Чужбина

– Имеют право, это их исконная земля.

– Да! А нам куда прикажете податься?

Виктор все же стал есть суп. Ему действительно нечего было ответить супруге. Этот вопрос уже давно и постоянно вертелся в его голове.

– Возьмешь у родителей свое настоящее свидетельство о рождении, пойдешь и восстановишь национальность и фамилию, – сказала вдруг Таня, делая себе пометки в блокноте.

– Чего это вдруг? У тебя действительно все с головой в порядке?

– Твой отец настоящий немец, и нам будет легко свалить в Германию.

– Меня сегодня вызывал Жупалаев, – отбросил ложку Виктор. Перед его глазами всплыла ухмыляющаяся рожа бывшего заместителя, а теперь непосредственного начальника, – к началу лета мы обязаны освободить эту квартиру.

– Как? Куда? – Таня даже вскочила из-за стола.

– Ума не приложу, – понурил голову муж.

– Вот! – подбежала к нему супруга. Широко растопырив локти, упираясь ладонями в бока, она нагнулась над Виктором: – Нас теперь точно здесь уже ничто не держит.

С Таней или без, но Виктор стал почти каждые выходные наведываться к родителям. На поезде. Простому работнику отдела служебный автомобиль был не положен.

– Ты че слепой? – покраснев от негодования, как маятник махала рукой перед глазами Виктора его мать. – Я казашка. Какая там шайтан Германия? Мне на семейном кладбище в Шубар-Кудуке уже и место рядом с твоей нагашы аже21 приготовлено. Не поеду я на чужбину и больше меня об этом не спрашивай.

К удивлению сына отец тоже был категорически против эмиграции.

– Батя, у тебя же там поди еще родные есть. Неужели ты не хочешь вернуться на родину?

У Якова были весомые аргументы против переселения в Германию. Но он хорошо понимал, что сейчас не время и сын еще не готов к этой правде. Поэтому Хабхабыч лишь отнекивался и ссылался на то, что хорошо или плохо, но он уже привык к жизни в Казахстане, имел свой дом, небольшой огород и пару коров.

***

Наступающий 1992 год Виктор и Татьяна снова встретили вдвоем. Но впервые как семья Шмидт. На праздничном столе стопкой лежали новые паспорта.

В зимней спячке под метровым январским снегом сейчас дремали уставшие от прошлогоднего посева и жатвы целинные поля. Виктор без проблем оформил на месяц отпуск и объявился в Аккемире уже среди недели.

С хмурым и задумчивым лицом он попросил отца поговорить с глазу на глаз.

– У нас в семье секретов друг от друга нет, – не поворачиваясь, грубо бросил Хабхабыч.

Яков сидел лицом к окну за большим столом посреди просторного зала. Он пил чай из кисайки и читал газету.

Алтын молча поднялась со стула и как вдоль пустого места прошла мимо своего ребенка в кухню.

Виктор схватил одной рукой освободившийся мамин стул и подсел ближе к отцу.

– Германия объединилась, – сообщил он полушепотом.

– Два года назад, – подсказал отец, – каждый малец в поселке об этом поди знает.

– Дай договорить, батя! – повысил голос Виктор. – Восточные гэдээровцы поперли сейчас в западную часть Германии. Там теперь уж точно скоро не до советских немцев будет. Нам надо поторопиться с выездом. Пока не поздно.

– Нет! Мы с тобой по этому поводу уже много раз говорили.

– Ну что ты за человек такой! – со злостью хлопнул рукой по столу Виктор. – Сам всю жизнь бесправным прожил, хочешь, чтобы мы твою судьбу повторили? Нет будущего у нас в этой стране! Здесь не только жить, скоро выжить станет невозможно. Половина Аккемира уже уехала в Германию, только мы все еще ждем у моря погоды.

– Здесь твоя Родина.

– Оставь ты к черту свои патриотические лозунги. Поезжай-ка лучше в Актобе, полюбуйся сам на современные призывы. Вчера плакат вывесили: “Русские вон из Казахстана! Немцы оставайтесь – нам нужны рабы!”

– Это брехня! – вскочил старик. Его тюбетейка слегка коснулась абажура висящей над столом лампы.

– Я лично видел.

– Какие-то недоумки пытаются нас поссорить. Я сорок лет хабе с казахами душа в душу здесь прожил.

