Пруссия – наша

Мы занесли чемоданы, я сразу записала румтур, потом сходила в душ, легла под одеяло, открыла чешское пиво «Ежик» и включила телевизор. На канале TV1000 шел фильм «Изгой». Под него я и уснула.

А Хелюля еще какое-то время восполнял отсутствие ужина марципановым шоколадом и бутербродами с сыром.

25 января

Утро началось плохо. Хелюля был очень злой. Он резко меня разбудил и сказал, что идет на завтрак один, раз я так долго сплю. Я не люблю, когда так. Я что ли виновата в том, что ему хреново после того количества алкоголя, которое он в себя вчера впихнул? Мне не хотелось спускаться одной, поэтому я вскочила, быстро почистила зубы, умылась, оделась и мы пошли в столовую на первом этаже.

Там был небольшой шведский стол. Все вокруг говорило о Германии. Даже надпись на входе была: Frühstück. Старинный сервант, старинные часы, тумбы, люстры – это все вообще не русское!

Мы взяли две миски пшенной каши на молоке. Я еще положила себе в плоскую тарелку глазунью, сыр, огурцы и хлеб. Хелюля взял яйца и ветчину. Также мы выпили по кружке не самого лучшего черного кофе. Но атмосфера сгладила эту неприятность.

После завтрака я вышла покурить на задний двор гостиницы и убедилась в том, что здание немецкое. Во-первых, оно было из клинкерного кирпича. Во-вторых, в стены были врезаны художественные элементы, чуждые русской архитектуре. Особенное очарование двору придавали молодые пушистые сосны.

Я поднялась наверх и собрала все свои вещи и наши продукты. Хотела уже спускать в машину, но измученный Хелюля, покинувший наконец санузел, сказал, что сначала мы погуляем по Инстербургу, а потом вернемся и сдадим номер. Времени у нас было достаточно для проведения этой спецоперации.

Окна нашего номера выходили на как будто брошенную промзону. В перспективе вздымались две высоченные трубы из красного кирпича. Чуть ближе располагались грязные серые дома с треугольными крышами. На первом плане было старое одноэтажное здание, арочные окна которого заняли сепия плакаты: Автомойка, Парковка. На углу крыши этого здания стояла скульптура девушки с вазой. Такая одинокая! И бегали в этом межвременном пространстве веселые собаки. Они играли.

К этому пейзажу мы вышли из отеля. По приятной брусчатке дошли до кирхи конца XIX века, в которой сейчас ютится собор Архангела Михаила. Внутри шла служба, Хелюля зашел туда ненадолго, а я не пошла, и осталась знакомиться с котиком, который нежно спал на кучке сена в предбаннике церкви. Такой он был сонный, я ему позавидовала.

Хелюля оторвал меня от зверя и повел в Храм Святого Бруно Кверфуртского. По дороге я нашла себе друзей – двух ласковых псов с желтыми чипами в ушах. Мы так классно проводили с ними время и не могли оторваться друг от друга, что я даже не разглядела толком сам храм. Он был закрыт. На черных воротах блестела черным выкованная надпись: PAX ET BONUM (мира и добра) ‒ девиз францисканцев.

Следующей нашей целью был дом, в котором Наполеон останавливался накануне войны 1812 года. Мы дошли туда быстро по приятным улицам. Мои собаки убежали за строем зеленых солдат. Я не ревновала!

Домик Наполеона грязно-желтого цвета с лепниной под окнами третьего этажа стоял сам по себе и держал у двери памятную доску о том, что здесь был император всея Франции – дикий Наполеон Бонапарт.

Перед домом в сквере был памятник Барклаю-де-Толли. Мы немного постояли у него, потом перебежали площадь Ленина, прошли по краю парка, в котором велись земляные работы и вышли к красной стене замка Инстербург. Перед ней стоял каменный столб с фигуркой всадника наверху. На памятнике была длинная надпись на немецком. Мы ее не поняли.

На входе в замок было объявление о том, что это собственность русской православной церкви. Ну и что с того? Было бы чем гордиться. Не могут историческую территорию в порядок привести, зато она их, это, конечно, важно.

