Моялера

Влад смотрел на серое лицо, и не верил. Видел все и понимал, что уж если бы Никто собирался убить его, он уже был бы мертв, но страх и паника мешали ему мыслить адекватно. Все, что он видел – красные глаза, которые разглядывают его.

Но тут Косой, оставшись без внимания, выскочил вперед и бросился к чудовищу, словно к доброму другу. Он кинулся к Никто, а тот дружелюбно раскрыл перед ним исполинские объятья. Влад, Игорь и Ирма, раскрыв рты, смотрели, как Никто аккуратно взял свихнувшегося Косого на руки и уложил на свое предплечье, как ребенка. А затем произошло удивительное – левой звериной лапой он начал аккуратно гладить его по голове, отчего Косой умолк, затих и закрыл глаза. Никто смотрел на него как на нерадивое дитя, которое влипло в очередную неприятность, и каждое движение огромной лапы было таким легким, таким заботливым, словно у него на руках – сокровище. Первые мгновения ничего не происходило, но потом… с волос Косого, жидких, редких, начала капать разноцветная вода, тонкими струйками стекая на траву сквозь когтистые лапы чудовища. Они сбегали по жидким прядям, просачиваясь меж пальцев, и капали на траву, собираясь в радужное озерцо.

– Это же… – пробормотал Игорь , ошалело уставившись на лужицы разноцветной жидкости, которые заманчиво переливались разными цветами – красный, розовый, синий, бирюзовый, желтый – сливаясь в единое, превращаясь в лужу красок, сплетающихся между собой.

Эмоции, повинуясь движениям огромного Никто, покидали Косого, оставляя его тело изувеченным, а голову – пустой. Бедный Косой задышал ровно, редко, словно уснул после долгой дороги, слишком уставший даже для того, чтобы видеть сны. Он стих и перестал шевелиться, как только последняя капля упала на траву. Тут Никто посмотрел на разодранную руку. Медленно, словно это стоило немалых усилий, он провел большим пальцем звериной лапы по тонкой руке человека. Кожа, мышцы, сухожилия зарастали, соединяясь под его прикосновением, и когда рука стала такой же, какой и была, Косой тихо вздрогнул – он открыл глаза и посмотрел на огромное чудовище. Он смотрел на него без страха, внимательно рассматривая огромные глаза и серую кожу в красных узорах. Он помедлил еще немного, а затем сказал:

– Спасибо.

Никто кивнул, и зубастая улыбка расцвела на его лице, разрезая лицо на две половины. Он опустил Косого на землю. Тот, еще не до конца понимая, что произошло, завертел головой.

Тут над головой что-то треснуло и заскрежетало так, словно кто-то ломал битое стекло. Все разом подняли головы наверх – небо трескалось, вздыбливаясь гранями, превращаясь в выпуклые витражи, ломая голубое небо, коверкая реальность и пространство. Этот нулевой день не прятался, не скрывался, он твердо шагал по миру, возвещая о том, что конец света настал. Он ломал мир, обрушивая его обломки на головы живущих в нем людей. Земля тряслась, содрогаясь от его шагов, и по миру пронесся отчаянный вопль миллиардов голосов.

– Опоздали… – пробормотал Влад.

– Как раз вовремя, – прорычал Никто на выдохе, и последнее слово завибрировало звериным клокотанием. Он захохотал, раскрывая пасть, сверкая зубами, не скрывая своего восторга. Он был в предвкушении того, за чем охотился миллиарды лет – феерия хаоса, сыплющая неистовством, отчаяньем, болью, истинной звериной ненавистью, сеющая вокруг страх и пробуждающая первобытное желание жить. Это жизнь, которая засверкала всеми своими гранями во всем ее многообразии, как то, что люди называли страхом, освещало ее призму, заставляя ее искрить и нести свет во все концы мира.

Огромное животное проворно поднялось на ноги и повернулось лицом на север, а затем оно замахнулось правой рукой и с силой ударило по земле звериной лапой. Внезапно окружающий мир вздрогнул и потрескался – все вокруг, кроме неба: земля, ели, колодец, в котором кипело что-то черное – стали стеклянной картиной, по которой ударили невидимым молотком. Все , что было вокруг, осыпалось к ногам испуганных людей и восторженного животного, открывая взору знакомый только по рассказам пейзаж – огромное плато, прячущееся меж скалистых гор, было таким безбрежным, что закрывало собой горизонт во всех направлениях, и лишь острые шпили скал, взмывающие к небесам то тут, то о там напоминали, что в этом мире все еще есть края. Там, где стояли шестеро (Ольги с ними уже не было), земля была чистой, словно выжженной, но все вокруг, сколько хватало глаз, было усеяно кристаллами, зубами вонзившимися в этот мир. Высотой с человеческий рост, они мерно поблескивали малиновыми отблесками и не внушали страха. Даже сейчас ни взгляд, ни нутро никак не улавливали в них смерть.