– Ты не одноглазый, батя, ты полностью слепой, – с досадой смотрел сын на отца, – вы ведь мне даже обрезание сделали. И что? На моем кресле начальника отдела сидит теперь настоящий казах. Этот балабан кроме арака и бешбармака на казахском ничего не знает. Зато у него правильный разрез глаз. А мне столик в углу дали и зарплату уже полгода не платят. Теперь даже и квартиру отобрали.

– Как?

– Вот так! Сказали освободите. Для руководства понадобилась. А ты говоришь недоумки.

– А где вы с Таней теперь живете?

– Нашу квартиру дали Курманиязову. Он тоже из аккемирских. Ему вроде как не к спеху, разрешил нам еще пожить.

– Есть же хорошие люди, – отец положил руку на правое плечо Виктора, – нельзя всех мерить под одну гребенку. Мне лично казахи хабен по жизни больше помогли, чем все русские и немцы вместе взятые. Покойный Шукенов знал же, что я военнопленный, но не побрезговал, не постеснялся свою дочь мне в жены отдать.

– Да они в степи от одиночества и с волками не прочь породниться были, не говоря уже о немецкой овчарке.

– Halt deine Klappe22! – гневно потребовал отец и резко убрал свою руку от сына: – Ты что, меня хаб за собаку считаешь?

– Нет, – тоже прокричал, вскакивая со стула Виктор, – я хочу, батя, чтобы ты наконец-то понял: пока мы преданно молчим, нас здесь не трогают, а попробуй повысить голос – прибьют как собаку. Русские, украинцы, греки и евреи уже бегут из Казахстана. Нам, немцам, сам Бог велел!

– А какой ты к черту немец? – сквозь зубы прошипел старик. – Товарищ Яковлев! Хаст забыл, что у тебя в паспорте «русский» записано?

– Я снова Шмидт. Мы с Таней поменяли документы.

– Когда? – медленно присел на край стула Яков. – Разве так можно?

– У нас получилось.

Виктор рассказал отцу всю историю многомесячных мытарств по кабинетам бюрократии. Он не стал скрывать, что на взятки и подарки сотрудникам паспортного стола Оренбурга и ОВИРА Актюбинска ушли все его импортные костюмы, кожаные сапожки, норковые шуба и шапка Татьяны. Даже сервант и телевизор пришлось продать.

– Зато быстро управились. У нас у всех теперь имеются заграничные паспорта. Маме мы фамилию тоже на Шмидт поменяли. Ей так будет проще в Германии. Осталось только съездить в немецкое посольство…

Хабхабыч еще долго сидел неподвижно за столом. Он давно и лишь в пол-уха слушал то, о чем рассказывал его сын и как попросил отца еще раз хорошо подумать. Старик явно упустил тот момент, когда и как Виктор ушел, отправившись в клуб проведать одноклассников. Он, кажется, даже не заметил, как супруга взяла из его рук пиалу с недопитым остывшим чаем.

Несомненно, Яков очень обрадовался, что его сын снова носит отцовскую фамилию и не стесняется быть немцем. Вот если можно было бы вернуться на семнадцать лет назад, он бы сказал тогда молодой, с высоконачесанной прической невестке, что она еще пожалеет о том, что записала супруга русским. Хотя и так уже видно, что она одумалась, сама учит немецкий язык и пишется теперь Шмидт. Свекор вспомнил сейчас, как Таня недавно договорилась до того, что если бы немцы выиграли войну, то весь СССР сейчас бы пил вкусное баварское пиво. Яков тогда наорал на сноху. Он никогда не воспринимал шутки про войну.

– Да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон! – подумал Яков и с улыбкой дотронулся до шрама на левой стороне лица.

Лишь только маленькая частичка его сердца была заполнена сейчас чувствами отцовского и национального эго. По большому счету ему было не до радости. И не только от того, что рассказал ему сегодня Виктор, не от того, что писалось в газетах и показывалось по телевизору. Последние годы сильно изменили жизнь и людей степного Аккемира. Очень многие из старожил уехали. В их домах теперь жили оралманы – казахские переселенцы из узбекской Каракалпакии. Не самый дружелюбный народ. Они при встрече на улице даже не всегда отвечали на приветствие. Яков и Алтын по жизни крайне редко выходили на люди или в гости. Но сейчас даже им стало как-то пусто в Аккемире. Отец в этот момент полностью согласился с Виктором – жить, как раньше, здесь будет уже невозможно.

– Жаке, убирай свои газеты, – Алтын стояла у стола с тарелками дымящегося паром куырдака.

