Нет пути. Они не пройдут

Несколько часов, до темноты, мы осторожно слонялись по окрестностям, стараясь не столкнуться со случайным патрулем. На землю мягко ложились густые синие сумерки; небо, затянутое сиреневыми облаками, подсвечивалось розоватым румянцем заката. Нестройные шеренги волн плавно набегали на пологий берег, и так же плавно скатывались обратно. Вечерний ветер тянул прохладой, но в целом погода выдалась тихой, и это было очень удачно.

В загустевших сумерках к берегу подобралась небольшая лодчонка, которой уверенно и почти бесшумно правили двое, от ушей до пяток закутанные в толстую материю. Один из них приглашающе повёл рукой, и едва мы забрались на борт, как лодка резко сорвалась с места, стремительно удаляясь от берега, который растворился за стеной невесть откуда взявшегося тумана, словно скрывавшего нас от всех ненужных глаз.

Погода портилась. Туман заволок всё непроглядной пеленой савана, и перевозчики начали ожесточённо чертыхаться между собой – было похоже, что им не нравится то, что происходит. В довершение всего, мы начали различать вдалеке гудение моторки, принадлежавшей отряду береговой охраны – эти ребята определённо не дремали! Наша лодка резко рванулась в сторону, чтобы оторваться. Но похоже, наши преследователи только приближались. Нас нагоняли – мы уже слышали, как солдаты переговариваются на борту. Из белой стены тумана, прямо перед нами, выросла ещё одна лодка – опешившие солдаты сами тупо пялились на нас несколько секунд, пока самый «находчивый» неуловимо быстрым движением выдернул винтовку, и над головой засвистели первый пули. Стало не по себе. Сбоку вывернула вторая лодка. Тут соображали быстрее – вода у нас за кормой разлеталась фонтанчиками, от пущенной с неверным прицелом очереди из предусмотрительно установленного на корме пулемёта. Здравый рассудок выскочил из головы, как ошпаренный. Судорожно сжимая в руках заряженный ПП, я мучительно долго размышлял – подыскивать белый флаг или всё же прыгнуть в воду. Двое «ниндзя» абсолютно синхронно, отточенным движением, повалились на пол, и съёжились в комок, стараясь заползти под несуществующее укрытие. Неожиданно Громобой, сжав зубы, на коленях метнулся к штурвалу, резким рывком выкрутил его в бок, и дальше стремительно повёл лодку вглубь морских просторов.

– Пали! – гаркнул он, не оборачиваясь. – Вм-м-мажь им! – возможно, мне показалось, но в его голосе я уловил еле скрываемый яростный восторг!

После нескольких попыток я, наконец, осознал, что вооружён, и стремясь загладить ошибку, начал беспорядочно дёргать оружием в воздухе, «забивая» указательный палец. При этом я ещё и едва не вытянулся во весь рост, так что едва сам остался цел и жив – хорошо ещё, что враги уже пропали из зоны видимости, и не видели и нас тоже – дуракам, всё же, везёт. Наконец, Громобой сам рывком усадил меня на место, пока я просто-напросто не вывалился за борт. Успокоившиеся перевозчики снова занялись своими обязанностями, а я, хмурый и раздосадованный, понуро глядел на рассекаемую за кормой воду. Но испытания для нас ещё не закончились.

Ближе к утру ветер, дующий прямо на нас, начал крепчать. В проливе поднялись волны. Тонны воды устремлялись на нашу жалкую скорлупку, пущенную в волю безумной стихии. Порывы ураганного ветра продували нас до костей, и хвалёную суперзащищённую одежду «разведчиков» развевало как паруса, а солёная вода, подхлёстываемая ими, начала уже переливаться через борта, и каждый раз окатывала нас, заливая лицо, так что мы начинали захлёбываться. Меня снова охватил неотвратимый ужас. Стена ветра и волн, вместе с трепещущими клубами туманом скрыли всё окончательно – я не мог разглядеть даже собственной руки, вытянутой вперёд!

Громобой снова занял место за штурвалом. Глядя на него, я поразился той холодной безмятежности, сквозившей во взгляде и во всём его облике – он словно наслаждался этой поднятой бурей, всё время удерживая лодку на грани катастрофы – в буквальном смысле, ведь от бушующей пучины нас отделяла лишь обшивка не толще нескольких сантиметров! Но он петлял, маневрировал, отступал, вёл лодку то одним, то другим боком к волне, но настырно продвигал нас вперёд. И ближе к утру, когда буря стала стихать, мы начали различать сквозь прорехи тумана широкую полосу берега, темневшего перед нами. Мы всё-таки преодолели грозный Баб-эль-Мандебский пролив, что, на арабском означает «врата слёз»; но ставший для нас вратами к свободе.