– Зачем ты привел нас сюда? – крикнул Влад, поворачиваясь к Никто. – Нам нужно туда! – сказал он, указывая на тонкий, матовый шпиль из черно-серого материала, похожего на грифель от карандаша. Он уходил так высоко в небо, что терялся в облаках ярко-голубого неба, которое прямо в эти мгновения трескалось, как старый глиняный сосуд.

– И пропустить всё веселье? – невинно уставился Никто на крохотного человечка под своими ногами , а затем он захохотал, раскрывая огромную пасть, и тут, сквозь низкое рычание и утробное звериной клокотание, которым резонировал смех Никто по барабанным перепонкам, стал прорываться другой, не принадлежащий чудовищу, звук – тонкий, колющий уши пронзительным визгом миллионов, миллиардов голосов. Они множились, перекликались и звенели до того высоко, что проникали в голову, минуя уши, врезаясь прямо в мозг, сводя его судорогой. Это точно были не люди. И они приближались. Влад, Косой, Игорь Ирма напряглись и, судорожно оглядываясь по сторонам, приготовились к ужасу, несущемуся на них, как казалось, со всех сторон. Визг становился все громче. Он окружал крохотную кучку людей и одного инопланетного зверя, и пока Никто смеялся все громче и безумнее, те четверо, что толпились у его ног и инстинктивно жались друг к другу, окончательно разуверились в собственной победе. Все кончено! Ничего уже не спасти, и весь этот балаган – финальная сцена, где все живое в этом мире с минуты на минуты превратится в пепел и станет кормом для Умбры и его теней.

Вдруг среди кристаллов показались очертания людей. Их было так много, что они сливались воедино в одном куске чего-то живого, и эта живая масса все время менялась, ни на секунду не переставая двигаться. Она просачивалась сквозь кристаллы, как вода, стремительно подбираясь к кучке напуганных людей, и их визг становился невыносимым. Лиц не было, лишь очертания тел, которые смешивались друг с другом, превращаясь в черно-серый кисель. Он, то вспучивался, то оседал, распадаясь на несколько сотен тысяч отдельных фигур для того, чтобы снова срастись, превращаясь во что-то мерзкое и совершенно не похожее на людей. Это были тени. И неслись они с сумасшедшей скоростью, огибая кристаллы, совершенно не боясь их. И когда они подобрались совсем близко, одна из теней отделилась и, мгновенно преодолев последние несколько метров, бросилась на Влада. Тот не успел даже голову повернуть, чтобы увидеть, как серо-черная масса, напоминающая человека без костей, летит к нему, а там, где должен быть рот, лишь дыра разорванной плоти, где чернел мрак, собираясь в сотни тысяч крохотных острых зубов, похожих на циркулярную пилу. А в следующую секунду, огромная звериная лапа вонзилась в летящую тень, на ходу разрезая ее на толстые, рваные лохмотья, которые, долетев до ног Влада, осыпались трухой и испарились черным дымком. Левой рукой Никто схватил за шкирку другую тень, которая понеслась прямо на Ирму, а потом, ловко перехватив огромной рукой гибкое существо, схватился за шею и отвернул голову, отбрасывая в сторону уже тающий остаток черно-серого тела. Одного за другим Никто хватал этих существ и разрывал, ломал, раздирал на части, впивался зубами в бесформенную оболочку, раскидывая в сторону куски тлеющей плоти. И чем быстрее прибывали тени, тем проворнее становился Никто, орудуя длинными руками так быстро, что Влад, Ирма, Косой и Игорь не успевали следить за их движением. Они лишь теснее прижимались спинами друг другу у ног огромного чудовища, которое урчало и клокотало от восторга. Его рык , резонирующий сквозь тяжелое, быстрое дыхание, смешивался с утробный вибрацией, которая превращалась не то в смех, не то в еле сдерживаемый вопль удовольствия. Никто обезумел. Он сошел с ума от восторга, переполнявшего его, и чем быстрее летели к нему тени, тем истеричнее слышался в его дыхании рев, переходящий в бешенство. И когда вокруг воцарился полнейший хаос из нападающих и разрываемых теней, Никто взревел от переполнявшего его неистового восторга и, подпрыгнув, приземлился на ноги, дробя землю своим огромным телом. Земля вздрогнула, затряслась и внезапно, от того места, где приземлился зверь, пошла волнами, как вода. Гибкая субстанция переливалась под ногами людей и расходилась в разные стороны кругами на воде , стирая с лица Земли кристаллы, покрывшие ее, сметая и разнося в разные стороны черно-серые тени, которые испарялись от невидимой, но ощутимой взрывной волны прямо на глазах, оставляя после себя лишь черный дымок, который уносило вдаль и смешивало с невесомой пылью, остающейся от раздробленных кристаллов. Волна, уходящая все дальше и дальше, дробила, ломала, превращала в ничто огромные валуны полупрозрачной породы, и вместе с тем, что оставалось от теней, уносилась прочь, исчезая в никуда. Волна эта открыла перед людьми дорогу – теперь это было лишь огромное поле, в центре которого возвышался неизвестного происхождения столб. Там прятался Умбра. Теперь дорога была открыта и лишь несколько чудом уцелевших кристаллов время от времени вставали на пути. Волна понеслась вверх, и на севере, где-то под самым шпилем черно-серой колонны, небо, превратившееся в выпуклые витражи, треснуло, и крохотные кусочки бытия посыпались на землю,

