Пришелец

Опять сделалось тихо. Угли уже догорели. Люда поворошила их кочергой, и комната вновь наполнилась красноватым завораживающим мерцанием, а на бревенчатых стенах заколыхались тёмные тени. В этом полумраке мир казался таинственным и неоднозначным.

– Надь, а ты помнишь, где эта баба Таня живёт?

– Ну… А зачем тебе?

– Погадать бы, – мечтательно произнесла Люда.

…У меня есть цель в жизни и цель эта – ТЫ…

Н***

Конец 1988 года. Из дневника.

У меня сейчас (в перспективе) три определённых желания: устроиться на студию, заиметь отдельное жильё и найти себе друга – верного и любимого.

Больше всего желаю себе любви!

«Желание исполнится через пять месяцев – когда сойдёт снег, вновь зазеленеют деревья и появятся цветы. Возможно, в этот период вы полюбите человека старше вас. Не следует слишком обнаруживать перед ним свои чувства».

Через 5 месяцев – март. Запомнить.

Герой фильма попеременно то мужчина, то женщина, иногда – ребёнок в мире взрослых, иногда – два человека, спорящие между собой и расходящиеся в разные стороны. Летает. Не такой, как все.

Сны меня ужасно интересуют.

Теперь ещё и с другой точки зрения: По ЛЭП-гипотезе (и по смыслу) выходит, что ничего не материального нет, то есть даже «игра воображения» материализуется.

Любопытно: в снах никогда не видишь своего физического уничтожения, просыпаешься за секунду до того.

Со мной, впрочем, было два раза было – в детстве в меня стрелял немец, я кричала и умирала на снегу. Потом проснулась и сон этот помню. Мне было четыре-пять лет.

Второй раз – зарезал бывший возлюбленный, но во сне оказалось, что я всё только прочитала. Это было классе в шестом, мой самый необычный по силе впечатления сон. Я как будто действительно откуда-то вернулась и долго бродила днём, как потерянная, не могла прийти в себя.

Сон! Я не могу записать.

Я теперь поверила, что жизнь может продолжаться ещё очень долго, и на душе у меня стало светлее. А то, как дамоклов меч, висело надо мной ощущение неминуемого скорого конца – всему, всем. Человеку нужен смысл, ибо так устроена вселенная – в нём и вне его. Смысл – это ключ. Но всё-таки – всегда… бесконечно…

Ничего не чувствую, что будет потом. Иногда страшно, весело. Ничего, посмотрим. Не в первый раз. Правда, тогда меня грело сознание, что я еду к Ирочке. Странно, что я её иногда ощущаю как бы частью себя. Я всё равно временами выпадаю из реальности, но теперь не думаю, что это непременно плохо.

Мне понравилась идея Вернадского, что природа – нравственна, а человек – носитель и выразитель этой нравственности.

Прошлый год заканчивался чтением Джейн Эйр. В этом – смотрела фильм.

Мне сейчас тяжело. Зачем тогда Бог создал меня женщиной? Я не могу жить без любви. Я не хочу многих, я хочу одного, но такого, чтобы всё во мне тянулось к нему и отзывалось. Я хочу любить. Я не могу больше так! Всё это в некоторой степени приятно и необременительно, но это ненастоящее, это не жизнь, а лишь иллюзия жизни. Как хочется подлинного, настоящего. Когда я любила В., я уже чувствовала, что на ещё одну такую вспышку нескоро хватит сил. Прошло почти семь лет! Я знаю, чего прошу. Мне сейчас так тяжело, так пусто. У меня никого нет. Боже, пошли мне любовь!

Я знаю, что прошу страшного. Я знаю, что всё настоящее оплачивается громадной ценой. Нет, я хочу не долго жить, но полно. Я и сейчас мучаюсь, так лучше мучиться, любя!

Я не знаю, почему «Джейн Эйр» так меня волнует. Я чувствую непреодолимую потребность читать и думать. Мне хочется – до ломоты в висках – какого-то иного света, идущего оттуда. Я сейчас как человек, которому не хватает воздуха.

Всё это довольно странно. Фильмы о страстной любви всегда действовали на меня, но не так, не в такой степени. Возможно, я в чём-то отождествляю себя с Джейн, и мне хочется своего Рочестера. Надежда – Джейн… Даже имена созвучны. А его звали Эдвард.

Там совсем иной ритм, иное течение времени. Чем-то по атмосфере, по тому мучительному сладкому удушью и попытке вспомнить, ощутить нечто, теперешнее моё состояние напоминает тот мой давний сон о полёте и космическом корабле.

