Поручик Ржевский и дама-вампир

– Поди сюда, раб Божий Пётр, – сказала знахарка, всё так же сидя на табурете и выставляя вперёд руки.

Как только Петя оказался в пределах её досягаемости, она схватила его за одежду, а затем заставила наклониться, притянула его голову к себе и начала что-то горячо нашёптывать в правое ухо, а затем в левое.

– Эй! Ведьма! Ты что делаешь? – всполошился Ржевский. Он ринулся к Пете и пытался оттащить, но тот как будто прирос к полу, а старуха шептала всё горячее и громче.

«Колдовство! Как есть колдовство!» – думал поручик, изо всей силы дёргая Петю за пояс, но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть с места молодой дуб. Гнётся, но не сдвигается.

Наконец старуха отпустила голову своей жертвы, Петя выпрямился и рассеянно сказал:

– Пойду, воздухом подышу. Что-то голова кружится.

– Ты что сделала?! – напустился поручик на знахарку.

– Теперь он свои мысли в узде держать будет, – ответила та и добавила: – Я и тебя могу полечить.

– От чего? – не понял Ржевский. – Болезней, которые богиня Венера посылает, у меня нет. Я проверялся.

– Разум твой вылечу. Ты же и сам вроде помешанного. За бабами бегаешь, всё никак остановиться не можешь. Вот я тебе и помогу остановиться. Только скажи, как звать тебя.

– Нет! – Ржевский даже отшатнулся. – Не надо меня лечить!

– Не хочешь – как хочешь. Хотя все твои беды от этого. Не был бы ветреником, Полушку сейчас не пришлось бы искать.

– Теперь в любом случае искать придётся, – ответил поручик.

– Идти за тридевять земель в тридесятое царство, – нараспев проговорила знахарка.

– Чего?

Старуха пояснила всё так же непонятно:

– Ты, добрый молодец, проверь, не утащил ли твою красну девицу Кощей.

– Что за Кощей?

– Почём мне знать. – Знахарка пожала плечами. – Но ежели красна девица пропала, то обычно Кощей виноват.

Ржевский не знал, как это истолковать. Смеётся ли над ним старуха или пытается помочь? Он на всякий случай вновь напустил на себя строгость.

– Я проверю. Но помни, ведьма: если не найду красну девицу, то вернусь и тогда совсем по-другому с тобой поговорю.

– Нечего меня пугать, – проскрипела знахарка. – Я тут буду. Стара я слишком, чтобы в чаще по шалашам да землянкам прятаться. Кости ноют без тёплой печки, так что никуда я от своей избушки не денусь.

* * *

Как только Ржевский вышел из избушки, к нему обратился Петя:

– Ну что, Александр Аполлонович? Что сказала знахарка?

– А ты разве сам не слышал?

– Нет, я, честно говоря, не слушал. Я вытаскивал из рубашки некое зелёное и ужасно вонючее насекомое.

– Лесного клопа.

– Наверное. Но что сказала знахарка? Полуша к ней приходила?

Получалось, что Петя не помнил, как заглянул в избушку, и что ведьма над ним поколдовала, поэтому Ржевский, подумав, решил никому не говорить о случившемся. В том числе самому Пете.

Поручик, взяв «бобрёнка» с собой к ведьме, в некотором роде принял на себя ответственность за него. И не уследил. Но последствий могло и не наступить.

«Может, ничего», – думал Ржевский. Забот и так хватало, и поручику совсем не хотелось, чтобы его попрекали просто из-за того, что старуха чего-то там над Петей пошептала. «Может, обойдётся. Может, старуха вовсе не умеет колдовать, а только думает, что умеет. Ну, пошептала. И что?»

Петя не выглядел странным или заколдованным, если не считать того, что не помнил событий, произошедших в последние несколько минут. Значит, были неплохие шансы, что последствий у шептания не будет, а если и будут, то сами собой пройдут. А раз так, то незачем кому-то что-то говорить и зря волновать людей.

