Хранители Ладгарда

Женщина умерла на моих глазах. Я закричал, в животе свело, рвотные позывы подступили к горлу и не в силах больше сдерживать их, стошнило. К нам подбежал щупленький старик с длинной седой бородой, схватил за шиворот, вытащил из окровавленного месива.

– Живёхонький! – завопил старик, осматривая на повреждения и раны. Расцеловал в две щёки, прижал к груди. – Целёхонький! Ай да Андрошка! – Видно, знал меня, а я не помнил, может, просто запамятовал.

– Дед… там, на торгах… – выдавливая слова, умоляюще пропищал. – Ему… помощь – треба… Пусти!

 Старик с оттенком сожаления отступил, взглянул на меня, а в его глубоких старческих глазах, видевшие все тягости жизни, читалась нестерпимая боль и безграничная печаль. Я отвернулся, чтоб он не увидел слёз: воины же не плачут. Стало так совестно, оттого что все они погибли, а я… остался жив. Поблагодарив на ходу, пустился бежать, нет, ни к деду, он был уже мёртв, к людям, которые звали на помощь. Понимаешь, Войша, я клятву дал сам себе, что никогда не стану прятаться… – прищурился, сдвинул надбровные дуги, вглядываясь в заснеженную пелену.

– Андрагаст, поверь, каждый человек, будь то взрослый иль ребёнок, пахарь иль дружинник, князь иль крестьянин, испытывают чувство страха, и в этом нет ничего постыдного. Но, со страхами нужно бороться, иначе они съедят тебя. Чаще всего нас пугает неизвестность и неопределённость… Гляди! Из-за непогоды мы не знаем, что творится по ту сторону реки. А, может быть, там враг притаился, выжидает момента, дабы напасть?! За неизвестностью скрывается опасность… А так как у нас нет ясного видения, происходящего и, мы не знаем, что нас ожидает, то возникает страх, помогающий нашему телу, подготовиться.

– Позволь не согласиться… Я не испытывал его в то утро?! – возмущённо запротестовал, размахивая руками.

– Потому что уже знал, к каким последствиям приводят набеги половцев… Ведь так? Страх, который испытал в тот скорбный день, помог принять быстрое и правильное решение. Я думаю, у тебя будет время разобраться и убедиться… Идём, Андроша! Тебя уже заждались.

 Я стоял на крыльце, терзаясь сомнениями, не то, чтобы боялся понести наказание, скорее из-за чувства вины, понимая, что придётся обманывать родичей, а ведь они не заслуживали такого отношения.

"Предотвратил набег кочевников, убил одного, героем прославился, кто ж за язык-то тянул?! Ох, не нужно было про чудодейственный доспех трепать. Чудом остался цел и невредим. А, может дело не в чудесах? Войша сказал, что князь возлагает большие надежды. Надо бы разузнать, что к чему!"

– Можешь до вечера простоять, но ничего не измениться, единственная возможность развеять мучительные думки, сделать шаг навстречу страху, – посоветовал дружинник, – решай побыстрее, а то холод трескучий, кости ломит.

 Дверца скрипнула. Мы вошли в тёмное неотапливаемое и нежилое помещение – сени: что-то вроде разделительного барьера между горницей и двором. Я замер, увидел сквозь щёлку внушительную фигуру отца. Поганое чувство пронизывало изнутри: уходил с гордостью, показать, на что горазд, продемонстрировать силушку богатырскую, а возвращаюсь с ощущением, что обмишулился: "Эх, будь что будет!" – буркнул под раскрасневшийся от мороза нос. Распахнул перекошенную дверь, вытесанную из трёх широких пластин твёрдого дерева, перешагнул через порог.

