Воспоминания. Размышления о былом

Ежедневно немецкая авиация усиленно бомбила Севастополь с воздуха. Артиллерия с дальнего расстояния обстреливала город тяжёлыми снарядами калибра 500–600 мм. У них была партия орудий типа «Дора». Подкрепление, доставка боеприпасов и продовольствия в Севастополь осуществлялась с огромным трудом и большими потерями, только морем, с Кавказа.

Все эти сведения я узнал конечно же позже, когда был освобождён Крым. Но о том, что Севастополь усиленно бомбили, этому я сам свидетель. Я воочию видел, как ежедневно огромная армада немецких бомбардировщиков летала через наши головы бомбить. Как стая ворон, партиями, друг за другом летали, тяжело нагруженные, со стоном: «Гу-Гу-Гу».

В этих тяжелейших условиях, командование решило отвлечь часть вражеских войск от Севастополя, и высадило десант в Феодосии и в Евпатории. У Евпатории десант был высажен ночью 5 января 1942 года в 3-х – 3,5 км от города, на перемычке дороги между берегом и соляным озером Сасык-Сиваш, в сторону г. Саки.

Десант был невелик, всего около восьмисот человек (по слухам). Эти сведения от самих участников десанта. Из вооружения у них было три танкетки, несколько лёгких орудий, миномётов, ручные пулемёты, автоматы и гранаты.

В Евпатории, очевидно, большого гарнизона не было. Там было много военных госпиталей, переполненных ранеными. Моряки с ходу ворвались в город и разгромили немецкий гарнизон. Остатки вместе с ранеными в панике бежали из города в северном направлении. А это как раз через наше село – Дувановку.

Как я уже говорил, это была зима, январь. Холод был ужасный, хотя и небольшой мороз, но с ветром, и это было довольно чувствительно для раненых и раздетых фрицев. Довольно некомфортно.

Надо было видеть этих бежавших из города вояк. На них было страшно смотреть и даже было жаль их. Бежали кто в чём: закутаны в одеяла, простыни и т. п. На головах тоже, чёрт те что намотано в кровавых бинтах. Большинство только в нижнем белье, а поверх замотаны кто в простыни, кто в одеяло. По пути они, наверное, конфисковали лошадей, подводы, так как некоторые раненые лежали в телегах или сидели, а другие с обеих сторон, держась рукой за борт телеги, бежали рядом.

Многие бежали поодиночке, другие бежали группами. В общем, как попало.

Десантники ворвались в город неожиданно, ночью. Некоторые горожане поддерживали наших моряков, стреляли из окон и чердаков в немцев, в спину. Трое суток город находился в руках десантников. Потом немцы подтянули подкрепления со стороны Симферополя, а также со стороны Армянска. Наши десантники подмоги не дождались. А может быть, её вовсе и не планировалось. Кто знает? Остались они сами с собой наедине.

Трое суток в городе они были хозяевами. Но силы были неравные. Что ещё они могли сделать? В основном они все погибли, за исключением небольшой части, которые смогли покинуть город. А после того, как десант был разбит, немцы вовсю начали свирепствовать в городе, вымещая всё зло на населении. В течение недели или более они по всему городу делали облавы и хватали всех мужчин и подростков, и вывозили за город, в район Красной горки, и там во рву расстреливали. Шёл массовый расстрел. Гнали колоннами, через весь город на окраину, везли на машинах. Расправа продолжалась в течение всего периода оккупации. Было истреблено 12,5 тыс. человек. В Германию было угнано более 5 тыс. человек.

А в самом начале, с осени 1941 года, т. е. с 31 октября, когда они заняли Евпаторию, немцы начали свою первую массовую расправу над мирными жителями. Было расстреляно около 700 человек, взрослых и детей, которых они вывезли за город и расстреляли в противотанковом рву. Вскоре была ещё одна облава, и ещё расстреляли 150 человек.

Но особенно они свирепствовали после высадки десанта. Они долго охотились и вылавливали всех, вплоть до 14-летних ребят. Так закончилась эта кровавая операция…

После войны на месте высадки десантников установили Памятник – композицию в честь наших отважных моряков, героически сражавшихся и отдавших свои жизни за Родину.

Памятник этот стоит на берегу моря, на пляже перед въездом в город Евпаторию, напоминая отдыхающим, приезжающим сюда и проезжающим, и всем людям о героической борьбе советских моряков против фашистских захватчиков.

