Письма издалека

Письма издалека

Евгения Авдеева

© Евгения Авдеева, 2023

ISBN 978-5-4493-0199-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Письмо первое

Дорогая Марит!

Дорогая сестра Марит!

Марит, я извел уже четыре листа бумаги, пытаясь начать письмо. Я еще никогда не обращался к тебе в письмах – как сделать так, чтобы обращение было и почтительным, и сердечным, и достаточно близким, и при этом не фамильярным? Я не знаю. Это невозможно.

Пишу с дороги. До предгорий я добрался на паровике – дороговато, зато быстро. Ну а через горы, увы, можно перевалить только на лошадях. И то хорошо, что не верхом – наездник из меня неважный.

Я никогда прежде не был в горах… Солидно звучит, да? Ты же знаешь, я нигде еще не был. Но пишешь с дороги – и чувствуешь себя матерым путешественником!

Горы пугают и опьяняют. Три дня мы ехали через них, и мне то и дело казалось, что камни, нависшие над головой, вот-вот рухнут и завалят нас вместе с лошадьми и пожитками. Скалы разноцветные, словно в потеках – красноватые и кремовые, серые и черные, и крапчатые – от них рябит в глазах и укачивает. На мостиках через ущелья захватывает дух – перед ними все спешиваются и переходят прежде повозок (кое-кто и ползком). Я многажды порадовался, что еду почти налегке и могу не волноваться за сохранность своей поклажи. Держался за размочаленные веревки перил и думал о тебе: ты бывала здесь, на таких же мостиках и перевалах – как это было? Боялась ли ты? Я не могу сказать, что боюсь, но в кишках как-то неуютно…

Тебе интересно?

Можешь смеяться, а мне льстит называть себя, представляться братом Ордена миротворцев. Люди знают о нас. Иногда мне кажется, что я ловлю на себе уважительные взгляды… а иногда – что всякому ясно, что я еду на свое первое задание… на свой первый самостоятельный случай. Хей-хоп! Но то, что Орден так известен уже и по ту сторону гор, это хорошие новости. Поглядим, что еще будет лет через десять! А через сто? … Тем не менее, скидки, такой, как у врачей, нам пока еще не положено. Увы. Можешь подсказать Совету идею поработать над этим?

Что-то я нынче нервный. Пишу, как будто сам себя перебиваю – видно, сильно взбудоражен дорогой. Буду, как ты говоришь, «приземляться». Итак – где я? В комнате над трактиром, в городке под названием Вираг-Озерный. Подо мной – старый деревянный стул с облупившейся белой краской, жесткий и скрипучий. Я сижу в носках, сбросив дорожные башмаки. Стол, на котором я пишу тебе это письмо, стоит под окном, солнце давно село, и в окне почти ничего не видно. Номер узкий и тесный, но чьи-то руки попытались придать ему уют, постелив на пол и на кровать пестрые коврики-дорожки. Здесь прохладно и довольно сыро.

На самом деле я еще не доехал: тело мое сидит в комнате, но мысли все еще поглощены дорогой. Перебираю в памяти образы и, чтобы сохранить их, пытаюсь описать словами, как будто слова имеют силу делать мимолетное длительным, а воображаемое – настоящим…

Мы проезжали Кружева – природный тоннель под горами, цепь светлых пещер, которые тянутся с востока на запад. Я читал о них, и вот, наконец, увидел – причудливые арки и округлые окна, в которые падают косые лучи солнца. Чувство, как будто заблудился в костях великана – не верится, что все это когда-то промыла вода. Узкий ручей и сейчас струится по дну тоннеля рядом с дорогой. На открытках не видно, до чего ж это все огромное – в этих скальных серых коридорах цепочка наших лошадей и повозок была словно колонна муравьев.

Потом вдруг тоннель закончился, и мы высыпали на склон. Внизу под нами лежало озеро, вокруг теснились горы, покрытые пестрым ковром осеннего леса. Снежные вершины вдали горели белым золотом в ранних лучах заката, и мягкий вечерний свет заливал всю чашу долины. Очень красиво! И совсем непохоже на то, как дома. Городок внизу сбегал по склону неширокой полосой и упирался в озеро, затормозив с разбегу, столпившись над водой гурьбой пестрых крыш. От стен домов в озеро тянутся мостки и причалы – как будто город хочет продолжиться дальше, под темную воду.