Никто взревел и заклокотал. Четверо людей подняли головы и посмотрели на него – зверь окончательно обезумел и уже не мог говорить. Блаженство на грани бешенства кипело в нем, выдавая себя в быстрых резких движениях, улыбке, почти разрезавшей его голову на две половины, неизвестно как державшую их вместе и в глазах, где кипела, сверкала, искрилась красная лава, и свет ее озарял его жуткое лицо.

– Оно свихнулось… – прошептал Игорь.

– А тут в здравом уме и делать нечего, – ответила ему Ирма.

Влад не смотрел на них и не слушал, он уперся глазами в открывшуюся перед ним дорогу к огромному черному столбу, уходившему в небо.

Откуда-то сзади, со стороны гор за спиной, послышался знакомый визг – армия теней возвращалась к своему замку на зов хозяина и возвещала о подкреплении невыносимым визгом миллиардов нечеловеческих голосов.

Никто оглянулся на звук и, отряхнувшись совсем как собака, снова низко и утробно захохотал. Влад поднял на него глаза. Их взгляды встретились, и Влад с ужасом увидел, как доведенное до сумасшествия блаженство сделало зверя совершенно не управляемым. Он свихнулся, он хохотал и улыбался, слыша, что к ним приближается смерть, будучи единственным, кто обладал силой, способной победить Умбру. Там ли ты, Лера? Жива ли? Или безумие добралось и до тебя? Никто наклонил голову в сторону, как делают псы, когда пытаются понять, о чем толкует человек, внимательно прислушиваясь к мыслям Влада. Потом оно кивнуло, впиваясь сумасшедшими глазами в мужчину, и, посмотрев на крошечных людей под ногами, прорычало:

– Бежим! Самое интересное начинается!

И, захохотав, он рванул вперед, к тому самому шпилю из темно-серого графита. Влад, Ирма, Косой и Игорь понеслись следом, изо всех сил стараясь не отставать, но это было не так-то просто. Огромное чудовище с длинными, мускулистыми ногами неслось во весь опор, и не было в мире человека, способного сравниться с ним. Земля сотрясалась под огромными ногами и отвечала эхом на каждый его прыжок, содрогаясь по тяжелым телом, воздух сопротивлялся ему, толкая его в грудь и огибая широкую спину, вихрями сливался за его спиной, отбрасывая назад людей, бегущих за ним. Тяжелее всех приходилось Ирме, ведь ее шикарное тело для бега не предназначено. Косой, несмотря на несуразность и нескладность своего тела справлялся хорошо и почти нагонял чудовище. Влад и Игорь – молодые, быстрые, крепкие и сильные – бежали быстрее всех и тянули за собой тяжелую Ирму, так что ноги той почти не касались земли, но даже они не успевали за Никто, который, в своем безумии, стал совершенно недосягаем.

