Пришелец

– Я с юга, ти с севера, поэтому, да? – спросил он совсем иначе, богатство оттенков придавало его голосу волнующую мягкость. «О, если бы он только говорил!» – Я горячий, а ти – холёдная. Я тебя так чувствую, сам не понимаю! Ти подходишь к мне. Да, сериозно, ти такой симпатичний, не толстий. Мне нравится, сериозно. Надя, ми подходим друг другу, – он повторял это, словно заклинание, пытаясь убедить её в том, что казалось ему очевидным. – Ми подходим друг другу.

Ещё прошлый раз, когда он впервые обнял её, ему показалось, что это тело со всеми его изгибами и плавными линиями, как будто специально создано для его рук. Это было странное, пронзительное чувство, но он не знал, как точнее передать его по-русски.

Она осторожно присела на краешек стула. Вот таким он ей очень нравился, а его слова отзывались где-то глубоко, в самой сути её души. Кидан склонился над ней – глаза в глаза, потянулся к губам, но она ловко увернулась. Он сел рядом и попытался пересадить её к себе на колени, ухватившись за карман брюк. Ткань треснула.

– Брюки порвал!

– Извинитсе, – произнёс он с чарующей улыбкой. – Ти сам виноват. Не хочу! Не хочу! Всё – не хочу. Так не нравится. Так не нравится. Скажи мне: как ти хочешь?

– Я хочу на улицу.

– Ува! – только что весёлое лицо его исказилось гневом. – Надя, если ти так, я буду вступать по-другому!

Она вскочила, но он тут же бросился к ней и заключил в объятья, не отпуская. Силы были слишком неравны. Как она раньше не рассмотрела, что он такой рослый (на голову выше) и крепкий. Его плечи, грудь, руки на ощупь были точно из железа. Её глаза сделались круглыми и обиженными, как у ребёнка. Он внутренне усмехнулся: как она может так притворяться? Что-то похожее на сомнение и сочувствие впервые шевельнулось в его душе.

– Эре, что с тобой, успокойся! Ти всё против, эрочка.

– Я не Ирочка! Меня Надей зовут! – возмутилась она, вырываясь.

– Кто сказал Ирочка? Я не так сказаль. Эре это по-нашему отрицательная, противная – всё против. Ти что – ни с кем так не касалась?

– Нет!

Он не поверил.

– Давай, снимай вот это, – он взялся рукой за свитер. – Много одежда.

– Нет!

– Надя! Мне так неинтересно, – снова в глазах его зажглись опасные огоньки, лоб собрался гармошкой, а выражение лица было такое, точно он готовился её ударить. Руки его рванули вверх её свитер. Белая детская нагота на миг ослепила его. Нахлынула волна такого дикого необузданного желания, что он должен был на миг закрыть глаза и перевести дух. Она тотчас вернула всё на место. Он уже совладал с собой, но не намерен был отступать. Надя в ужасе почувствовала, как горячие руки проникли под одежду, касались её спины, груди, живота. Он быстро наклонился – и вот уже его губы проделали тот же путь и приникли к крошечному соску.

– Они говорят, что это самое сильное, – произнёс он.

«Боже, что это!?» – она была на грани обморока, но не от восторга, как показалось ему на миг. От лица её отхлынула кровь, и внезапно оно стало совершенно белым, как маска, а взгляд сделался каким-то безразличным, точно говорил: «Делай, что хочешь, мне всё равно».

Она обзывала себя последними словами и с тоской думала только о том, как оказаться на свободе и никогда, больше никогда в жизни не попадаться в такую ловушку. Она обессилела от борьбы и шоковых эмоций, не чувствовала ничего, ничего, кроме желания, чтобы всё поскорее закончилось. И в то время как его губы уж не страстно, а вопросительно касались её тела, она смотрела в потолок и думала: «Ладно… потерплю… но больше никогда! Никогда! Никогда!»