А рядом с нами на склоне стояли… ну, как тебе сказать… Они. Каменные столбы с неровными наростами на вершинах – с десяток фигур, больших и поменьше, словно застывшие люди, повернутые лицами на восток. Камни расширяются книзу, словно юбки, и от этого кажется, что все это – женщины. За их спинами клонилось к закату солнце, перед ними вставал из-за гор молодой месяц, а они стояли вокруг нас, безмолвные, неподвижные, будто ожидающие чего-то – древние, как кости земли, древнее нас и наших городов, словно память о том, что было задолго до нашего появления… Мне захотелось приветствовать их – но я не знал, как.

Это очень странное место. Дрожь пробирает.

Потом мы спустились в Вираг-Озерный, в придорожном трактире я показал адрес, который ты мне дала, и выяснил, что это место – ферма за городом, так что путь мой еще не окончен. Однако был уже вечер, и я остался на ночлег в этом местечке со сладким названием «Клевер и мед». К колбаскам и каше подали горячее пиво с пряностями – на вкус отвратительно. Редкая дрянь. Вино здесь кислое и водянистое, прямо скулы сводит. Так что желание напиться пьяным совсем оставило меня – что и к лучшему. Хочешь знать, что бы я делал, напившись? Хватал бы за пуговицу любого, кто согласился бы слушать – и плакался, что женщина, которую я люблю, моя наставница и богиня, безжалостно отослала меня прочь за дальние горы, лишь бы я не мозолил ей глаза.

Ты видишь? Я признаюсь тебе в любви – здесь, набравшись дерзости вдали от тебя и от Ордена. Но это только слова – вершина дерева, а все мои чувства к тебе разве не видны были в каждом жесте?

Нет, я все понимаю. Что это – шанс, и что это – честь, и что кого же еще, не зеленых же новичков. И что это – моя работа, само собой. Что я мечтал об этом с самого начала обучения…

Но ведь и ты понимаешь, что я буду очень нуждаться в твоем совете и наставлении? В конце концов, это мой первый самостоятельный случай – ты же не хочешь, чтобы я по неопытности навредил ни в чем не повинным людям? Прошу тебя, не задерживайся с ответом на мои письма – особенно если я буду просить о помощи. Прошу тебя, Марит – пиши мне – ради всего святого, и я буду знать, что ты тоже думаешь обо мне, хотя бы как об ученике и младшем товарище.

Завтра я продолжу путь и отправлюсь на ферму, чтобы узнать, в чем заключается мое задание. Теперь же я оглядываюсь назад и представляю общий дом Ордена, лампы с зелеными колпаками в библиотеке, твой профиль над книгой, и карандаш, которым ты рассеянно постукиваешь по уху, когда думаешь, глядя в никуда. Все это стоит перед моими глазами в темном окне, как будто нас не разделяют горы и дороги, как будто я могу сейчас выйти из-за стола и пойти к тебе. Ночь соединяет всех. Все мы сейчас уснем – и во сне будем вместе.

Доброй ночи, Марит. Приснись мне.

Преданный тебе

С.

Письмо второе

Привет тебе, Марит! Читай это письмо как поучительную повесть о вреде честолюбия. Дай мне добрый совет, если он придет тебе на ум, или посмейся – я буду рад развеселить тебя, хоть мне здесь и не до смеха.

На другой день после приезда, переночевав и позавтракав в трактире, я отправился искать ферму «Облака». Мне сказали, что она на восточной дороге, и я пустился пешком. Путь был не слишком дальний, дорога каменистая, пыль на ней белая, вокруг луга и рощи… Красота! Если у них есть открытки, я пришлю тебе. Солнце уже осеннее, не жгучее, воздух прозрачный и приятно холодит нос, так что идти было весело. Ферму я заметил издалека, к тому же на повороте есть указатель – такая предусмотрительность мне понравилась. Дом из круглых бревен с двускатной крышей – приземистый и очень широкий, как будто распластавшийся по земле – стоял посреди большого луга, сбегающего по склону вниз. Здесь все плоскости наклонные. На склоне, как белые облака, лежали и стояли в траве овцы и козы. Наверное, ферма получила название в их честь.