За спинами, совсем близко, послышался знакомый визг, впивающийся тонкими иглами прямо в голову. Они близко. Они совсем близко. И страх дал людям то, что было необходимо – сил и скорости. Нагоняя чудовище, крохотные и слабые, они неслись, подгоняемые желанием жить, неизвестно откуда черпая силы. А Никто летел, смеясь и рыча. Клокотание вырывалось из него, сопровождаемое жутким звуком, похожим на смех и хрип одновременно. Он замахнулся звериной лапой и на всем ходу, не сбавляя скорости, ударил по одному из кристаллов, стоящему на его пути. Тот взорвался, со стеклянным звоном разлетаясь на сотни мелких и крупных осколков. Влада, Ирму, Игоря и Косого, окатило градом мелкой шрапнели. Ирма взвизгнула, мужчины успели прикрыться руками, но все же местами на коже остались сетки мелких порезов.

Влад оглянулся и взвыл сквозь стиснутые зубы – черно-серая масса за их спинами стремительно приближалась к ним, сокращая расстояние так же быстро, как летел впереди зверь. Крошечные, медленные, беспомощные люди, выбивающиеся из сил, съедаемые страхом и отчаяньем, оказались в эпицентре столкновения двух внеземных титанов, чьи силы, а главное – цели, совершенно непостижимы. Вихрь закручивался все сильнее, земля дрожала под ногами, нервы и силы на пределе. Ирма взвизгнула от очередной порции осколков, посыпавшихся спереди. Влад посмотрел вперед и увидел, что они – практически у подножья огромного монолитного столба. Отсюда он казался гораздо больше, шире и внушительнее, чем издали. По-прежнему непроницаемое, оно выглядело огромным монолитом, без окон и дверей. Оно внушало страх – ни входа, ни выхода, лишь огромная черно-серая глыба, уходящая далеко в небо.

– Тени совсем близко! – крикнул Игорь, и, в ответ на его слова, визг многократно усилился, доносясь теперь откуда-то из-под пяток.

Оставались считанные метры до стены из графита, когда Никто, ловко извернувшись, сгреб в охапку всех четверых и, оттолкнувшись от земли, одним прыжком пролетел сквозь черно-серый графит, где все поглотила тьма.

***

Сначала только тьма и полная тишина, в которой отчетливо слышалось посвистывающее дыхание Ирмы. Бедная никак не могла надышаться. Лишь кожей угадывалось присутствие здесь огромного нечто, зовущимся Никто. Люди висели в каком-то непроглядном мраке, купаясь в киселе невесомости, не чувствуя ни ног, ни рук, но никто не осмеливался произнести ни звука. Но тут Никто безумно захихикал, словно нашел что-то забавное или кто-то щекотал его за пятку, и тихонько сказал:

– Прятки… Я люблю прятки, – а затем, еще раз хохотнув, добавил тем голосом, что яснее ясного говорил о том, что разума в этом звере больше не осталось. – Я иду искать…

Вспыхнул свет, под ногами возник пол и все, кто плавал в невесомости, обрели вес, и теперь крепко стояли на ногах в огромном зале, заполненным колоннами, как деревьями в густом лесу. Колонны эти были грязно-белые, из известняка, который столетиями не видел побелки, из-за чего на них особенно отчетливо выделялись странные надписи на совершенно незнакомом никому языке. Даже Влад, знающий назубок древний магический язык, нахмурился, пытаясь их прочесть, но так и не понял ни слова. Ирма, еле восстановившая дыхание, оглядывалась, рассматривая не столько колонны, которые жались друг к другу, сколько единственный широкий проход в центре – там была стена из разноцветного витража. Ирма замерла, разглядывая завораживающий узор из кусочков мозаики, сплетенный в завораживающем ритме красок. Игорь и Косой рассматривали пол, хотя на фоне всего, что предстало пред ними, он, даже сотканный из серо-черного графита, удивлял меньше всего. Вдруг огромный зверь, на лице которого, помимо полного безумия, явственно читался восторг и предвкушение чего-то, о чем знал только он один, встал на четвереньки и, подобно коту, тихо и бесшумно, словно ничего не весил, начал красться, просачиваясь в узких просветах между колонн. Тело его стало мягким и гибким, как шерсть. Он искал что-то, внимательно разглядывая каждую из них. Он огибал их, и тело его послушно складывалось пополам под неестественными углами, выгибаясь жуткими позами, на которое не способно человеческое тело. Люди с ужасом осматривались, время от времени бросая друг на друга ошарашенные взгляды, пока чудовище медленно переходило от одной колонны к другой.

