Сансара, тормози! Продолжение

Ангел глянул на демона, на котором оставалась всего пара световых колец, и быстро восстановил путы. Ему было стыдно. Да и мне, собственно, тоже. Я знал слабости ангелов, особенно младших чинов, и подленько этим воспользовался.

– Прости меня, друг! – сказал я, обращаясь к ангелу. – Я не хотел тебя обидеть. Просто вы бываете такими снобами, надменными и чванливыми, что иногда хочется вас немного осадить. – И тут же добавил, обращаясь к Отцу: – Отец! Прости мне мою заносчивость и злобливость. Прости, что обидел посланника Твоего, во Имя Иисуса Христа!

Ангел глянул на меня, потом воздел глаза вверх и тоже что-то закурлыкал на своём ангельском языке. Даже всплакнул немного. Я встал, сделал ему шаг навстречу, распахнул объятия, приглашая обняться. Он на мгновение замешкался, а потом ринулся ко мне, и мы обнялись. Стоит заметить, что обнимал он меня одной рукой. Вторая при этом продолжала пеленать демона.

Мерзкий гад от нашей размолвки явно испытывал удовольствие. Он, можно сказать, наслаждался.

– Когда все окончится, и я получу свободу, эту комедию буду рассказывать на бис среди своих. Вот хохоту-то будет. – откровенно потешался он.

– Муть обезьянья! – резко обернулся я на его голос, – Куда я тебя освобожу, ты там даже пискнуть не сможешь.

– Я не понял! – начал было возмущаться бесяра. – Эй, петушара небесный! Это произвол! – прогнусавил он ангелу. – Тебе куда сказали меня отправить?

Я вопросительно посмотрел на ангела. Тот пожал плечами и коротко ответил:

– Папа сказал отпустить!

Я округлил глаза и хотел было возмутиться, но бес меня опередил:

– Да! Да! Давай, начни роптать. Сделай мой день, святоша. – захрюкал он от удовольствия. – Надо же счастье-то какое привалило. В один день увидеть, как бесогон ссорится с ангелом, и он же ропщет на повеление Самого-о-о! – ржало это чучело и тыкало когтистым пальцем в потолок.

Я протянул руку, и из моей ладони вылетел лучик света. Тоненький такой. Можно сказать, тонюсенький. И вонзился этому охламону прямо в пасть. Пасть захлопнулась, и демон как-то судорожно сглотнул и затих. При этом начал злобно вращать глазами. На его отвратительных губищах начала проявляться заплатка, похожая на послеоперационный пластырь. Потом пластырь растворился, а вместе с ним растворился и рот.

– Ты мне теперь почти нравишься! – сказал я, удовлетворенно поглядывая на результаты своего изобретения. – А тебе? – спросил я у ангела.

– Так, точно лучше! – сказал он. – А потом сможет говорить? – тут же обеспокоено спросил ангел.

– Он и сейчас может.

Бес, выпучив глаза, пытался что-то из себя выдавить. Ничего не получалось, и он вопросительно уставился на меня. Впрочем, и ангел тоже.

– Может, может! Но… – добавил я, подняв указательный палец вверх, – Только псалмы и славословия Господу. А еще может покаяться…

– Ха-ха-ха! – совсем не ангельским смехом зашёлся наш пушистик. – А ну прочитай какой-нибудь псалом. – обратился он к демону.

Тот замотал головой и отвернулся.

– Да ладно тебе, нечистый! Хоть попробуй…

– Ну давай вместе – Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится…19

У демона проявился рот, и он нараспев начал псалом. Когда дошёл до фразы «говорит Господу», вдруг остановился и было начал:

– Да пошли… – рот его исчез. Мы так и не смогли узнать, куда нам следовало идти. Сказать, что он был зол, ничего не сказать. Бес был в ярости.

Вдруг распахнулась дверь, и вышла Глаша.

– Ну что с вами делать? Галдите, как дети, ей Богу. Ни минуты покоя. Заходите! Все…

Я встал и зашел в двери. Как остальные, не знаю. Потому как, когда я вошёл, все были уже на местах. Демон занял свое место, ангел расположился в уголочке, а я, как всегда, выволок стульчик из закутка и присел в середине кабинета. Сам реципиент, получив некоторую свободу от застарелого соседа, крутил головой и с удивлением рассматривал меня, Глашу и периодически вглядывался в тот угол, где стоял ангел. Он его, конечно, не видел, но длительное соседство с бесом сделало его достаточно чувствительным к происходящему в духовном мире. По крайней мере, в той части, которая касалась его лично. Глаша сосредоточилась. А пока Глафира что-то там свое рассматривает, думаю стоит уделить несколько строк самому гостю.