За поворотом дорога шла в гору. Я увидел в стороне несколько крупных серых валунов и устроился на камне, чтобы перевести дух. Не тот дух, что входит в мои легкие – дышал я легко и мог спокойно прошагать хоть целый день – но тот, которым так важно не падать. Что мне предстоит, – думал я, – и что я могу? Задор и гордость вдохновляли и поддерживали меня всю дорогу сюда, но, увидев ферму, я вдруг затосковал. Отправляя меня в путь, ты сказала, что мне предстоит умиротворить раздор между матерью и детьми – достанет ли у меня ума и таланта это сделать? Станет ли эта неведомая мне мать слушать меня? – зависит, очевидно, от того, смогу ли я найти нужные слова… Внезапно я совсем скис – так, что готов был сдать назад и отложить все до завтра. Напрасно я пытался взбодриться, вспоминая, что я лучший твой ученик, что ты сама доверила мне этот случай – в тот миг все казалось ничтожным.

И тогда я просто стал вспоминать тебя. Я столько раз следовал за тобой взглядом, столько прислушивался к тому, что ты говоришь, что теперь мне было нетрудно представить, как ты входишь в дом вместе со мной. Ты была бы спокойна и дружелюбна. Ты бы улыбалась. Ты бы сказала, что сердце первой встречи – наблюдение. Мы смотрим на людей, а люди смотрят на нас, и главное – не делать резких движений. Люди сами хотят говорить – сказала бы ты, – нам нужно лишь слушать. Это всего лишь первая встреча, – сказала бы ты, – мы просто не успеем навредить. Мы можем только не понравиться.

В том-то, знаешь ли, и беда. Ты-то всем нравишься. А я?

Ладно, конечно же, я пишу тебе не с дорожного камня. Легко догадаться, что я все-таки встал и продолжил путь – вооруженный, быть может, твоей улыбкой, незримо витающей возле меня. Или твоим вечным напутствием: «Соник, не придирайся к себе, делай дело». Ты часто говоришь «делай дело» и похлопываешь рукой об руку – то ли подгоняя, то ли подбадривая. Я тоже похлопал, сидя на камне – и рассмеялся.

Так, даже издалека, ты умиротворила мои опасения. Значит, наше искусство действует!

Я пересек луг и подошел к дому. Странное это строение. На дорогу дом обращен глухой стеной, к которой лепится пристройка, на вид вроде маленькой веранды. Дверь пристройки окружена резными деревянными узорами, но ни молотка, ни звонка рядом с ней я не нашел. В окошки была видна еще одна дверь в толстой бревенчатой стене: легко было догадаться, что, сколько бы я ни стучал, вряд ли это постукивание будет услышано в доме. Вот так задачка: прежде, чем гадать, как помочь, ты еще попробуй войди к этим людям… Я стоял перед дверью дурак-дураком.

Смейся, но мне помогла песенка, баллада, внезапно пришедшая на ум – как подсказка от далекого друга. Я промурлыкал:

Не ищи любви, девица, подожди, пока

Под окошком в час известный постучит рука.

И пошел искать окно.

Может быть, я и дурак. Но зато образованный и начитанный!

Окно нашлось со стороны, обращенной к озеру. Створки были приоткрыты, и, когда я громко постучал по синему ставню, наружу удивленно выглянула женщина.

– Добрый день! – беззаботно сказал я. – Хозяева дома?

– Я хозяйка. А что ж вы не заходите? – был мне ответ.

Женщина махнула рукой в сторону, и я понял, что она приглашает меня войти. Я вернулся к дверям, потоптался немного, ожидая, что кто-нибудь выйдет навстречу – но, видно, в этих краях так не принято. Пройдя веранду и отворив другую дверь, я оказался в полутемных сенях, освещенных крохотным окошком под самым потолком. Под окошком на сундуке две девочки с серьезным видом играли в куклы под наблюдением толстой кошки. Увидев меня, они встали и чинно поздоровались.

– И где же мне найти хозяйку? – спросил я, невольно улыбаясь.

– Мама там, – пискнули они, показав рукой на дверь в дальней стене – на этот раз обитую чем-то вроде теплого одеяла.

Сколько же у них тут дверей?

Толкнув последнюю, я наконец оказался в кухне, посреди которой господствовала белая печь. Тут же, наконец, встретила меня и хозяйка – молодая румяная женщина с приветливыми светлыми глазами: трудно было поверить, что у нее может быть такой раздор с детьми, который требует помощи миротворца… Может быть, я ошибся?

– Вы, наверное, за сыром? – спросила хозяйка, прежде чем я успел начать заготовленную речь.

– Я – брат Софроник из Ордена миротворцев, – ответил я, далеко не так весомо, как мне мечталось.