Во внутренний двор вела низкая арка, в которой поместился секонд-хенд – старые вещи на перекладине и потрепанные женские туфли на полках. Еще буккроссинг. Полно там уместилось развлечений. А! Еще были буклеты для туристов и дверь, в проеме которой виднелась бетонная лестница наверх. Мы поднялись по ней и увидели в коридоре интересный беспорядок: плакаты и декорации. Потом нашли вход в загадочную комнату, полную книг, картин, бутафории и старинной мебели. Когда я фотографировала цветные бумажные маски зверей, перед нами открылась еще одна дверь: худой дядька с хвостиком выглянул оттуда и сказал, чтобы мы заходили к нему быстрее, что у него тепло вылетает. Мы зашли.

Это была мастерская художника. Дядька представился Андреем Смирновым и с порога начал нам читать до скрипа выученную лекцию про замок. Потом, не выдержав паузу, он начал втюхивать нам свою книгу про Инстербург и рассказывать о том, какой он гениальный прусс. Хелюля по привычке своей пытался его перебить, но художник этого не допустил – просто трындел дальше, что Хелюлю очень сильно выбесило. Мне было все равно. Ну, скучает он по вниманию туристов, пусть выговорится, если ему так хочется.

Гобелены на стенах в мастерской были красивые – цветастые с рыцарями и лошадками. Еще там валялись старые мечи и доспехи. Я попросила Хелюлю меня сфотографировать на фоне настенного хаоса и дала ему камеру, но мсье художник выхватил у него телефон и сам начал меня щелкать, приговаривая, что он композицию видит лучше.

Когда мы вышли, Хелюля был очень злой. Долго рассказывал, как ненавидит нарциссов, что этот художник – типичный неформал, который считает себя выше всех.

Мы обогнули внутренний двор замка. Хелюля покачался на качелях напротив конюшен. Посреди двора было кострище, в котором лежала свежая веточка омелы. Я потрогала ее белые ягоды и показала Хелюле. Он трогать не стал, сказал, что ему жутко от знания того, что это растение-паразит.

На выходе у стены мы встретили симпатичную рыжую собаку. Она разрешила себя погладить, а потом убежала в замок по делам.

Возвращались обратно мы умеренным шагом. Меня влекли все магазины, которые я видела, но Хелюля не хотел останавливаться, зато у кофейни он притормозил без проблем. Мы взяли два неплохих черных кофе, и я попросила девушку за прилавком разогреть для меня блинчик с мясом. Пока ела, поймала на себе задумчивый взгляд Хелюли. Он тоже хотел блинчик, но молчал. Я ему отдала половину.

В отеле мы быстро спустили вещи из номера, и я вернулась в столовую набрать кипяток в термос, пока Хелюля готовил машину к пути. Не знаю, сколько грелся старый пластиковый электрический чайник. Как будто минут десять. Хелюля успел меня потерять и зашел в столовую, где обнаружил мой силуэт в полутьме плотных штор. Он забрал у меня ключи от номера и сам отдал их дневному старому ключнику. Мне вручил на память квитанцию на светло-зеленой бумаге с надписью Zum Baren. Наш люкс стоил три тысячи пятьсот рублей.

Инстербург быстро исчез с дороги. Хелюля заехал в деревню Веселовка и остановился около одноэтажного кирпичного домика. Это был музей «Дом пастора». Здесь 4 года жил и учил пасторских детей Иммануил Кант.

У входа я сделала еще одно селфи с Кантом с помощью чудо-экрана, и мы зашли в музей. Пока Хелюля покупал билеты, я приглядела себе тряпичную косметичку с Кантом и выпросила ее у моего богатого спутника.

Музей внутри был обустроен соответственно XXI веку – белые стены, редкие полки с книгами и вещами, редкие витрины. Немало экранов и проекторов. Минималистично, со вкусом. Мы спустились в подвал и там нам стало не по себе из-за низкого потолка, тогда мы поднялись на чердак, где была выставка работ местной художницы. На мольберте был прикреплен ватман с незамысловатым Кантом, сидящим на табуретке и играющим на гармошке. А на плече его был изображен прусский ворон с открытым клювом. Не зловещий – дружелюбный.

На этом мы попрощались с молчаливыми хранительницами музея и вышли к машине.

Дорога шла через малые населенные пункты. Я опять не знала, куда мы едем, но незнание мое длилось недолго. Перед нами раскинулся очевидный город: Гумбиннен, нынешний Гусев.

Хелюля припарковал машину. На противоположной стороне улицы я увидела котика, и мы перешли на ту сторону, но стремился Хелюля не к котику, а в кафе «Красная шапочка», где были цеппелины.

Цеппелины – это традиционное литовское блюдо: картофельные бомбочки с мясной начинкой.