Виктор был типичный неудачник. Если ему в чем и везло в жизни, то это были женщины. Но не все. А та часть, которая рыдает, глядя сериалы, и часами треплется с подругами по телефону. Есть такой типаж. И поскольку в них всегда есть саккумулированная, нерастраченная любовь и забота, то они готовы отдавать ее первому встречному мужику, который вызывает жалость. Знаете, как облезлому тощему котёнку под дождем. Его всем жалко. Но не все готовы этого блохастого тащить в свой дом. Это потом несчастье растолстеет, обнаглеет, освоится и начнёт гадить, метить и драть обои. А пока оно вызывает жалость. Именно таким был Виктор. Он умел профессионально вызывать жалость и сострадание. А когда понял силу своего таланта, то стал его использовать напропалую. Он вызывал жалость у начальства, у женщин, у детей и даже у продавцов в Пятерочке.

И все бы ничего, если бы Виктор не был жутко похотливым типом. До определенного момента, пока годы позволяли, он довольно успешно окучивал женщин. Был пару раз даже в браке. И оба раза счастливо, пока ему удавалось жалостью удерживать семейные узы. Но флёр несчастного быстро спадал, и начинался быт. Детей, которых он шлепал без остановки, следовало кормить, одевать и учить. По сути, дети становились его конкурентами, даже самая сердобольная тетушка, выбирая между жалостью к супругу и заботой о детях, выбирала детей. Это было несправедливо, с точки зрения Виктора. И, когда требования тащить в дом деньги становились невыносимыми, он просто уходил. Гордо! С высоко поднятой головой! Обиженный, но не покорённый.

При этом Виктор создал себе романтичный образ. Он отпустил волосы, за которыми тщательно ухаживал. Несмотря на серьёзную лысину, которую скрыть после сорока было уже невозможно, он завязывал чёрной резинкой хвост, а лысину прикрывал кепками, беретами, шляпами и прочими головными уборами. Которые, к слову, не имел привычки снимать в помещениях. Это было частью его образа вместе с ухоженной бородкой и маленькими очками. Следует отметить, что очки не были солнцезащитными. Это были обычные очки, в которые он вставил стёкла с нулевыми диоптриями. Одевался Виктор очень скромно. Вся его одежда была в стиле милитари, и это тоже будоражило женское воображение.

После пятидесяти наш герой понял, что женщинам он все также нравится, но вот дать им уже ничего не мог. Если раньше, пока были силы, все свои недостатки Виктор компенсировал добротным сексом, и женщины какое-то время мирились с его никчёмностью, то с годами пыл угас. Остался только богатый опыт. А его к делу не пришьёшь.

Безусловно, женщины идут и на более странные мезальянсы, но рано или поздно ничем не подкрепляемые отношения безоговорочно разваливаются. Поскольку Виктору была необходима та, которая будет о нем заботиться, он постоянно искал решения. Молодых девушек он избегал. Понимал, что нужна либо потенция, либо деньги. Ни того, ни другого у него не было. Стареющие мадам, где можно было как-то пропетлять и удержаться на жалости, были хорошим вариантом. Но от одной мысли удовлетворять их страсти без потенции ему было не по себе. Виктор не ханжа. Мог хоть как достучаться до сердца дамы и сделать ее счастливой, но этот вариант откладывал на потом. Потому как верил в свою звезду.

И звёзды сошлись! Он встретил прекрасную женщину Светлану. Одинокая, госслужащая, на хорошем посту, в меру интересная, дом полная чаша. Живёт одна с дочкой тринадцати лет. Внешне не королева, конечно. Скорее мышь серая. Но одевается со вкусом, и Виктору было с ней не стыдно выходить в свет. Виктор влился в ее жизнь, как горячий нож в масло. Его откровения об импотенции, поданные в правильном ключе, вызвали дополнительный прилив жалости и вкупе с рассказами о тяжелой судьбе непризнанного гения сделали свое дело. А дело двигалось к свадьбе. Более того, Светлана очень переживала, что ее доченька встретит в штыки ухажера, но все получилось совершенно наоборот. Виктор сумел найти ключики к сердцу ребенка, и, когда он перебрался в их дом, девочка души в Викторе не чаяла.