Размышляя таким образом, Ржевский следовал по лесу за мальчишкой-провожатым, а Петя шёл позади поручика и молчал.

Наконец они достигли деревни и вернулись на двор Ивана Щербины. Тасенька встретила их у ворот.

– Как Полуша? – спросила она.

– Её там не было, – ответил Ржевский. – Ведьма… то есть знахарка… сказала, что Полуша должна была к ней вчера прийти и не пришла. У меня нет оснований думать, что знахарка солгала. Она слепая древняя старуха и, если бы Полуша у неё в избушке умерла, у старухи не хватило бы сил спрятать тело. А помогать ей некому. Одна живёт.

– Не совсем одна, – подала голос невестка Ерошки, Алевтина, которая тоже вышла во двор встречать барина с барчуком. – Есть у неё внучка. Маринкой звать. Вместе с бабкой живёт, мастерство перенимает.

– Обманула ведьма! – вскричал Ржевский.

– Этой Маринке лет шестнадцать, – продолжала Алевтина, – но худая как щепка, ручки – палочки. У неё тоже сил не достало бы, чтобы тело оттащить да прикопать. Полуша-то небось не лёгенькая, отъелась на барских харчах.

Поручику было неприятно, когда так рассуждают о Полуше, но он поленился тратить силы, чтобы учить чужих крепостных почтительности. Да и слова крестьянки звучали обнадёживающе.

– Считай, ведьма тебя почти не обманула, барин, – заключила Ерошкина невестка. – А отчего про внучку тебе не сказала, не знаю. Может, боялась, что ты Маринку из лесу сманишь?

Ржевский вспомнил, как старуха настойчиво предлагала ему «лечиться», и подумал, что в догадке есть своя правда. Но сейчас было важнее другое.

– Что же теперь делать, Таисия Ивановна? – спросил Ржевский. – Может, вернуться и ещё раз эту ведьму расспросить? Может, она признается, что Полушу сгубила?

– А может, на Полушу в лесу медведь напал? – предположил конюх Ерошка, также подошедший встретить своего барина и Петю. – Может, взять собачек да пройти по лесу той дорогой, которой Полуша к ведьме шла?

– Резонно, – согласился Ржевский и снова повернулся к Тасеньке. – Таисия Ивановна, если вы не возражаете, то сейчас мы вернёмся ко мне в усадьбу, заберём вашу бабушку и поедем к Бобричам, но на обед я не останусь. Ерошка дело говорит. Надо бы лес прочесать.

Тасенька заметно погрустнела.

– Конечно, – сказала она. – Обязательно сообщите мне об итоге поисков. И если они ничего не дадут, не опускайте руки. Мы с вами вместе что-нибудь придумаем. Ещё не все версии проверены, и если версия с медведем отпадёт, мы возьмёмся за другие.

Кучер Тасенькиной коляски, уже давно скучавший, встрепенулся и начал осматривать упряжь, готовясь тронуться в путь. Ерошка любезно решил сделать то же самое в отношении Петиной кобылы, запряжённой в таратайку, потому что своего кучера у младшего Бобрича не было. Алевтина, её муж и дети принялись сгонять кур и гусей в загон, чтобы, когда экипажи тронутся, ни одна из птиц случайно не оказалась раздавлена и не выбежала на улицу, а Ржевский, не желая толкаться со всеми во дворе, вышел за ворота.

* * *

Кажется, богиня Фортуна, насмотревшись на страдания поручика в гостях у ведьмы, решила сделать ему подарок. Ведь именно в то время, когда он стоял на улице, к колодцу возле церкви подъехала дама в двухколёсном экипаже без кучера.

Дама будто нарочно путешествовала одна, как если бы хотела сказать возможным поклонникам «знакомьтесь со мной без помех», а экипаж, запряжённый гнедым жеребцом, всеми своими изящными линиями и формами говорил о том, что хозяйка должна быть под стать. Дамы в шесть пудов2 весом на таких лёгких экипажах не ездят.