Без чувств, без любви я не могу. Я задыхаюсь. Как мало значат мимолётности, не нужно их! Вернее, что значат они, что значит всё, всё, всё – без любви?!

Я очень хочу побывать в Англии, там, где жила Шарлотта Бронте и её герои. Я чувствую в ней что-то очень душевно близкое, хотя она прямолинейна и рассудительна.

«Так пролетели октябрь, ноябрь и декабрь. Однажды в январе…» Я прямо-таки вижу эту пустынную, скованную льдом дорогу, быстро приближающиеся зимние сумерки, пейзаж, залитый лунным светом… Как будто я тоже была там.

«Вы ушиблись, сэр?»

Нет, я не понимаю. Грусть не проходит, а наоборот – резко усиливается. Вчера ещё такой щемящей грусти не было. Когда я принимаю во внимание доводы моей логики, мне кажется, я права. Но не подчиняющиеся контролю чувства чаще сильнее мысли. Этот поток смывает все ограничительные столбы. Больше всего меня гнетут сомнения: права ли я, что уезжаю? Нужно ли это?

Готова ли я к слишком большим испытаниям? К испытаниям вообще?

Здесь я буксую по всем параметрам, во всех направлениях. А Киев, в любом случае, какой-никакой, а жизненный опыт.

Всё же жаль, что я ничего пока не вижу впереди.

В данный момент я уже во власти обстоятельств – билет, выписка, увольнение с работы.

Что ж, ставки сделаны.

Господи, помоги!

Пятый брат

Don’t my mind, baby!

– Женщина с родинкой на левой груди… Опасность! Не спеши жениться на ней, сынок!

Моя бабка, знаменитая на всю Северную Африку знахарка, произнесла это предостережение, когда я был ещё ребёнком, но я твёрдо запомнил её слова – в них таилась угроза. Да, я буду осторожен – ничто не помешает мне выполнить то, зачем я пришёл.

– Берегись женщины с родинкой на левой груди!

Это был красный цвет, сигнал тревоги, который загорался всякий раз, когда я встречал новую женщину. И всякий раз он загорался напрасно. Может быть, поэтому я не мог всерьёз относиться ни к одной из них. Они мелькали, как яркие картинки, похожие одна на другую. Они мне быстро надоедали, даже самые красивые и искусные. Даже Полина… Да, потому что это была не она.

1.

Воскресенье. 19 февраля 19** года.

Настоящей зимы не было. Снег падал и тут же таял. В воздухе неуловимо пахло весной. Непонятное беспокойство гнало её из дома – там было тесно, шумно, хотя и весело, без конца звонил телефон, возникали споры. Восемь человек в четырёх комнатах – не разойтись, а ей хотелось покоя. Свободы. И чего-то ещё, чего-то… Хотелось раствориться в шуме улиц, в молчании высоких клёнов в Ботаническом саду, в чирикании воробьёв, в подмигивании светофоров. Её манила неповторимая красота этого города, этого тёплого дня в преддверье весны.

Киев! Она была влюблена в него, и вот ходила, бродила, позабыв обо всех трудностях: просто дышать, просто идти, просто жить…

Воскресенье – и он решил дать себе передышку: сессия позади, все зачёты и экзамены сданы на отлично, а до лета ещё далеко. Можно немного расслабиться, побыть с друзьями, поговорить, послушать музыку, может, услышит какие-нибудь новости из дома – всегда кто-то уезжает и кто-то возвращается. Настроение было отличное. И хотя под ногами хлюпала вода, и кое-где на обочине темнел свалявшийся снег, всё равно чувствовалось – весна! Мрачных зимних дней уже не будет.

Людей было немного, а на пятачке между Индустриальным мостом и радиозаводом и вовсе никого. Он повернул за угол…

Она подняла глаза на возникшего вдруг прямо перед ней чернокожего парня. Он тоже смотрел на неё как-то странно. «Наверное, заблудился. Хочет спросить дорогу и не решается. Надо же, чёрный, а такой хорошенький, – быстро промелькнуло в голове. – Ну, спроси, спроси, не бойся!»

И он заговорил:

– Ивинитсе, я ищу КПИ-общ…жите. Ви знаете?

– Да, вы правильно идёте, здесь есть какое-то общежитие, только надо ещё немного пройти вперёд.

– Ви там живёте?

– Нет.

– А где?