В ответ на это хозяйка и смутилась, и разволновалась, и, кажется, растерялась. Обмахнув передником тяжелый дубовый стул, она пригласила меня сесть. Я присел к столу, улыбаясь и дружелюбно помалкивая, чтобы дать ей время освоиться с моим присутствием в доме.

– Меня зовут Аги, – сказала хозяйка фермы.

– Очень рад знакомству, – начал я, но она, перебив меня, внезапно выпалила:

– Разве нам не должны были прислать женщину? И… ну… кого-то постарше? Простите.

Чего я боялся, то и сбылось. Да еще так в лоб, неприкрыто и откровенно. Чувствуя, как горят уши и щеки, я мучительно подбирал слова, чтобы ей ответить, а Аги, между тем, продолжала огорченно говорить:

– Вы только не обижайтесь, но мы ведь писали в ваш Орден. Нам прислали ответ, что письмо передали какой-то сестре Марит, и чтобы мы ждали миротворца. Мы подумали, что сестра Марит и приедет.

– Сестра Марит – старшая миротворица Детского двора! – возмутился я. – Было бы странно, если бы она отправилась к вам лично.

«Какой-то сестре Марит» – подумать только. Я так разозлился, что забыл про всякое смущение.

– Конечно, кто бы не хотел, чтобы их случаем занялась лично сестра Марит! Чего она не знает о мире и раздорах между родителями и детьми, того, наверное, не знает никто. Поэтому Орден не может разбрасываться, посылая ее направо и налево – она работает на Детском дворе и учит новых миротворцев. Если нужно – вы можете приехать и обратиться к ней, она обязательно постарается помочь. Но ведь вы написали, что помощь нужна на месте. Сестра Марит выбрала самого подходящего из своих учеников и отправила сюда. Если она так сделала, стало быть, видела в этом смысл. Но, – остывая, рассудительно закончил я, – нам в Ордене неизвестно то, что известно вам. У вас есть свои резоны. Поэтому, конечно, и решение остается за вами.

Марит, мне было в тот миг так обидно! Только вот не могу толком сказать, за тебя или за себя.

Пока я так пылко говорил, Аги присела напротив, облокотившись о стол и сложив под подбородком маленькие крепкие руки. Она смотрела на меня так кротко и ласково, что весь мой запал потух, и я поник, ожидая ее ответа.

– Простите меня, не сердитесь, – задушевно сказала Аги. – Я верю, верю, что вы хороши в своем деле. Я сама виновата – нужно было все описать яснее. Помощь нужна моей старшей сестре – но сама она не стала бы обращаться за ней, поэтому я сделала это тайно. Я надеялась, что женщина, миротворица, которую пришлет Орден, сможет войти в ее дом и заслужить ее доверие – ну и, после, как-то подействовать на то, как она обращается с детьми. Как вы это делаете. Я, простите, даже не знала, что на вашем Детском дворе есть мужчины – мне это и в голову не приходило.

Кстати, она хорошо говорит – для хозяйки фермы, я имею в виду. Выговор у нее четкий, и слова она подбирает легко, как человек, знакомый с книгами. Это меня успокоило и ободрило. Улыбка у нее была милая, смущенная.

Я заметил:

– Не слишком верится в то, что тайная помощь может принести пользу. Да и сколько времени понадобится, чтобы ваша затея сработала?

– Время – деньги, я понимаю, – деловито кивнула Аги с хозяйственной прямотой. – Мы прикинули цену – плата большая, но для нас посильная.

Тут ее светлые глаза замигали и, растеряв всю свою деловитость, она горестно шепнула:

– Жалко племянников! Сил нет смотреть.

– Сколько их? – спросил я, сочувствуя ее грусти.

– Четверо, – вздохнула Аги.

Что сказать, Марит. В ту минуту я совсем уже смирился с тем, что придется мне отправиться восвояси, и только надеялся, узнав побольше, найти для Аги добрые слова или, может быть, описать тебе, как обстоят дела, чтобы ты в другой раз выбрала миротворца получше. Словом, я приготовился хорошенько ее расспросить, когда дверь отворилась и на пороге явился Берт.

Я не хочу его тебе подробно представлять, потому что еще ердит на него за все, что произошло позже. Берт— муж Аги. Пока пусть этого будет достаточно.

