Поручик Ржевский и дама-вампир

Хозяин дома снова хохотнул и зашептал Тасеньке:

– Если так, то мешать не буду. Александр Аполлонович – человек порядочный. Пускай он вас увозит, но к обеду привезёт. Заодно пусть и сам на обед останется. А в качестве залога оставим у себя имущество Александра Аполлоновича – коляску. Всё равно он вас увозит в вашем экипаже.

– Отец, позвольте не согласиться! – вмешался Петя. – Я полагаю, что мы не можем отпустить нашу гостью вот так. Это скандал!

В отличие от отца Петя говорил громко, поэтому Белобровкина услышала его и с ходу припечатала:

– А тебя не спрашивают. Если сам свататься хотел, то раньше надо было!

И всё же младший Бобрич не сдавался:

– Отец, позвольте мне ехать с ними. Дайте экипаж.

Жена Бобрича эту идею поддержала и обратилась к Тасеньке:

– В самом деле. Пусть Петя с вами прокатится.

Тасенька ещё не успела ничего ответить, а Петя совсем распалился:

– Я намерен сопровождать Таисию Ивановну в любом случае. С кучером рядом сяду, если иного выхода не будет.

Меж тем Белобровкину больше занимали бытовые хлопоты:

– А едем прямо сейчас или, может, повременим, чтобы вещи собрать?

– Ну кто же увозит барышню с вещами! – воскликнул Ржевский. – Вещи после, если надо будет.

– И то верно, – согласилась Белобровкина и обратилась к Тасеньке: – Внученька, что там с экипажем? Ты распорядилась?

…Через полчаса из ворот усадьбы Бобричей выехали два экипажа.

Первый – большая коляска с опущенным верхом, запряжённая парой рыжих коней. В ней сидели рядом две особы, закрываясь от солнца кружевными зонтиками, а напротив них, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел гусар и указывал кучеру, куда править.

Следом двигалась двухколёсная колясочка – таратайка, – запряжённая одной вороной лошадью. Кучера у этой таратайки не было. Лошадью управлял единственный пассажир, одетый в крестьянский костюм.

Выехав на широкую дорогу, тянувшуюся меж полями, большая коляска прибавила ходу, поднимая за собой облако пыли, а в самый хвост этого облака вынужденно пристроился второй экипаж.

Запряжённая в таратайку вороная, привычная ко всему, бежала вперёд с совершенно флегматичным выражением морды. А вот пассажир к пыли не привык, но и отступать не собирался, поэтому досада, поначалу отразившаяся на его лице, вскоре сменилась стоическим терпением.

* * *

В имение Ржевского добирались примерно час, но за час поручик так и не успел обсудить с Тасенькой план действий.

Причиной этому стала Белобровкина, которая всю первую половину пути спрашивала:

– Александр, а когда ж твои земли начнутся? Скоро?

Всю вторую половину пути старушка интересовалась:

– А вот это поле твоё? А вон тот лес? А вон те луга? А вон то стадо коровье?

Поручику каждый раз приходилось объяснять, что границы его владений вовсе не так широки, и лишь последние пять минут дороги он мог отвечать, почти не глядя:

– Это моё. И это моё. И это.

Когда коляска, в которой Тасенька и Белобровкина везли своего «похитителя», миновала деревню Горелово и въехала в ворота усадьбы, перед крыльцом барского дома тут же собралась толпа.

Дворня не знала, кто приехал с барином, но на всякий случай согнулась в поясном поклоне и не разгибалась, пока барин любезно помогал своим гостьям выйти из коляски: сначала – девице, а вслед за тем – старухе.

– Ну что ж, дворня вышколенная, – удовлетворённо сказала Белобровкина, после чего все спины, наконец, разогнулись.

– Не возвращалась? – со слабой надеждой спросил Ржевский, но по лицам дворни было и так понятно, что новостей о Полуше нет.

– Что будем делать, Таисия Ивановна? – обратился поручик к Тасеньке.

– Осмотримся, – ответила она.