В этот раз, идя на свидание, Кидан дал себе слово, что не позволит ей больше себя дурачить, и во что бы то ни стало добьётся её. Но и то, и другое осталось невыполненным. В прошлый раз ему казалось, что перед ним опытная и хитрая кокетка, которая хочет получше заманить его в свои сети… Он долго молча наблюдал, как она пытается привести себя в порядок. Руки её дрожали, на лице застыло отчуждённое выражение. Она больше не сопротивлялась, когда он попытался помочь ей одеться; ничего не говорила – была похожа на красивую куклу, в которой сломался какой-то важный механизм. Два ярко-алых пятна на бледном лице дополняли сходство. Он ничего не понимал! Весь его предыдущий опыт оказался непригоден; следование советам, почерпнутым из соответствующей литературы, не дало результатов… Скорее наоборот. Он не мог так быстро осознать перемену: перед ним была не расчётливая соблазнительница, а перепуганная девчонка с огромными обиженными глазами. Его нетерпение сменилось каким-то новым чувством, непонятным ему самому: ещё пару минут назад ему казалось, что он не выдержит напряжения, он готов был просто применить силу, – а теперь вдруг ощутил, что готов ждать, да, ждать, только бы не было этого отчуждённого молчания, потухшего взгляда и обиды в голубых – как интересно: голубых! – глазах. Это были ранее неизведанные, тонкие ощущения, в которых он пока не мог разобраться. Странно: рядом с ней он узнавал нечто новое о себе самом, открывал такие черты, о существовании которых даже не подозревал.

На улицу вышли молчаливые и взъерошенные. И опять, как прошлый раз, что-то случилось со временем: ему казалось, они провели в комнате пятнадцать-двадцать минут, а стрелки убежали на несколько часов вперёд. Но теперь он был действительно недоволен.

– Надя, почему это?

– Что ты хочешь от меня?! Как ты не понимаешь: мы только-только познакомились, ничего не знаем друг о друге… Я пытаюсь к тебе относиться как к человеку, а ты…

– А я и есть человек, – в его голосе прозвучал металл, и Наде вдруг вспомнилось: «Это потому, что я чёрний?» Она даже не подумала, что он может понять её так.

– Нет, Кунди!! Я хочу сказать, что воспринимаю тебя не просто, ну… как мужчину, а мне интересно знать, какой ты человек, что думаешь, чем интересуешься, что ты чувствуешь.

– А!.. Ти не знаешь?

Она пропустила его реплику мимо ушей.

– Дома у меня был один знакомый парень. Мы вместе учились, занимались в спортивной секции, ездили на соревнования, помогали друг другу, разговаривали… Вот тогда…

– Ти его любишь? Поэтому?

– Нет! Я его совсем не люблю! Не знаю, как тебе объяснить… Ты не понимаешь.

– Надя, ми же молодие! Ми молодие! Зачем всё это одному?… Не думал даже, что так будет, но лучше взять, – он достал из бокового кармана маленький шелестящий пакетик, показал ей и снова спрятал, и хотя она не успела рассмотреть, всё же поняла, что это такое. – Может, ти боишься?… Я – тоже. Откуда я знаю, с кем ти била раньше?

– Ни с кем, – ответила она, ошарашенная его запоздалой откровенностью. Если бы он показал ей этот пакетик раньше, до того, как они вошли в общежитие, у неё не было бы сомнений в его намерениях. И не было бы всего этого кошмара! О, какой глупой казалась она себе со своей доверчивостью! А его рассуждения такими примитивными. «Не только мы молодые. Почему ты решил, что я должна начать именно с тобой?!» – хотелось ей крикнуть, но она молчала. Они абсолютно не понимали друг друга и абсолютно друг другу не подходили. Вот и всё.

– Скажи мне…

– Что? – неожиданно её голос прозвучал снисходительно, а во взгляде появилась ирония.

– Когда ми снова устретимся?

– Мы больше не встретимся.

– Надя, это шутка? – спросил он изменившимся голосом. – Если это шутка, то я понимаю.