– А, это в самый раз! – старик потер от удовольствия руки. – Но вам, госпожа Шмидт, теперь придется научиться готовить штрудли.

– Да что угодно, – Алтын протянула мужу ложку, – я все смогу. Только че ты меня вдруг решил перекрестить? Забыл, что ли, что я Шукенова?

– А вот и нет, – ухмыльнулся Яков и поведал супруге последние новости.

Мясо с картошкой в тарелках давно остыли, а родители говорили и говорили. В их доме никогда до сих пор не обсуждалось столько событий сразу.

– Дети могут к нам переехать, – предложила было Алтын, – но совхоз же практически развалился. Работать в поселке совсем негде.

– Таня и Виктор никогда не согласятся, – резюмировал Яков, – им теперь только Германию подавай.

Так и не поевши, пошли спать…

В полночь у привокзального дома появились молодчики. На мотоциклах. Некоторые на лошадях. Палили из ружей в небо.

Напуганная Алтын спешила включить в каждой комнате свет.

– Они не посмеют нас здесь тронуть, – она умоляла Якова не выходить во двор.

Грабители забрались во двор со стороны мусульманского кладбища. Вывели из сарая коров и овец. Погнали скот в сторону реки Илек.

Исчезли так же внезапно, как и появились. На прощанье подожгли юрту. Утопая в снегу, прыгали и неистово кудахтали перепуганные ярким пламенем полуслепые куры.

Через дорогу спешила на помощь с двумя ведрами, полными водой, соседка Амалия. Со стороны вокзала с огнетушителем в руках бежал новый начальник станции, на ходу крича:

– Я многих из них запомнил. Если надо, могу на допросе показать.

– Это были братья Исина, – от волнения задыхалась старая соседка.

– Рахмет, корши23! – Яков остановил начальника станции. – Пожалей казенный инструмент. Тут уже ничего не спасти.

У дома Хабхабыча остановился УАЗик участкового.

– Немыс ага, ваш сын пару часов назад устроил драку в клубе. Материл и обзывал казахов узкоглазыми. Я запер его пока в комнате вытрезвителя. Потом разбираться будем.

– А че не спрашиваешь про пожар? – раздраженно поинтересовалась Алтын. – У нас ведь и скот украли. Когда уже Исиных на место поставите? Когда с ними разбираться начнете?

Участковый молча прошел во двор дома, делая вид, что рассматривает последствия ночного грабежа.

– Земляки нам этого никогда не простят, – как-то обреченно снял с головы белую тюбетейку Хабхабыч…

На чистом зимнем небосводе загоралась заря. День обещал быть солнечным.

По улице, ведущей к зданию вокзала Аккемир, шел одинокий, покачивающийся в разные стороны мужчина.

– Не ругай его, – попросила Алтын, сидя рядом с супругом на скамье у нового высокого забора отчего дома. – Поздно перевоспитывать.

Виктор подошел и молча сел рядом с матерью. От него несло перегаром. Правый глаз затек синевой от ушиба. Губа была разбита. Белый ворот полушубка бесчисленным бисером покрывали брызги крови. Сердце матери сжималось от боли. Но она не подавала виду.

– В три часа дня из Кандагача отходит московский скорый поезд, – нарушил молчание отец, – к сожалению, хабен только дорогие билеты в купейном вагоне.

– Ты, значит, согласен?! – спросил или воскликнул, вскакивая с места сын.

– Я сам говорил с диспетчером. Плацкартных мест нет.

– Да я не про билеты. Я имел в виду выезд в Германию!

– Пойдем на трассу, – не счел нужным отвечать на заданный ему вопрос глава семьи, – на попутке доберемся до Кандагача.

– Хорошо! – послушно кивнул головой сын.

Он чмокнул в щеку даже не пошевелившуюся мать и поспешил открыть перед отцом калитку. В тот же момент замер как вкопанный на входе. На белых силикатных кирпичах дома во всю стену сажей был нанесен фашистский крест. В тот же момент до него дошел острый запах гари. Юрта сгорела до основания.

– Кто это сделал? – кровь негодования прильнула к лицу Виктора.

– Ты виноват! – сказал как отрезал отец.

Впервые в доме Хабхабыча в этот день остался не оторванным листок календаря.

Суббота, 25 января 1992 года – Татьянин день.

