Долгое прощание с близким незнакомцем

– Знаете, – сказал я, – спать надо всем сразу. Можно, конечно, разыграть, кому спать на нарах, кому на полу. Но я пойду ночевать на улицу. Ночь ясная, дождя или снега не предвидится. А холод я, надеюсь, в спальнике на надувном матраце перенесу.

Все начали возражать, уговаривать не делать этого. Но мне и впрямь хотелось провести ночь под звездами, наедине с ними, а не в тесноте и духоте переполненного зимовья.

Я вышел наружу с матрацем и со спальником в руках. Место не надо было долго искать. Трава, подернутая инеем, по которой еще никто не ходил, была совсем рядом. Я постелил постель и, сев поверх нее, разулся и по привычке согнул голенища высоких сапог, чтобы внутрь их не смогла попасть никакая влага. Потом, прямо как был, в куртке, втиснулся в мешок и стал ждать, когда же он меня согреет. Но спальный мешок не спешил. Через одежду мое собственное тепло не имело шансов быстро пробиться к стенкам спальника, чтобы снова вернуться ко мне. Согреваться надо было по-другому. Я вспомнил, как это сделать: по уверениям медиков, занимающихся проблемами выживания, искусственно вызванная дрожь повышает теплоотдачу организма сразу вдвое – и уже через минуту почувствовал, что мне действительно стало теплей. Над моим лицом, обращенным к небу, застыли звезды. Я отметил знакомые созвездия, немного подумал о сегодняшнем долгом, однообразном пути, во время которого единственным «экзотическим» моментом был переход речки, не считая, конечно, добычи Иваном глухаря, оценил наше продвижение к цели как пристойное, потом вспомнил Инку и ее предложение тряхнуть стариной. Странно, что она все еще хотела этого. Я попытался представить, каков мог быть ренессанс. Инка не потеряла привлекательности, конечно, но все же о чем бы я мог с ней говорить? О любви? Но ее бесполезно придумывать. Об удовольствиях секса? Их лучше достигать молча. А вот чего мне точно не хотелось, так это выслушивать, почему ей скучно с Сашкой или за что она намерена воздать ему связью со мной. Если бы я вознамерился вернуть ее себе и жениться, тогда, вероятно, другое дело. А так – расслабиться и позволить захватить себя, о чем несомненно пришлось бы пожалеть впоследствии, зачем это мне? Зачем вторгаться в семейную жизнь бывшей любовницы и приятеля, пусть и не такого дорогого, как прежде. Я чувствовал, что не просто отвык от Сашки, он мне разонравился – он перестал быть таким, каким был вместе со мной в курсантах училища. Тогда он любил полеты, упивался счастьем от них, когда все получалось или могло получиться в скором будущем. Оно представлялось нам тогда как широко распахнутое небо, только не черное и не в звездах, не то что сейчас. И вот теперь он пришел к выводу, что с него хватит, и не стал дожидаться, когда его попрут по состоянию здоровья или по сокращению штатов летного состава. Он правильно решил. Начальство на его уровне сокращать не будут. А если и сократят, найдут что-нибудь другое…

И тут я прервал себя. Неужели я готов был переспать с Инкой за то, что Сашка отказался от романтических глупостей, которым, казалось, он будет верен всю жизнь? Что такого необычного, в конце концов, он сделал? Повзрослел и избавился от благоглупостей. Только и всего. И за это считать себя вправе наставлять ему рога? Не здорово это получалось, не здорово. Так что делать, если при новой встрече Инка возьмет инициативу в свои умелые руки? Что мне тогда – уклоняться и отступать? И вообще получается, бывший друг в беззащитном положении просто откровенно взывал к моему товарищескому великодушию, наперед зная, что сам ничего поделать не сможет ни с Инкой, ни со мной, что тут ни предпринимай.

Угревшись, я думал и думал об этом, пока не заснул.