Десант сыграл свою положительную роль тем, что он отвлекал значительную часть немецких войск от Севастополя, и этим облегчал его положение.

На пьедестале застыли в едином порыве три моряка с гранатами и оружием в руках. Ниже на граните выбиты слова: «ВАШ ПОДВИГ ОТЧИЗНУ СЛАВИТ, НАГРАДА ЕМУ – БЕССМЕРТИЕ!» Это дань памяти советских людей мужеству и героизму Евпаторийского десанта, погибшего в январе (5–7 января) 1942 г. В Евпатории также установлен Обелиск памяти морякам-десантникам.

«Кукурузник» и Мессершмитт

Мне вспоминается один коротенький эпизод, о котором нельзя не сказать хотя бы слова.

Это был октябрь 1941 года, когда немцы только-только вошли в Крым и захватили Евпаторию. Я возвращался из ближайшего хутора, где находилась совхозная ферма. Я там часто бывал. Ходил туда с 3-х литровой банкой за молоком.

И вот, возвращаясь оттуда, я проходил мимо карьера, заброшенного. Он находился недалеко от дороги. Иду я по дороге, и вдруг слышу какой-то звук, похожий на стук колёс телеги. Этот звук повторился уже отчётливее и ближе.

И тут я вижу наш двукрылый У-2 летит низко-низко, почти над землёй. А за ним, но ещё на почтительном расстоянии, летит Мессершмитт и даёт очереди из пулемёта по нашему самолёту. Это было так неожиданно, что я опешил. Откуда это?

А летели они друг за другом со стороны Евпатории. И летели так низко, что немецкого лётчика было отчётливо видно. Мне казалось, что была бы у меня в руках палка или камень, я мог бы кинуть и попасть в него. Наш самолёт летел молча. Очевидно, у него уже не было патронов. А фашист, собака, постреливал.

За карьером, в той стороне, куда они летели, было поле, зелёно-жёлтое. Поле постепенно понижалось и уходило далеко в долину. Всё оно было засеяно то ли кукурузой, то ли подсолнечником. Издали было трудно определить.

Наш «Кукурузник», так их называли, нырнул куда-то в эту зелень. Дальше его уже видно не было. «Мессер» дал ещё одну очередь, и после скрылся в этой же долине. Трудно сказать, сбил он нашего или нет, там уже было не видно.

Ну скажите, какой гад! К нам прилетел, и за нами же гоняется. Был бы это наш «Ястребок», а не «Кукурузник», то ещё неизвестно, кто кого бы гонял.

Севастополь. «Как стая ворон»

Был 1942 год. Крым был почти полностью оккупирован фашистами. Оставался один Севастополь, который в гордом одиночестве сражался ещё долго с врагом. Немцы захватили весь Крым. А Севастополь не сдавался, боролся до последнего.

Как только могли, Севастополь пытались поддерживать всем необходимым. С Кавказа морем доставляли и живую силу, и боеприпасы, и продовольствие. Но силы были неравные. И Севастополю сражаться было всё труднее. Так, в январе, чтобы отвлечь часть войск врага от Севастополя, в районе Евпатории был высажен морской десант, о котором я выше уже подробно рассказывал.

Но обстановка всё осложнялась. Однако и в таких условиях Севастополь стоял до конца июня 1942 г. Я вспоминаю, как с конца мая, и до середины июня немецкая авиация усиленно бомбила Севастополь. Самолёты, летящие туда, пролетали почти через наше село, чуть в стороне, южнее.

Я никогда до этого и после этого, не видел такое количество бомбардировщиков в воздухе одновременно. Видел я это дважды. Первый раз, где-то после 2 июня, а второй раз – 4-го или 5 июня 42 года. Летали они и до этого. Но не в таком количестве.

А сейчас летала армада тяжело нагруженных бомбардировщиков, с тяжёлым прерывистым гулом. Как будто летят и стонут: «Гу-гу-гу…» В течении нескольких минут всё небо было закрыто самолётами. Летели они тройками, друг за другом. Но эти тройки закрывали всё небо и по ширине, и в даль. Как будто летела огромная стая ворон. И там их были сотни или даже тысячи.

На это зрелище было страшно смотреть. Глядя на них, мы прекрасно понимали, куда они и зачем летят. И что будет твориться там, куда они начнут сбрасывать свой смертоносный груз. Смотря на эту стаю «коршунов», кулаки сжимались в карманах.