Адьё, Аккемир

За свою, почти тысячелетнюю историю, Москва повидала всякого люду. Сохранились писания о том, как русский город не один раз полонили полчища татаро-монголов, было время, что его разграбили и сожгли войска крымского ханства, захватили и правили им польско-литовские интервенты, французская армия чуть больше месяца оккупировала столицу всея Росея.

Издревле по улицам Москвы хаживали иноземные послы, торговцы, люди науки и искусства. Со всех сторон света, разных цветов радуги были их тела и одеяния.

Удивить чем-то Казанский вокзал столицы вообще не представлялось возможным. Поезда из Сибири, Дальнего Востока, Азии и Кавказа ежедневно везли сюда представителей более ста национальностей Советского Союза.

Но Якову и Виктору, видимо, попался совсем молодой и не видавший жизни таксист. Он еще издалека приметил подходящего к цыплячьего цвета волге необычного пассажира. Белокурый шофер то и дело опускал голову, часто отворачивался, едва скрывая свою широкую улыбку.

– Я же говорил тебе, – прошипел со злостью Виктор, – Купил бы себе нормальную одежду. А то, как в зоопарке, на нас теперь все пялятся.

– Мне и в этой удобно, – отрезал Яков.

Действительно, не по-столичному смотрелся приезжий. Полушубок из овчины был по традиции степных народов независимо от пола заправлен на левую сторону и подвязан белбейем – широким кожаным ремнем с небольшим патронташем и чехлом для ножа. Огромный лисий малахай на голове сидел по самые брови. Как два завернутые в темно-зеленую упаковочную бумагу букета торчали из голенищ светло-серых валенок в калошах широкие бархатные штаны шалбар. В руках он держал черный дипломат.

Подобную экзотику таксист видел, наверное, впервые, поэтому, даже позабыв поприветствовать своих клиентов, не удержался и первым делом спросил, откуда будут гости столицы.

– Мы из Казахстана, – ответил Виктор.

– Сбежали что ли? – пошутил юноша.

– Почему?

– Так вы ж без чемоданов.

Среди тысячной толпы прибывающих и отправляющихся в путь пассажиров действительно странным показались путешественники без багажа. И если смешно одетый старик прижимал к груди, как будто внутри лежало все обмененное на золото наследство его рода, какой-никакой, но все же чемоданчик, то в руках у его спутника был лишь полиэтиленовый пакет с картинкой.

– А на что тогда камера хранения? – все же ответил Виктор, хотя ему скорее хотелось сказать, что это не собачьего ума дело. Он был явно раздражен чрезмерным любопытством таксиста, а еще больше тем, что придорожная вода просачивалась в его обувь и уже намочила подошвы.

– Вам куда? – немного успокоившись, спросил парень.

– В немецкое посольство, – проговорил Яков.

– Куда? – переспросил таксист и снова удивленно осмотрел с ног до головы рядом стоящего старика. Ему тяжело было поверить, что нелепо выряженный человек действительно собирается ввалиться в учреждение одной из самых развитых европейских стран. В этот момент парень впервые напрямую посмотрел в лицо, полускрытое под нахлобученным малахаем.

Старик зыркнул на него правым глазом. Его левый глаз остался закрытым, в нем не дрогнула ни одна ресница. А, увидев шрам, таксист даже отшатнулся. Рана на лице степного пирата, рубцы которой почему-то не загорели и чужеродными пятнами белели на бронзовом лице, показалась ему зловещей.

– В посольство ФРГ, – раздраженно и повышенным тоном повторил Виктор.

Москва зимой чаще мрачная, чем белоснежная. А в этот год еще и погода чудила. В начале января шел дождь. На крещенские морозы столбик термометра опускался почти до минус 25, а к концу месяца температура снова поднялась до плюс одного. В отличие от привокзальной площади, Садовое кольцо, на которое вырулило такси, оказалось почти безлюдным. Было десять часов утра, а рассвет так и не наступил. Небо застилал смог или низкие пепельные облака. Вперемешку со снегом шел дождь. Смесь воды, кусочков льда и грязи как кисель заполняла проезжую часть. Создавалось впечатление, что асфальтовое покрытие шевелится. Изредка на обочине можно было заметить спешащего по своим делам одинокого пешехода. Саму магистраль сплошь покрывали растяжки рекламных плакатов. Они, как волны океана, бушевали над крышами автомобилей. Порывистый ветер неистово трепал и часто переворачивал их. Шоферы и пассажиры молились, чтобы полотнища не сорвались и не накрыли лобовое стекло проезжающих. Редкие, стоящие вдоль дороги как избушки на одной куриной ножке огромные яркие баннеры не делали столицу красивей.