Тут Никто поднялся на ноги и захохотал.

– Нашел!

Внезапно он размахнулся звериной лапой и…

Послышался взрыв, и с громким хрустальным звоном окружающая людей реальность треснула и осыпалась, как разбитое стекло, открывая взору истинное местоположение людей – старая, поваленная деревянная лачуга. Люди вскрикнули, закрывая головы руками. Разрывая ткань времени и пространства, за спиной Никто возник Умбра и рухнул на серое чудовище, обвивая его огромными руками, вцепляясь ему в шею и грудь. Оно пыталось разорвать темно-серое тело пополам, впиваясь в грубую кожу огромными грязно-коричневыми пальцами, на которых отчетливо виднелась лопнувшая кожа и сочащаяся кровь. Никто закричал, зарычал и, жутко вывернув голову на сто восемьдесят градусов, вцепился длинными тонкими зубами прямо в уродливое лицо чудовища и рванул на себя. Оно странно вытянулось, как резиновая маска и, что еще ужаснее, потащило все тело за собой с мерзким влажным хлюпаньем, словно было костюмом, а не живым существом. Мерзкая, грязно-коричневая тварь дернулась, изогнулась и вывернулась из зубов Никто, несколько раз прокрутившись вокруг себя. Никто медленно повернулся к нему и улыбнулся так, что нижняя часть лица полностью оторвалась от верхней, и лицо его застыло в жутком оскале, где две половины лица висели друг над другом в воздухе, ничем не связанные между собой.

– Привет… – прорычал Никто голосом, полным безумного восторга.

Умбра не раскрыл рот – он разорвал кожу там, где рот должен был быть, и прогремел так, что каждая буква врезалась в барабанные перепонки, заставляя людей съежиться, зажав ладонями уши, и пригибаться к земле, словно сейчас грянет взрыв.

– Опять ты… – завибрировал воздух, и Влад, Ирма, Косой и Игорь разом заскулили, как побитые псы.

Верхняя половина головы Никто радостно закивала, хохоча и перебирая когтистыми пальцами в воздухе.

– Поднимемся выше? – прорычал Никто голосом закадычного друга. – Тут тесно.

– Не сейчас, – снова ударило по ушам, и новый вопль боли раздался от людей, валяющихся на полу. – Я уже почти соединил…

Тут, как подтверждение его слов, земля затряслась под ногами, разламываясь на две половины, на разных полюсах которых оказались два жутких чудовища и по два испуганных человека, которые отчаянно хватались друг за друга, пытаясь удержать друзей, но куда там! Земля отвернулась от них и больше не держала своих любимцев. Они посыпались в разные стороны, как только разлом стал неумолимо разрастаться. Небо свалилось на головы огромными осколками, рваными острыми краями впиваясь в бытие, реальность затрещала по швам, когда миллиарды острых кристаллов вспороли ее материю, вгрызаясь в этот мир, чтобы не оставить ничего от целой вселенной, поглотив ее, разорвав ее, переработав ее в чистую энергию.

– Это мы легко исправим! – захохотал, заклокотал Никто и с проворством кошки рванул вперед, на всем ходу врезаясь в Умбру, разрывая его тело когтистой лапой…

Глава 11. Я сделала что-то ужасное…

– Дыши, Моялера, дыши…

…услышала я откуда-то из темноты и жадно вдохнула, слыша, как собственное хриплое дыхание прерывисто, со странным свистом и стоном, входило и выходило из моих легких. Мне было больно, и я жутко боялась открыть глаза. Кислород раздирал мои легкие, входя в них горячими волнами, он обжигал мои вены, пускаясь по ним как расплавленный металл, как дробленое стекло, он рвал тонкие мембраны моих клеток и заменял собой их содержимое. Он менял меня, превращая в того, кем я никогда не была. Но больнее всего было внутри моего измученного, уставшего сердца, потому что, словно нефтяное пятно, медленно расползалась по мне боль, безмолвно говоря мне что-то, чего я не могла понять, но могла почувствовать.

– Я сделала что-то ужасное… – хрипло прошептала я.

Вдох с низким гулким рычанием и выдох, рождающий глухое клокотание:

– Так было нужно.

Я прислушалась к своим ощущениям, ощущая огонь каждой клеткой:

– Тогда почему так больно?

Его дыхание отвлекало меня, заставляя разум подчиниться его ритму, заглушая свои собственные чувства.

– Иногда, даже когда делаешь что-то правильно, неизбежно становиться больно.