***

– Павел! У Виктора серьезное подселение. Не мог бы ты помолиться о нем? – сказала Глаша, выныривая из одной ей ведомых далей.

– Ох, с удовольствием. – ответил я и, повернувшись к Виктору, хотел задать дежурный вопрос о его готовности и желании…

– А кто такая Алла? – вдруг спросила Глаша, глядя на пожёванного бонвивана и останавливая меня жестом.

– Это дочь моей будущей жены. – тихим голосом ответил Виктор, сведя глаза к носу.

– Сколько ей лет?

– Тринадцать. – как-то с вызовом ответил престарелый бездельник.

– То есть вы планируете склонить эту девочку к тайному сожительству? – холодным тоном без единой эмоции спросила Глафира.

Я буквально почувствовал, как выдохнул ангел в углу. Выдохнул и расслабился. Я мгновенно переключил зрение и уставился на пушистого посланника Небес.

– Почему ты молчал? – грозно спросил я, глядя в его глаза. – Зачем весь этот цирк?

– Я не мог вмешиваться напрямую. – ответил он, с достоинством расправляя крылья. – Все, что было в моей власти, это надоумить этого людя прийти к вам. Все остальное было бы нарушением закона и вмешательством надприродных сил в канву бытия. Бог отдал этот мир вам. А вы его отдали на откуп диаволу. Так что как-то сами…

Мне показалось, что в словах ангела прозвучали обида и раздражение. Но это вряд ли… Он же ангел.

Я вернулся и услышал окончание Глашиного монолога:

– … неужели вы не верите в воздаяние за всякий грех? Неужели вы думаете, что Бог не читает ваших мыслей? Он даже сейчас смотрит на вас! – говорила Глаша, вколачивая каждое слово в голову этого несчастья. Опасного, следует признать, несчастья. И в конце добавила: – Во Имя Иисуса Христа, я запрещаю вам даже помышлять о совращении этого дитя. – выпалила она и перевела взгляд на меня. – Давай! Можешь у него даже не спрашивать, что он хочет. Здесь другие законы работают.

– Лучше было бы ему, если бы мельничный жёрнов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели, чтобы он соблазнил одного из малых сих20. – проговорил я слова Писания. И, обернувшись к Виктору, немного не рассчитав силы, выдал слова молитвы.

Виктора начало загибать. Он опустил голову к коленям и принял противоестественную позу. Вдруг голова его стала выворачиваться, и мне пришлось переключать зрение. Картинка, открывшаяся мне, почему-то напомнила полотна Иеронима Босха21. Гнойный бес стоял над склоненным телом и давил своими лапищами на какие-то нервные центры этому несчастному. При этом белоснежный пушистик равнодушно взирал на разворачивающуюся трагедию. Просто стоял и смотрел. Как таксист с привокзальной площади на носящихся мимо пассажиров. Философски. Мне стало не до выяснений отношений с ангелами.

– Во Имя Иисуса Христа, дух нечистый, я запрещаю тебе убивать его! – выпалил я и добавил на древнем давно забытом языке что-то вроде: – Я лишаю тебе власти над его душой, разумом и плотью. Пошёл вон от него!

Бес ослабил хватку и посмотрел на меня.

– Да кому он нужен? – проворчал демон своей пастью. – Он же хуже животного. В нем нет смысла.

– А кто тебе дал право судить и распоряжаться, обезьяна? – спросил я строго.

– Он! – просто ответил бес и ткнул своим когтистым пальцем в тушку Виктора. Виктор при этом скрючился еще больше и затрясся, как от удара током.

– Я! Павел, сын Всевышнего, запрещаю тебе вредить этому человеку – прорычал я.

– Ладно, ладно. Нет так нет. – смиренно проворчал бесяра. – Только он не человек. Он людь.

Я решил, что пора заканчивать эту беседу. Не выходя из подпространства, протянул руку и сгреб эту мерзость в кулак. Прошептав в свой кулак координаты, перекрестил содержимое и дунул на него. Уменьшенный до размеров шарика для пинг-понга бес пулей отправился туда, где ни один Макар никогда не пас своих телят. Одним словом, очень далеко. Проследив за траекторией движения, я вынырнул в реальность.

– Куда это ты его? – спросила Глаша настороженно. Она знала, что беса этого нельзя было отправлять в небытие.

– Я все помню! Его путь лежит в пограничье. – ответил я.

– Ох матерь Божья… – вздохнула Глафира. – Его же там…

– А куда мне его надо было? В небытие нельзя. Тут такие не нужны. Вот пусть там помаринуется.