– Да, осмотреться не мешало бы, – сказала Белобровкина, направляясь в дом, и оглянулась с порога: – А где у вас церковь? Венчаться-то надо.

– В усадьбе нет церкви, – ответил Ржевский. – Есть в деревне.

– Плоховато, но что ж делать, – проворчала Белобровкина и ушла в дом, а оттуда крикнула: – Квасу мне подайте!

Кухарка Маланья и одна девка кинулись к ней, остальная дворня молча ожидала указаний барина и, кажется, никто не заметил, когда рядом с коляской остановилась таратайка. Из таратайки вылез Петя.

– Таисия Ивановна, – начал он, подойдя к Тасеньке, – я полагаю, что шутка затянулась. Ваша бабушка уже про церковь рассуждает.

Ржевский хотел сказать «бобрёнку», чтоб помалкивал, но Тасенька сделала это сама – очень строго и серьёзно произнесла:

– Пётр Алексеевич, у меня здесь важное дело, и я вас прошу мне не мешать.

– Важное дело? – переспросил Петя, но Тасенька уже не слушала его и обернулась к Ржевскому:

– Александр Аполлонович, укажите мне, пожалуйста, кто из вашей дворни хорошо знает Полушу.

Ржевский опять засмущался, как тогда на аллее, потому что пришлось представить Тасеньке свой гарем:

– Вон – Груша и Дыня… то есть Дуня.

Чтобы одолеть смущение, поручик нарочито строго сказал:

– Груша, Дуня, идите сюда. А остальным разойтись! Займитесь делом. – Он посмотрел на конюха, выделявшегося в толпе среди прочей дворни высоким ростом и лохматой чёрной бородой: – О лошадях позаботься, но не распрягай.

Обе дворовые девки меж тем с опаской смотрели на Тасеньку и ещё больше испугались, когда Ржевский сказал:

– Таисия Ивановна сейчас станет вам вопросы задавать, а вы отвечайте честно. Ничего не утаивать!

Тасенька сощурилась, а выражение лица у неё сделалось, как у следователя, причём очень въедливого.

* * *

Перед крыльцом барского жилища остались только Ржевский, Тасенька, Груша с Дуней и также Петя, который недоумённо выглядывал из-за плеча Тасеньки, пытаясь понять, что происходит.

Рядом были ещё конюх с помощником, но они занимались лошадьми и в беседу не вслушивались.

– Вы Полушу хорошо знаете? – спросила Тасенька у Груши с Дуней.

– В одной комнате живут! Куда уж лучше! – воскликнул Ржевский.

– Александр Аполлонович, не перебивайте, пожалуйста, – попросила Тасенька. – Пусть они сами скажут. Вот ты, Груша, скажи.

– Больше года под одной крышей живём, – ответила та. – Я раньше в деревне жила, а барин меня приметил и в усадьбу взял, в горничные. А Полуша уже тут была.

– Полуша здесь с детства живёт, – добавил Ржевский. – Её мой отец взял в усадьбу. Полуша рано сиротой осталась, вот он её и причислил к дворне, чтоб с голоду не умерла.

Тасенька не решилась второй раз сделать поручику замечание и продолжила расспросы:

– А теперь ты, Дуня, скажи.

– А я полгода. – Ответила та. – Меня барин полгода назад взял в горничные.

– А Полуша хорошо ли к вам относится? – спросила Тасенька. – Может, косо смотрит?

Девки, сразу поняв, к чему вопрос, заулыбались, а Груша сказала:

– Что вы, барышня! На меня Полуша только поначалу смотрела косо, но скоро обрадовалась. Говорит: «Теперь хоть спать иногда можно, а то раньше ни одной ноченьки толком не спала». – Груша покосилась на барина. – Ты ж сам велел правду говорить, вот я и передаю Полушины слова. Она говорила: «Барину легко! Он может по ночам игрища устраивать и после спать, пока спится, а горничным так нельзя. Горничным надо пораньше вставать да работать». Вот и ходила она, как муха сонная, пока я не появилась. Так что мы с ней скоро поладили.