Интерьер кафе был неуютным. Слишком тесно, из телевизора орали что-то про танки «Леопард». На стенах были глиняные поделки. За барной стойкой мы сделали заказ и сели за стол прямо под телевизором. Скоро худенькая женщина сказала, что наши цеппелины готовы. И чай тоже.

Хорошо, что мы заказали по одной штуке, потому что они были очень большие. А еще нам не пожалели белого соуса и зеленого чесночного масла. Свой цеппелин я ела осторожно, пытаясь не упустить вкус Литвы, но все это напомнило мне детство: галки – картофельные шарики с мясом, которые бабушка варила на каждый праздник. Я их просто обожала.

Из кафе Хелюля повел меня в сторону площади, мимо скульптуры Ангела-хранителя мира и мимо кафе «Хайпожоры». Кто такие хайпожоры – Хелюля сам понять не смог, но я ему помогла. С проспекта Ленина мы свернули на улицу Толстого и встали перед зданием народного банка. Оно было внушительных размеров и абсолютно не русское. Хелюля сказал, что надо наслаждаться, пока у нас не отобрали эти земли.

По дороге к машине я зашла в аптеку, чтобы восполнить потерю: в последнем кафе Инстербурга я забыла антисептик для рук. Купила новый, с ароматом клубничного шампанского. Еще захватила зубную нить тоже с ароматом клубники.

Хелюля проехал по низкому Королевскому мосту над рекой Писсой, затем подвез меня не то к старой гимназии, не то к кирхе… К какой-то достопримечательности. Я не помню. Да и он в тот миг выглядел уже как сильно привыкший к немецкой архитектуре человек.

Мы ехали искать дачу Германа Гёринга. Дорога была красивая и пустая. Только вороны занимались своими делами на посевных полях.

Я переписывалась с коллегами, мы выбирали подарок нашему руководителю на день рождения. Связи с каждым километром становилось все меньше: мы приближались к Польше.

Виштынецкий лес начался резко и красиво. Там была мелко мощеная дорога, покрытая тонким слоем снега. Машина ехала беззвучно и легко. Мы плыли по этому лесу. Один раз встретили красный трактор, Хелюля остановил его и спросил у водителя, где тут дача Гёринга. Он что-то знал.

Каждая веточка всех деревьев этого леса была одета в снег, все было в снегу – сказочно красивое! Мы остановились покурить и послушать тишину. Я сфотографировала делового Хелюлю рядом с машиной на фоне зимнего пейзажа. Он меня тоже запечатлел – очарованную.

Хелюля не понимал, куда нам ехать. Он следовал рассказу тракториста, и даже было у нас на пути то, что должно было быть, но до дачи мы никак не доезжали. Когда перед нами встал высокий старинный каменный мост без перил над маленькой рекой, Хелюля вышел посмотреть на это со стороны, а я осталась в машине. Потом мы поехали. Мне не было страшно, потому что я очень доверяю Хелюлиному водительскому мастерству. Зато он себе не доверяет. Ехал, вжавшись в кресло, с широко-закрытыми глазами.

Последнее предложение я придумала. Я не видела, с каким лицом он ехал, потому что любовалась нереальным видом: черной медленной речкой, в теле которой среди камней лежали ветки, стволы деревьев. И склонялись над ней тонкие стволы, и осторожно провожали воду в путь пушистые ёлки. У деревьев свое сообщество, огромное. Но ведь существуют деревья-отшельники? Которые проживают свой век в полном одиночестве. Бывает так? Я не знаю, интересуюсь.

Потом Хелюле пришлось проехать по экстремальной грязи, которая просила каждого застрять в ней. Но у нас тачка крутая, поэтому мы сильнее уговоров бездушной лужи.

Мы остановились у развалин из красного кирпича. Хелюля сказал, что это либо фундамент замка, либо охотничьего двора. Там смотреть было совсем нечего. Я стояла на одном месте и прислушивалась к лесу – не хрустят ли ветки, не подкрадывается ли к нам зверь.

В общем – поехали дальше, но так ничего и не нашли. Лишь еще один раз по пути обратно вышли из машины возле придорожной беседки – освежиться и покурить.

Меня кстати фигура Гёринга сильно отпугивает. Злодею очарования придает изящество, а у Гёринга в глазах на фото столько звериного, что не до романтизации тут вовсе. Первобытный ужас. Так что может и хорошо, что мы не нашли место, где живет его дух. Мало что ли на Земле дьявола?