Проснулся я от холода. Надо мною по-прежнему были ясная черная ночь и звезды. Я прикинул, что они сместились по азимуту градусов на сорок пять. Значит, прошло три часа. Вытаскивать из спальника руку, чтобы свериться с часами не хотелось. Зачем мне вообще проверять, верный я сделал расчет или нет? На кой-черт это посреди ночи! И тут над кромками деревьев небо озарилось ярким, но рассеянным светом. В удивлении я приподнялся на локте. Ночь была безоблачной, поэтому заревом, отражающим свет, идущий с земли, этот свет быть не мог. Тем более, что никаких населенных пунктов в той стороне – примерно к северу от нас – на карте не значилось. К тому же я мог биться об заклад, что небо над лесом было темным еще несколько секунд назад. Пожар не смог бы заняться так быстро. Да и сам свет казался холодным, даже ледяным. Я взглянул на часы: три сорок семь. Вытащив жидкостной компас, с которым никогда не расставался в лесу, я определил направление. Двадцать градусов к востоку. Еще сколько-то времени я продолжал смотреть на свет, как вдруг он погас. Я снова посмотрел на часы. Было три часа пятьдесят минут. Новых вспышек в небе не последовало. На всякий случай я достал полевую книжку и записал в ней время наблюдения и азимут объекта.

Что же это могло быть? Самолет? Вертолет? На свет обычной лампы-фары, какими освещают землю самолеты, он не походил: он был гораздо более широким и при этом такой силы, какую без концентрации лучей в узкий параллельный пучок известные мне световые приборы не дают. Но теперь он погас. Стоило ли в таком случае будить Андрея? Решил, что не стоит: лучше не доспать одному, чем двоим.

Над моей головой снова были только звезды, а перед глазами по-прежнему стоял конус света. Нет, светил не вертолет! А кроме него, кто мог висеть на одном месте? Дирижабль или НЛО. Дирижаблей уже давно нет. Стало быть, я видел свет от НЛО, внутри которого, надо надеяться, есть все, что может быть на дирижабле, и еще кое-что, о чем мы даже не мечтаем. И, конечно, светильники необыкновенной мощности, работу одного из которых я наблюдал в течение трех минут. Что они делали, эти пришельцы, светя с высоты? Ведь источник света явно не снижался. Смотрели – и больше ничего? А зачем смотреть целых три минуты на одно место, особенно ночью? Днем-то виднее… С этим я и заснул.

Проснуться меня заставил голос Ивана:

– Николай! Не замерз? Вставать пора!

– Нет, не замерз, – ответил я. – Иван, скажи, в том направлении есть какой-нибудь аэродром или посадочная площадка для вертолетов?

Иван посмотрел сначала в указанном мною направлении, потом на меня. В глазах его было удивление.

– С чего ты взял? Нет там ничего такого.

– Точно?

– Точно. А что?

– Да вот в четвертом часу там горел яркий свет.

– Не знаю, – ответил он. – Там тайга. Километрах в шести отсюда холм. Больше ничего. Хочешь туда сходить?

– Видимо, придется. Надо Андрею сказать.

Андрей выслушал меня не перебивая. Вопросов по моему сообщению он тоже не задавал. Достал карту:

– Иван, где мы сейчас?

Немного подумав, Иван указал точку на берегу реки.

– Ты уверен? – спросил Андрей.

– Да, вот тут приток недалеко, метров триста ниже по течению. И река только здесь не идет с запада на восток.

Я поставил азимутальный круг компаса на двадцать градусов плюс склонение и прочертил карандашом линию от точки, указанной Иваном. Линия действительно прошла недалеко от точки с отметкой высоты 458,6 м над уровнем моря, в шести километрах от нашей избушки. Судя по горизонталям, пологий холм возвышался метров на сорок над подножьем.

– На вершине лес? —спросил я.

– Да, – ответил Иван.

– Густой?

– Нет, не очень.

– А вершина обширная, плоская?

– В общем, да.

– Что скажешь, командир? – спросил я Андрея.

– Надо сходить, – согласился он. – А раньше ничего такого тут не видели?

– Я не видел, – сказал Иван. – Ночью-то сплю. Выхожу редко.

– Понятно, – сказал Андрей. – Завтракаем и идем.

– Палатки и спальники берем?

– Все надо взять. Туда-сюда не набегаешься. Тропа туда есть, Иван?

– Есть. Не прямо, правда, но подойдем.

VI

Мы были в пути уже два часа, когда, наконец, тропинка, повернувшая на восток, начала подниматься вверх. Можно было надеяться дойти до вершины минут через двадцать-тридцать. Иван действительно оказался прекрасным проводником. И охотником: по дороге он умудрился хлопнуть еще одного облаянного собаками глухаря.