– И со мной они поладили, когда я появилась, – добавила Дуня. – Ведь чем нас больше, тем нам всем легче.

Когда девки рассказывали о тяготах своей жизни, Ржевский призадумался, но Груша и Дуня, увидев это, сразу принялись ластиться, каждая со своего боку:

– Что ты, барин! Мы же всем довольные! Уже и поворчать нельзя.

– А Полуша? – настороженно спросил поручик. – Может, она была недовольна?

– И она довольна была. Вот те крест, барин. – Обе девки дружно перекрестились.

Тасенька тоже задумалась, но о чём-то своём, а затем сказала:

– Я бы хотела осмотреть комнату, где живут Груша, Дуня и Полуша. А также взглянуть на Полушины вещи.

– Пойдёмте, – сказал Ржевский и, мягко стряхнув повисший на нём гарем, направился в дом.

– А что мы расследуем? – подал голос Петя, когда все вошли в переднюю и свернули в коридорчик направо. – Что случилось с Полушей?

Поручик обернулся на ходу:

– Расследуем не мы, а Таисия Ивановна. И вы ей не мешайте. А что случилось с Полушей, я сам хотел бы знать.

За этими объяснениями Ржевский чуть не пропустил дверь, но Груша с Дуней вовремя потянули барина за рукава, а Тасенька меж тем проскользнула вперёд и уже осматривала комнату.

Поручик сам бывал здесь редко и, оглядев обстановку, лишь отметил, что ничего не изменилось. Порядок – как в образцовой казарме: кровати, поставленные в ряд, аккуратно застелены, личные вещи убраны.

– Где вещи Полуши? – спросила Тасенька.

Груша указала на кованый сундучок возле средней кровати. Тасенька попробовала крышку – не заперто ли, а затем опустилась перед сундучком на колени и начала сосредоточенно перебирать слои вещей.

– Александр Аполлонович, – наконец сказала она, поднимаясь, – всё самое ценное на месте: праздничный сарафан, праздничная рубашка, сапожки новые. Если бы Полуша решила покинуть усадьбу и не возвращаться, то взяла бы всё это с собой. Вещей не так много. Можно в одном узле унести.

Ржевский тяжело вздохнул. Он и раньше не верил, что Полуша могла сбежать. А осмотр сундука лишь подтвердил начальную версию – Полуша собиралась вернуться ещё вчера, но случилось что-то нехорошее.

– Не собиралась она бегать, барин, – уверенно произнесла Груша, опять пытаясь ластиться к Ржевскому.

– Откуда ты знаешь? – с подозрением спросила Тасенька. – Тоже в сундук заглядывала?

– А зачем заглядывать? – Груша пожала плечами. – Мы же видели, как Полуша уходила. Если б она с собой взяла много, мы бы заметили.

– А она что-то взяла? Она не с пустыми руками ушла? – Тасенька опять прищурилась, как въедливый следователь. – Что у неё с собой было?

– Корзинка, – сказала Груша. – Почти пустая.

Ржевский, вспомнив свою вчерашнюю попытку расспросить Грушу и Дуню, враз посуровел:

– И вы не спросили, куда это она с корзинкой? Посчитали, что скоро вернётся? Выходит, вам до Полуши дела нет?

Груша отпрянула от барина, а Дуня, всё это время стоявшая с другого боку, потупилась.

– Ведь только что хвалились, как с ней поладили! – продолжал поручик. – Да и я вам не раз говорил на счёт этого. Что в полку самое главное, а?

– Дух товарищества! – хором ответили Груша и Дуня.

– А вы что же? – строго спросил Ржевский, поочерёдно глядя на обеих девок.

Дуня вдруг подала голос:

– Ну… я спросила. – Она по-прежнему стояла потупившись, вперив взгляд в свою грудь, так что и поручик обратил на грудь внимание.

– Дынька! Тьфу… Дунька! – в сердцах крикнул он. – А чего ж ты вчера соврала?!