– Ну, недалеко, Героев Севастополя. Это две трамвайных остановки.

– Геро… Свес… – попытался повторить он. Вообще говорил он нечётко, с сильным акцентом, она с трудом разбирала слова.

– Ви учитесь юниверситет? – снова спросил он.

– Нет.

– А где?

– Я не учусь.

– Ви рабочий?

Она чувствовала себя довольно глупо, отвечая на его вопросы, проще было бы соврать что-нибудь покороче, но вместо этого она пустилась в подробные объяснения.

– Я не учусь и не работаю – пока. Я приехала и учиться, и работать, но поступать я буду летом во ВГИТИС на режиссёрский факультет, а до этого хочу поработать на киностудии, посмотреть. Но тоже ещё надо подождать. Меня обещали взять на работу в течение месяца.

У него были круглые, как у зверушки из мультфильма, очень забавные глаза. И этими своими забавными глазами внимательно глядя на неё, он вдруг спросил:

– Почему ви так на меня смотрите? Это потому, что я чёрный?

Она и не подозревала, что её глаза, устремлённые на него из-под лисьей, надвинутой на лоб шапки, кажутся ему такими же большими и удивлёнными, как ей – его.

– Нет. Просто…

– Как вас зовут?

«Приехали!» Ей вдруг сделалось досадно.

– Какая разница?

– Что – нет никакой разницу? Если, примерно, встретимся с вами ещё, ми не сможем здороваться.

– Надя.

– Надя. Можно говорить Надежьда, да? Можно пригласить вас в кино?

– Нет. Я уже долго иду пешком, теперь я устала и хочу домой.

– Ланна. Ми можем пить кофе, близко, одна остановка.

– Нет, я же вам объясняю…

– Надя, так нехорошо. Ми же познакомились, я вас приглашаю…

Он был очень настойчив, и ей, в конце концов, надоело говорить ему «нет». Кроме того, не хотелось, чтобы у него создалось ложное впечатление о местных девушках. «Он, наверное, здесь недавно. Подумает, что у нас все такие «дикие». Он же не виноват, что ему попалась именно я!»

– Надя, я шёл в гости к другу. Он меня ждёт. Теперь надо сказать ему, моя планы поменялся. Одна минюта. Ви подождёте?

… Вернулся он быстро, как и обещал. За это время у Нади явилось искушение: бежать! Но она подумала, что это будет выглядеть совсем уж глупо. Они не спеша шли к автобусной остановке.

– Где я мог видеть вас раньше?

– Нигде не могли. Я в Киеве только месяц. Я вас нигде не видела.

– Может бить, ви меня не заметили?

– Нет, не может быть, – отрезала она. – У меня хорошая память на лица.

Выйдя из автобуса, они свернули на какую-то тихую улочку. «Улица Эжена Потье», – прочитала Надя.

– А как вас зовут? – спросила она из вежливости.

– Кидан.

– А, – она кивнула и тотчас забыла. – А откуда вы приехали?

– В ви не можете угадывать?

– Нет, я в нег… некоторых вещах не разбираюсь.

– Я вам немножко объясняться. Такой, как я, только четыре страна есть: Кения, Судан, Сомали, Этьопия.

– А вы откуда?

– Этьопия.

«Интересно! С живым эфиопом говорю!» – подумала она.

Они подошли к кафе, расположенному на первом этаже небольшой гостиницы.

– Закрито… – пару минут он постоял на крыльце, а затем снова уверенно зашагал вперёд. Надя пошла рядом.

– Куда мы идём?

Он перешёл через дорогу и приостановился у входа в общежитие.

– Тут живёт один мой земляк. Зайдём?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что мы так не договаривались.

– Ми теперь договаривать…

– Нет, я согласилась только пойти в кафе.

– Но там закрито!.. Зайдём, ми будем гости.

– Ну, а я не собираюсь идти ни в какие гости!

– Надя, так не надо говорить. Ми будем пить кофе или чай, немножко поговорить, немножко музика.

– Нет!

Он поднялся на одну ступеньку.

– Зачем ми стоим и спорим? Так не хорошо.

– Нет. Я сказала: только в кафе.

– Но кафе закрито.

– Вот и хорошо, что закрыто. Я и в кафе не хотела. Я хотела домой и пойду домой.

– Надя! – он внимательно смотрел на неё сверху вниз. – Без человеческой воля, – воля знаете, э? – ничего не случается.