Нас ожидали ещё две недели скитаний, и мы достигли цели нашего путешествия – город Майдугури в Нигерии, куда отовсюду стекались люди, желающие примкнуть к Сопротивлению. И Громобой сразу повёл меня в штаб «разведчиков», где располагались сердце и мозг будущей освободительной военной операции.

– Теперь тебе нужно решить, каким образом ты хочешь помочь Сопротивлению – меня сейчас вызывают в штаб, и ты можешь поехать со мной, и заняться разработкой плана нашего наступления, – заявил Громобой.

– Или? – уточнил я.

– Или всё равно добраться до штаба, а там записаться в один из добровольческих отрядов, формируемых из потомков русских эмигрантов – у меня на этот случай есть несколько знакомых среди командиров.

Я тревожно замер – я имел шанс избежать риска, и спокойно просидеть в штабе, тем не менее помогая славному делу борьбы народов за свободу.

Нет, будь что будет! Я мечтал сражаться с оружием, а не с картой, карандашом и циркулем в руках. Смерть так смерть! Меня… меня же всё равно не убьют – это просто невозможно, немыслимо! Любого, но не меня – это совершенно исключено, по причинам вполне объективным. Во-первых, мне ещё только семнадцать. Во-вторых… во-вторых, я ещё так молод. Я умён, я храбр… я хорош собой, в конце концов! Как можно меня убивать?! Я ведь и сам, в конце концов, умею стрелять. Даже если пуля попадёт в меня, то я, не обращая внимания ни на какие раны, всё равно буду отважно сражаться, а уж чтобы меня убили… Да что за глупости?! Нет, этого не будет.

– Запиши меня в отряд! – сказал я.

Громобой молчал, и лишь пристально поглядел на меня.

– Хорошо, – наконец, словно запоздало, ответил он.

Он повёл меня по городу. В этот жаркий час всё словно вымерло вокруг. Величественно торчали высотные новостройки (и это в Африке!), упираясь плоскими крышами в раскалённую поверхность небесной сковородки, в которой плавился слепящей белизны солнечный круг. Под ногами пылал асфальт, гладкий как озеро, и я гулко топал по нему, переполненный восторгом, что снова можно не опасаться немецких солдат, а просто идти и идти вперёд, а вокруг во все стороны простирается привольный мир, наполненный жизнью и светом. И такая ещё прекрасная жизнь впереди!

Город, захваченный в объятьях раскалённого пылающего небосвода, был заботливо укрыт густой тенью парков и садов, в которых загадочно шуршали листья, и разносился густой и сладко-пряный аромат незнакомых цветов. Повсюду певуче звенело десятки фонтанов, и кристальные струи их высоко взмывали вверх, и разбивались тысячами сверкавших радужных капель. Чем ближе мы подвигались к центру города, тем живописнее и красивее становилось вокруг. Но людей мы встречали мало, изредка по шоссе навстречу нам пролетали стремительные автомашины, непривычной, изогнутой формы, и опять не было никого.

Отупевшие от непривычного солнечного жара, проникавшего в кожу, даже несмотря на температурную защиту наших костюмов, и мало смягчаемую тенями окрестных зданий, мы неторопливо и молча брели вперёд.

– Я отведу тебя к одному из своих знакомых, – вдруг вяло забормотал Громобой. – Он много лет участник нашего Сопротивления, и сейчас, в предстоящей операции возглавит им же созданное подразделение добровольцев русского происхождения.

– Он тоже русский?

– Да, – выдохнул Гром.