Вчерашняя усталость и подъем заставляли жаждать привала. Но надо было дойти до вершины. И мы не пожалели. Вершина действительно представляла собой плато больше половины футбольного поля размером. По периметру рос лес. Но внутри леса не было. Это был правильный круг (во всяком случае, так казалось еще до измерений), и внутри него было чисто, будто оплавлено.

– Что скажешь? – поинтересовался я первыми впечатлениями Андрея.

– Перст Божий был тебе прошлой ночью, вот что.

С этим смешно было спорить. В конце концов, перст Божий это и есть Свет. Свет, проявляющий для нас нечто, скрытое тьмой.

Было ясно, что где-то здесь надо устраиваться биваком.

– Подожди, – сказал Андрей, когда я поделился с ним этой мыслью. – Сначала надо достать радиометр и счетчик Гейгера. Померим – тогда решим, где.

Оба наших геохимика принялись за дело. Перво-наперво Андрей послал их обследовать круг по внешнему контуру. С этим они справились минут за десять и сообщили, что никакого скачка от фоновой величины не наблюдают. После этого Андрей разрешил войти внутрь круга. Оба геолога принялись колотить молотками по оплавленным камням, геохимики передвинулись со своими приборами к центру, а мы с Андреем, взяв стометровую рулетку, занялись промерами диаметра пятна по разным румбам, фиксируя данные в полевой книжке. Везде получилось по семьдесят семь метров. Разница составляла сантиметров шесть-восемь. Скорее всего, это объяснялось тем, что мы протягивали ленту не совсем точно через центр круга. Геодезисты могли бы справиться с этой работой гораздо лучше нас, но и без них было ясно, что корабль, отрабатывавший вертикальную посадку, шел по намеченной линии очень точно. Тем временем ребята установили, что и в центре плеши радиационных аномалий нет. Стало быть, культура пришельцев позволяла им пользоваться другим видом энергии, то ли вовсе безопасным (в чем лично я склонен очень и очень сомневаться), то ли таким, опасность которого мы просто не умели выявлять. Но нет ли тут остатков какой-либо химической отравы, особенно такой, которая не сказывается немедленно, а действует постепенно. Образцы, взятые из грунта, ребята, конечно, исследуют, но только когда? Когда все, что может на нас подействовать, подействует уже в полной мере. Тем хуже для нас. Чрезмерное любопытство наказуемо не только в легендах о «Синей Бороде».

Все это время Саня Березин и Иван наблюдали за нами со стороны. Андрей не разрешил им входить в круг, пока его не проверят на излучения и радиоактивное заражение: нас, экспедиционный состав, он еще в Москве застраховал на приличные суммы – друзья из Важелки страховки не имели. Но вот настал Сашин черед. С рамкой, вращающейся вокруг вертикальной оси, он пошел по периметру плеши, не входя в круг. Так мы договорились. Вернувшись в начальную точку, он сказал, что изменений поля пока не отметил. Тогда Андрей разрешил ему войти в круг, наказав, что, если рамка покажет серьезное возмущение энергетического поля, он сразу выйдет за границу пятна.

К этому времени я уже набросал на планшете эскиз пятна, проведя оси по основным частям света и указав промеры. Нам с Андреем было видно, что рамка у Сани в руках вертится. Не как пропеллер, но все-таки довольно ходко.

– Уходи из пятна! – крикнул Андрей, но Саня только досадливо отмахнулся. То ли возмущение поля не казалось ему особенно сильным, то ли он просто не хотел отставать от нас. Завершив круг, Саня сказал:

– По периферии внутри пятна возмущения везде. Думаю, одинаковые. Рамка крутилась ровно, не ускоряясь и не замедляясь.

– А ты считал обороты в минуту?

– Нет. Давай замерим. Засекай время.

Саня снова вошел в круг и устремил взгляд на рамку. Я сделал то же самое. Андрей дал сигнал. Через минуту он выдохнул:

– Стоп!

– Девяносто! – сказал Саня.

– Девяносто! – подтвердил я.

– Ты считаешь, такая интенсивность не опасна? – спросил Андрей.

– Думаю, нет. С такой скоростью рамка крутится порой и дома, в больнице. Теперь надо в центре посмотреть, как считаешь?

– Пойдем, – сказал я Сане. – Я тебе помогу.

Мы пошли к центру круга, следя за поведением рамки. Я шел справа, чуть сзади, выглядывая из-за Саниного плеча. Изменения скорости вращения я, пожалуй, не заметил.