 Внутри пахло сдобной выпечкой, щами, запечённой дичью и блинчиками. В светцах, воткнутые между брёвнами, мерцали несколько лучин. Маменька возилась в бабьем куту, а сестрицы Еля и Желя  помогали: расставляли канопки и чашки.  Девчурки запищали от радости. От искрящихся глаз на душе стало спокойнее. Посмотрели на отца,  который восседал у «верхнего» конца стола, под иконами, где проходили как будничные, так и праздничные застолья, тут же замолкли. Пятилетней Микула, краснощёкий, крепкий малый, сидел по правую руку, на моём месте, а трёхлетний Витоня, болезненного вида, с впалыми щёчками – по левую. Ещё седмицу назад был главным помощником, занимал почётное место, а теперича в дом не зовут: без приглашения, стоят на пороге. Так обидно сделалось, неужто вычеркнули и забыли?! А вот меньшого пожалел, занемог бедняга. Кушать явно не хотел, но пришлось сидеть за столом, покуда отец не позволит выйти, а ежели ослушается, то жди наказание. Строгое. Случись, что не так, разлил похлёбку, уронил корку, съел в "прихлебку", зачерпнул дважды, не откусив хлеба, почерпнул мяса, более, чем разрешалось, подул на "ушное" так, что расплескал, зачавкал, сразу же получай деревянной  ложкой по лбу. Бывало и так, что выгоняли из-за плохого поведения и до следующего дня ходили голодными. На такой случай припасена корка сухого хлеба. Бабки в избе не углядел. После похорон деда совсем плоха стала. Маменька постарела за эти дни и схуднула: глазницы впали, лицо, сохранившие следы былой красоты, слегка обвисло. Она вытаскивала из печи глиняный горшок с ручками, когда заприметила пришлых. Гридя трижды осенил себя крёстным знамением, снял шапку, низко кланяясь, молвил:

– Мир вашему дому!

 Я последовал его примеру, но так и остался стоять на пороге, боясь, шелохнуться.

– Батюшки святы! Андроша… Дитятко! Сынок… – едва горшок не обронила от волнения, дыхание перехватило, слёзы полились из глаз. – Живёхонький!… Свет очей моих, что ж гостей не приглашаешь? – упрекнула супруга за неучтивость.

– Ма-мень-ка! – глухой хрип вырвался из груди. – Маменька… я жив!

– А, я… их не звал? – продолжая хлебать, сухим тоном произнёс хозяин, демонстративно громко причмокивая.

Я совсем поник, не знал, как быть: убежать немедля или обождать. Но сильная, мужицкая длань пригвоздила к полу. Войша был почтителен, на рожон не лез, крайне сосредоточен. Краем глазом приметил, как он расстегнул кафтан, и его тяжёлые пальцы скользнули за пазуху. Я испугался, ужели готов защищать любой ценой? Неужто приказ получил? Он вынул скрученный свёрток, убедился, что тот не промок и положил обратно, заговорщически подмигнул, что нет причин для волнения. Уф-ф, гора с плеч свалилась, не простил, ежели пострадали по моей вине.

– Милости прошу к нашему шалашу! – маменькин голос дрогнул от волнения и, не скрывая радости, добавила: – Ну что ж на пороге стоите, проходите!

– Не спеши, мать! – Скамья со скрипом отодвинулась, братец едва не упал. Кузнец встал во весь рост в три аршина, посмотрел так, что в жилах кровь застыла, подошёл к нам. – Сначала поговорю с … – зыркнул на меня, даже по имени не кликал, – с глазу на глаз, а далее решу, звать иль нет! А… незваный гость, может обождать на лавке, отогреться, коли заявился без приглашения, – с неприязнью обратился к Войше.

– Благодарствую! Обожду… – с прежней невозмутимостью ответил Войша. – За доставленные неудобства каюсь, – понимающе кивнул, уселся на лавку. Кузнец торопливо накинул изрядно поношенную епанчу, шапчонку, нагнулся пониже, чтобы не удариться о притолоку, вышел в сени.

 Я постарался улыбнуться, но под сдержанностью, скрывалась глубокая досада. Не успел согреться, как вновь очутился на морозе.

 Промозглый ветер протяжно выл, сочувственно пронёсся мимо, а потом затих, словно страшился могучего детину, больше, чем я. Медленный танец колючих снежинок нарушал безмолвное спокойствие. Андимир стоял на крыльце, облокотившись на массивные перильца, глядел исподлобья куда-то вдаль. Он был по-прежнему молчалив и нелюдим. Я подошёл ближе, виновато опустил голову, бессильное отчаяние захлестнуло сердце.