В двух словах Аги рассказала ему наше горе. Все время, пока она говорила, он пристально рассматривал меня, а после спросил, давно ли я в Ордене. Я не утаил, что Орден – вся моя жизнь, и что с тех пор, как в четырнадцать лет я вошел в его стены, все мои мечты и надежды связаны с миротворцами. Годы усердной учебы и работы на Детском дворе под началом лучшей из наставниц, верю, не прошли для меня даром. Мне нечего стыдиться – ты сама выбрала меня.

Берт слушал и кивал головой. Мне показалось, уважительно – и я чуть приободрился.

Видно, что обоим им было неловко передо мной за то, как все вышло.

– Пусть Моуз сбегает в город, скажет Пири, что миротворец здесь, – пробормотал Берт, и Аги вышла – видимо, чтобы передать его распоряжение.

– Разберемся, – сказал мне хозяин «Облаков» с улыбкой. На вид они с Аги были ровесники – старше меня лет на пять, быть может. Улыбался он приветливо, и я немного успокоился.

– Погостите у нас, – радушно продолжил Берт. – Погода чудная. Подумаем до завтра, как быть – а пока располагайтесь как дома. Бывали раньше на ферме?

Я, как ты знаешь, вырос в городе и всегда рад увидеть новые места. Поэтому я не стал противиться. Что делать в трактире? А здесь я надеялся еще потолковать с хозяевами и, возможно, оказаться полезным. Почему нет?

Аги отвела меня в уютную угловую комнатку – в два окна ярко светило осеннее солнце, пятна света дрожали на пестрых вязаных ковриках и зеленых подушках. Нагретый сухой воздух щекотал нос ароматом трав – пучки их висели в углу, перевязанные цветными ленточками. Смущенный и огорченный, я легко поддался обаянию теплого дома: день хозяев и работников полнился делами, я же рассеянно побродил по душистому лугу, посидел под стеной дома, глядя то вниз, на блестящее под горой озеро, то вверх, на смирно висящие над головой облака. Время от времени то Берт, то Аги заговаривали со мной о пустяках. Серьезные девчушки принесли кружку молока и сдобную булку, показали гнездо с маленькими скорлупками, найденное в траве. Горячая вода в большой бочке, ужин, разговоры у теплой печки – все это было приятно и утешало мою тревогу. До утра можно было ничего не делать и ни о чем не заботиться – я слушал и спрашивал, и впитывал это место, чтобы оставить в памяти.

Спал я мирно и проснулся гораздо позже хозяев. Кажется, Аги и Берт встали с самым рассветом и успели сделать множество дел. Когда я вошел в кухню, они уже отдыхали, присев к столу с чашками чая. Я устроился рядом.

– Пири скоро будет, – сказала Аги. – Что-нибудь тоже подскажет.

Она поставила передо мной завтрак. Берт сидел напротив и смотрел на меня так пристально, что мне стало неловко.

– Брат Софроник совсем юный, смотри, – задумчиво сказал он Аги и повернулся ко мне. – Наверное, и бороду еще не бреете?

Борода у меня и верно так себе, это он прав. Но все равно это было неожиданно обидно. Я собирался ответить ему достойно, но не успел.

– Переодеть его в девушку – никто и не заметит, – хмыкнул Берт.

– Ты с ума сошел?! – поразилась его жена.

– А время? А перевалы? – загадочно ответил Берт, и Аги нахмурилась.

Марит, прости, глаза слипаются и перо выпадает из пальцев. Я провел над письмом больше двух часов и уже не в силах написать ни строчки, да и столько бумаги не влезет в куверт. Я остановлюсь на этом месте, чтобы немного помучить тебя, правительница моей жизни. Жди моего письма с нетерпением – потому что все главные события того дня еще впереди.

Душевно твой.

Соник

Письмо третье

Доброго дня тебе, Марит! Или вечера. Вряд ли утра – по утрам почту не приносят: разве что ты отложила мое письмо до другого дня, во что мне не хочется верить. А хочется верить, что ты вскрыла его, полная любопытства, сразу, как письмо попало тебе в руки.

Зачем я так подробно тебе пишу? По привычке, моя наставница. По давней привычке делюсь с тобой тем, что у меня на душе – как делают все юные ученики, когда стараются постичь свои помыслы и поступки. Я раскладываю их перед тобой, как делал до этого много лет, – и стараюсь быть ясным и искренним, беспощадным к себе. Должно быть, без этого я уже не могу, и мой внутренний судья всегда будет говорить со мной твоим голосом. Какое счастье, что это такой добрый голос!

Итак, ты хочешь узнать, почему я согласился с этим безумным планом? Или, вернее сказать, почему я не отказался?