Ведь там, в Севастополе, были наши люди, наши солдаты и офицеры, наши отцы и братья. Летали эти ястребы и после, но уже меньшими объёмами. А летали они всегда одним маршрутом. С запада на юго-восток. Очевидно, откуда-то с румынских аэродромов или с украинских в районе Одессы.

К концу июня уже никаких полётов не было видно.

Новый порядок

Как только был оккупирован наш Фрайдорфский район немцами, началась усиленная чистка населения. Через своих осведомителей (как, например, Ударович), а короче, через предателей, начали хватать и арестовывать инакомыслящих, т. е. недовольных приходом немцев советских активистов, коммунистов, а также евреев.

В этих делах они находили себе помощников. Был и в нашем селе такой «деятель», о котором я уже выше говорил. Село наше находилось в пяти километрах от райцентра Фрайдорф. Примерно на полпути к райцентру когда-то находилось татарское село, которое называлось Контуган. Оно уже давным-давно исчезло с лица земли.

Остались на его месте заросшие бурьяном развалины да курганы, да ещё два артезианских колодца глубиной 80–90 метров. Один из этих колодцев, наиболее сохранившийся, и стал последним местом пребывания на этой земле многих наших советских граждан, и особенно евреев. Я здесь называю колодец наиболее сохранившимся. Это не значит, что он функционировал, нет. Просто его не засорили, не забросали мусором, как другой. И он оставался пустым на всю глубину. Вот его-то новые «хозяева» и использовали для «наведения» нового порядка.

Привозили сюда арестованных и расстреливали. Часто возили в своих чёрных спецмашинах, называемых «Душегубками». Эти машины оборудованы так, что они являлись плотной, почти герметичной коробкой, куда подводился выхлопной газ от двигателя машины. И пока арестованных везли к месту «назначения», они уже были мертвы. И таких машин у них было достаточно. Готовились они основательно.

Но вот сюда, к колодцу, они привозили и выводили из машины и живыми. И здесь, у колодца их расстреливали. Мне это пришлось видеть не один раз. Выводили из машины, ставили по 4–5 (но в основном по 4) человека на краю колодца. А зев колодца был на уровне земли. Ставили затылком к колодезному отверстию и стреляли в упор, в лицо из автоматов, иногда из пистолетов. Почему они ставили затылком к колодезному отверстию? Я думаю, что не каждый, увидев перед собой отверстие чёрной круглой дыры, устоит.

Покончив с одной партией, выводили и строили следующую, и т. д. Иногда даже не стреляли. Один из немцев, в маске подходит, и быстрым движением проводит рукой у каждого перед носом. И они мгновенно падают назад, в отверстие колодца.

В 50–70 метрах от колодца проходила дорога. Мы, я имею в виду себя и ребят, часто ходили по дороге и были свидетелями этих событий. Немцы ведь были в то время «хозяевами» и бояться им было нечего. Тем более, что мы мальчишки, ничего не смыслящие. И на нас они не обращали никакого внимания.

Стенки колодца выложены внутри ракушечным камнем до самого дна, т. е. до воды. Так вот, стены с противоположной стороны все залиты кровью. Когда стреляют, брызги летят в ту сторону, и кровь, стекая по стенкам вниз, запекается слой за слоем. Нарастает слой в несколько сантиметров толщиной. Стекая вниз, он со временем становится чёрным.

На это страшно смотреть. Сосульки крови всё нарастают, нарастают и свисают длиной в метры, вниз по стене. Немцы рыскали по всему району, выискивая евреев и других неугодных им граждан, и свозили сюда.

Судя по этой крови, по её количеству, можно себе представить, сколько здесь загублено душ человеческих. В летнее время здесь стоял такой ужасный запах и роилась масса мух.

Колодец был постоянно открыт, до тех пор, пока оккупантов не изгнали из Крыма, т. е. до мая 1944 года. После там, вокруг колодца, подняли цементированные бетонные борта.

Провели какую-то противоэпидемическую санитарную обработку и засыпали хлоркой, забетонировали верх. Повесили табличку о фашистских зверствах.