– Не врала я, – плаксиво ответила Дуня. – Это Груша сказала, что мы не спросили. А я промолчала.

– Грушка! – крикнул поручик. – Ты зачем врёшь?!

– Полуша сама нас просила, чтоб не говорили ничего, – так же плаксиво, как и Дуня, ответила Груша. – Она сказала: «Не говорите барину, даже если я задержусь чуток. Как приду, сама ему всё скажу».

– Рассказывайте сейчас всё Таисии Ивановне и мне! – Ржевский для острастки даже ногой топнул. – Подробно!

Дуня повернулась к Тасеньке:

– А рассказывать особо нечего. Когда барин вчера уехал, я сюда, в комнату пошла. Думала отдохнуть чуток, пока Маланья Якимовна не видит… Маланья Якимовна – это кухарка наша. И она же ключница.

– Давай покороче, – сказал Ржевский.

– Но барышня-то Маланью Якимовну не знает, – возразила Дуня и продолжала: – Прихожу, а Полуша как раз выходит. С корзинкой. В корзинке полотенце и ещё что-то. Я спрашиваю: «Ты куда?» Она: «До лесу и назад. Скоро приду». Я спрашиваю: «А чего тебе в лесу?» Я и вправду подумала: «Чего ей там делать?»

– Давай покороче, – повторил Ржевский, а Дуня опять стала возражать:

– Ты же велел, чтоб подробно. Да и барышня не знает, что в лес в эту пору не ходят. Там ни грибов, ни ягод. Разве что шишки старые.

– А Полуша что ответила? – перебил поручик.

– Она говорит: «Травки душистые собрать».

– Какие ещё травки? – Ржевский уже понял, что подробный рассказ не отменить.

– Вот и я удивилась, – ответила Дуня. – Говорю: «Какие травки? Они ж не дозрели. Вот когда пора сенокоса придёт, пособираешь». А она говорит: «В лесу травам своё время». Я призадумалась, а тут приходят Груша с Маланьей Якимовной.

– Что?! – вскричал Ржевский. – Маланья с вами заодно? Она тоже от меня правду скрывала?! Что за брожения в полку! Да что ж целый бунт во главе с младшим командным составом!

– Ну что ты, барин! – вскинулись Груша и Дуня. – Нету никакого бунта.

– Александр Аполлонович, пожалуйста, не кричите, – твёрдо, с расстановкой произнесла Тасенька. – Сейчас главное – дослушать историю до конца.

– Ладно, Дунька, верю, что ты не бунтарка, – Ржевский похлопал Дуню по плечу и даже хотел шлёпнуть по заду, чтобы закрепить примирение, но в последний миг постеснялся Тасеньки.

Груша, видя это, подошла к барину ближе, и тот почти незаметно ущипнул её за бок, тоже в знак примирения.

– Рассказывай дальше, Дуня, – мягко произнесла Тасенька.

– Да почти всё рассказано. Заходят Груша с Маланьей Якимовной. Маланья Якимовна мне и Полуше говорит: «Вот вы где, бездельницы!» Я говорю: «Полуша в лес идти хочет». А Маланья Якимовна оглядела её внимательно, на корзинку особо взглянула и спрашивает: «Ты куда собралась? К ведьме?»

– Что ещё за ведьма? – Ржевский нахмурился.

– Которая в лесу живёт, – ответила Груша.

– Там в самом деле ведьма? – недоверчиво спросила Тасенька.

– Знахарка, – пояснила Дуня. – А ведьмой её Маланья Якимовна называет, потому что знахарка не только лечит, но и другое может… – Дуня замолчала и не решалась продолжать.

– Помогает беременным избавиться от плода? – спросила Тасенька.

– Грех страшный. – Дуня перекрестилась, а вслед за ней и Груша.

– Но вы Полушу всё равно отпустили? – спросила Тасенька.

– А что делать? – Дуня пожала плечами. – Не запирать же её.

– Могли бы и запереть до моего возвращения, – сказал Ржевский.