Мы поехали в обратную сторону по той же дороге. В машине я выключила радио, открыла айпад и стала писать аккомпанемент для песенки, которую придумала для нашего руководителя. На телефон запоздало пришла СМС: «Добро пожаловать в Польшу».

Уже в полной темноте Хелюля заехал в тесный жилой двор. Хотел показать мне какую-то старую башню, но ничего не нашел и еще застрял меж поленниц и хозяйственной утвари. После долгих манипуляций наконец развернулся, и мы поехали на ужин в город Неман, бывший Рагнит.

Мы поставили машину недалеко от пугающе высокой стены замка и вышли на улицу. Замок был закрыт, но и снаружи он произвел на нас впечатление. Там хорошая прожекторная подсветка.

Оттуда мы не пошли на ужин. Решили еще немного нагулять аппетит и заодно посмотреть город. На улице Октябрьской Хелюля показал мне католическую церковь, от которой остался только атриум, а нему пристроили жилой дом. Выглядит это дико.

Гуляли мы недолго, но с наслаждением. Мы знали, что скоро очень вкусно поедим, а пока можно пить без конца немецкие виды. Хелюля по пути пытался вспомнить все немецкие названия замков и городов, которые уже позади. Возникла сложность с запоминанием Гердауэна. Я предложила ему ассоциацию: Herr + Даун ‒ мужчина с синдромом Дауна. Хелюлю мое предложение явно напрягло, поэтому я предложила другую ассоциацию: Herr Down – мужчина вниз!

Вернулись в сердце Рагнита мы по Советской улице мимо Городского озера. И сразу оттуда бодрым голодным шагом пошли в Deutsches Haus – старый немецкий ресторан. На входе был магазин сыра. Хелюля спросил у продавщицы, вкусно ли кормят в ресторане, а она сказала, что там больше не кормят – ресторан закрыт! Конечно, было обидно. Мы купили в этой лавке кусочек «Тильзитера». Женщина предложила нам проехать 12 км в обратную сторону до села, где было что-то типа филиала этого ресторана, но эта идея не вписывалась в наш график.

Мы пошли обратно к машине. По дороге закупились в «Лавке Бахуса». Хелюля взял бутылку вина, а я набрала на дегустацию местного пива и марципановых батончиков.

Ночевку Хелюля запланировал в Советске. Мы решили поужинать там после того, как заселимся. По дороге я подбирала нам варианты заведений.

В камерном отеле «Геркулес» не было ни одного свободного номера, пришлось ехать в типовую советскую гостиницу «Россия», где нам дали душный номер с жуткой планировкой. Там вообще не было кислорода. В стены, в ковер и в мебель въелся на века табачный запах. Мы открыли окна и пошли добывать себе еду.

На площади перед гостиницей стоит памятник Ленину. Прожектор подсвечивает его только с одной стороны, из-за чего на стене соседнего старого немецкого здания живет еще и тень Ильича.

По пешеходной улице Победы мы отправились в ресторан «Чиполлоне» с рейтингом 5 звезд. Я была в таком нетерпении, что предложила Хелюле зайти в «Трактир», который сверкал у нас на пути. Но там было много людей. Знаете, название «Трактир» очень манящее, многообещающее…

И вот – «Чиполлоне». Большой семейный ресторан. Нас посадили за стол напротив барной стойки, мы заказали местное пиво и пиццу «Маргариту» для разогрева. Из основного меню Хелюля взял теплый салат с кальмаром и судака в сливочном соусе. А я – суп-пюре из брокколи и судака с цуккини. Хелюля объелся. Я тоже. Пицца была потрясная. Остальная еда тоже была хороша, но не удивительна.

Тяжело мы доковыляли обратно. Я сразу сходила в душ, обнаружила, что в кабинке очень плохо уходит вода, и легла под одеяло дописывать и записывать поздравительную песню. Хелюля шумел, а я просила его не шуметь, но он вредничал и говорил, что будет делать, что ему вздумается. Представляете? Вот в этих полевых условиях я кое-как записала вокал и еще долго сводила. Хелюля уже уснул. А мне было так душно, я не могла вырубиться. Открыла окно рядом с кроватью ‒ думала, что немного подышу, а потом закрою.

В 6 утра я проснулась из-за дикого холода и закрыла.

26 января

Очнулись мы в здравии, слава богам! Хелюле я не стала рассказывать, что мы всю ночь дышали ледяным воздухом Советска, бывшего Тильзита.