– Нет, не шутка.

– Всё? Хватит тебе? Тогда ти очень слабий!

– Кун…

– Только два раза встретились! Ничего не нравится! Всё против!.. Я так тебя чувствую, Надечка! Почему ти меня не чувствуешь? («Что он имеет в виду?») Ми подходим друг к другу! Да. Ми подходим друг к другу! Что я сделал плёхо, скажи?

– Кунди, я просто больше не хочу. Мне не…

– Что это «не хочу»!? Забудь этот слово!.. Ти знаешь Ломоносова?

– Нет, а где это?

– Гарашё… Тогда договариваемся по-другому: автовокзал, конечная семнадцатого автобус… Жду тебя там воскресенье три часа. Ми будем немножко погулять, посмотреть видео. Три часа, хорошо?… Надя!

– А?

– Ти приедешь?… Слюшай!

Она поняла, что он будет уговаривать снова и снова.

– Ладно.

– Воскресенье, три часа… Пока! Чао! – и он тут же побежал на свой автобус, не прибавив ни слова и даже не взглянув на неё. Надя была озадачена таким странным быстрым прощанием, больше похожим на бегство.

6.

Субботнее утро было для неё ужасным. Она проснулась рано с ощущением, что случилось что-то непоправимое. Мгновенье – и вспомнились чужие руки, касавшиеся её тела, настырные губы… Она чувствовала себя больной, разбитой и униженной. Эти торопливые, ненужные, такие откровенно-плотские прикосновения как будто осквернили её, нарушив внутреннюю чистоту, покой и гармонию, и почти полностью перечеркнули очарование первого «невинного» вечера… Как ликовала её душа после первого свидания! Сейчас же её точно бросили в бездну.

Тишина… Все спят.

Ей хотелось воздуха. Потихоньку одевшись, Надя выбралась из дома и отправилась бродить.

В этот ранний час выходного дня улицы были пустынны; только раз прогромыхал трамвай; сыро, густой туман наполнял воздух, окутывал все деревья и здания, скрадывая перспективы. Снаружи – как и внутри. Казалось, природа скорбит вместе с ней, и в этом было тихое утешение.

Надя неторопливо шагала по безлюдным улочкам с деревянными домами, сохранившимися ещё в Отрадном, и всё пыталась ему объяснить.

Да, мне двадцать лет. Я взрослая… молодая, как ты говоришь, но я не хочу, чтобы все, кому не лень, трогали меня руками. Да, я сама с тобой пошла, но ведь могло же всё быть иначе? Было же! Зачем ты так? «Ты подходишь ко мне», – но ведь тебя интересует только тело! Как же ты можешь говорить, что я тебе подхожу, если ты совсем меня не знаешь? Тебе всё равно, что происходит у меня внутри. А я так не хочу! Физические ощущения для меня ничего не значат. Что значит, что я тебя не чувствую? Ты мне понравился. Мне приятно видеть тебя, слышать твой голос – ты мне интересен… Но теперь всё! Всё! Извини… Да, потому что я не могу быть с тобой так, как ты хочешь. Нет, ты не подумай, я не против этого вообще, но надо, чтобы люди любили друг друга. А в нашем случае речь не может идти о любви – ты ведь знаешь, ты здесь на время… И если бы мы полюбили вдруг, это было бы для нас катастрофой. Я ведь права? Или ты ещё не знаешь, что такое любовь? Зато я знаю!.. Ой, о чём я! Я ведь понимаю: ты ищешь лёгких, ни к чему не обязывающих отношений. Тебе просто хочется с кем-то… Нет, я тебя не осуждаю, здесь нет ничего особенного. Но пусть это буду не я. Ведь есть такие… девушки, которым нужно то же, что и тебе. Вы легко поладите, и обоим будет весело. А мне плохо! Мне плохо, гадко и противно! Вот что ты со мной сделал. И оставь меня в покое, понял?! Оставь меня в покое!»