– Андрагаст, – упрямо глядя на замёрзшую реку, недобро хмурил брови, помолчал, а когда продолжил, голос звучал незнакомо, – не угрожает ли тебе опасность?… По доброй воле дорогу домой позабыл? Иль не милы стали? А может, чего не ведаю? – в голосе звучала неподдельная горечь.

Слова отца легли тяжёлым камнем на сердце, но теперь я сознавал, что так грызло и терзало его. Вот оно что! Неужто не сказали, что я без чувств находился все эти дни?  Подумал, что  веселюсь во дворце.

– Нет! Нет! Что ты такое говоришь?! – громко запротестовал я, от мороза голос сделался сиплым. – Вчерась… вечером токмо очухался. С трудом продрал зенки, не сразу понял, где вообще нахожусь. Голова гудела, жутко хотелось пить, еле-еле вспомнил последние события. Поначалу не ведал, что седмицу проспал, а узнал от воеводы, прибежавший на крики Владимира Мономаха. Княжич с наставником зашли на сон грядущий, проведать, обрадовался моему пробуждению. Завопил, как ошалелый. На шум сбежалась дворцовая стража, после вошёл сам, князь Всеволод Ярославович с приближёнными ратниками. Поклон отвесил… мне безродному сыну, поблагодарил за верную службу, да за спасения отпрыска. А я… в ту пору… на реке, подумать не смел, что рыжеволосый мальчуган – наследник. Князь молвил: "Проси, чего душе угодно!"  Я  просил домой отпустить. А ещё поведал, что с малых лет желаю вступить в ряды младшей дружины. Меня тотчас же отдали в услужение воеводе Горынычу, наставнику самого Владимира Мономаха. А Войшу со мной отправили, защитить, мало ли… половцы обиду затаили. Утром послы пожаловали от хана Искала. Просил… Скорее требовал у Всеволода Ярославовича в знак доброй воли отдать отрока… то есть меня… для суда справедливого. Тот кипчак… ну, коего я… порешил в бою, важным у них был.

 Улыбка промелькнула на губах кузнеца и тут же исчезала. Он уже не выглядел столь непреклонным и суровым. Я поведал о происшествии на Белозёрке, а про то, что произошло ночью, умолчал, обещание дал.

– О чём ты только думал? Твои поспешные действия могли привести к погибели…

– Негоже медлить, коли враг у ворот. Беда мимо не прошла бы…Половцы собирались набег совершить, – отчеканил я, стараясь убедить в правильности своего поступка. – Я должен был предотвратить набег. – Почём не позвал на помощь? В лесу мужики дрова рубили. Зачем же рисковать своей жизнью?

– А затем, что это моя земля, отец… и я никому не позволю проливать на ней кровь.  Затем, что кто-то должен её защищать. Я не буду прятаться за чужой спиной, зная, что мог помочь.

– Благородно, но безрассудно… Один в поле не воин.

– А я не один… нас много. И ошибается тот, кто думает, что мы испугаемся, – вспомнил слова Войши, что он собирает войско, для битвы тьмы и света. –  Не серчай… отец! Однажды струсил и… дед погиб… люди. Война ведь не щадит, ни детей, ни стариков, ни женщин, а значит, каждый, кто может держать меч, должен встать на защиту.

 Андимир с безнадёжной грустью посмотрел на отрока, который в  свои года рассуждал, как взрослый, а решения принимал взвешенно, с пониманием всех последствий.

– Тем утречком, соседский мальчуган ворвался в избёнку и, запыхавшись, пропищал о том, что происходит на Белозерке. Я испугался, впервые в жизни и одновременно такую гордость ощутил, что мой  сын, вырос настоящим мужчиком, храбрым куда смелее, чем его отец. – Андимир, довольно долго смотрел вдаль, слова срывались, а голос дрожал. – Честной люд толпился, горячо возмущаясь, яростно проклиная соседей дикарей. Стражники оцепили место сражения, организовали поисковые отряды, усилили смотр. На окровавленном снегу замертво лежал кипчак, а тебя доставили во дворец. Нам же наказали ждать.  Маменька с утра до ночи молилась, сожгла свечку восковую, что берегла для особого случая, каждый день на стол накрывала, ждала и верила, что жив, рано или поздно  придёшь… И ты пришёл. Бог услышал молитвы, – замолчал, сглотнул поступивший ком, холодная слеза текла по  щеке. Я не знал, что отец способен плакать. Он страдал… Вдруг повернул голову, выдавил улыбку, отбросив напускную невозмутимость, поинтересовался. – Кольчуга-то помогла?