Поручик невольно, просто по многолетней привычке, начал вглядываться, но поначалу разглядел мало – лишь то, что у дамы белая, что называется «алебастровая», кожа, а волосы черны как смоль.

Меж тем дама выпорхнула из экипажа и, сворачивая в руках хлыст, крикнула проходящему мимо мужику:

– Эй, холоп! Достань мне воды.

Говорила она с заметным польским акцентом, и Ржевскому это показалось волшебно-манящим. Поручик ринулся вперёд, потеснил мужика, уже взявшегося за рукоять колодезного ворота, и произнёс:

– Мадам, позвольте мне.

Знахарка-ведьма, узнав о таком поступке Ржевского, сказала бы: «Лечиться тебе надо!» Как можно, разыскивая женщину, которой дорожишь, думать о том, чтобы ухаживать за другой? Но Ржевский именно про это и думал, а когда взглянул на незнакомку, то забыл обо всём на свете кроме неё. Она оказалась удивительно хороша.

Это была красота портрета, когда художник, взяв за основу образ живой женщины, пишет фантазию, заменяя некоторые изъяны живого лица идеальными чертами. Смотришь на такой портрет и говоришь себе: «Эх, богиня! Но быть такого не может». И вот перед Ржевским предстала живая картина, которая сверкнула чёрными озорными глазами, едва заметно двинула правой бровью и сказала с очаровательным польским акцентом:

– Что ж. Позволяю.

Ржевский достал из колодца полное ведро воды, а красотка меж тем, не снимая замшевых перчаток, полезла в сумочку-мешочек, болтавшуюся у неё на руке, и достала серебряный стакан.

Зачерпнув воды из ведра, дама стала пить, а поручик открыто любовался ею, и тут подтвердилось недавнее предположение, что незнакомка, несмотря на свои идеальные черты богини, вовсе не неприступна.

– Что вы так смотрите? – кокетливо спросила она, и акцент будто усилился.

– Восхищаюсь могуществом Творца, мадам, – ответил Ржевский. – Кажется, я никогда не видел более совершенного творения, чем то, которое мне посчастливилось увидеть в вашем лице.

– Только в лице? – спросила дама.

Ржевский оглядел всю её фигуру. Поистине богиня! Ростом не маленькая, но и не высокая, а что называется «в самый раз». Грудь и бёдра пышны ровно в той степени, чтобы не показалось мало, но и не тяжелы.

– Не только, мадам! – с жаром воскликнул поручик. – Фигура ваша также совершенна! И хотя она скрыта покровами, но я уверен, что даже в самых потаённых уголках всё идеально. Могу ли я надеяться, что когда-нибудь увижу вас во всём великолепии?

– А вы действуете решительно! – дама улыбнулась.

Зубы у неё были ровные и белые, словно морской жемчуг. Лишь два верхних, именуемые клыками, были остренькими, хоть и не длиннее прочих. Ржевскому это о чём-то напомнило, но думать было некогда.

– Я всегда действую решительно! Кстати, позвольте представиться: Ржевский Александр Аполлонович, поручик в отставке.

– Ржевский? Кажется, я о вас слышала, – сказала дама, и теперь поручику показалось, что её речь из-за польского акцента похожа на шипение. Впрочем, это всё равно звучало мило! А красотка продолжала шипеть: – Да, точно слышала, но не могу вспомнить, что мне о вас говорили.

– Я в некотором роде знаменитость, – Ржевский подобрался и встал по стойке смирно, насколько это возможно с ведром в руках.

– Чем же вы знамениты?

– Если я скажу, вы мне не поверите. Я лучше покажу… попозже.

– Вы меня заинтриговали! – сказала дама и представилась сама: – Барбара Крестовская-Костяшкина.

Услышав фамилию, Ржевский тут же вспомнил своего недавнего гостя, хотевшего купить Полушу.

– А господин Владислав Крестовский-Костяшкин ваш брат?

– Муж.