Где-то внизу нас ожидал завтрак. Мы привели себя в порядок и пошли искать ресторан. Среди мрамора, стекол в темном коридоре возле респешена был обнаружен вход в просторный зал с высокими лепными потолками. Когда мы вошли, не хватало только клавесина. Лишь одна живая душа стояла возле небольшого стола с вариантами завтрака. У меня было необычное настроение, поэтому я взяла макароны с сосиской и кукурузные хлопья с йогуртом. Смотрительница стола испугалась, когда увидела, что я засыпаю хлопья в йогурт. Такая – это же йогурт! А говорю – а мне именно он и нужен!

Пока Хелюля жевал кашу, я быстро смела свое углеводное счастье и убежала курить, а потом так же быстро наверх в номер – собирать себя и вещи. Потом пришел Хелюля и ушел в душ, откуда вышел очень недовольный. Вода в кабинке вообще перестала уходить. А ведь я даже голову там не мыла! С чего это она засорилась? Ну, мы здесь больше не будем жить, и теперь это не наша проблема.

Чемоданы мы оставили в номере и пошли осматривать Тильзит. В запасе было 2 часа.

Площадь Ленина при дневном свете была абсолютно серой и похожей на промзону. Возле центра документов стояли три пожарные машины. Хелюля показал в ту сторону и сказал, что там в кустах стоит большая скульптура лося, но мы к ней не пошли. Хотелось еще успеть где-нибудь выпить хорошего кофе. Утро все-таки.

По улице Победы мимо памятника тильзитскому трамваю, мимо театра королевы Луизы (с которого осыпались камни), мимо здания с рыцарем на балконе ‒ мы уверенно шли вперед. Город был немного сонный, магазины и заведения только начинали свою работу. Я увидела, как продавщица с рыжей собачкой на поводке открывала дверь магазина одежды и представила себе их размеренные зимние нетуристические будни – как они приходят, весь день женщина читает и переписывается с кем-нибудь, а собака спит у ее ног. И так тихо течет их жизнь. По-скандинавски.

Затем мы прошли ресторан «Чиполлоне». Я похвасталась Хелюле, что вчера там ужинала, а он мне похвастался этим же. Мы часто так играем.

Очень скоро перед нами оказался обособленный кусок гранита – памятник подписанию Тильзитского мира. А перед ним была река Неман и мост королевы Луизы, ведущий в Литву.

Мы стояли на набережной, я смотрела вперед и не могла поверить, что там другая страна. Еще никогда я не была так близко к Европе. Должна еще рассказать, что литовцы, когда смотрят на наш берег, видят огромную букву Z в цветах георгиевской ленты на стене немецкого дома с фахверком. И страшные советские дома вокруг этой инсталляции.

Алла Васильевна говорила мне, что нужно обязательно увидеть красивый мост в Тильзите, по которому литовцы ходят к нам на шопинг, а нам к ним ходить нельзя. Это она имела в виду мост королевы Луизы. По нему и правда шли какие-то отдельные люди. Мост большой ‒ с двумя каменными башнями и окислившимся в зеленое барельефом монархини – сделанный на долгие века (если они впереди). В контексте современных российских будней мост королевы Луизы и набережная Немана – препечальное место.

Она кстати где-то здесь сейчас, в пригороде Советска, Алла Васильевна.

По улице Герцена мы вышли с набережной. Хелюля хотел мне показать дом, в котором останавливался Александр I, но мы не нашли никаких табличек. В предполагаемом здании разместилась «Лавка Бахуса». Затем мы свернули на улицу Гагарина и увидели любимый российский плакат – бабка с советским флагом и надпись «Zа победу!». Вы уже думаете – да хватит, хватит, все об этом знают. А я отвечу вам: там, напротив здания с плакатом ‒ музей военной техники под открытым небом: танки, вертолетики, машины. И все это для нас и наших европейских гостей.

По выставленным танкам бегали кошки. Я пыталась поймать хотя бы одну, но все они быстро спрятались.

Рядом с парком было бистро «Дружба». Мы зашли туда выпить кофе. Я еще взяла клубничный пончик. Хелюля с подозрением посмотрел на него, а потом в его волчьем взгляде мелькнула голодная искра – я отдала ему половину. Никого больше не было в этом уютном кафе. Только равнодушная сонная официантка.

Оттуда мы долго шли и шли, пока не пришли к зданию классической гимназии Тильзита. Когда я стояла перед ним – у меня было ощущение, что я в старой Англии. А может я вообще в сказочной книжке и это филиал Хогвардса?