– А то! – воодушевился я словно гора с плеч. – Ты бы видел! Стрелы летели со всех концов… но ни одна не задела. Да если б не кольчуга, я был бы мёртв.  Это ты спас меня от погибели!

– Радует… Теперича спокоен. Идём в избу, мороз крепчает. Негоже гостя на пороге держать… – на его лице заиграла лёгкая ухмылка, которая снова сменилась сдержанной невозмутимостью.

 В "Красный угол" дозволялось пройти только по особому приглашению, потому как украшением угла являлась божница с иконками, здесь не только ели, но и возносились хвалу господу богу и решались важные моменты семейной жизни.

Живана суетилась и хлопотала по хозяйству: постелила белоснежную скатерть, праздничную, посередине поставила ендову в виде утки с ковшами и братину в форме ладьи с головой коня. В одну налила квасу, в другую мёда. По бокам расставила блины, пирог с рыбой солёной подаваемый к щам из квашеной капусты. Сестрицы спрятались за занавесью на печке, а братцы продолжали сидеть на своих местах.

С нашим появлением Войша резко вскочил с лавки, кинул быстрый взор на меня, мысленно спрашивая: "Ладно?" По моей довольной физиономии и так было ясно,  тревожиться незачем.

Андимир отвесив поклон, уже доброжелательно молвил:

– Ваше благородие! Отведайте хлеб с солью!

Маменька поднесла каравай с солонкой, демонстрируя готовность отдать гостю самое дорогое, истинно ценное, что у них есть. Войша отломил ломоть, обмакнул в соль, поклонился, принял приглашение. Хозяин указал представителю знати сесть по правую руку, как самому дорогому гостю, а мне по левую. Прочитал благодарственную молитву, зачерпнул ковшом мёда, обратился:

– Так разопьём же за здравие! – отпил глоток, затем пустил ковш по кругу. Гридя с наслаждением пригубил хмельного напитка, оттёр пену с щетины, затем передал мне, как равному. И я пригубил терпкого напитка, и в то же мгновение горло обожгло, дыхание перехватило, навернулись слёзы. Родич расхохотался, одобрительно потрепал по взъерошенным волосёнкам, да так, что чуть в чашку мордой не угодил. Отец взял ложку первым, дал разрешение приступить к трапезе. После "ушного" – жидкого блюда, мы отдыхали от обильной еды, разговаривали, вот тогда-то Войша достал свёрток, с позволения принялся читать:

– Жалованная грамота князя Переяславского и Ростово-Суздальских земель, Всеволода Ярославовича. По милосердному усмотрению жаловали Андрагасту, сыну кузница Андимира, за проявленную доблесть вотчину на берегу Сулы,  со всеми деревеньками и приселками, рыбными ловами, охотничьими угодьями, усадьбами и наземными постройками, с прикреплёнными крестьянами, зависимыми от землевладельца, с полным правом собственности и правом передавать по наследству!

 Отец замер с кружкой, поднесённой ко рту. Я сидел с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. Раздался оглушительный шум. Маменька уронила блюдо с лакомствами. Сестрицы высунули мордашки из-за занавеси, увидали разбросанные сласти, слезли с печи, принялись собирать: леваши–толченные ягодные лепёшки, высушенные в натопленной печи, употреблялись, как заедки к напиткам, яблочную пастилу, сливовую смокву, мазуню – сладкая масса из редьки с патокой и добавлением пряностей. – Все распоряжения сделаны. В любой момент можете отправляться во владения, – добавил Войша, передавая грамоту отцу.