Впоследствии я покинул эти края, учёба, служба, и больше не появлялся там длительное время. Что там сейчас, я не знаю. Может быть, уже установлен какой-нибудь мемориал. Может быть. Дело в том, что эта разрушенная, возможно, сотни лет и более назад старая деревушка находится там, где нет поблизости никакого жилья. И этот колодец находится в стороне от дороги, и напоминает о нём только то, что стоят два полуразрушенных столба, и более ничего.

Кому придёт в голову устанавливать там какой-то мемориал? А там, кто его знает.

Немцы занимались этой «профилактической работой» по отлову «опасных» для них лиц, примерно с октября 1941-го, и по май 1944-го года.

Переход в Карасубазар

Немцы обосновались в Крыму прочно. Время было тяжёлое. Есть было нечего. Ведь магазинов никаких не было. Да и кто их мог содержать, немцы что ли? Население выживало. О работе не могло быть и речи. Фашистам на население было «до фени». Чем больше будет уничтожено или вымрет, тем для них лучше. Они могли только отбирать последнее. Я уже писал выше, как они изымали последнее зерно у людей.

Где доставать продукты? Чем матери кормить четверых детей? На семейном совете решили: старший брат, Владимир, остаётся дома, как главный мужчина в доме, и будет помогать матери. Ему всё-таки было 16 лет. Двое других детей, сестрёнка Лида, ей всего 7 лет, и самый младший братишка, Славик, ему было всего 3 годика, они тоже остаются дома. Они малыши.

А меня, как более взрослого, мне на тот момент было 11 лет, решили отправить к тёте Шуре в Ново-Царицыно. Это такое большое село, в 25–30 км от Карасубазара (Белогорска) в северном направлении. У неё было двое детей и был муж. Им было полегче прожить.

Вот туда, в Ново-Царицыно, меня и решили отправить, где-то в середине 1942 года.

Встал вопрос, а как меня туда отправить? Ведь вокруг немцы. Никакого транспорта нигде нет. Мало ли что может случиться в дороге? Схватят фашисты, и расстреляют ни за что. Это им ничего не стоит. Мама решила отвести меня туда сама, пешком! Это километров 200. Да не по дорогам, где полно немцев, а по степной части Крыма, обходя все населённые пункты.

Мы по карте наметили свой маршрут и путь, минуя все города и села, где можно встретить новых «хозяев». Это было сделать очень нелегко. Риск был ещё тот. Это был прыжок в неизведанное в то страшное время. Мы топали трое суток, почти без остановок. Мы шли полный световой день. И только на ночлег осторожно просились где-нибудь в глухой деревеньке, и лишь разузнав, что в деревне нет немцев. И это было всего два раза. И то, пускали нас только после того, как узнавали кто мы, какое нас постигло горе, и куда и зачем мы идём.

Мы осторожно шли дальше. Если где-то на пути были какие-то люди, приходилось менять направление, чтобы избежать встречи с ними. Только один раз у нас на пути оказался один райцентр. Я уже не помню его название. Это был железнодорожный узел. И обойти его было невозможно. Пришлось идти напрямик, через ж/д пути, обходя его окраиной. Но всё обошлось спокойно. Не доходя до этой железнодорожной станции примерно 1,5 км, в поле на полевой дороге лежали 3 огромных снаряда, калибром, наверное, 500–600 мм. Это что-то невероятное. Весили они, наверное, не одну сотню килограммов, я даже не осмелюсь назвать эту цифру. Поднять такой снаряд можно лишь большим краном. Они около метра длиной, и мне не обхватить его руками. Возможно, такими снарядами немцы обстреливали Севастополь из орудий «Дора».

Я об этом читал уже значительно позже. Я слыхал и читал, что у них были такие орудия. Но не буду гадать, как они там оказались. Рядом ведь железная дорога и станция.

В общем миновали мы этот райцентр и пошли дальше уже спокойнее. До конца нашего пути было ещё довольно далеко. Топать надо ещё много километров. И местность там будет уже предгорная, лесистая. А это значит, что там партизанская зона. И нам ни в коем случае нельзя встретиться с немцами. Это был бы конец. Там наверняка они контролировали местность.