Дальше – хуже. Концентрация старых зданий начала зашкаливать. Это было очень красиво и, если честно, немного страшно. Некоторые дома, казалось, вот-вот рухнут. В этом городе много работы для реставраторов.

И все это мешалось… да, с промзоной, но и с бытовой совковостью тоже.

Особенно мне понравились живые и жилые малоэтажные дома. С одного крыльца меня облаял микроскопический пёс.

Далее мы остановились у дома, в котором родился Армин Мюллер-Шталь. Вы спросите меня – кто это? А я отвечу вам – не знаю. Но дом великолепный, хоть и в жутком состоянии. Хелюля попросил меня забраться на крыльцо и прочесть, что написано на двери. Мне было страшно, потому что вокруг здания валялись упавшие кирпичи. Я давно подозревала, что Хелюля меня ненавидит.

На двери была цифра 1995. Видимо это окончание срока годности здания.

По улице Матросова мы пришли к городскому парку. Это был английский парк: красивый беспорядок. А еще: осень и утки. Из двух сезонов осень мне нравится больше чем весна. Весной мне всегда безумно одиноко, потому что всё вокруг оживает, все вокруг веселятся – я себя чувствую изгоем, особенно когда вылупляется ослепительное солнце.

В начальной школе нам однажды Надежда Викторовна дала задание – написать стихотворение про свое любимое время года. Я написала про осень, и моя подруга Надиля спросила: ты пишешь про осень, потому что хочешь быть похожей на Пушкина? Я не помню, что тогда ответила. Но тогда, в детстве, я четко ощущала родство с Александром Сергеевичем, не только потому, что стихи из меня лились ручьем, а еще и из-за того, что я тоже Александра Сергеевна.

Пушкинское стихотворение «К морю» абсолютно перевернуло мое детское сознание.

В парке мы немного погуляли, я потрогала пушистый мох, который почему-то облеплял деревья со всех сторон. Стало страшно. А если я в лесу заблужусь? Там такой же бардак будет?

Хелюля привел меня к белоснежному памятнику величественной Луизы и сказал, что для немцев она примерно такая же, как для нас Екатерина Великая – любимая монархиня. А я ему пересказала историю, которую он мне рассказал ранее – про удачные четырехчасовые переговоры Луизы с Наполеоном за закрытой дверью. Я часто так играю – перенимаю манеру людей и дословно передаю содержимое их речи. Хелюля сначала смеялся над этой игрой, потом его это бесило, а сейчас он равнодушно улыбается и говорит: да-да.

Памятник был такой империалистски-трогательный! Пухлая рука Луизы на пышном платье выглядела по-матерински тяжело и в то же время изящно.

Из парка мы дошли до автовокзала, где я сфотографировала Хелюлю с памятником переселенцам. Бронзовый мужчина в орденах с тяжёлым взглядом, а за его спиной – хмурая женщина и веселый бодрый мальчик в папиной фуражке. И благостный Хелюля где-то сбоку.

Оттуда мы прошли мимо казарм Литовского драгунского полка (где приметили множество людей в военной форме) и вышли к нашей гостинице.

Ключ от номера не сработал. Хелюля подумал, что это из-за размагничивания (у нас было еще 5 минут до расчетного часа), и спустился на ресепшен за новым. Новый ключ тоже не сработал. Я села на ковер в коридоре и просто сидела в тишине, пока не подошла горничная и не начала донимать меня, что мы слишком поздно выезжаем. Потом пришел Хелюля со стопроцентно намагниченным ключом и спас меня.

Мы зашли и снова вдохнули тяжелый сухой горячий воздух с табачным прошлым – Хелюля воскликнул: и как мы тут спали! А я ему сказала – только не ругайся! И рассказала про 6 утра и открытое окно. Он не ругался.

Напоследок Хелюля высказал администратору все претензии по поводу стоячих вод в душевой кабинке. Мы загрузили чемоданы в машину и поехали.

Когда мы снова оказались на красивой дороге, я вспомнила, как люблю путешествовать, люблю забывать о своей рутине, люблю, когда мне никто не пишет.

В поселке Маршальское мы встали на детской площадке и пошли пешком до замка Лаукен. Там была школа, и как раз прозвенел звонок – все шумные дети быстро скрылись. Мы прочли стенд о Людвиге Биберштайне, бывшем хозяине замка. Он помогал узникам концлагерей, а еще отказался вешать свастику на свой дом. За все это его казнили в 1940 году.