– Тр-р-р, лошадка! – нажал на тормоза таксист. – Приехали!

Водитель повернулся к пассажирам на заднем сиденье. Светлое круглое лицо шофера было усыпано веснушками. Белокурые волосы доставали до плеч, непослушно лезли в лицо, цепляясь за густые ресницы. Правой рукой юноша откинул со лба прядь. Широко открытые голубые глаза, как и светлое лицо его сияли улыбкой. Почти час езды он не промолвил ни слова. То ли пиратский шрам так напугал молодого водителя, то ли грозный тон Виктора заставил его молчать. А может быть, юноша обдумывал слова своей заключительной речи:

– Итак, уважаемые дорогие гости столицы, перед вами Мосфильмовская, пятьдесят шесть. Как и заказывали – немецкое посольство.

Виктор достал из внутреннего кармана портмоне и стал рассчитываться. Яков смотрел в окно автомобиля. Над высоким забором из бордово-коричневого кирпича на флагштоке развевался черно-красно-золотой флаг. В центре полотна, словно силач показывал свои бицепсы, – крылья устрашающего вида черного орла. Он будто вцепился красными когтями в стяг, приоткрыл свой красный клюв и вдобавок высунул длинный язык, будто насмехаясь над всеми.

– Видимо, не всем здесь рады, – сказал Яков, намекая о неприличии показывать на людях язык.

– Я думал, у них тут огромный дворец, – вслух удивился Виктор.

Здание самого посольства со стороны проезжей части вообще не было видно.

– А вас уже ждут, – пытался скрыть смех таксист, обеими руками показывая на растянувшуюся вдоль ограды огромную очередь: – Кстати, если что, здесь недалеко “Мосфильм”. Можете попробовать себя в роли Чингисхана.

Яков промолчал. Зажав под мышкой черный кожаный дипломат, он вышел из машины. За ним последовал и сын. Они спешно направились к концу очереди.

В отличие от таксиста ожидающие приема в посольство вообще не обратили внимание на наряд новоприбывшего Якова. Лишь пара явно невыспавшихся молодых людей равнодушно посмотрела в их сторону.

– Кто здесь последний? – спросил Виктор.

К нему подошел мужчина в темно-синей униформе.

– Это ваш номер, – он красным фломастером нанес на ладони Виктора число 587 и предупредил: – Два-три дня ждать придется.

– Ничего себе, – присвистнул Виктор.

– А вы бы еще вечером приехали, – развела руками стоящая в очереди пожилая женщина.

– Отлучаться не советую, – поднял вверх фломастер блюститель здешних порядков, – очередь можете потерять.

Мелкая мокрая масса летела в лицо и пеленала глаза. Снежинки таяли на лбу и щеках, но оставались на бровях и ресницах.

В углублениях разбитого тротуара ступни ожидавших почти до щиколотки уходили под воду.

– Промокну тут, – сказал Яков, сожалея, что вместо валенок в калошах не обул в дорогу резиновые или хотя бы кирзовые сапоги.

Виктор вообще стоял на цыпочках. Он старался спастись от потопа, но в его модных туфлях уже хлюпала вода.

– Батя, я пойду выясню что тут почем, – не выдержал ситуации сын и вприпрыжку, стараясь не утонуть в воде, двинулся вдоль очереди в сторону проходной посольства.

Яков остался стоять у забора. Прислушивался, о чем говорят в толпе. Он успел приметить, что общаются, в основном, оглядываясь и полушепотом.

– А нас отсюда не прогонят? – набрался храбрости и тоже вполголоса спросил Яков у впереди стоящей с участливым выражением лица пожилой женщины.

– А кто? – удивилась она.

– Ну, милиция или КГБ, – еще тише произнес старик.

– Не те уж времена. – уверенно встрял в разговор сосед. – В газетах писали, что для советских немцев при правительстве особый комитет создали. Я уже не говорю про общество “Возрождение”.

– А что это? – поинтересовался Яков.

– Ну типа партии, только для немцев, – подключился к разговору высокий мужчина в очках и кожаном на меху пальто, – они отстаивают наши права.