Слёзы текли из глаз, смешиваясь с лёгкими капельками дождя. Не надо было ни от кого таиться – вокруг не было ни души. Можно было вволю плакать и разговаривать вслух.

Надя ходила долго, и постепенно мысли её успокоились, а хандра мало-помалу рассеялась, как и утренний туман. Она уже просто шла, прислушиваясь к внешним звукам пробуждающегося города: где-то залаяла собака и скрипнула калитка: затрезвонил проехавший мимо трамвай; зашелестели, покачиваясь, деревья – ещё такие чёрны, намокшие; прозрачные капли повисли на кончиках ветвей, как слёзы, и Наде казалось, они живые и плачут вместе с ней.

Да, но что же делать с воскресеньем?… Не поеду! Я сказала «да»? Да, я сказала «да»… Вообще-то, Кунди, ты вёл себя не так уж плохо. Я ведь понимаю: если тебе и вправду так не терпелось, ты мог бы… Да, если подумать, я должна тебе ещё «спасибо» сказать… И уж во всяком случае, ты не заслужил, чтобы я тебя обманывала… Хорошо. Я приеду и постараюсь всё честно тебе объяснить – почему мы не можем встречаться. Мы можем немного погулять и расстаться по-хорошему. Скажу, что ты мне понравился, чтобы ты не думал, что что-то не так… Может, ты и прав по-своему, просто мне всё это не нужно. Ты меня совсем не понимаешь!.. А жаль!

Решив поступить таким образом, Надя почувствовала облегчение. Никаких трудностей в выполнении задуманного она не предвидела, разве что он не поймёт. Ну, это уже его проблемы.

В глубине души она была довольна как тем, что познакомилась с Кунди, так и тем, что благополучно выбралась из всей этой истории.

Кидан приготовился к осаде. И не в том проблема, что было задето его самолюбие, его мужское «я», привыкшее к победам. Нет, в этой девушке было нечто, глубоко его волновавшее. И дело не во внешности… Непонятно в чём! Она была какой-то иной человеческой породы, и вот, покопавшись в своих воспоминаниях, Кидан вынужден был констатировать, что ни с чем подобным ему сталкиваться ещё не приходилось. Ему не на что было опереться. Он привык к тому, что девушки всех цветов и оттенков кожи охотно оказывали ему внимании – без особых ухищрений с его стороны. Почему же в этот раз он получил отпор? На этот вопрос у него не было ответа. В её поведении было столько нелогичного, что, когда он размышлял об этом, он никак не мог увязать одно с другим, только всё сильнее и сильнее болела голова.

7.

По утрам и выходным дням четырёхкомнатная квартира С-ых казалась очень тесной. Ванна и туалет периодически оказывались заняты, зато на кухне всех вместе было не собрать – одни только начинали завтракать, другие уже заканчивали.

– Однэ сило, другэ поило, а я тильки подавай, тильки подавай! – возмущалась тётя Лида, но Сашу, Надю и Костика, которые в это время оказались за столом, рассмешила её фраза, и вот уже все четверо (и тётя Лида в том числе) хохотали, толкая и подзадоривая друг друга. И всё то время, пока они находились на кухне, оттуда слышались взрывы смеха и весёлая перепалка. Бабушка выглядывала из своей комнаты и тоже улыбалась.

Чуть позже младшие, Вова и Костик, убежали на улицу, Сашу отправили в магазин, Сергей долго висел на телефоне, потом тоже собрался и ушёл. Ненадолго установилась относительная тишина.

Надя давно уже заметила, что её настроение зависит от погоды. На улице сияло солнце, дул ласковый и тёплый ветерок, всё вокруг преобразилось – яркое, сияющее, как перед праздником. И на душе у неё пели птицы, в ушах звучала музыка, а с губ срывался радостный смех.