– Тебе не кажется, что ты сильно жестоко с ним обошёлся? – спросила Глаша.

Я пожал плечами. Пусть там наверху разбираются. Захотят вытащат, не захотят развоплотят. Мое дело телячье. Виктор распрямился и потирал шею.

– Что вы со мной тут делали. Все болит. Будто меня побили. А у вас есть лицензия на такие манипуляции? – начал было он, получив свободу.

– Сейчас пройдет. – сказала Глафира, и в ее голосе не было ни сострадания, ни даже сочувствия. – Виктор! Прощайте! Вам пора.

– Что значит пора? – возмутился озадаченный тип. – Я еще ничего не успел спросить…

Мы с Глашей переглянулись, и я понял, Виктор ничего не помнит. Это было чудесно.

– Мы не сможем вам помочь! Вам следует с этой проблемой обратиться к другим специалистам. – проворковала Глаша с улыбкой. – Это не наш профиль.

– Аферисты! Я так и знал. Вам бы только деньги с людей драть… – начал распаляться Виктор.

– Я могу вам все вернуть. Напомните, сколько вы нам дали денег? – спросил я, мило улыбаясь.

– А потраченное время ничего не стоит по-вашему? – цепляясь за возможность, выпалил он.

Я взял его под руку, открыл дверь в приемную и, не отпуская, проводил до двери в коридор. Открыл ее и указал жестом на дверной проем.

– Всего вам самого доброго! Пусть милость и благодать Божья будут для вас безграничны. – с улыбкой выдал я и подтолкнул этого людя к выходу.

Виктор, как зачарованный, еле переставляя ноги, вынес свою тушку в коридор. Я закрыл дверь и произнёс молитву запрета на посещение этому телу. Потом выдохнул и вернулся к Глаше.

– Ну и тип…

– Да уж… – согласилась Глаша. – Знаешь, после него хочется в душ и долго-долго тереться самой жесткой мочалкой. Чтобы ни молекулы его не осталось.

– Так! А где этот перистый ханжа? – сказал я, вспомнив об ангеле.

– Исчез сразу, как ты выставил Виктора. – ответила Глафира.

– Вот гад! Сейчас я его вызову снова. Осталась пара вопросов к нему. – с угрозой проговорил я и произнес короткую молитву-повеление.

– Ну что еще? – сразу заныл появившийся из ниоткуда крылатый друг всех человеков, призванный им в услужение.

– Давай! Рассказывай. – произнёс я, усаживаясь на диван, принимая позу внимательного слушателя.

– Она все знает. – ответил он и добавил: – Уже…

И Глаша стала рассказывать, а мы с ангелом внимательно слушать. Оказалось, что этот ангел является хранителем, но не Виктора, как я подумал раньше, а девочки Аллы. И, когда ангел почувствовал угрозу со стороны маминого ухажера, он начал паниковать. Виктор так мастерски расставлял ловушки и шаг за шагом, используя все тонкости и нюансы пубертатного периода, переориентировал растущий в девочке интерес и сексуальность целиком и полностью на себя. Он прибегал к различным ухищрениям, стараясь раскачать ее природную стеснительность. То оставлял «интересную» книгу на виду. То, завернувшись полотенце после душа, садился напротив девочки и «случайно» неуклюже раздвигал ноги. То начинал пространные беседы на тему полового воспитания. Благо мама трудилась, как пчела, и Виктор был на хозяйстве. Он встречал девочку со школы, разогревал обед и даже помогал с уроками. И он никуда не спешил. Между ними незримо выстраивалась связь. Девочку уже будоражили мысли, которые, впрочем, были о поцелуях и крепких обнимашках. А вот у Виктора все заходило намного дальше.

Однажды, чтобы поставить девочку в зависимость, Виктор предпринял совершенно мерзкий шаг. Узнав, что Аллочка увлекается аниме, он с закрытых торрентов скачал несколько азиатских мультфильмов совершенно порнографического содержания и оформленных в оболочку мистических приключений. Когда девочка была в школе, он залил на ее компьютер эти фильмы и расположил в той папке, где она хранила серии своего любимого мультфильма. Более того, он поменял названия файлов. Теперь все выглядело так, что ребенок случайно или не случайно сам скачал эти пошлые мультфильмы.

Аллочка, конечно, не устояла. И когда вдруг увидела то, что ей подсунул Виктор, то сначала очень испугалась, а потом, преодолевая страх и волнения, начала тайно смотреть и изучать свою «случайную» находку.