– Маланья Якимовна сначала хотела, – сказала Дуня, – но Полуша вся слезами изошла, на колени перед нами встала. «Пустите» говорит.

– И вы отпустили? – укоризненно спросил Ржевский.

– Не сразу, – возразила Груша. – Сперва Маланья Якимовна начала её упырём пугать. Говорит: «Если сейчас уйдёшь, вдруг тебя упырь схватит».

Дуня решила пояснить для Тасеньки:

– Вы ж, наверно, не знаете, барышня, что к нам намедни упырь приезжал. Богатый. Сам в коляске, с кучером. Хотел Полушу купить, но барин не продал. А Полуша очень этого упыря испугалась, и вот Маланья Якимовна, чтоб Полушу в лес не пустить, стала её стращать: «Украдёт тебя упырь, если из усадьбы выйдешь».

Рассказ подхватила Груша:

– Полуша поначалу задумалась, а затем снова заплакала: «Что ж делать, если я на сегодня со знахаркой уговорилась?» Наконец решилась: «Пойду», – говорит, а Маланья Якимовна рассудила, что ничего не поделаешь. Если Полушу даже страх перед упырём не удержит, то ничем её не удержать. Пусть идёт. А Полуша перед уходом попросила: «Не говорите барину, пока не вернусь».

Тасенька, слушая Грушу и Дуню, уже не выглядела следователем. Следователь рад, когда его догадка подтверждается, а Тасенька загрустила и посмотрела на Ржевского так, будто просила прощения, что оказалась права.

– Где эта ваша ведьма-знахарка живёт? – спросил поручик.

– Про то Маланья Якимовна знает, – ответила Дуня.

Глава третья,

в которой герой посещает логово ведьмы, а также знакомится с дамой-вампиром

Ржевский ринулся в гостиную, где в это самое время сидела в кресле и попивала квас из фарфоровой чашки старушка Белобровкина. Возле кресла стояла Маланья и как раз отвечала на очередной вопрос:

– Да в том же кресле, где вы сидите, упырь-то и сидел. Вон слева на подлокотнике даже следы когтей остались.

– Ох, нечисть! – воскликнула Белобровкина, приподнимая левую руку, чтобы рассмотреть бороздки на поверхности лакированного дерева. – Так значит, он говорил, что девка ему для театра нужна, а не чтоб кровь из неё сосать? Врал небось.

– Кстати о вранье, – сказал Ржевский, стоя в дверях. Из-за его плеч выглядывали Тасенька, Груша, Дуня и Петя.

Маланья изобразила на лице и во взгляде полное недоумение.

– А? Что такое, барин?

– Вот сниму тебя с постов ключницы и кухарки, тогда узнаешь, что такое, – грозно произнёс поручик. – В посудомойки разжалую!

– Это за что же? – спросила Маланья.

– Чистосердечное признание и раскаяние облегчают вину, – сказала Тасенька, снова сделавшись похожей на следователя.

Маланья тут же бухнулась на колени.

– Прости меня, батюшка барин! Мудрила я, мудрила и перемудрила! – Она осенила себя крестом и склонилась почти до пола, а затем снова подняла голову. – Перемудрила, дура старая!

– Маланья, не надо крепких выражений, – пробормотал Ржевский, покосившись на Тасеньку, а затем на Белобровкину. – Здесь всё-таки дамы из приличного общества, а ты себя мудрилой и перемудрилой называешь… хоть и заслуженно.

Груша решилась подать голос:

– Барин… Это не сквернословие. «Мудрила и перемудрила» значит «хитрила и перехитрила сама себя».

– Да, – добавила Тасенька. – Маланья не ругается. Она прощения просит.

А Маланья меж тем голосила:

– Я ж как думала: раз упыри днём не охотятся, то пускай Полушка в лес сбегает, пока светло. Я думала, что хуже будет, если мы её до вечера продержим и она в ночь убежит. Она ж девка бедовая – убежала бы всё равно! Да если б я знала, что упырь даже днём силён, я бы Полушку заперла! А что тебе, батюшка барин, я ничего не говорила, каюсь. Я до последнего надеялась, что она вернётся, и что упырю не досталась.