Но он напрасно тратил силы и время. Она даже слушать ничего не хотела. Мало, что навязал знакомство, мало, что уговорил пойти в кафе, теперь ещё и это. Он отчасти понял причину её нежелания – тем лучше. И потихоньку, потихоньку она отступала всё дальше от крыльца. Он сдался и с недовольным видом пошёл за ней.

– Куда ви хотите теперь?

– Домой. Мне надо на 27-й троллейбус.

– Да? Это так и било с самого начала? – в его голосе и глазах читался укор, как будто она его в чём-то обманула. Но Надя не чувствовала за собой никакой вины.

– Да. Я же вам сразу сказала: я много гуляла, устала, я иду домой. Потом я согласилась только зайти в кафе.

– Ува! Кафе било закрито!

– Ну, закрыто, значит, закрыто!

– Ну, хорошо, – согласился Кидан, точно от него ещё что-то зависело. Надю поразило его упорство. – У вас есть телефон?

– Да.

И пока он записывал её номер в свой блокнот, Надя с любопытством рассматривала его лицо и особенно почему-то его губы – под ровной щёточкой усов красиво и чётко очерченные, они были не розового, не красного, а какого-то фиолетового цвета. Она не могла отвести от них глаз.

– Когда ми устретимся? Завтра?

– Нет, только не завтра. У меня есть дела.

– Хорошо. Во вторник.

– Нет, лучше в среду.

– А во вторник?

– Нет, в среду.

– Видите, я хочу бистрее, а ви – нет… Это значит… – но что это значит, он так и не объяснил. И добавил: – Я хочу, чтоби у нас били человеческие отношения.

– А какими они ещё могут быть?

Они добрались до остановки – как раз напротив второй проходной киностудии, и остановились чуть в стороне.

– Что ви будете пить? – и в ответ на её недоумевающий взгляд пояснил: – Какое вино? Я должен покупать.

– Не надо ничего покупать! Я не пью.

– Надя!

«Опять начинается. Ну, и упрямый!»

– Я пью только шампанское.

– Хорошо. Я буду посмотреть шампейн. Я жду вас в среду, в шесть часов, там, где ми устретились сегодня. Только, пожалюста, не опаздывайте. Сейчас холёдно.

– Да. Пока.

– Чао.

Она помахала ему рукой и села в троллейбус, вовсе не уверенная в том, что они ещё когда-нибудь встретятся.

Дома она не сказала о нём ни слова.

Переодевшись и покушав, – «Ист, як котеня!», – не преминула заметить тётя Лида, – она достала с полки том энциклопедии на букву Э и углубилась в чтение.

Вся семья была в сборе – Костик делал уроки, дядя Лёны читал в спальне, бабушка дремала на диване, Сергей разговаривал с женой по телефону, плотно прикрыв дверь, а остальные сидели перед телевизором. Тётя Лида время от времени поглядывала на Надю, задавала обычные вопросы: «Ну, где ходила? Що бачила цикавого? Жене не звонила?» – а та отвечала ей с улыбкой и снова возобновляла чтение.

Хотя сведения об Эфиопии и её жителях были изложены сухим научным языком, Надя рада была узнать хотя бы что-то.

– Хочешь быть сильно умной? – пошутил Саша, сидевший на маленькой табуретке возле её кресла, но Надя не отреагировала – мысли её были далеко. Снова вспомнились его забавные круглые глаза, аккуратно подстриженные усики, но лица его она вспомнить не могла, только отдельные детали облика: рукава куртки, закатанные так, что видна полосатая подкладка, синие полосатые брюки, заправленные в светлые сапожки, кепка, надвинутая на лоб. «Как у Донжуана», – почему-то подумалось ей… и эти его фиолетовые губы!

Её захотелось увидеть всё это вновь.

2.

Надя не солгала, сказав, что в понедельник у неё есть дела – для поступления на работу требовалась медицинская справка. Значит, придётся вставать чуть свет, сдавать анализы, ходить по врачам, стоять в очередях. Она и так долго откладывала эту неприятную процедуру. Поэтому настроение утром в понедельник было отнюдь не блестящим.

Она без труда отыскала нужную поликлинику – в двух шагах от дома, на улице Трудовых Резервов, дождалась открытия вместе с другими «страждущими», и тут её же отправили платить в ближайшую сберкассу, так как поликлиника оказалась хозрасчетной. Пока нашла сберкассу, пока заполнила бланк и постояла в очереди… К её возвращению под каждым кабинетом образовалась изрядная толпа.