Поручик попытался решить для себя, хорошо или плохо то, что красотка замужем. Однако она в порыве внезапной откровенности пояснила всё сама:

– Хотя это не муж, а одно название. Внимания от него нет, помощи нет. Устроил у нас в имении театр, где играют наши крепостные, и всё время посвящает им, тратит на них очень много денег. И ничем не интересуется кроме своего театра!

– Ничем? – Поручик повторно оглядел грудь и бёдра дамы: – Как же это возможно, когда вокруг столько интересного? – Он ещё раз глянул на грудь.

– А вот так. – Барбара вздохнула. – Всё управление имением на мне. О доходах думаю только я. Если бы не я, мы с мужем давно бы разорились.

– Ужасно! – Ржевский постарался вложить в этот возглас побольше сочувствия, но получилось с трудом, ведь поручик внутренне ликовал.

– Я и сейчас не на прогулке, – продолжала жаловаться дама, зажав под мышкой хлыст и убирая серебряный стакан обратно в сумочку. – Ездила по делу. Договаривалась о покупке мёда. У нас в имении винокуренный заводик, а мёд нужен, чтобы делать крупник. Крупник это…

– О! Я знаю! – радостно подхватил Ржевский, оставив, наконец, ведро. – Это ликёр на меду и травах. Очень вкусно. Жаль, что в наших краях его редко встретишь.

– Вы ценитель?

– Да. Пригласите на дегустацию?

– Приезжайте хоть завтра, – дама кокетливо улыбнулась.

– Завтра? Я думал, крупник готовится месяц.

– Предыдущая партия уже готова.

Всё шло как нельзя лучше, но именно в это время со двора Ивана Щербины выехала коляска, в которой сидела Тасенька, а кучер, повинуясь указаниям Ерошки, остановил экипаж как раз возле колодца.

Тасенька, проявляя такт, ничего не сказала поручику и старалась смотреть в сторону. Она так талантливо играла безразличие, что можно было подумать, будто коляска остановилась здесь случайно. Но всё испортил Ерошка:

– Что, барин, едем?

– Кто это? – спросила Крестовская-Костяшкина почти ледяным тоном. И, разумеется, имела в виду не Ерошку, а Тасеньку.

– А это… это… это… – Ржевский не решался сказать: «Это мой друг Таисия Ивановна». Поручик сильно сомневался, что прекрасная полячка верит в возможность дружбы между разными полами. Одно слово могло стать роковым и перечеркнуть все успехи, недавно достигнутые на польском фронте, но тут из ворот выехал Петя в своём экипаже.

– А вот, кстати, и жених её, – облегчённо выдохнул Ржевский.

– Жених? – Голос Крестовской-Костяшкиной потеплел.

– Да, – небрежно ответил поручик. – А я так – друг семьи. – Он выдержал небольшую паузу. – Вы не шутили на счёт дегустации? Завтра я бы с радостью приехал.

– Приезжайте к четырём часам. Буду ждать.

– А муж?

– Я ему скажу, что вы приедете. Но он вряд ли запомнит. Слишком увлечён своим театром. Ставит новую пьесу, но я даже не знаю, о чём она. Он всё держит в секрете.

Крестовская-Костяшкина стянула с левой руки перчатку, и Ржевский, с величайшим почтением взяв руку красотки в свою, приник губами к основанию пальчиков.

– До свидания, мадам.

* * *

Когда коляска выехала из деревни, Тасенька всё равно не спросила, с кем Ржевский беседовал у колодца. Поручик тоже не видел смысла объяснять и молчал, а затем, чтобы прервать неловкую паузу, обратился к Ерошке, который всё так же сидел на облучке рядом с кучером:

– Слышь, Ерошка, а почему деревня называется Пивуны? Там есть кабак?

– А чего сразу кабак? – заворчал Ерошка. – Там рядом с церковью колодец. Ты сам видел, барин. А вода в нём вкусная. Все прохожие и проезжие останавливаются, чтоб испить. Потому и Пивуны.