– Вот тебе раз!… Мы шо теперь… бояры!… А с чего такая щедрость? – Андимир, зачерпнул ковш в ендову с крепким мёдом, пригубил содержимое. – Андрагаст, спас сына из рода Рюриковичей, подвергшегося смертельной опасности, наследника Всеволода Ярославовича, княжича Владимира Мономаха. Вступил в бой с неравным врагом и предотвратил набег половцев. Теперича находиться на службе у князя по собственному волеизъявлению, – ответил Войша, взглянув на меня. – Ратнику, отличившийся в бою, князь жалует вотчину.

– Во дела! Бог милостив и всемогущ, раз послал нам такого сына! – отхлебнул большой глоток мёда, закусил ягодной лепёшкой.

– А, это где? – поинтересовался я из любопытства, язык заплетался от выпитого напитка.

– Переяславское княжество… В дни заслуженного отдыха сможешь навещать родичей… – Андрагаст! – обратился гридя, – пора прощаться. Надобно воротиться дотемна. Ежели Горыныч позволит, завтра навестишь. Мы токмо через три дня покинем земли Суздальские, после отправимся в Ростов. Я быстро встал со скамьи. Маменька прижала к груди,  поцеловала в лоб дрожащими губами. Я почувствовал, как щёки стали влажными от слёз, хотел сказать много ободряющих слов, а от волнения ком в горле застрял. Покидать отчий дом оказалось гораздо труднее, чем я думал. Подошёл к братцам игравших на полу, потрепал по волосёнкам, дал наставления, расцеловал сестриц, посмотрел на поникшего отца. Вид у него был расстроенный.  Он не был человеком, проявлявший, а тем более показывающий слабость на людях: в минуты расставания, не удержался, обнял меня, да так, что затрещали косточки.

– Скатертью дорожка! – пожелали нам, перед тем, как покинул отчий дом.

  Я жил в княжеском дворце в Переяславле, обучался грамоте и военному искусству. Родичи решили остаться в Колокше до весны…

Хан Искал всё же, затаил обиду на Всеволода Ярославовича. После того как князь со свитой отправились в Ростов, половцы напали на посад и сожгли дотла суздальские земли. В метелень второго дня, следующего года, во главе с ханом Искалом, половцы совершили набег и на Переяславское княжество, спалили окрестности и ограбили близлежащие деревни, разбили рать Всеволода Ярославовича. Родичей… Я их более не видел. Никого из родни…

Говорили, что Андимир на охоте был с мужиками в то время… мог и спастись.

10 Глава

Смоленск. Заговор. 1073

Сумрак ещё боролся с рассветом, но уже видно, что проигрывал эту битву: над лесом медленно расползалось багровое зарево. Природа просыпалась, слышалось пение птиц. Белая сова продолжала сидеть на ветке, словно понимала, что говорит кузнец. Ладар изредка следил за ней: никак не мог избавиться от чувства, что видел именно эту птицу, а где, не помнил. Родя облизывал сухие, потрескавшиеся губы, вытирая рукавом испарину на лбу. В подаренных шмотках чувствовал себя  неуютно, они более подходили для холодного года, а здесь ещё и костёр разгорелся, то синим, то зелёным, то жёлтым пламенем: но он стойко терпел. Ладар слушал отца внимательно, боясь проронить слово. Вдруг рассердится… замолчит и тогда… он не узнает, что произошло далее. Отец редко откровенничал, а здесь прям душу изливал. Нет! Не мог прервать, а столь хотелось спросить. Подавшись вперёд, с жадностью внимал каждое слово, восхищаясь подвигом отца: "Кабы и я хотел совершить что-то такое, достойное восхищения! Вот бы отец и мной гордился!" Теперича Ладар не злился и не таил обиды, потому что понимал, что родичам гораздо тяжелее.

– Тятенька! – не удержался, спросил после длительного молчания. – А броню-то воротили? Князь слово сдержал?

– Сдержал… перед ратниками молвил… Только спустя три дня. Видно ещё испробовать желали, – не успел Андрагаст ответить, как Ладар задал следующий вопрос, мучивший  более остальных:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.