Когда наблюдатели, занявшие посты в точках пересечения круга диаметрами север – юг и восток – запад, велели нам остановиться, мы измерили скорость вращения в центре.

– Девяносто восемь, – сказал Саня.

– Девяносто семь, – сказал я. – Запишем девяносто восемь, я переводил взгляд на часы. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Не больше, чем тебе. Немножко гуще к середине. Не более чем на десять процентов.

Мы вернулись к Андрею.

– Ничего особенного, – сообщил я, предупреждая его вопрос. – Там девяносто восемь оборотов в минуту.

– Все-таки у меня впечатление, что это немало, – отозвался Андрей. – Ты бы своих пациентов, – обратился он к Сане, – оставил в таком месте или поместил туда, где рамка не вертится?

– Пожалуй, не оставил бы.

– Значит, и нам надо устроить бивак в стороне от этого места.

– А в любом случае в стороне, – вмешался я. – Бивак надо разбить у воды. Тут ее не достанешь. Надо Ивана спросить, где здесь ручей.

Вслед за Иваном мы спустились по западному склону почти до самого подножья холма. Там был ключ. Несколько выше его и сбоку нашлась площадка, на которой среди деревьев вполне могли уместиться наши три палатки.

– То, что надо, – сказали оба геолога-геофизика, Валентин и Матвей.

К этому времени всем уже здорово хотелось есть. Иван ощипал глухаря, и тот отправился в котелок. Мы открыли четыре банки сардин и бутылку коньяку, которая полагалась обнаружившему «стоянку» НЛО, наподобие того приза, который ожидает в геологической партии первого, кто обнаружит образец с ископаемой фауной, позволяющий произвести датировку пласта. На этот раз в роли «открывателя» оказался не кто иной, как я.

Мы выпили за удачу, потом еще раз – за знакомство с Иваном и Саней, а потом навалились на еду. Организм, промытый свежим лесным воздухом, реагировал на алкоголь довольно заметно, несмотря на скромность принятых доз. Чуть ли не каждый, вставши на ноги, сразу чуть оступался и только затем, мобилизовав сознание и волю, заставлял себя подчеркнуто устойчиво держать курс. К выпитому коньяку добавилась бутылка водки, вынутая из рюкзака Саней Березиным. Здесь я заметил, что все экспедиционники плеснули себе по кружкам совсем немного, и в результате Ивану, к его вящему удовольствию, достался почти целый стакан. На его широком, открытом и добром лице было прямо написано, что ему хорошо, хотя вряд ли он разделял нашу радость от обнаружения посадочной площадки. Что ему, местному жителю, с того, что в двадцати пяти километрах от его постоянного дома и в шести от охотничьей избушки высаживались на Землю инопланетные существа, которые никого не трогали, ничего не отнимали и не навязывали своих правил? И есть ли на самом деле все эти пришельцы, о которых мы без конца твердим? Но людьми мы оказались приличными, самого Ивана слушались и уважали, отнеслись к нему как к равному и кое-что умеющему делать лучше нас, и это было справедливо.

Иван хотел сразу после обеда вернуться в избушку, но Андрей решил не брать грех на душу и отпускать его в пьяном виде одного. Чтобы не вынуждать Ивана упрямиться, настаивая на своем, Андрей тихо попросил Саню Березина подействовать на него как на пациента и соседа.

– Иван, – сказал Саня серьезным, не допускающим возражений тоном, – сегодня ты на охоту все равно не пойдешь. Так?

– Так, – подтвердил Иван.

– Значит, незачем тебе торопиться. Здесь в палатке переночуешь. Я тоже остаюсь.

– Там у меня тепло, печка, – возразил он.

– Здесь тоже не замерзнешь. Ребята нам теплые куртки дадут. И под себя подстелить, и укрыться.

– Ты нам лучше скажи, – добавил я, – встречал ли где-то еще такие вот круглые полянки или круглые следы?

– Не-е, таких – нет. Это ты, Коля, раньше всех усмотрел.

– А пожары в лесах по неизвестным причинам случались? – спросил Андрей.

– Пожары бывали, а как же, когда лето сухое. Тут от чего хочешь загорится, в том числе по непонятным причинам. А ты думаешь, ракеты?

– Я не знаю, вот и спрашиваю.

– Не-е. Ракеты тут не падали.

– Почему так думаешь?

– Потому что туда, где они падают, команду из военных присылают. У нас один из Важелки в такой команде служил. Он и рассказывал. Здесь таких команд не было ни разу.