– Опять ты про упырей! – всё так же грозно произнёс поручик. – Я тебе ещё вчера говорил, что про упырей слышать не желаю!

– Так ведь… – Маланья застыла в недоумении, которое на этот раз было искренним. – А как же каяться тогда?

Тасенька взялась пояснить и, выйдя из-за спины Ржевского, сказала:

– Маланья Якимовна, мы с Александром Аполлоновичем уверены, что упырей не существует. Это сказки.

– Да что ей объяснишь! – Ржевский досадливо махнул рукой, но посмотрел на кухарку более милостиво, чем минуту назад. – Маланья, ты лучше скажи, где живёт знахарка.

– Ведьма-то? – переспросила Маланья. – В лесу. Отсюда час ходу, через болото.

– Мне кто-то нужен в провожатые, – сказал Ржевский.

– А ты, барин, сам к ведьме собрался? – Маланья, всё ещё стоя на коленях, чуть оглянулась по сторонам, будто искала провожатого: – Тогда лучше не от нас иди, а через соседнюю деревню – через Пивуны. До них пять вёрст езды, зато от них до ведьминой избушки идти короче. За полчаса дойдёшь. И не по болоту, а по сухому лесу. В Пивунах эту ведьму многие знают. Спросишь там, посулишь награду – провожатый легко сыщется.

– Ты думаешь, я знаю, как в Пивуны ехать? – спросил поручик. – Может, я и заезжал туда случаем, но теперь не помню. Провожатый всё равно нужен.

– Да ты возьми… – Маланья на мгновение задумалась, – да хоть конюха нашего Ерошку. У него там родня живёт.

– Ладно, хватит пол коленями протирать, – сказал Ржевский Маланье и повернулся к Тасеньке: – Таисия Ивановна, не хотите ли снова прокатиться?

– Конечно, поедемте, – ответила та, а Белобровкина встрепенулась:

– Куда это вы?

– Прокатимся до соседней деревни, бабушка, – ответила Тасенька.

– А церковь там есть? – спросила Белобровкина.

– Есть. Как не быть! – услужливо подсказала Маланья, подымаясь с пола.

– Раз так, то езжайте, – согласилась Белобровкина.

Она отпила из чашки ещё квасу и, приподняв левую руку, снова посмотрела на следы когтей упыря, оставленные на подлокотнике кресла.

* * *

Конюха Ерошку долго искать не пришлось, ведь именно ему Ржевский по приезде в усадьбу велел позаботиться о лошадях.

Услышав, что барина надо проводить до соседней деревни, Ерошка чуть пригладил ладонью лохматую тёмную бороду и проворно устроился рядом с кучером на облучке коляски, в которую сели поручик и Тасенька.

– До Пивунов от нас близко, барин, – сказал конюх, когда экипаж тронулся. – Туда и пешком дойти недолго. И даже на четвереньках ползти – тоже не весь день.

– А ты туда ползал? – спросил Ржевский, поддерживая беседу.

Что делать в деревне, поручик с Тасенькой уже обсудил, а ехать в молчании не хотелось. Вот пусть провожатый и болтает.

– Туда – нет, а оттуда – было, – ответил Ерошка. – Племяннице моей в Пивунах свадьбу играли. Хорошо погуляли. Так хорошо, что после на ногах не держались. Когда пришло время домой вертаться, я в телегу забрался, но по дороге выпал. Сам не знаю, как так. Ерошка заснул немножко! – сказал конюх сам о себе и продолжал: – Очнулся и вижу, что телега без меня дальше катит, а я её не только догнать не могу, но даже на ноги встать. Кричу лошади «стой», а она, паскуда, делает вид, что не слышит. Пришлось мне дальше ползком. Добрался ещё засветло… А на конях-то мы в Пивуны враз доберёмся! – добавил он.

