Три шага к вечности

Да, сюжет-поворотец! Шекспир, блин!

– Что-то вы не о том, Тамара Михайловна, – Тарновский хотел было разразиться отповедью, но вдруг понял – пошло, глупо, замолчал. Женщина снова заговорила.

– Знаю, что скажешь, Саша, знаю. А-а, говори, не говори, жизнь прожита. И это все, – она кивнула небрежно на так и не спрятанный конверт, – только пеня нам за страдания наши. Сколько Бог даст – все наше. Ни копейкой больше, ни копейкой меньше.

Помолчала, убрала конверт в стол. Небрежно, даже надменно, Тарновский восхитился. И тут же будто очнулся, вспомнил – разговор! Ну, когда же она о деле заговорит?

– Да что часы, не в них дело, – Тамара Михайловна посмотрела в сторону, вздохнула. – Внучка куролесит. Учится в университете, второй год уже учится-мучится! В общежитии жить не захотела, квартиру ей подавай. Сняли ей квартиру, живет там с такой же, как сама. Заехала я к ней как-то, так что я только в той квартире не понаходила!

– А что такое? – Тарновский вежливо улыбнулся; о деле! о деле давай!

– Так, ведь, стыдно признаться, Саша! – Тамара Михайловна (и не играет ведь!) всплеснула ладонями. – Но, говорит: не мое это. Говорит – подружки, а той уже и хвост простыл.

Тарновский закрыл глаза, вздохнул.

– След простыл, – машинально поправил он.

– Да хоть что простыло, – Тамара Михайловна даже пристукнула по подлокотнику. – Я в ее годы про учебу только и думала, а про хлопцев – ни-ни, что ты! Да и какие хлопцы! Дома матка хворая, хозяйство, огород…

У-ух, натерпелись мы. Да все поколение наше натерпелось. Перебивались с хлеба на воду, страну заново строили. Построили, наладили, а рулевые наши тогдашние все это в воровские руки-то и отдали, а то, что осталось – теперешние разбазаривают! И спросить не у кого! И некому! А кому спрашивать? – там, наверху, теперь все такие, а сам не воруешь – так, извини, подвинься. Вот тебе и вся идеология!

А дети видят все, они ж поумней нас с тобой будут, видят, и повторяют, как под копирку. Живут только, чтобы брать. А спроси его, ребенка этого: не боишься, что потом отдавать придется, так еще посмеется над тобой – на мой век хватит. А того не понимают – чтобы брать, так сперва дать что-то нужно. А даром взятое счастья никому еще не принесло, и им не принесет. Нет, не принесет… – последние слова Тамара Михайловна произнесла уже совсем тихо, будто сама с собой. – Как оно все дальше будет, Саша? – она снова заглянула Тарновскому в глаза. – У тебя же у самого сын растет, а?

Тарновский неопределенно пожал плечами, меньше всего хотелось сейчас ударяться в патетику.

– Ему четырнадцать только. – ответил он максимально нейтрально. – Рановато еще думать об этом.

– Вот пока мы так будем рассуждать, страну всю и профукаем! окончательно! – Тамара Михайловна вновь хлопнула ладонью по подлокотнику. – И в запасе у нас года три от силы, не больше. Вот ты уезжаешь, я слышала? В Канаду? В Америку? – она наклонилась к нему, цепко всмотрелась. – Правда?

– Да уж который год уезжаю! (Вспомнился Дзюба, виноватые глаза). Все уезжаю-уезжаю, да не уеду никак! Когда еще уеду! – Тарновский улыбнулся как можно безмятежнее. Ну, наконец-то, решилась! Значит, все-таки – эмиграция (Канада-Америка!), а он-то уж все передумал. – И потом, даже если и уеду – я же только туда обратно, через недельку-другую вернусь, сувениры привезу.

Тамара Михайловна бросила скептический взгляд.

– Ну да, ну да. Гена твой тоже на месячишко, как будто, уезжал, а уже сколько годков с того месячишки? Дай Бог памяти, четвертый пошел. Знаешь, его не жалко, гнилой был человечишка, а вот тебе, тебе зачем это надо? Или где-то нашкодил, что-то скрываешь?

Нашкодил! Спокойствие, только спокойствие! И голос, голос – потверже, поубедительнее. Со слезинкой искренности.

– Друг там у меня, Тамара Михайловна, дела кое-какие. И скрывать от вас мне нечего.

– Дела у тебя здесь, а там – делишки!

Она величественно выпрямилась, поправила кулон на цепочке. Потом наклонилась, придвинулась (дешевые приемчики), словно их могли подслушать:

– Так что, и правда, уезжать не собираешься?

Тарновский не смог сдержать улыбку. Детский сад, ей-богу! Ладно, пора огрызнуться.

– А вы сами, Тамара Михайловна, вы сами от меня ничего не скрываете? – он посмотрел (супернаглость и вразрез всей этике) ей прямо в глаза. – Я с вами абсолютно откровенен, а вот вам, я чувствую, есть, что мне рассказать. Только ходите почему-то вокруг да около…