Поликлиника занимала три квартиры на первом этаже обычного пятиэтажного дома. Здесь было пусто и неуютно – голые стены с унылыми рядами стульев, постные лица людей, часами сидящих на этих стульях, запах медикаментов… И в этом месте ей предстояло провести как минимум пару ближайших дней!

Пока ей только удалось сдать анализы.

Самая короткая очередь выстроилась к гинекологу. Надя отважно шагнула за порог и опешила – за столом сидел мужчина средних лет и суровой наружности. Надя робко присела на край стула, а он взял карточку и начал задать вопросы:

– Давно живёте интимной жизнью?

– Вообще нет…

Он поднял глаза от бумаг и уставился на неё осуждающе.

– Что – вообще никогда не были с мужчиной?

– Нет, не была, – ответила девушка и под его удивлённым взглядом почувствовала себя довольно глупо.

– Вам ведь… двадцать лет? – осторожно спросил врач.

Надя кивнула. Теперь он избегал смотреть ей в глаза, и это было совсем уж неловко. Она почувствовала себя какой-то старой девой – усохшей и некрасивой.

– Когда была последняя менструация?

– Вот сейчас… заканчивается.

– А… хорошо… приходите в четверг. Будет принимать женщина.

– До свидания.

– Всего хорошего.

День прошёл почти впустую, а от посещения гинеколога остался очень неприятный осадок.

Во вторник после занятий он зашёл к Менгисту и предупредил, что завтра приведёт девушку. Тот начал было расспрашивать, но Кидан постарался избежать ответа – он почему-то нервничал, не был уверен, что она придёт. И ещё: он никак не мог отделаться от ощущения, что уже где-то видел это лицо и эти голубые вопрошающие глаза, но вспомнить, где именно, – не удавалось. И это угнетало. Интуиция подсказывала ему, что вспомнить – важно, а он привык доверять своему внутреннему голосу.

Два раза в неделю, во вторник и четверг, Надя ездила по утрам на студию, на курсы реквизиторов и костюмеров. По окончании их ей предстояло сдать экзамен и получить разряд. Работу ей обещали в марте, когда начнётся запуск новых картин.

Иногда лекции были интересные – и тогда она усиленно строчила конспекты, а иногда – довольно скучные, и Надя размышляла о своём, разрисовывая обложки тетради. Она всё не могла решить: идти ей завтра на свидание или нет? Она ясно сознавала, что ей хочется снова его увидеть, но в то же время что-то её удерживало. Она приехала в Киев со своими целями, со страстным желанием поступить учиться режиссуре – ей лень было завязывать какие-то «человеческие отношения». Непонятно. Ну, что у них может быть общего? «Даже не знаю, о чём с ним говорить». И ещё: она немного боялась вступать в область неизведанного. Что это за встреча? Зачем ей этот человек? Пока он её совершенно не занимает, он ей абсолютно безразличен, а дальше?… Словом, она никак не могла определиться.

И даже когда наступила среда, ясности не прибавилось.

После долгих и тщательных сборов, Надя стояла у окна, смотрела на огни стадиона и думала: «Идти мне или не идти?» Даже подкинула монетку, но та закатилась куда-то в пыль, под диван, и Надя не стала её отыскивать. Спросить Сашку? Он был дома, уже вернулся с работы. Но несмотря на их близкие дружеские отношения, на существовавшую между ними симпатию и доверие, Надя по странной прихоти не сказала ему ни слова.

Она потихоньку выбралась за дверь, взглянула на ручные часики и решительно отправилась на первое в своей жизни настоящее свидание.

3.

«Хоть бы не пришёл, хоть бы не пришёл», – твердила она про себя, направляясь через подземный переход к условленному месту. Пока это ещё зависит от неё: пойти, остановиться, повернуть назад… В пространстве по другую сторону тоннеля она заметила его ноги. Он тоже увидел её и устремился навстречу. Тяжёлая сумка оттягивала его плечо и там что-то позвякивало. Надя ощутила короткое пожатие тёплой и твёрдой руки.

– Привет! Я уже хотель тебе звонить!

Как и в прошлый раз, они доехали на автобусе до Большевика, но к общежитию пошли другим маршрутом.

– Ми идём в гости мой земляк. Когда я шёл к тебе, там никого не било, сейчас – не знаю. У тебя есть кто-то: брат, сестра?

– Да, сестра.

– Она – старшая?

– Да, у неё уже двое детей. Ей тридцать лет.