Она вышла из дома в прекрасном настроении. «Теплынь, как у нас в мае!» Куртка нараспашку, без шапки, вместо сапожек – кроссовки. Она ликовала, радуясь солнечному теплу и свету, и – предстоящему свиданию. И её нисколько не волновало, что оно будет последним. Только бы суметь объяснить ему всё так, чтобы он понял и не обиделся. Она чувствовала себя очень молодой, очень красивой и такой лёгкой, резвой, что ей просто хотелось прыгать, напевать и танцевать. И она напевала, слегка подпрыгивая на ходу. «Только бы не заблудиться!» Тётя Лида подробно объяснила ей, как добраться до автовокзала. Это было совсем просто: до Индустриальной, а там сесть на 17-й автобус – и до конца. Ещё по карте-схеме Киева она решила посмотреть, где находится эта его Ломоносова. Ого, на краю света, ну и забрался!

На всякий случай она вышла из дома пораньше, а потом обнаружила, что в спешке забыла одеть часы. Но возвращаться, конечно же, не стала. Да и зачем часы счастливому человеку?

В таком вот весёлом настроении Надя добралась до автовокзала. Но на условленном месте между киосками никого не было. «Наверное, я рано!»

Она отправилась немного погулять – разведать окрестности. Когда-то в детстве она была здесь: они с мамой провожали старшую сестру с мужем в Чернигов. Надя миновала маленький рынок, прошлась по мосту с огромными каменными шарами в начале и конце.

Побродив минут десять, она вернулась и снова никого не обнаружила. «Может, я не туда приехала?… Нет, это именно то место, всё так, как он говорил», И тут её осенило: конечно же, он не приедет! Сам всё понял, без всяких объяснений! Наверное, ещё прошлый раз понял, что ничего не выйдет, поэтому и убежал так сразу. А она ещё удивлялась. Вот глупая! Конечно же, просто так, сама по себе, она ему не нужна. Надя даже усмехнулась своей наивности… Но несмотря на очевидность озарения, какие-то сомнения всё ещё оставались – вспомнилось его взволнованное лицо и голос – выразительный, живой… «Не может быть! Не может человек так притворяться!.. Может, ещё не время?»

– Скажите, пожалуйста, который час?

– Три, – быстро ответила женщина – она спешила на автобус, который только что подъехал к остановке и был атакован со всех сторон.

«Ах, три! Ну, ладно, смотри сам!»

Она легко вскочила на подножку автобуса.

«Всё к лучшему, и мне не придётся ничего объяснять».

Автобус плавно обогнул сквер. Надя с равнодушным видом уставилась в окно… Но странное дело: несколько минут спустя она вдруг почувствовала сожаление – ей даже захотелось вернуться и посмотреть ещё раз… Нет, ей жаль было своего недавнего прекрасного настроения: за окнами мелькал тот же самый пейзаж – деревья, маленькие домики, новостройки, заправочная станция с вереницей машин, но музыка в ушах умолкла, птички разлетелись, и смеяться ей больше не хотелось… И снова её душевное состояние переменилось: она ощутила, как в воздухе нарастает тревога, всё сильнее, сильнее, сильнее, как ветер перед бурей. Ей хотелось выскочить из автобуса и бежать вперёд быстрее, быстрее домой, к телефону. Наверняка, Кунди уже звонит. Может, хочет что-то сказать? А может, он просто опоздал? «Да – просто! Если опоздал, значит, так я ему нужна!» А беспокойство всё нарастало. Она с трудом уже могла усидеть на месте. Внутри всё мелко-мелко дрожало и вибрировало от неведомого напряжения. Она крепко, до побелевших косточек, сцепила пальцы рук, чтобы унять лихорадочную дрожь…

От остановки до дома бежала бегом. Вызвала лифт, не дождалась, побежала по лестнице на пятый этаж, перемахивая сразу через три ступеньки. Распахнула дверь – тишина. Дома была только бабушка. Она мирно сидела на диване в залитой солнечным светом комнате и перебирала старые фотографии.

– Ба, кто-нибудь звонил?… Ну, телефон «дз-з» звонил?