И не обманул. Прошло совсем мало времени после окончания рассказа, и вот впереди, за широким полем, у края дальнего леса показался ряд изб и высокая острая крыша деревянной церковной колокольни.

Ржевский огляделся. Кажется, здесь он раньше не бывал, то есть никакие амурные приключения сюда его не заносили, потому что других причин посещать деревню, ему не принадлежащую, у поручика не было.

Меж тем коляска въехала на центральную площадь, миновала общий колодец и церковь, а затем по указанию Ерошки свернула к одному из дворов:

– Тут мой старший брат живёт – Иван Щербина. У него и спросим, как до ведьмы дойти, – пояснил конюх, соскакивая с облучка ещё до того, как коляска полностью остановилась перед запертыми дощатыми воротами.

Ржевский молча пожал плечами, предлагая Тасеньке довериться связям Ерошки, а конюх уже барабанил кулаком по доскам:

– Эй, хозяева, открывайте!

Открыла упитанная баба, которую Ерошка тут же вытянул за руку на улицу и представил барам:

– Это невестка моя – Алевтина.

– Здравствуйте, барин и барышня, – сказала та, степенно поклонилась, а затем вытянула шею, вглядываясь куда-то им за спины, и добавила: – И барчуку здравствовать.

Только теперь Ржевский и Тасенька заметили, что Петя по-прежнему сопровождает их, следуя за коляской в своей таратайке. Он был одет всё так же: в косоворотку, штаны и сапоги, но Алевтину это не ввело в заблуждение. Наверное, она заметила, что повадки у Пети не крестьянские и не как у слуги, который, даже вышколенный, во многом сохраняет деревенские манеры. Петя даже в косоворотке выглядел дворянином.

– Иван-то дома? – спросил Ерошка.

– Муж-то? – задумчиво отозвалась Алевтина.

– А у тебя другие Иваны в дому есть? – нарочито рассердился Ерошка. – Конечно, я тебя про мужа твоего спрашиваю – моего брата. Дома он?

Алевтина оглядела всех приехавших:

– А вам зачем?

– Всё-то тебе расскажи! – продолжал сердиться Ерошка. – Не твоего ума дело, баба!

– Подожди, – встрепенулась Тасенька. – Мне кажется, что Алевтина нам лучше поможет, чем её муж. – Она обратилась к невестке Ерошки: – Нам нужна знахарка, которая живёт в лесу неподалёку. Мы ищем того, кто может к ней отвести.

Алевтина покосилась на Тасеньку:

– А вам, барышня, зачем?

– А вот это точно не твоего ума дело, – сказал Ржевский. – И, вообще, знахарка нужна не ей, а мне.

– А вам, барин, зачем? – спросила Алевтина.

– Да что ж за баба-то! – вскричал Ерошка.

Ржевский успел подумать, что зря доверился своему конюху и что лучше бы самому поискать того, кто отведёт к знахарке. Однако рассуждать – всегда проще, чем делать. Ведь в Пивунах поручик не знал никого. Не обращаться же к первому встречному! Или обратиться? Может, так и впрямь быстрее?

– Ты скажешь, где муж? – меж тем кричал Ерошка на Алевтину. – Говори, а то я – вот Богом клянусь – сейчас пойду и напою твою свинью водкой, как в прошлый раз. Но тогда я случайно, а теперь умышленно! Что? Думаешь, у меня водки с собой нет? – Он хлопнул себя по голенищу сапога, но вдруг начал испуганно щупать то же место: – Где она? Выпала? – А ещё через мгновение раздался счастливый смех: – Она ж в другом сапоге! – Конюх хлопнул по другому голенищу и произнёс: – Вот она родимая. Здесь. Здесь! – Он чуть не пустился в пляс.

– Муж в поле, – нехотя произнесла Алевтина.

– Ну так ты его покличь, – сказал Ерошка. – И впусти нас во двор. Чего перед воротами держишь?

Алевтина впустила оба экипажа во двор, весьма просторный, где, не мешая друг другу, ходили куры, несколько гусей, а также бегало четверо ребятишек, игравших в салки.