Было ясно, что других находок с его помощью мы не сделаем.

– Скажи, Саня, забыл тебя тогда сразу спросить, – обратился я к Березину. – Мы с тобой только на рамку смотрим. А сам ты на плеши что-то особенное чувствовал?

– Чувствовал.

– И что?

– Сказать, что тепло, было бы неверно. И не похоже на то, как бывает, когда ведешь руки вдоль тела и натыкаешься на место, где у человека болит. Ну разве отчасти. Возможно, мой организм просто очень слабо воспринимает это энергетическое поле.

– Но это не значит, что само поле слабое?

– Нет, конечно. Я о том и говорю. А вы сами что-то в себе замечаете?

– Я ничего не заметил, – сказал я.

– Я тоже, – подтвердил Андрей.

– А здесь, по прошествии времени, не стали чувствовать себя хуже, чем утром? Головной боли нет?

– Боли нет, – ответил Андрей, – только голова какая-то не совсем своя. Может, от выпитого?

Саня отрицательно покачал головой:

– У меня тоже голова не совсем своя. А выпил я по моим меркам совсем ничего. Здесь что-то не так. А у тебя? – обратился он ко мне.

– Не знаю. Может, действительно от выпитого. Чуть трудней двигаться против обычного. Вроде больше ничего.

– Давай попробую узнать, есть что или нет. Саня взял мою голову, так сказать, в дистанционный охват своими ладонями, сначала с боков, затем со стороны лица и затылка.

Потом он то же самое проделал вокруг головы Андрея.

– Что скажешь? – спросил тот.

– У тебя легкое возмущение. Я его снял. У Николая действительно все в порядке.

– А у тебя? – спросил я.

– А ты попробуй сам определи.

Я попробовал, наперед зная, что это попытка с негодными средствами. И, тем не менее, возле его висков я как будто обо что-то слегка споткнулся.

– Что-то в височных областях ощущаю, но не знаю что.

– Угу, – удовлетворенно кивнул Саня. – А теперь ты попробуй, – велел он Андрею.

Андрей так же, как и я, с полным неверием в собственные способности начал манипуляции возле головы Березина.

Он повторил их несколько раз, прежде чем сказал:

– Действительно вроде что-то есть возле висков.

– А теперь над макушкой ладони подержите. Чувствуете?

– Чувствуем, – друг за другом признались мы.

– Что же получается? Вы мне раньше говорили, что никаких экстрасенсорных способностей за собой никогда не замечали. Так?

– Так, – подтвердили мы.

– А теперь они вроде как у вас открылись. Выходит, внутри этой плеши действует что-то, влияющее на скрытые или дремлющие способности?

– Может быть, – отозвался Андрей. – Помнится, такого рода сообщения уже были. Ты испытай сейчас всех, ладно?

Не прошло и пяти минут, как Валентин и Матвей, Игорь и Виктор Петрович по очереди обследовали голову Березина и затем по одному, в отсутствии других, отчитались в том, что возле висков и макушки Сани они что-то ощущают.

– Интересное дело, – подвел итог Андрей. – Что же это в нас прорезалось?

– А не будем спешить, – посоветовал Саня. – Может, что-то еще заметите. И в бодрствовании, и во сне. Мало ли, может, целителями станете, откуда нам знать.

– Хорошо доктор, как скажете, – сказал я. – Вдруг и впрямь сможем стать Вашими помощниками и начнем сочетать приятное с полезным.

– Что приятное и с чем полезным? – спросил Саня.

– Приятное – это сознание, что ты не совсем обычный человек, а нечто большее. Ну, а полезное – это если у нас получится исцелять.

– Ну так пробуйте, – разрешил доктор. – Главное только, помнить, что на этом грех наживаться. И что этим нельзя задаваться перед другими.

– А принцип «не навреди»?

– Конечно, надо стремиться не навредить. Хотя не всегда понятно, что это такое. Наперед и не узнаешь. Я имею в виду в каждом конкретном случае. Медицина ведь всегда чем-то вредит.

– Одно лечит, другое калечит? – спросил Андрей.

– Да. В этом роде. Даже если не калечит, а просто несколько подавляет. В любом случае надо лечить вышедший из гармоничного состояния организм, а он у всех разный. Вот и попробуй извне восстановить равновесие внутри неведомого существа. Хорошо будет, если в основном поможешь и лишь немного навредишь.