Мы, наконец, пришли. В отличае от оккупированных территорий, штаб «разведчиков» располагался здесь на огромной территории, огороженной высоким металлическим забором. За ним, довольно кургузо набились несколько десятков коренастых, старомодных зданий, выглядевших среди окруживших их новостроек, как муравейник, стиснутый у подножья величественных сосен. Сходство усиливалось тем, что повсюду за оградой, как полчища муравьёв, сотнями метались суетливые человеческие фигурки, сосредоточенно, и независимо друг от друга поглощённых десятками каких-то им одним понятных занятий. Десятки мужчин и женщин, всех возрастов и цветов кожи, в одежде всех возможных фасонов и расцветок, начиная от строгой униформы «разведчиков» и камуфляжа, и заканчивая пестрыми и причудливыми костюмами – все они стремительно перемещались в разных направлениях, перетаскивая какие-то непонятные грузы с места на место, выхватывая друг друга из людского потока и, молниеносно выпалив что-то очень важное, тут же исчезнуть вновь, успевая перекусывать на бегу, или коротко передохнуть на ногах, отойдя в сторону, и через мгновение снова устремиться в колышущееся и беснующееся людское море, над которым непрерывно стоял оглушительный шум здесь о чём-то спорили, оживлённо обсуждали, делились новостями и сплетнями, раздавали зычные команды и бранились на десятках языков, то и дело раздавался гулкий рёв подъезжающих или отъезжающих грузовых фур и легковых автомобилей. Поднимаемая пыль густым облаком стояла с той стороны ограды, мешая отчётливо видеть происходившее, и только пылающий солнечный круг невозмутимо и надменно сиял в распахнутой вышине. И в то же время, всё в этом хаосе, дела всех собравшихся здесь людей были отчётливо подчинены некоему общему стройному и властному порядку.

На некоторое время я остолбенел в изумлении, но Громобой окликнул меня:

– Идём!

И уверенно повёл меня вперёд, сквозь толпу, без усилия ориентируясь в этом хаосе, и ежесекундно сталкиваясь с десятками знакомых, мгновенно отвечал на рукопожатия, перебрасывался короткими фразами, и вёл меня дальше. Вот мы свернули за угол огромной кубической постройки из стекла и бетона, и едва не налетели на кого-то. Им оказался плотный чернокожий мужчина в синем спортивном костюме, с короткой стрижкой и очень широкими, плотно сомкнутыми губами. Но при виде нас они вдруг расплылись в широкой добродушной и немного лукавой улыбке.

– Громобой! неужто, ты! – воскликнул он, неожиданно на безупречном русском языке.

– Как я рад! – с искренней радостью ответил Громобой.

Они разом двинулись навстречу друг другу, и широко раскинув руки, крепко обнялись. Через несколько мгновений, Громобой осторожно отодвинулся, и пристально оглядел своего товарища, который снова не смог сдержать счастливую улыбку.

– Это и есть мой старый товарищ, Унданга Калигин Константинович – я в первый раз познакомился с ним во время моей службы в Африке. Он, как раз, возглавляет одно из подразделений, – наконец пояснил Громобой, обернувшись ко мне.

Я ошарашенно разглядывал негра.

– Ты… ты же говорил, что он русский? – неловко уточнил я.

Но Унданга только лукаво усмехнулся.

– Ну, уж не станет он тебе врать! – довольно возразил он. – Русским был мой дедушка!

– Понятно, – ответил я, тоже начиная невольно улыбаться.

Громобой указал на меня:

– Это мой товарищ, Роман Заречный.

– Он так… юн, – пришла очередь недоумевать Унданге.

– В связи с особыми обстоятельствами, мы были вынуждены принять его в свои ряды, – спокойно пояснил Громобой. – И теперь он хотел бы служить под твоим командованием.

– Как же мне нравится, когда ты так начинаешь выражаться! – добродушно воскликнул Унданга. – Я о-о-очень рад, про, что ты сказал! Для меня это очень, очень приятно, что ваш человек… направлен в мой отряд!

– Он обладает определёнными способностями к военному делу, – добавил Громобой.

– Мне такие пригодятся, – ответил Унданга, – улыбаясь ещё шире. – А то мне прислали… пополнение – им стены класть, а не оружие держать. Дуболомы, одно слово! Сделаю-ка я твоего друга своим заместителем – не из этих же мне выбирать!

– Он справится, – кивнул Громобой. – Я, признаться, очень рад твоему решению.

– А ты сам… как? Как здесь оказался? Надолго ли?

– К сожалению, – у меня срочные дела – я должен, немедленно, вас покинуть! – ответил он. – Но надеюсь, что в ближайшее время смогу снова… заглянуть к вам, – ответил Громобой, сразу помрачнев.

Командир тоже заметно приуныл:

– Всё дела, дела…

– Да, всё так, – кивнул Громобой. – Ну, я пойду, наверное, – после неловкого молчания добавил он.

– Давай! – кивнул Унданга, легко поморщившись.

Он крепко потряс Громобою руку, и тот, наскоро попрощавшись со мной, стремительно развернулся, и двинулся обратно, продираясь сквозь густую гудящую толпу.

Унданга подошёл ко мне, и улыбнувшись, тоже протянул руку.