Бабушка смотрела на неё ясным взором, не понимая. С тех пор, как умер дедушка, она всё больше впадала в детство, видела каких-то несуществующих людей, события, которые вовсе не происходили, и лишь изредка становилась такой же, как раньше. Надя поняла, что от бабушки ничего не добьёшься. Даже если он и звонил, она об этом уже никогда не узнает… Как глупо всё получилось! Не раздеваясь, Надя принялась ходить из комнаты в комнату, из коридора в кухню и обратно, не отдавая себе отчёта в том, что делает.

Время шло. Телефон молчал. Надя поняла, что не может больше оставаться в четырёх стенах, не может больше выносить эту давящую тишину. Она снова выскочила из дома.

Почему ты не приехал? Почему? Может, что-то случилось?… Опоздал? Видишь, как я тебе нужна, а говорил! «Я тебя так чувствую, я тебя так чувствую». Почему же сейчас ты ничего не чувствуешь и не звонишь?… А может, ты звонил уже, пока меня не было? Может, ты и сейчас звонишь, а я, как дурочка, бегаю по улицам?!

Надя снова бросилась домой.

Это не прошло и к вечеру.

Телефон то и дело звонил, братья по очереди брали трубку и подолгу болтали со своими друзьями о разных мальчишеских пустяках – видики, диски, тренировки – чушь собачья!

«Откуда эта боль и как её вынести? Что-то невероятное. Что это? Что?»

Надя не могла себе объяснить, как и почему это произошло, но мир рушился на глазах. Она теряла что-то до того дорогое! Этот случайный человек, неизвестно откуда ворвавшийся в её жизнь, значил сейчас больше, чем всё прошлое, всё будущее.

Позвони, прошу тебя, Кунди, миленький, я не могу вынести эту пытку! Позвони!!! Ну, что же ты?… Господи, сделай так, чтобы он позвонил!» Время ползло тошнотворно медленно. Вечер всё не кончался. Он не звонил. Но оставалась надежда.

Как же она тосковала по нему!

В своих блужданиях по улицам всё возвращалась и возвращалась в те места, где они были вместе. Вот здесь они встретились… Какое странное место – этот неожиданный спуск вниз, а машины и люди там, наверху. А если бы и она тогда не спустилась, а пошла той верхней дорогой? О, нет, нет, нет! И эти колонны в форме римской пятёрки, поддерживающие козырёк над дверью, как будто два сошедшиеся вместе луча… И прямо здесь, возле этих лучей… «Почему ви так на меня смотрите? Это потому, что я чёрний?» О, нет, нет! Кунди, пожалуйста, не думай так!.. Что ты со мной сделал? Теперь мне нравятся только чёрные лица, я ищу их в толпе, они твои братья, а белых я просто не могу видеть! Не могу больше этого вынести! Где ты, Кунди? Господи, пусть он позвонит! Прошу Тебя, Господи, сделай чудо! Один раз! И я навсегда в Тебя поверю!»

Вернулась поздно. Ни с кем не могла говорить. Спросить: «Мне никто не звонил?» – начнутся расспросы. Они бы сами сказали, ведь так?

Включила музыку, одела наушники и вышла на балкон.

Ты попала в страшный плен,всё вокруг – мираж,не уйти, не встать с колен,не отпустит грозный страж.

Почему-то эта песня действовала на неё успокаивающе; стереонаушники и темнота обступившей ночи усиливали эффект, и на те несколько минут, что длилась композиция, боль немного утихала.

Вот снова ночь без любви, без тепла,В пространстве призрачных грёз.Вот снова ночь, точно мост ты сожгла,И всё летит под откос.

Ей казалось, это о ней. Да, это она сожгла последний мост между ними, и он затерялся в этом огромном городе навсегда. И всё летит под откос, и снова она одна, никому не нужная, и эта холодная ночь – «я горячий, а ти – холёдная, да?» – без любви, без тепла, а ведь ты хотел дать мне всё это, ох, Кунди, как ты был прав: зачем всё это одному? Зачем? Зачем?!

