толку от тебя никакого, а проблем выше крыши. Ещё раз появишься в нетрезвом виде – мы тебя на свободу отпустим. Сможешь пойти на все три стороны. Да что там на три? Можешь сразу и на четыре. Жизнь-то тебе, я вижу, и так не мила. Так что можешь сразу отправляться в четвёртую сторону, на север, – там и сдохнешь по дороге. Что резину-то тянуть?
Фрол нахмурился ещё сильнее и как-то злобно посмотрел на Александра Македонского, а затем и на всех остальных. После этого он что-то недовольно пробурчал и поплёлся к сарайчику.
– Ну что, выдвигаемся? – предложил Александр Македонский, поднимаясь с бревна.
Хорн кивнул ему в ответ. Углерод и Косой тоже одновременно встали и надели рюкзаки. С оружием решили поступить так: Косой передал ружьё Хорну, поскольку у того, кроме топорика, никакого оружия не было, а взамен этого Александр Македонский передал Косому свой пистолет. У Углерода имелся свой пистолет. Получалось, что ключевым звеном в команде оказывался Хорн, поскольку охотничье ружьё было только у него. Автомат у Александра Македонского был оружием боевым, и на охоте его вряд ли пришлось бы применять. А пистолеты можно было использовать разве лишь для самообороны. Тем более что патроны (особенно автоматные) нужно было беречь.
Наконец, отправились в путь. Светило осеннее, но ещё тёплое полуденное солнце. По голубому с розоватым оттенком небу неторопливо плыли немногочисленные рыхлые белые облачка. И только далеко-далеко на севере они постепенно сгущались, темнели и на самом горизонте переходили в сплошную непроницаемую пелену тяжёлых свинцово-синих туч. Эти тучи висели там постоянно, и к ним уже давно все привыкли. К счастью, сюда они почему-то ни разу не добирались, несмотря на то, что ветер почти всегда дул именно с севера. Что там происходило, никто не знал, да и не хотелось об этом думать.