– Почему?

Снова – вдох и выдох, заглушающий боль внутри меня.

– Потому что законы природы были придуманы не для удобства человека, а для правильности вещей, для возможности существования материи, времени, пространства…

– А человек?

– Побочный продукт.

– И как же тогда нам быть?

Никто тихо вздохнул, и я почувствовала руку в перчатке на своей спине. Как и мечтала.

– Приспосабливаться, – сказал он, притянув к себе и нежно прижимая меня к огромному телу, которое не излучало тепла и ничем не пахло.

– Ты поможешь мне приспособиться?

– Нет, Моялера, я этого не умею.

– Почему?

– Я ведь – хаос. Я – то, чем все заканчивается. А тебе нужно к тому, с чего все начинается. Тебе нужен порядок.

– Любой порядок неизбежно ведет к хаосу.

– Поэтому, рано или поздно, ты придешь ко мне. Я же говорил.

Я снова была окружена невесомостью. Невесомостью и мраком. В его объятьях мне было холодно. Так хотелось согреться… Но греть он не умеет.

– Так что же я сделала, Никто?

– Ты спасла своих друзей, их мир и жизни миллиардов других, менее важных для тебя людей.

– Как?

– Разрушила связь Умбры с физическим миром. Ему, как и мне, необходимо физическое тело, чтобы существовать в вашем мире. Ты лишила его тела, прервала связь, и Умбра потерял возможность быть в мире людей. А вместе с ним ушло все то, что притащил с собой.

– Навсегда?

– Нет, конечно.

– Он вернется?

– Не скоро… – устало пробормотал Никто.

– То есть, в мире Влада все хорошо? Все живы?

– Да, Моялера.

– Тогда откуда чувство, что я сделала что-то плохое?

– Потому что ты и сделала.

Я открыла глаза и увидела нечто прекрасное.

Крошечная планета висела в невесомости и темноте. Вокруг нее, по орбитам, разным по величине, форме, с разной скоростью и удаленностью, вращались двадцать три солнца. От крошечного – до огромного, от тускло-белого – до черно-красного и фиолетово-синего, они разрывали крошечную планету гравитацией, жаром, светом, радиацией, каждую секунду, каждое мгновение стирая с ее лица все живое, что могло возникнуть. Я залюбовалась космическим хороводом, пляской смерти, отсутствием жизни и невозможностью ее появления.

– Там ведь нет жизни? – спросила я и посмотрела на Никто, который развалился в безвоздушном пространстве, баюкаемый невесомостью, любимое дитя всех вселенных.

– Все, что ты видишь и есть жизнь.

– Я имею в виду жизнь, похожую на меня.

– То есть, раз не похоже на тебя, значит – не жизнь? – Никто улыбнулся зубастой улыбкой, и в ней было столько нежности, столько снисхождения к глупому и эгоистичному человеку, что я улыбнулась ему в ответ. – Жизнь есть преобразование энергии. Оно может выглядеть, как скопище клеток вроде тебя, а может… – и он указал взглядом на калейдоскоп светящихся, искрящих радиацией и гравитацией, звезд, и крошечную планету внутри их хоровода, а затем, немного помедлив, добавил. – Хочешь остаться со мной? – спросил он, проводя по моей щеке огромной звериной лапой.

Я не сомневалась ни секунды:

– Нет. Я хочу домой.

Он кивнул, с нежной грустью рассматривая мое лицо:

– Тогда еще подарок для тебя, Моялера.

Внезапно мы сорвались с места и понеслись, оставляя удивительную звездную систему позади, превращая ее в крошечную звездочку. Затем мы покинули скопление звезд, увеличиваясь до размера галактики, и, проводив ее взглядом, увидели россыпь других, не похожих друг на друга, клочков жизни в черном пространстве, а затем Вселенная предстала перед нами во всей своей красе. Огромная, раскинутая так далеко, ее начало и конец сливались, создавая бесконечность. Обманчиво безжизненная, она молчала и кричала одновременно.

– Ты хотела знать, что значит «Каждый раз?», Моялера, – сказал Никто, крепко прижимая меня к себе, потому как мое хрупкое сознание снова начинало забывать, как держать воедино атомы моего тела. – Чтобы ты поняла, мне нужно показать тебе Вселенную с моей высоты. Ты смотришь на мир глазами бабочки-однодневки, поэтому он медленен и бесконечно жив для тебя. Но если ты посмотришь так, как вижу я…