Она точно плыла над городом, плыла по этой бескрайней ночи, над морем огней, и никого, ничего вокруг – только она, ночь и музыка…

Саша постучал по наушникам, сказал что-то, улыбаясь, но когда увидел её лицо с огромными чёрными от расширенных зрачков глазами, улыбка сбежала с лица. («Опять что-то не так. И снова – ни слова мне. Разве так дружат?»)

Костя делал уроки, Вова что-то мастерил для своих занятий по каратэ, Сергей мучился с уравнениями.

Надя поставила песню сначала.

– Я говорю, ты бы записала целую кассету и слушала, а так всё время перематывать – вспотеешь.

Опять Сашка. Но у неё не было сил отвечать. Не было сил даже улыбнуться.

Зачем я тебя оттолкнула?

Она вспоминала и вспоминала без конца… Где эти сильные руки, обнимавшие её так крепко? Никто никогда не обнимал её так. Никто никогда не целовал…

Зачем я была такой упрямой? Теперь ты, наверное, думаешь, что совсем не понравился мне, и даже не знаешь, глупый, как ты мне нужен, как сильно, невыразимо сильно я хочу тебя увидеть, услышать твой голос. И никогда не узнаешь… Нет!! Позвони!!!

И снова музыка спасала, вставая между нею и её отчаянием, между её болью и этой чёрной мглой, готовой её поглотить.

Тонкость рук, прозрачность век,Бег иных времён,Лунный свет, алмазный снег,Бесконечно-странный сон…Вот снова ночь без любви, без тепла,В пространстве призрачных грёз,Вот снова ночь, точно мост ты сожгли, —И всё летит под откос.Я хотел тебе помочь, от беды спасти.Я хотел тебе помочь —Не успел. Прощай… Прости…

Больше выдержать она не могла – убежала в свою комнату и уткнулась лицом в подушку.

Все вокруг были заняты своими делами, никто ничего не замечал, только тётя Лида что-то заподозрила или угадала женским чутьём.

– Чего цэ ты нос повесила? И не снидала ничого. По дому заскучала? Ни?

Надя отрицательно мотнула головой, прижавшись к стене.

– А щё? Ну, говори, хиба я не бачу…

И она рассказала самую суть: познакомились, встретились два раза, а потом вот как вышло… Она сама не знала, зачем рассказывает – не было больше сил выносить эту муку в одиночку.

– Тю! Нашла о чём плакать! Забудь и думать! Это не те люди, что будут встречаться. Ему просто нужна женщина… А ты ищи себе хорошего парня, чтоб с квартирой, с машиной, поняла?

И сон не шёл к ней. А когда, наконец, уснула, измученная непонятной болью, то и во сне продолжала прислушиваться и мгновенно открывала глаза, если казалось, что звонит телефон.

«Он так и не позвонил!» – было её первой мыслью на следующее утро. Сердце билось в каком-то ненормальном учащённом ритме, она всё время слышала гулкий частый стук, как будто бежала кросс.

А может быть, он потерял телефон? Или записал неправильно? Приехал – меня нет. Позвонить тоже нельзя. И вот это… потому… вместе такое, да-да, так вполне может быть! Ведь если мне в начале было почти всё равно, а теперь вдруг такое, то невозможно, чтобы он был спокоен, ведь он вёл себя куда боле пылко! Если не притворялся, – тут же скептически заметила она. Я слышала, как стучало его сердце. «Мне жарко, но не потому, что окно закрыто». И теперь он, наверно, думает: она не приехала потому, что не хочет меня видеть. Какая злая ирония: я убедила его в том, что он мне неинтересен – теперь, когда сама поняла, что мы подходим друг другу! Боже мой, какая я дура! Ведь ты же прав, прав! Почему я не понимала раньше? Если бы эта встреча была случайной, как много раз раньше, не было бы теперь такого со мной. О, Кунди!»