Тасенька оставалась задумчивой и даже печальной, поэтому Ржевский всё-таки решил с ней заговорить:

– Простите, Таисия Ивановна, что завёз вас в такую даль, а в итоге на два с половиной часа оставил на крестьянском дворе. Вы, должно быть, надеялись на более интересную прогулку? И на большее внимание с моей стороны? Хоть мы и не пара сбежавших влюблённых, но меня это не извиняет. Я должен был заботиться, чтобы вы не скучали.

– Что вы, Александр Аполлонович! – Тасенька сразу оживилась. – Я прекрасно съездила. Да, в доме у Алевтины мне сначала было неуютно, но после, когда вы ушли, мы с ней разговорились, и я столько всего узнала о деревенской жизни! Это же так интересно! Почти как у Гёте, только на русский манер.

– А что у Гёте? – не понял Ржевский, который и про самого Гёте знал только от Тасеньки.

– Ах да. Вы же не читали, – спохватилась она. – У Гёте всякие черти, ведьмы, колдовство…

– Но вы же не верите в чертовщину.

– Ну и что? – Тасенька пожала плечами. – Читать всё равно интересно. А когда встретишь кого-нибудь, кто говорит, что своими глазами видел всякие чудеса, это такой восторг! А в деревне почти каждый что-то видел или слышал.

– И вы слушали деревенские байки?

– Это не байки, а народное творчество, – наставительно сказала Тасенька и продолжала: – Например, я спросила у Алевтины, для кого возле крыльца стоит мисочка. Она говорит: «Для домового». Я думала, это шутка. Но Алевтина в самом деле верит, что домовой превращается в ужа и ночью приходит пить молоко, которое она ему вечером наливает.

– Это кот приходит, – предположил Ржевский.

– Там нет кота, – возразила Тасенька.

– Значит, соседский кот.

– А Алевтина верит, что домовой, – упёрлась Тасенька. – И, кстати, над ней в деревне многие посмеиваются и говорят, что домовой никак не может превратиться в ужа. Вы понимаете, что это значит? – Тасенька ещё больше распалилась. – Что в деревне все-все верят в домового. Это же так мило! А сама Алевтина родом не отсюда, из другой деревни, с севера губернии. И вот там все верят в ужей-домовых!

– Значит, вы действительно не скучали, – констатировал поручик, глядя на повеселевшую собеседницу, которая всё не умолкала:

– А ещё, пока вас не было, заходила соседка Алевтины и между прочим рассказывала, как сама видела домового. Но он был не ужом, а в человеческом образе.

– Как же она поняла, что перед ней домовой?

– А вот слушайте. Соседка очень хотела увидеть домового, поэтому ночью вышла из избы и спряталась в сарае под яслями. Ясли – это такая кормушка для скота, – на всякий случай пояснила Тасенька. – Так вот сидит соседка под яслями, и вдруг дверь скрипнула. Вошёл её муж с лучиной, осмотрел всю скотину, лучину погасил и полез на сеновал. Затем дверь снова скрипнула. Заходит ещё кто-то, в темноте было не разглядеть. Соседка слышала только голос, женский, который спросил: «Ты здесь?» Муж шепчет: «Здесь. Лезь на сеновал». А дальше… на сеновале началось такое… – Рассказчица засмущалась и покраснела.

– А домовой-то когда появился? – не понял Ржевский.

– Муж и был домовым, – ответила Тасенька. – Точнее – это был домовой в образе мужа. Всё выяснилось утром, когда соседка вернулась в избу, взяла скалку и хотела мужа бить. А он клялся, что в сарай не ходил и всю ночь в избе спал. Соседка не поверила, но домашние подтвердили, что он в избе спал. И потому все решили, что она видела домового, который принял облик хозяина дома. А с кем он на сеновале был – с домовихой или с ведьмой, – это уже не известно.

– Таисия Ивановна, вы верите, что это был домовой? – спросил поручик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Научные работы Ч. Дарвина появились в середине XIX века, но ещё в XVIII веке многие учёные и философы начали делать догадки.

2

Пуд – около 16 кг.