Я, замешкавшись, протянул свою в ответ, и почувствовал энергичное пожатие мясистой, шершавой ладони.

– Идём со мной, товарищ, – мягко приказал он.

Я невольно улыбнулся про себя такому обращению. Но никакой неприязни оно не вызывало – прекрасное ведь слово, если разобраться!

– А вы что, товарищ командир, коммунист?! – подражая ему, переспросил я.

– Да у нас все… немного того… для нас всегда… наша Советская Родина… помним её! – просто и в то же время торжественно, с некоторой степенностью отвечал Унданга. – Есть и коммунисты. Но я – нет. Любой может воевать с фашистами.

Я согласно кивнул.

– А вы правда собираетесь сделать меня заместителем? – невзначай уточнил я.

– Я редко говорю что-то просто так, – просто объяснил Унданга, заводя меня в здание через железную дверь, покрытую охряно-рыжей каймой ржавчины, и низко вырубленной в стене, на уровне самой земли.

– Ты думаешь… вы думаете, – поправился я, – что я справлюсь?

– Я доверяю Громобою – он мой надёжный друг.

Он провёл меня по длинному, слабо освещённому коридору, с низко надвинутым потолком и глухими шершавыми бетонными стенами, неровными, словно покрытыми десятками крупных оспин.

Он втиснулся боком в низкую, полураспахнутую дверь, я прошёл за ним, и мы оказались в просторной комнате, где на гладком, зеркально выметенном полу, в два ряда вдоль стен выстроились металлические койки, покрытые ровно застеленными белоснежными простынями, под которыми горбились прямоугольники подушек. Между ними пропихнули кургузые тумбочки, для хранения личных вещей.

– Тута нас и разместили! – широко махнул рукой командир. – Почти что в подвале, но так ничего – чисто, тихо.

– А где…

– Бойцы? – догадался Унданга. – Ща все на учениях! Придут только к вечеру. Ты пока располагайся, так сказать, отдыхай! Вот твоя койка – третья слева. Может, тебе чего-нть нужно?

– Да нет, спасибо. Мне бы отдохнуть!

– Ну, эт первое дело, с дороги! – одобрил Унданга. – Так, – задумался он, – ужин будет – в шесть, не опаздывать! После ужина – общее собрание отряда.

Я кивнул.

– Военную форму и оружие получишь тоже… ах да, у тебя ж… всё своё! – вспомнил Унданга. – Ну, тогда… я пойду, наверное.

Он вдруг улыбнулся:

– Ты ведь… оттуда?!.. – как то робко вопросил он, и не дождавшись ответа, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Я удивлённо раздумывал над его словами: что он имел в виду – из России, или… или из параллельной реальности?!

Но усталость не позволяла предаться обстоятельным и бесплодным раздумьям – я устало прошёл к своей койке, небрежно стянул со спины болтающийся объёмистый рюкзак, плюхнул его рядом. Затем, медленно опустился на протяжно заскрипевшие пружины, утомлённо уронил голову на белоснежную ткань – и перед моими глазами словно вновь короткими вспышками промелькнула картина наших скитаний. И глаза сами закрылись…

2.Вставай, проклятьем заклеймённый…

Машина неимоверно тряслась на ухабах. Водитель вёл её, оглушительно матерясь – расстояние, отделявшее нас от двух преследовавших немецких мотоциклов, неотступно сокращалось. Мы дважды не остановились в ответ на их требования, и теперь они твёрдо вознамерились разделаться с нами. Непонятно, почему они не стали стрелять по колёсам – похоже, преследование разжигало у них чисто спортивный азарт. Вляпались, нечего сказать! Это всё Гром! Предложил «срезать» – знал ведь, что здесь постоянно дежурят патрули! Да здесь вообще шлагбаум стоит! Стоял, то-есть… Пришлось его сбить… А ведь сто километров до нашего аэропорта оставалось, не больше! А теперь – если живы будем, то хорошо…

– Вставай, парень! – услышал я доносившийся словно издалека молодой мужской голос. Меня, похоже, зверски трясли за плечо. Я распахнул глаза, и увидел прямо над собой лицо молодого парня лет двадцати. Русский – светло-песочные волосы, васильковые глаза. «Вася», почему-то вдруг подумал я. Его зовут Вася.

– Как тебя зовут? – тихо переспросил я.

– Вася, – запрограммировано ответил парень. – Кх-кх, Василий Земляничкин! – торжественно поправился он, разгибаясь.