– А тебе двадцать… – голос его взмыл вверх, словно ожидая продолжения.

– Просто двадцать. У нас десять лет разницы.

– Да? Она живет, где папа-мама?

– Нет, папа-мама живут в Эстонии, откуда я приехала, а она в Алма-Ате.

– Ти говорила, хочешь учиться, как снимать кино?

– Да.

– Надо иметь специальные таланты, примерно, хорошо рисовать…

– Да, я рисую.

– Всё можешь рисовать? И меня?

– Да, особенно портреты.

За разговорами Надя не заметила, как они оказались возле того самого общежития. На этот раз ему удалось её уговорить – они вошли, сели в лифт, поднялись на 7-й этаж…

Только некоторое время спустя Надя, увлечённая новыми впечатлениями, обнаружила себя сидящей в обществе четырёх незнакомых чёрных парней в незнакомой комнате. Тут же вспомнились рассказы сестры, как у них в институте богатые чернокожие студенты издевались над девушками, – и по спине пробежал неприятный холодок. Она насторожилась. Украдкой взглянула на своего спутника, решая, можно ли ему доверять или уже пора звать на помощь. Без кепки и куртки он казался совсем другим, и она словно впервые его видела. Он сидел от неё справа. А слева – огромный негр, чьи габариты внушали ей самые серьёзные опасения, и когда парень откидывался назад так, что Надя не могла его видеть, душа её уходила в пятки. «Господи, пронеси! Ну, и влипла! Если б я только знала! И зачем я сюда пришла!?»

Ещё раз осмотревшись, она заметила, что окно открыто, а на столе среди прочей утвари лежит огромный нож, – и немного успокоилась.

Хозяин комнаты, напротив, был маленький, чуть выше Нади. Он гостеприимно сновал вокруг стола, накладывая еду в тарелки, откупорил одну из трёх бутылок вина. Он почему-то сразу понравился Наде. Особенно поразили тонкие, хрупкие кисти его рук. Четвёртый – плотный, лысоватый, самый весёлый, – сидел сбоку стола на табуретке и посматривал на Надю с добродушным восхищением. Он что-то сказал Кидану, и они пожали друг другу руки. И это рукопожатие ох как не понравилось девушке. На всякий случай она приготовилась действовать решительно. И как можно быть такой глупой?! Она снова посмотрела на своего приятеля. Его рука мягко, едва касаясь, легла ей на талию.

– А где ты учишься? – спросила она, глядя в его глаза. «И как, бишь, тебя зовут? Ку… Ку… Кунди? Да, кажется, Кунди».

– В сельхозакадемии.

– А какой факультет?

– Агрохимический.

– А на каком курсе?

– На третьем… Пей! Это не шемпейн, но мне сказали, хорошее вино. Шемпейн не биль, я везде искал.

– Сам себе создал проблему. Я же говорила: я не пью.

– Попробовай, это вкусно.

Она немного отпила из своего бокала. Вино показалось ей приятным на вкус, а запах определённо что-то напоминал. Она взглянула на этикетку – «Мадера». И название… ах, да, есть такой остров Мадейра, но это вино вряд ли имеет к нему отношение. Несмотря на её протест, на тарелку ей положили что-то мясное, горячее и страшно наперчённое. Есть, как и пить, совсем не хотелось, но все замерли в ожидании. Она с трудом проглотила кусочек и произнесла:

– Очень вкусно.

Играла музыка и одновременно работал телевизор с приглушённым звуком. Надя с робким любопытством осматривала комнату, остальные ели, пили и непринужденно разговаривали, изредка обращаясь к ней:

– Кушать, пожалюста… Надя, пей вино, я для тебя покупал.

Она снова пригубила вино и проглотила кусочек мяса. Её высокий сосед встал и вразвалочку направился к двери. Сердце девушки бешено заколотилось. Она едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не броситься впереди него наутёк, пока ещё есть возможность. Парень немного постоял у двери, точно дразня, затем что-то сказал Кидану и – вышел. За ним вышли двое остальных.

Надя облегчённо вздохнула, точно гора свалилась с плеч.

По телевизору показывали выпуск новостей.

– Тебе нравится Горбачёв? – спросил Кидан.

Она пожала плечами, потому что политика не была её любимой темой, и начала что-то отвечать, в то время как он взял её руку, развернул ладонью вверх и поднёс к своим губам. Его усы приятно щекотали кожу, но Надя вздрогнула от неожиданности, когда он вдруг прикусил выпуклость под её большим пальцем.