Тут и настал звездный час нашего негодяя. Он с точностью до секунды вычислил, когда Аллочка смотрит запретное кино, резко вошёл без стука в ее комнату и «обомлел». Были слезы, уговоры не говорить маме, обещания, что больше никогда ни при каких обстоятельствах она не будет смотреть это…

Дело было почти сделано. Но тут вмешался ангел-хранитель Аллы. Судьба ребенка однозначно направлялась по совершенно негативному сценарию. И это могло разрушить многие судьбы. На Аллу у вселенной были большие планы.

– Теперь без этого демона он и пары часов не продержится в доме Светланы. – заключил ангел. – Флёр пал, и ей еще долго будет стыдно за этот мезальянс.

Мы вышли на улицу и после кондиционированного воздуха в офисе нам показалось, что мы нырнули в кипяток. Было лето, и было жарко. Я тут же заныл:

– Вот! Бесов тут гоняю, и никакой благодарности. Даже…

– Ладно тебе. Не причитай. – со смехом сказала Глаша. – Пошли в магазин и купим тебе твоей газировки.

А если ее там не будет? Санкции же… – притворно подвывая, сказал я, уверенно направляясь в сторону магазина. На сердце было хорошо. Но вот проблема газировки меня напрягала. Мои любимые сорта исчезали с полок магазинов, а отечественные производители совсем не телились. Делали много, но все было не то. Все было с тоннами сахара. Эх, жизнь пошла суровая и безрадостная. Даже газика купить проблема.

04. Интермедия на площади. Что за порода?

Ты по-собачьи дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей.

И, никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

С. Есенин «Собаке Качалова»

День был пасмурным и не очень приятным. Мы с Глашей заняли лавочку в скверике на площади Куйбышева. Обычно тут очень уютно, но сегодняшняя погода, сдобренная ветром, не располагала к созерцательности и благодушию. И тем не менее моцион был необходим.

В кармане периодически коротко жужжал телефон. Наверно, кому-то что-то срочно надо. Всякий раз, когда раздавался звук вибрации, Глаша смотрела на меня, а я делал вид, что это меня не касается. Неделя была тяжелой, приемов много, люди сложные. Нужен отдых. И я, вопреки своей обязательности и Глашиному любопытству, на всякие вибрации не реагировал. Мы обсуждали послание апостола Павла к евреям.

– Мне кажется, что именно в этом послании наиболее четко изложено понимание сути искупительной жертвы Христа. – как ни в чем не бывало продолжал я.

– Сейчас ты будешь смеяться. – вдруг, отстранённо глядя вдаль, сказала Глафира.

– Над чем? – немного опешил я. И действительно, над чем можно было смеяться в Послании к евреям?

– Переключи зрение… – хитро улыбаясь, сказала Глафира.

Я не без труда переключился и обомлел. Прямо перед нами на газоне у белого шара с надписью 75 лет Победы стоял или сидел, там не разберёшь, демон. Росту он был с трехэтажный дом и такой же в ширину. Бес был не простым. Он был экзотическим. Из широких ноздрей вырывался пар, глаза светились красным ядовитым светом, вся его пасть, унизанная тысячами острых, похожих на акульи зубов, была измазана какими-то зелёными слюнями. Эта башка покоилась на огромной туше с жирным пузом и тремя парами сосков. На шее висели бусы из человеческих черепов, а на руках были браслеты из берцовых костей. Страшен наш незваный гость был до одури.

– Йопсель-мопсель! Кого мы видим? – протянул я. – Позикус! Ты ли это мой недружище?

– Да! Это я! – с довольным видом протянул демон. – Сам явился к тебе, бесогон. И к тебе, видящая все миры. – добавил Позикус, переводя взгляд на Глашу.

– Позикус! Прощай! – равнодушно сказал я и протянул руку в его направлении, раскрывая ладонь…

– Погоди, бесогон! – заорал инфернальный мачо. – Дай слово молвить! А потом уж решай судить меня или миловать.

– В смысле? Не вели казнить, вели миловать? – спросил я, хитро улыбаясь. – Ты что, сказок начитался?

– … Каких сказок? – удивленно протянул бес. – Хроники какие-то древние. Я же с Востока. У нас там все другое. Махабхарата, Рамаяна. Пураны разные. А тебя, человек, я не всегда понимаю. Вот и решил немного подковаться. Ваши книги почитать.

– И что же ты, бедолага, читал? – спросил я с показным сочувствием.