Я увидел, что вся комната уже полна людьми – повсюду слышался громкий смех и шум голосов – но все разговаривали, насколько я мог расслышать, на безупречном русском. Находившиеся неподалёку начали оборачиваться к нам. Я заметил здесь и нескольких девушек. Но в основном это были такие же молодые ребята, как и товарищ Вася – всем где-то от шестнадцати до двадцати пяти. Все затянутые в светло-серый камуфляж, и некоторые выглядели в нём довольно забавно.

– Ты сам – кто такой? – резко осведомился высокий темноволосый красивый парень, сидевший на койке справа.

– Да так…

– СМБР! – громким и взволнованным шёпотом провозгласили ему в спину. – Сам-то не видишь?!

– Да, есть немного… – величественно подтвердил я.

Тут же в комнате поднялся гомон полупридавленных взволнованных голосов, и в тот же момент десятки пар глаз искоса, но не упуская ни малейшей детали мгновенно устремились в мою сторону.

– А пальцем стену пробьёшь? – робко спросил у меня Вася.

– Давно не пробовал! – спокойно отозвался я, важно садясь на подушку.

Чернявый невольно отодвинулся.

– Константин! – элегантно протянул он мне руку.

Я от души пожал её:

– Роман Заречный, – отрекомендовался я. – Сотрудник Службы Международной Безопасности и Разведки.

– Ты воевал? – спросила синеглазая невысокая девушка с тёмно-каштановыми, и казавшимися почему-то очень мягкими, словно шелковыми волосами, мягко спадавшими на плечи, отодвинувшись от группки спорящих.

– Разное бывало… – небрежно отозвался я, лишённый возможности признаться в правде, но, не желая терять лицо.

– Что говорят? Что планируется? – уверенно уточнил широкоплечий и рослый подросток с ещё совершенно мальчишеским лицом.

Я только собрался ответить, как дверь распахнулась, и в комнату вошёл командир, наконец-то тоже сменивший своё одеяние на пятнистую военную форму и небольшую ярко алую беретку на макушке – так он выглядел удивительно гордо, и даже воинственно.

Словно ураган пронёсся вокруг – все сорвались с мест, и во мгновение построились в две шеренги, вытянувшись в проходе. Я тоже втиснулся между бойцами, и непривычно замер по стойке «смирно» (не стоял так со школьных уроков физкультуры – у «разведчиков» строевая подготовка отсутствовала в подобии!).

Командир прошёлся вдоль строя, зорко оглядел всех, с небольшим прищуром, и скомандовал:

– Напр-а-а! За ной ша-а-аг арш!

Звучно впечатывая сапоги в пол, вся колонна двинулась за ним.

Унданга вывел нас в коридор, затем, через коридор, под расстеленное угольное полотно южного неба, испещрённое крупными сияющими искрами звёздочек. Через опустевшую площадку мы прошли к сверкающему электрическими лучами невысокому зданию, откуда во все стороны разносился нестройный шум и аппетитные запах – это была столовая. Я наконец-то ощущал уже почти забытый вкус обычной человеческой пищи – за время в убежище я привык считать еду довольно неприятной, но необходимой обязанностью, а по дороге сюда нам с Громом часто приходилось голодать по несколько дней. Редкие случайные перекусы, как правило, ограничивались всё теми же пайкам «разведчиков» или, чаще, какими-то совершеннейшими помоями. А здесь – целая миска гречки с тушенкой и морковью, свежий хлеб (настоящий чёрный хлеб!), чай. Мне не верилось, что всё это может быть наяву! Меня постоянно тянуло пощупать, понюхать, снова и снова прикоснуться к ровно отпиленным ломтям свежего ароматного хлеба, и зарыться в него с головой. Я медленно и тщательно, по многу раз пережёвывал каждый кусочек пищи, наслаждаясь этими забытыми ощущениями прикосновения пищи к языку, её вкусом, запахом, видом, потом долго тянул чай, смакуя каждый глоток. К счастью, времени на ужин было дано довольно много, и моё удовольствие не было прервано.