– Невесело ты закончил, – заметил я.

– А где ты видел особое веселье в медицине? – возразил Саня. – Болезни никого не украшают, и лечение их тоже мало напоминает чистоплотное занятие. Гной, кровь, злокачественные образования, увечья, уродство, лишний жир, наконец.

– Что-то ты вдруг стал мрачен, – сказал я. – Есть же радости и в медицине.

– А кто спорит? Есть, конечно, только мало.

– Как и в любом виде творчества. Много неприятных или тягостных трудов и очень мало свершений, за которые можно себя уважать, – сказал я. – Разве не прав?

– Да нет, все верно, – подтвердил он. – Но у меня ощущение полной безвредности лечения не возникает даже при экстрасенсорном воздействии. Кто его знает, какие оно дает результаты. Одни поля и структуры выправляются, другие в то же время, вполне вероятно, как-то деформируются, но мы, в частности я, не можем этого знать.

– Саня, – вмешался Андрей, – а, может, это вообще принципиально запрещено – исправлять в других то, что они сами, по высшему счету, заслужили?

– Карму? Вполне возможно. Я и сам это подозреваю.

– Но лечить все-таки лечишь? – не выдержал я.

– Надо, вот и лечу. Без этого стало бы и того хуже. Вы не находите?

Он обвел нас глазами.

– Находим, – почти в унисон ответили мы.

– Полное знание уничтожает карму познавшего, – добавил Андрей.

– Наверное, – отозвался Саня, – только где его возьмешь, полное знание?

– А ты часто представляешь свою профессию в подобном свете? – поинтересовался я.

– Не очень, но в последнее время чаще.

– И почему?

– А лучше стал представлять ограниченность и целителей, и исцеляемых. Действуя на кого-то извне, мало чего можно изменить, если ты не чудотворец. Я не чудотворец. Отсюда и вывод – лучше всего было бы помогать людям самим исцелять себя. В подавляющем большинстве случаев это нереально, особенно если болезнь запущенна, как и сам человек. А в самой начальной стадии к врачам и целителям никто не обращается.

– Что-то ты сегодня мрачен. – повторил я снова. – Уж не «плешь» ли подействовала?

– Считаешь, что мозги прочистились? А по себе не замечаешь? – парировал Саня.

– Нет, я не о мозгах, я о восприятии. Скажем, возможно, что там нас охватывает чувство подавленности. А в каких-то других случаях может возникнуть оптимистическое настроение. Тебе не кажется, что такое возможно? Я вот смотрю на всех нас, и на себя в том числе. Вроде удачный день, сразу попали на нужное место, обследовали его, как могли, – радоваться надо. А вместо этого все мы как бы слегка пришибленные. Случайно ли?

– М-да-а, случайно ли?.. – повторил Андрей. – Для радости у нас, конечно, были основания. Да только что мы сделали? Измерили рулеткой, взяли несколько проб. Убедились, что радиации нет. И всё. Не считая Саниного обследования с рамкой. Убогие знания, очень убогие. У меня, наверное, из-за этого упало настроение. Даже сомнения возникли – надо ли ехать в чертову даль, на Северо-Восток, чтобы сделать там то же самое, что мы сделали здесь?

– И как ты себе на это ответил? – спросил Саня.

– Сначала ничего не ответил, – признался Андрей. – Не нашел доводов ни для отказа от экспедиции, ни, наоборот, для ее проведения. Но потом понял, что выбора нет, во всяком случае, у меня. Та плешь, которую видел во время своего полета Коля, все равно когда-то должна быть обследована. Это же обязанность науки, даже самой маломощной. С примитивных наблюдений начинались все естественные дисциплины, потом только, иногда через века или даже тысячелетия, на смену примитивным средствам познания приходили более изощренные. Нам вот, в частности мне, выпало появиться на свет во времена становления уфологии. И пусть я уже изощренный механик и астрофизик, но здесь я, как и любой из землян, грубо говоря, вооружен только дубиной с зарубками и ничего другого делать не способен, кроме как измерить дубиной длину оставленного следа. Но даже эту малость важно сделать сейчас, как только след обнаружен, а само обследование становится доступным. Ведь, вероятно, потом, когда у исследователей будут другие возможности, что-то в самом явлении изменится, а наши примитивные описания дадут ниточку, за которую им удастся размотать весь клубок.