– Ну Пушкина, Бажова, Ершова, Аксакова…

– Позикус! А смысл слова сказка ты посмотрел? – спросила Глаша, сдерживая смех.

Демон гордо поднял голову и, сведя глаза к носу, ответил:

– Да! Я ознакомился с определением слова «сказка». В разных источниках. Но… – сказал он и поднял свой страшный когтистый палец вверх, – Они все ошибочные. Там пишется, что сказки вымысел, ложь с каким-то намеком. А я проверял. Все описано с небольшими допущениями, но достаточно точно.

– Вот это клей! – только и сказал я, поворачиваясь к Глаше. – То есть Конёк-Горбунок правда? И Царевна-Лягушка…?

Глаша развела руками и пожала плечами.

– Ты знаешь, я никогда не задумывалась об этом. И не проверяла даже. Сказки и сказки.

Позикус начал раздуваться от гордости. Его распирало от того, что он оказался умнее и начитаннее этих детей Евы. Безусловно, он был наихитрейшим гадом и все это разыграл, чтобы я его сразу не аннигилировал. Честно признаться, любой демон имеет такой запас знаний и опыта, что человеку можно только пыль за ними ловить. Соотношение интеллекта было явно не в нашу пользу.

– Знаешь, бес! Я проверю твои слова и тезисы. И если ты все наврал, то найду тебя, вызову, где бы ты ни был, и наконец-то отправлю туда, где тебе самое место. – сказал я жестко. – Ты меня обнадежил тем, что Конёк-Горбунок был на самом деле. Ты даже где-то подорвал мою веру в прекрасное. И если ты наврал, то тебе кадухис22.

Демон лупал глазами, Глаша еле сдерживала смех, а я продолжал:

– Во мне сейчас загорелась надежда, что и Меч-Кладенец существует. И, самое главное, скатерть-самобранка!

– Это все было! Точно было! Зуб даю! – затараторил Позикус.

– Ну твои зубы при их количестве особой ценой не обладают. Пятьсот давай? – сварливым тоном предложил я.

Позикус мгновенно согласился

– А теперь, если ты такой умный и начитанный, скажи мне: – А та скатерть-самобранка все может подавать?

Позикус кивнул, как солдат-первогодка перед генералом. Быстро, четко.

– И сладкую импортную газировку без сахара? – подозрительно прищурившись, спросил я.

Бес сначала опешил от моего вопроса, Глаша, уже не имея сил сдерживаться, откровенно потешалась и открыто хохотала. Но Позикус собрался с духом, напустил на себя серьезный вид и выпалил тоном опытного лектора:

– Человек! Скатерть-самобранка является сложнейшим инструментом, который одновременно находится в нескольких пространствах, и сделана была великим мастером, имя которого утрачено. И поскольку она инструмент, а не склад товаров, то может материализовывать только то, что просящий себе представляет.

– Ничего не утрачено. Имя мастера кудесник Микула Дабода, и сделал он ее для своей жены, чтобы ей не приходилось готовить на всю ораву его детей и родственников. Ибо мужиков было много, а баба всего одна. Точнее, не делал ее. Он только ее модифицировал как подпространственный двухфазный транспортер-материализатор. – выдала Глаша на одном дыхании.

– А! Съел, демоняка? – во как мы можем. – сказал я с гордостью за Глашин дар. И добавил: – То есть это, как модем. Модулятор-демодулятор. Развоп. Развоплощатель-воплощатель. Как, интересно?

– Не совсем так – сказала Глафира задумчиво. – скорее все же синтезатор. Иначе где-то бы еда пропадала, когда материализовывалась на столе. А это нарушает законы этики. То есть вселенной.

– Вот это да! – сказал я и обернулся к Позикусу, как бы приглашая его присоединиться к моему восхищению. Но этого не требовалось. Он, как заворожённый, своими красными глазищами уставился на Глашу и открыл свою пасть размером с небольшой гараж.

– Видал? На раз-два раскатала весь вопрос. – сказал я, улыбаясь.

– Истинно! Тебе, дочь Евы, известны все глубины бытия. – а потом увидев, как я приподнимаю руку и разворачиваю ладонь, затараторил: – Ой! Прости, барин! Оговорился. Это все мое тяжелое детство, недостаток витаминов, игрушки чугунные. Какая же она дочь Евы? Никакая она не дочь ей. Та отступница была. А эта ого-го-го… – и очень сильно шлепнул лапищей себя по губищам. – Больше не буду! Не вели казнить, вели миловать!