– Скорее вредят нам, – вступил в разговор другой знаток положения дел в стране. Мужчина был одет в длинное клетчатое пальто с покатыми широкими плечами: – Их председатель Гроут как баран уперся рогами в одну точку: “Верните нам республику в Поволжье! Мы там все восстановим!”. А меня он спросил, хочу ли я там вкалывать. Немцы в ссылке и трудармии уже свое сполна отпахали.

– Придумали же название “Видергебурт”. – послышалось из глубины очереди. – Возрождение! А родиться-то заново не бывает. Мы как были здесь фашистами, так ими и помрем.

– Бежать отсюда надо! – сказал полубоком стоящий у самой ограды мужчина с большой сумкой. Создавалось впечатление, что он готов это сделать сегодня же: – Пока еще Германия нас принимает и ОВИР палки в колеса не вставляет.

– Не знаю, что вы так взъелись на “Возрождение”. – опять подала голос женщина с участливым лицом. – Мне там и бланки заявления на выезд распечатали и заполнить их на немецком языке помогли.

– Вот, вот! – снова подал голос противник автономии. – И я про это. Одной рукой голосуют за восстановление республики, а другой эмиграционные бланки печатают. Себе они там поди уже документы на выезд оформили.

– А вы слышали, что Мартенс нам предлагает? – спросил мужчина в клетчатом пальто.

– Кто он такой?

– Соперник Гроута. Мне нравится его идея переселения советских немцев в Кёнигсберг. Я бы туда первым рванул. Мы с латышами и поляками скорей уживемся. Они нас больше понимают.

– Москва не дура! – усмехнулся участник дебатов в очках и в кожанке. – Это же чистой воды провокация. Сегодня нам бывшие немецкие земли давай, а завтра мы с ними захотим присоединиться к Германии.

– Батя, пошли! – как из-под земли появился запыхавшийся Виктор. Крепко схватил под локоть отца и потащил его к центральному входу: – Мы зря тут стоим.

Все враз замолкли. Толпа с недоумением и явным возмущением глядела на крайних в очереди, которые собрались попасть в посольство раньше их.

– По нашему делу там отдельный вход, – пояснил им Виктор.

И, хотя никто из ожидающих не знал цели их визита, почему-то все закивали и как-то быстро успокоились.

КПП посольства было построено из того же бордово-коричневого кирпича. Двери и окна прятались за солидными решетками.

– Ваш номер? – с акцентом на русском языке потребовал на входе мужчина в штатском. Белоснежная улыбка расплылась по ухоженному лицу. Костюм пришельца явно его веселил. Он несколько раз с ног до головы осмотрел Якова.

– Так я же вас уже спрашивал! – протиснулся вперед Виктор. – Мы подданные Германии.

– Да, конечно, – согласился немец, – показывайте документ.

– У нас есть учетная карточка военнопленного, – Виктор суетливо достал из дипломата и протянул служащему пожелтевший листок МВД.

– Soldbuch24 у меня в плену отобрали, – добавил на немецком Яков.

– Пройдемте со мной, господа Шмидт, – приветливо показал на двери служащий посольства…

Известие о необычном посетителе вмиг облетело все этажи дипмиссии. В посольстве Федеративной Республики Германии из кабинета в кабинет, как по цепочке, передавалась почти сенсационная информация об объявившемся пленнике почти полвека назад закончившейся войны. Это было из серии невероятного. Ведь согласно базе данных последние немецкие военнопленные покинули СССР в 1956 году.

Отца и сына Шмидт провели в кабинет пресс-атташе. Оставляя на полированном паркете темные следы, старик, оглядываясь, прошел до середины кабинета и замер перед лежащим здесь красивым ковром. Он догадался скинуть с валенок калоши и несмело ступил на шерстяную узорчатую поверхность.

– Простите меня, – обеими руками, традиционный в степи жест дружелюбия, он долго тряс протянутую ему руку атташе, – на улице такая грязь.

– Не переживайте, сейчас все уберут, – миролюбиво успокоил дипломат.

Он провел старика к низкому столику, вокруг которого стояли два кресла и диванчик. На ходу представился. От переживания Яков не расслышал имени, а переспрашивать постеснялся.

Виктор было задержался на входе. Набравшись смелости, он обошел напольный шедевр ткацкого мастерства и аккуратно присел на самое близкое от края ковра кресло.

– В Москве часто идут дожди, – продолжил разговор немецкий чиновник. В его очках многоцветьем отражались хрусталики старинной люстры: – Такая же серая погода, как у нас в Германии. Наши сотрудники, можно сказать, чувствует себя здесь как дома.