Вышли мы, наконец, в предгорье возле города Карасубазара, с западной стороны. С высоты были видны уже окрестности города. Справа от нас был лес, а внизу, в долине, был виден совхозный сад и горб длинной горы Ханжима (ныне – микрорайон города Белогорска), окаймляющей западную часть города. За которой и находился уже сам Карасубазар. Ещё немного, и мы дома. И почти конец нашего пути. Почему почти? Дело в том, что в этом городе жили отец и мать моей мамы. То есть, мои дедушка Николай Афанасьевич и моя бабушка Надя. Тут намечалась моя первая временная остановка. А позже меня направили в большое село Ново-Царицыно, к тёте Шуре, маминой сестре.

Это ещё надо преодолеть около 30 км к северу от Карасубазара. Но это уже было потом.

Вначале мы с мамой прибыли в Карасубазар. Как в каком-то кинофильме, «Они спустились с гор». Мы и спустились с горы, в долину, где и расположен город.

Карасубазар – небольшой южный город. Только расположен он в горах, а не у южного берега Крыма.

Город многонациональный. В нём жили русские, украинцы, татары, евреи, караимы, немцы, болгары, армяне, греки, и много других национальностей.

Город расположен в низине, у подножия начинающихся крымских гор, в северной его части. В городе не было крупных предприятий. Были небольшие, районного масштаба, такие как РАЙЗО (Районный Земельный Отдел), банк, поликлиника, больница, милиция, горком партии, хлебозавод, молокозавод и прочие. Город находился на магистральном шоссе, связывающем город с одной стороны с Симферополем, а с другой – со Старым Крымом и далее с Феодосией и Керчью.

Находился он на расстоянии примерно 50–60 км от Симферополя, и километрах в 30 от Старого Крыма, между ними. В то же время, Карасубазар был связан дорогой и с северной частью Крыма, то есть, Перекопом через ряд северных степных районов.

По этой дороге мне и предстояло затем, позднее, двинуться к окончательному месту назначения, в Ново-Царицыно. Что и было потом исполнено. Весь наш путь от дома и до Ново-Царицыно проходил в постоянном страхе. Как бы не встретиться с немцами. А они везде на дорогах проверяли документы, пропуска на передвижение.

Не дай Бог, если бы мы попали на такой контроль. В то время можно было передвигаться только по пропускам, выдаваемых немцами. А получить такой пропуск, да ещё на такое расстояние, да ещё в район, где действуют партизаны, едва ли это было достижимо.

А попадись без пропуска, докажи, что ты не связан с партизанами. Да и кто стал бы это проверять? Было очень опасно. Но, видно, всё время Бог был с нами и нас берёг.

Я уже писал, что ранее, в 1940-м году мне приходилось бывать и в Карасубазаре, и в Ново-Царицыно. В Карасубазаре жили мои дедушка и бабушка. Вначале они жили в старенькой завалюхе, с противоположной стороны горы Ханжима, тянущейся вдоль всего города, от его северной окраины до южной. Город был с восточной стороны этой горы, а с западной была небольшая речушка, и за ней, вдоль всей горы, совхозный сад.

Белогорск (бывший Карасубазар. Более позднее фото). В центре – дедушка Николай Афанасьевич, слева бабушка Надя, справа – мама Анна Николаевна. В верхнем ряду: слева – жена Лида.

На переднем плане – наш сын Миша

Сад в основном был черешневый, вишнёвый, персиковый. Это в центре. А по окраинам был засажен яблонями, грушами, сливами, и прочими фруктовыми деревьями. Какие здесь были черешни и вишни!

Сад этот был рядом с домом дедушки. Рукой подать, метрах в 15, через речушку.

Я не раз помогал рабочим собирать черешню. У каждого рабочего была своя лесенка, чтобы можно было доставать ягоды на высоте. Про неё, как про малину можно было бы спеть: «Ах, какою сладкой черешня была!»

Память уносит меня в то далёкое, сладкое детство. Мне не верится, что это было когда-то со мной. Как это было далеко!

Ново-Царицыно

Итак, мы прибыли в Карасубазар. А теперь надо было отправляться дальше, в Ново-Царицыно.

Мы пошли дальше. Здесь уже не было никаких приключений. Тут уж мы шли по дороге, хотя и было боязно. Это не так далеко, всего каких-нибудь 30 км.

Здесь мы рассчитывали, что я буду жить постоянно. И через пару дней моя мама ушла в обратный путь. Вначале она вернулась в Карасубазар. А уж затем отправилась домой.

Только вот до сих пор я не знаю, как она, бедная, возвращалась домой. Каким путём, кто её провожал. Я же остался на два года здесь, в Ново-Царицыно, пока длилась оккупация.