После этого, командир снова собрал всех нас, и опять повёл куда-то (в этот момент, ощущая топот множества ног со всех сторон и постоянное дыхание соседа мне в затылок, у меня вдруг, на миг, возникла навязчивая мысль о том, как сильно мы все напоминаем большое покорное стадо, но через несколько мгновений её сменили десятки других, более уместных). Мы пришли в просторный светлый зал, где на стене висела большая, но изрядно потрёпанная и довольно ветхая карта из нескольких больших листов, и в несколько рядов были выстроены простые деревянные скамейки. Мы шумно расселись, и Унданга вышел вперёд, и как-то просто и одновременно величественно начал:

– Товарищи бойцы! Все вы знаете, наша Родина находится… захваченной полчищами фашистов. Она стонет сейчас, растоптанная под вражеским сапогом, – он на мгновение прервался, в скорбном молчании. – Но врагу мало, что он захватил нашу Родину. Он хочет больше – он теперь хочет двинутся на Юг, он хочет покорить все свободные народы! Наши деды и прадеды бежали из захваченной фашистами нашей Родины, но теперь враг опять хочет прийти, уже сюда! Он и так уже столько лет держит в рабстве всё побережье Африки. И мы должны сорвать его подлые, поганые планы! Мы должны нанести удар, мы должны бить и гнать, мы должны прогнать фашистских бандитов, мы должны прийти на помощь народам Северной Африки! – Унданга остановился, немного помолчал, прокашлялся, нервно отбарабанил кончиками пальцев по стене. – Военное командование наших республик вместе со службой СМБР приняло решение и разработала план операции по освобождению Алжира, Ливии и других республик, вероломно захваченных врагом. Планируется одновременно нанести мощный удар по всей линии фронта с Юга, и одновременно высадить морской десант с Севера, чтобы ударить по фашистским силам с тыла. В дальнейшем, подавив оборону противника, наши войска двинутся через горы и пустыни на соединение друг с другом. По дороге они должны уничтожать военные базы, технику и живую силу противника.

Перед нашим отрядом поставлена важная задача, от исполнения которой зависит и всё само наступление: нам, вместе с ещё несколькими русскими подразделениями будет необходимо по Средиземному морю добраться до побережья Ливии и атаковать город Сирт. Через три дня наше подразделение соединят с остальными частями, которые будут должны участвовать в наступлении, и отправят в Рашид, откуда мы и доберёмся до Сирта. Подробнее о плане штурма я расскажу позже – он ещё не принят окончательно. И я надеюсь, что вы не опозорите чести русского солдата! – важно провозгласил Унданга. – У кого-то есть вопросы? – вдруг спросил он. – Если нет, то все свободны. Товарищей Заречного и Степанченко я прошу остаться, – неожиданно добавил командир.

Все начали вставать со своих мест, шумно обсуждая услышанное. Вместе со мной к командиру подошёл ещё только один худощавый мрачный юноша – это, похоже, и был Степанченко.

– Вот что, молодёжь, надо нам над планом голову поломать – кроме вас некому! – сказал командир. – Я буду руководить всем наступлением на Сирт.

– Ого! – вырвалось у меня.

– Вы двое будете моими заместителями, – мягко продолжал командир. – Мне одному с этой компанией не справится.

– Кампанией? – переспросил я.

– Ты прям как Гром! – усмехнулся командир. – Тоже всё время что-нть отчебучит.

Он подошёл к карте, которая была вся испещрена какими-то закорючками и пестрела множеством подписей. Но тут я вспомнил, что Громобой упрямо вдалбливал в меня картографию, и начал всматриваться пристальнее. Это оказался подробный план вражеских укреплений со стороны берега, составленный «разведчиками» (хоть в чём-то от них прок!).

– Вот смотрите, здесь удобное место для высадки. Давайте вот о чём подумаем… – и началось.

Наступление наше началось. Вот только не сразу. Ближайшие три дня к нам каждый день прибывали всё новые и новые отряды добровольцев. А я весь с головой окунулся в кипучую деятельность: с утра пропадал на учениях вместе со всем отрядом (это оказалось так необычайно легко – просто выслушивать команды, и стараться выполнить их, как можно лучше), а вечером, с командиром и этим Степанченко (толковый оказался парень, с прошлым которого, к тому же, оказалась связана совершенно удивительная история – он четыре года назад бежал из оккупированной Украины, от фашистского рабства, спрятавшись в кузове немецкого грузовика; вот только, в отличие от нас, везли его настоящие фашисты, и каждое мгновение могли его обнаружить и тогда он бы сейчас не придумывал всякие операции!) продумывали каждую деталь предстоящего штурма. Задачка оказалась та ещё: оборонительные сооружения были построены, по большей части, ещё сразу после оккупации города, но сделаны основательно. Вокруг большей части была выстроена огромная стена, добросовестно выложенная массивными каменными плитами в несколько рядов, привезёнными бог знает откуда. А там была ещё и целая маленькая вражеская армия, с пулемётами и орудиями, засевшая в крепости. Совсем неплохо будет бегать там под их огнём!