Многое в этой затее сильно меня смущает. Но уж, конечно, не то, что придется носить женское платье. Знаешь сама, у нас на Детском дворе кем только мне не приходилось рядиться. Розовый поросенок – пожалуйста. Четырехглазый монстр, праздничный пирог, Громовой человек, старая курица – ради бога! Что уж тут женский наряд – пустяки, детский лепет! Хотя вот тебе милая подробность: в этих краях женщины штанов не носят, и это жаль – южная мода, штаны и туники, так прижившиеся у нас в Ордене, были бы мне больше по сердцу, чем длинные юбки и фартуки. Хотя Аги говорит, что как раз не жаль. В штанах, говорит она, я бы забылся и двигался как мужчина, а юбка не даст мне свободы. Что ж, ей виднее. Не могу освоиться с ощущением наготы под этим тряпочным колоколом. И нитяные чулки… Странное чувство. Но ведь этот костюм и тебе был бы странен, так что дело просто в местном колорите, утешаюсь я.

Впрочем, это все мелочи. Они забавны, и я, может быть, тебя еще посмешу ими после.

Но вот ложь… Как быть с этим? Оказывать помощь тайно – уже достаточно сложно, а хорошо ли делать это, обманывая ту, кому хочешь помочь? Мы не шпионы, не сыщики, добрая прямота – наше оружие, и вдруг такая скользкая история. Сердце у меня не на месте. Если б я мог каким-то чудом связаться с тобой и спросить, что ты об этом думаешь, я бы не задумываясь обратился к тебе за советом. Но до тебя горы и города, и мне приходится решать самому, и вот я пытаюсь взвесить все за и против, держа перед собой, как две гирьки, два ключа миротворца. Необходимость и безопасность. Является ли мой маскарад необходимым? Будет ли он безопасным для людей, которым я призван помочь? Кажется, да – и да. С оговорками – но да.

А еще есть азарт и вызов. Честно признаюсь – меня разбирает охота рискнуть. Я осуждаю ее (твоим голосом), напоминаю, что речь идет о людях, о человеческих чувствах. Держу эти мысли подальше, а мысли о пользе – поближе. Но все это во мне есть.

Что мне делать, Марит? Я буду действовать в меру собственного разумения. Если ты недовольна таким поворотом событий – дай мне знать. Но помни – когда твое письмо доберется досюда, я буду уже по уши в этом случае. Дай мне лучше свое наставление и не оставь меня добрым советом – ко всеобщему благу.

К слову, если ты думаешь, что решение принималось легко, то ты ошибаешься. С утреннего предложения Берта события только начали разворачиваться.

От речей Берта я опешил, а Аги сердито отмахнулась, но задумалась. Хмурясь, она сновала по кухне, собирая со стола, гремя чем-то за печкой и взмахивая пестрыми полотенцами. Берт сидел тихо и жевал веточку мяты, делая вид, что его интересует лишь то, сколько чая осталось в кружке.

– Да нет, – сказала Аги. – Ты это не всерьез. Кто бы согласился на такое?

– Ради доброй цели? – невозмутимо откликнулся ее муж. – Разве что у миротворцев есть правила, запрещающие переодеваться. Есть такие правила, брат Софроник? – обратился он ко мне.

Это, конечно, глупости. Я лихорадочно припоминал другие правила – те, которые руководят нами в искусстве примирения. Марит, ведь я прав? Ложь трудно одобрить – но все же она не запрещена. О помощи, оказываемой тайно, я тоже не смог ничего вспомнить. Честно сказать, я впервые о таком слышу – но ты, наверное, сталкивалась с такими случаями?

Все это я осторожно изложил Берту.

Пишу и пытаюсь понять – что двигало им? Может быть, фермер Берт практичен и прямолинеен, и просто прокладывает самый короткий путь к достижению цели? А может быть, наоборот, в нем живет плутовская жилка? Жажда приключений – хоть бы и тех, в которых ты был лишь свидетелем? Должно быть, верно второе – уж очень у него блестели глаза, когда он смотрел на меня.

– Не каждому выпадет такое, – сказал Берт – и поймал меня на крючок.

Я призадумался.

– По нашему замыслу, женщина из Ордена должна была наняться к сестре в прислуги, – застенчиво сказала Аги.

Что ж, почему нет. Скромность и служение – один из наших заветов.

– Подождем Пири, – вздохнула хозяйка фермы. – Без нее все равно ничего не сработает.