А когда вернулся домой, не поинтересовался, как она добиралась. Просто об этом не было речи, а потом всё забылось. А сейчас уже и не у кого спросить.

В общем я остался в Ново-Царицыно. Потом приходилось жить попеременно то тут, то в Карасубазаре, у дедушки и бабушки. Потом снова смена обстановки, и так с июня 1942-го, по май 1944 года. Пока Крым не очистили от той «чумы» советские войска.

Таким образом, в Ново-Царицыно и в Карасубазае у меня начался новый этап моей жизни, вдали от родной матери, братьев и сестры.

И ежедневно приходилось смотреть на жирные морды фашистов, которые ходят по улицам города, по нашей земле. Жизнь у тётки особенным разнообразием не отличалась. У неё был муж, а мне дядя Митя, кубанский казак. Уж очень он напоминал хромого старика, отца Григория Мелехова, из кинофильма «Тихий Дон». Он был также небольшого роста, только не хромой. Ничем не выделяющийся, щупленький. Все мужчины были мобилизованы на войну, а вот почему он не был призван, не знаю. Может быть, по болезни.

В мои обязанности входило, когда скажут, заниматься и смотреть за моей маленькой двоюродной сестрёнкой, Олей. Ей был всего годик. Она почему-то всегда плакала. Болела, что ли. Ещё, когда надо, что-то делать по дому. А ещё надо было выгонять корову на пастбище и пасти. Это я делал совместно с соседними ребятами.

Ново-Царицыно – это очень большое село, вроде районного центра, где несколько больших улиц.

В селе был большой аэродром. Там базировались тяжёлые самолёты, бомбардировщики. Я это сужу по тому, что мы, мальчишки, обнаружили на аэродроме огромные бомбы, длиной метра по два и более. Это оставили наши войска, когда отступили.

Чтобы корову пасти, надо было её выгонять за село, к реке. А это не так близко. Все близлежащие земли были под виноградниками, садами и т. п.

В Ново-Царицыно находилась большая воинская часть, немецкий гарнизон. В селе была Управа, Полиция, Жандармерия, и ещё какие-то фашистские приправы. Вся эта камарилья занимала все пустующие, бывшие советские учреждения, такие как школа, сельсовет, поликлиника, магазины, и т. п. Занимали все здания и служебные помещения аэродромного состава. Да и много других. Начальником полиции был русский, Стеблин. Наверное, предатель и отъявленный негодяй, так как его все боялись и ненавидели, и избегали с ним встречи, как и со всеми предателями. А городской Управой тогда руководил некий Письменный.

В отношении его я ничего не могу сказать. Кто он, и что он? У него был сын. Какое у него было имя настоящее, я не знаю. Все его называли Канька, в том числе и я. Я его видел часто и знал. Симпатичный молодой парень, лет 17–19. Мы ещё удивлялись, почему он не в армии.

Остался в оккупации, кругом немцы. Я его видел не раз, как он встречался со своей девушкой в конце огородов, у виноградника. По вечерам. Про него нечто выяснилось значительно позже. Кто-то из полицаев выследил, что сын главы городской Управы по ночам куда-то отлучается. И часто дома, по ночам, его посещают какие-то люди. У дома сделали засаду.

Парень, отстреливаясь, из чердачного окна заднего вида, раненый ушёл. Но рана была не из лёгких. Уходил через виноградник, далее через сад. И ещё долго отстреливался от преследователей. Но силы его покидали, и он не смог уйти и был убит. Но за свою жизнь он убил двоих предателей-полицаев. Оказалось, Канька был связан с партизанами. И скорее всего, он был оставлен для связи, для работы в подполье. Отец его тоже был оставлен для подполья.

Он был сразу же схвачен. Его потом увезли в Карасубазар. О дальнейшей его судьбе не было ничего известно. Однако, предположить можно…

Ранее, когда ещё в селе немцев не было, на аэродроме мы обнаружили много различных авиабомб. Они были разбросаны в определённом месте. Но валялись по одной, две, а где лежали штабелем. Крупные, длиной 2,5–3 метра, лежали поодиночке, а где и по две. А мелкие – в штабелях. Большие, тяжёлые лежали как чушки. Наверное, в несколько тонн каждая. На них «малыши» ползали целыми днями. Видно, здесь базировалась тяжёлая бомбардировочная авиация.